Теремок. Новая глава

Светлана Турмова

Теремок. Новая глава

– Мамочка, а кто в теремочке живет?

Палец Арины замер над экраном смартфона, очередное сообщение осталось неотправленным. Она зачем-то глянула в окно маршрутки, потом посмотрела на свою шестилетнюю дочурку, улыбнулась. Удивительно: «Теремок», несмотря на простоту сюжета, все еще оставался любимой Машиной сказкой – дочка с книжкой не расставалась, до дыр уже затрепала, чуть не через день его перечитывала, срисовывала картинки в свой персональный блокнот.

– Ну как же, Машенька, неужели ты забыла? Муха-горюха, комар-пискун, мышка-норушка, лягушка-квакушка, – взялась перечислять Арина, по-детски загибая пальцы.

– Нет, мама, я не про книжный, я про настоящий теремок! – Перебила девочка.

– Настоящий?! – Опешила Арина.

Маша кивнула с самым серьезным видом. Пожилая женщина с тяжелой вязаной сумкой на соседнем сиденье покосилась с интересом. Арина сбавила тон.

– Машенька, теремка на самом деле не существует, это всего лишь сказка.

– Неправда, существует! – Возмутилась девочка. – Я сама его видела! Он за нашим домом, внизу!

– Где это? – Не поняла мама.

– Ну, как с горки спускаешься, за домиками разноцветными…

«Ага, частный сектор» – мысленно уточнила Арина.

– Вот! А теремок дальше между домиками спрятан!А на горке – забор, за которым живут времена года! Им можно письмо написать! Например, сейчас там осень поселилась!

– Что-то занесло тебя, Машутка, – Арина поправила вязаную шапочку дочки. – По-моему, ты уже сочинила свою собственную сказку.

– Да нет же! Это не сказка совсем, это правда!

– Ладно, пусть правда. Нам пора на выход. Хватит удивлять салон историями. Лучше куклу свою держи крепче, а то потеряешь.

– Фантазия у дитёнка богатая, – прокомментировала бабулька, отодвигая колени, чтоб выпустить маму с дочкой.

– Есть такое дело, – мимоходом согласилась Арина, протискиваясь к двери и волоча за собой надувшуюся Машу.

– Мама и остальные взрослые никогда не верят, – шепнула девочка на ухо кукле. – Но ты-то знаешь, что я не придумываю, да?

В этот момент могло бы показаться, будто кукла кивнула в ответ. А может, всему виной были полумрак салона и движение детской руки.

***

Темно-бордовый забор из весьма прозаического профлиста выстроился буквой «П», и там, где у этой «П» получалась перекладина, находилась калитка. Из-за того, что цветом она вторила забору, случайный прохожий не сразу ее разглядел бы, зато Маша приметила давно. Сначала девочку привлек почтовый ящик, а уж затем и дверца. Ужасно хотелось выяснить, куда она ведет. «К чьему-то дому», – сказала мама и строго-настрого запретила дочке туда соваться. «Это чужая территория! Если тебя заметят, по головке не погладят» – объявила она. Маша не согласилась с запретом, тем более что из окна кухни их с мамой квартиры на десятом этаже она видела, что за калиткой начинается спуск, который, словно перекинутое полотенце, вторым концом упирается в порог небольшого двухэтажного строения. Маша прозвала строение Теремком, потому что оно было деревянное и украшено резьбой, а под крышей приютился самый настоящий конек – совсем как в сказке. Она показала Теремок маме, но та только фыркнула:

– Развалина какая-то! Обычный грязный барак. Странно, что его еще не снесли: кругом-то коттеджи! Думаю, в нем никто не живет. Разве что бомжи.

– А как же мышка-норушка, лягушка-квакушка и остальные?

– Машутка, это же вымысел! Сказку сочинили очень давно, чтоб рассказывать маленьким деткам. Хотя… как раз мышки в этих деревянных угодьях, пожалуй, хозяйничают вовсю.

– Значит, Теремка нет?

– Конечно, нет. Во всяком случае в этой хламужне точно.

Маше такой ответ не понравился. Она же ясно видит Теремок, почему мама не замечает? Желая убедиться, что глаза ее не обманули, девочка тихонько прошлепала на кухню, забралась на подоконник и ахнула. В старом домике в низине, который мама обозвала развалюхой, светились окна. Даже можно было разглядеть неясное движение внутри.

– Свет горит! Значит, в Теремке кто-то живет! – Радостно сообщила Маша кукле, когда вернулась в постель.

***

Девочка утаптывала траву перед калиткой: повернуть ручку все-таки боязно… Она задрала голову так, что косички с синими бантами свесились ниже лопаток. Над забором тихо шелестели желтокудрые березы, протягивали растопыренные колючие пальцы сердитые ели. Кроме них больше ничего не просматривалось, и казалось, будто за бордовым профлистом действительно прописалась осень. Именно она ждет писем, затем и выставила на показ почтовый ящик. Интересно, о чем можно написать осени? Подумав об этом, Маша тихонько засмеялась, прижала куклу к себе покрепче и повернула ручку калитки…

…та подалсь с готовностью, точно ждала. Маша шагнула за нее и почти слетела по склону, затормозив только у самого крылечка. Вблизи домик показался ей еще более похожим на Теремок: в резном узоре угадывались не просто фигуры, а силуэты русалок, змеев и разных животных. Одна стенка сплошь заросла диким виноградом, раскрашенным художницей-осенью в багряные оттенки. Конек под крышей изображал самую настоящую конскую голову, а перила крылечка и вовсе оказались коваными, с красивыми завитушками. Вот только все это было очень неухоженным – краска поблекла и облупилась, деревянные ступени растрескались и просели, по каменному фундаменту длинными ломаными червяками ползли темные трещины.

Маша оглянулась: дорожка к Теремку заросла травой, все еще яркой. Рассыпанные по ней красные и желтые сердцеобразные листочки напомнили рыбок в аквариуме и будто бы плыли вверх по течению реки.

Что-то скрипнуло. Маша пошла на звук и обнаружила с торца дома земляной погреб. Крышка была откинута, а из отверстия торчали плечи и голова. Плечи были худенькие, хрупкие, укутанные в серый пуховой платок. Голова же с узким маленьким личиком повернулась в сторону незваной гостьи. Забывшая дышать Маша завороженно рассматривала треугольный остренький подбородок с торчащими жесткими волосками, быстрые бегающие серые глазки, посаженные почти впритык к постоянно шмыгающему носу.

– Мышка-норушка, – ахнула девочка.

– Чего? Какая еще мышка? Марья Ивановна я! – Возмутилась торчащая из погреба женщина. По машинным меркам совсем старенькая, как бабушка, а голос у нее тонюсенький, кукольно-писклявый.

– Здравствуйте, – обрадовалась девочка. – А я тоже Марья! Ну, то есть еще пока Маша!

– Ну и чего ты зазря улыбаешься, Покамаша? – Нахмурилась старушка. – Помогай, раз пришла!

Ее как будто совершенно не удивило появление незнакомой девочки. Марья Ивановна сунула Маше в руки банку вишневого варенья, холщовый мешочек с сухариками, коробку кускового сахара и в нагрузку хотела всучить еще и меда.

– Я же столько не удержу! Тяжело! – Пожаловалась девочка, пытаясь не уронить свою куклу.

– А ты постарайся, – не сжалилась старушка. – Жизнь – это тебе не качели-карусели-мороженое, еще и не такое таскать придется. Привыкай!

Кое-как Маша доволокла поклажу до крыльца, где ее встретила невысокая пухленькая миловидная дама в зеленой кофте и такой же юбке до пят. Ее белокурые очень длинные волосы, разделенные на две косы, закручивались баранчиками по обе стороны пробора и походили на рукотворный кокошник. Глаза, тоже зеленые, распахнулись в изумлении:

– Марьюшка, что ж ты делаешь! Зачем нагрузила малышку, как верблюда? У нее горб вырастет! Даже два!

Маша хихикнула и чуть не выпустила сухари. Благо, женщина подоспела на помощь и избавила ее от ноши.

– Не сломалась бы, – недовольно пискнула Марья Ивановна. – Тебя ж не дождалась, пришлось использовать, что появилось.

– Я принимала ванну, если ты не знала – заметила «зеленая» женщина.

– Как не узнать, Василинушка! Ты ж как в воду заберешься – так и расквакаешься. Не пойму только, зачем. У лягушек на болоте голос и то получше твоего!

– Я не квакаю, а пою. И, по-моему, выходит очень неплохо, – поджала пухлые широкие губы Василина, но, переведя взгляд на гостью, улыбнулась. – Ты не обращай внимания. Мы это любя. Хочешь чаю с нами попить?

– Да, очень! Спасибо! – На одном дыхании выпалила Маша, подумав, что это, наверно, лягушка-квакушка.Она понравилась девочке больше ворчливой «мышки».

– Вот и славно, пока будем готовить чаепитие, Ларисонька как раз подоспеет.

Марья Ивановна, бурча что-то под нос, преодолела крыльцо. Маша поднялась следом, и ей почудилось, будто на сей раз от «мышкиных» щедрот перепало неведомой Ларисоньке.

***

Снедаемая любопытством девочка тенью шествовала за Марьей Ивановной.

Снизу доносились знакомые кухонные звуки: плеск воды, треньканье посуды, перезвон ложек. К ним присоединялся еще голос Василины, выводивший «Ми-и-мо са-а-да го-о-родско-о-го». Марья Ивановна поморщилась:

– Вот же забрала в голову, что певица! А мы мучайся потом мигренями!

– Ми… чем? – Спросила давящаяся от смеха Маша. Надо признать, вокальные данные «лягушки» действительно оставляли желать лучшего: она пела как-то нескладно, комкая строчки, и обрывала их грубо, как дрова в печку кидала.

– А ты чего тут шаришься, Покамаша? – Накинулась «мышка» на девочку.

– Я не… ша…рюсь, мне интересно просто! И я не…

– Про-о-сто! – Передразнила старушка. – Ладно уж. Мигрень, чтоб ты знала, эта когда голова очень сильно болит, вот как от твоего присутствия, и любые звуки раздражают. – Она отомкнула свою дверь.

Вообще, как успела понять Маша, жилые комнаты располагались на втором этаже. На первом были большая общая кухня, ванная, туалет и задняя терраса-кладовка.

– Ух ты, сколько всего! – Восторженно воскликнула девочка, попав в «мышкину» норку.

Комната походила на музей, с той лишь разницей, что в музее хранятся ценности, а Марья Ивановна тащила к себе всякое-разное. Полки заставлены книгами и безделушками, а просачиваться между рюмками, бокалами и чашками в серванте даже пыль сочла дохлым номером. На подоконнике поселились разноцветные камушки, корзинка возле кресла до отказа заполнена клубками, в добром десятке вазочек – ветки вперемешку с засохшими цветами, а на большом столе, застеленном поверх бархатной скатерки старыми газетами, травы и сухие листья. Под кроватью Маша заметила целых три чемодана, набитых пожелтевшими журналами.

– Вы, что ли, гербарий собираете? – Спросила девочка, взяв травинку со стола.

– Что надо, то и собираю, – Марья Ивановна отобрала у нее свой сухостой и бережно положила обратно.

– А накидки и салфеточки вы сами сделали?

Маша указала на кровать, укрытую вязаным пледом. Белоснежную горку подушек венчала тонко вывязанная салфетка, похожая на огромную снежинку. Еще несколько салфеток почему-то висели на ручках шкафчиков.

– А то кто же! Слушай, надоела ты мне, Покамаша, – сил нет: все зудишь и зудишь, как комарья тезка! Сходи-ка еще у кого-нибудь на ушах повеси!

– У кого? – Маша совершенно не обиделась на неприветливую старушку.

– Вон, постучись к Горюхе. Вторая дверь слева! Может, развлечешь ее немного, она ныть меньше будет.

– Ладно. Только я никакая не Покамаша, а просто Маша.

– Ага. Гуляй, Простамаша.

Вот вредина! Прикрывая за собой дверь, девочка увидела, что Марья Ивановна устроилась в кресле и выбирает в корзинке клубок: похоже, собралась вязать очередную салфеточку.

***

На Машин стук в коридор выглянула щуплая старушка с испуганным лицом.

– Кто здесь? – Прошептала она, вглядываясь в сумрак коридора и не сразу замечая гостью.

– Это я, Маша, – представилась девочка, с изумлением наблюдая большие очки, линзы которых делали глаза старушки до невозможности огромными. Наверно, она была очень близорука и от того не без труда разглядела девочку.

– А я Мила Гореславовна, – хозяйка комнаты по-прежнему не повысила голоса, – но все зовут меня Горевна. Ты тоже можешь так называть.

– Но это некрасиво звучит, – возразила Маша. – Мила лучше, мне больше нравится.

– Какая же ты славная, – Горевна прослезилась. – Зайдешь?

– Если вы не против, – благовоспитанно произнесла девочка, вспомнив какое-то кино, просмотренное с мамой.

Старушка посторонилась, пропуская гостью.

– Тебе, наверно, не понравится у меня, – посетовала она.

– Почему?

– А почему должно понравиться? Это ведь жилье одинокой старухи…

Маша огляделась: комната Милы Гореславовны поменьше, чем у Марьи Ивановны, но более уютная. На столе, несмотря на день, горела лампа. Старинный шкаф, занимавший весь простенок между окном и диваном, важно выпячивал пузо и выглядел куда значительнее своей хозяйки.

– Говорила же: тесно, темно, неуютно, – в голосе Горевны звучали слезы.

– Да нет же! У вас очень приятно, – попыталась утешить ее Маша и зацепилась взглядом за банку из-под апельсинового джема на комоде. Сначала девочке показалось, будто банка пуста, но, присмотревшись, она обнаружила жильца. За стеклом, быстро перебирая крыльями, егозил… комарик! Вот так питомец!

– А зачем вам лампа днем? – Поинтересовалась девочка, разглядывая обитателя банки.

– Солнышко меня не любит, редко заглядывает, – уже почти плакала Мила Гореславовна. – Пусть хоть лампочка светит. Ах, я всем только досаждаю, меня никто не любит… Даже солнышко!

– Что вы, так не бывает! – Маша погладила старушку по плечу. Та уже вовсю подвывала, утирая слезы. – Всех кто-нибудь любит, ну, хоть один!

– А меня никто! Совсем-совсем никто, – упорствовала Мила Гореславовна.

– Хотите, я буду вас любить? – Предложила Маша, подавая ей свой носовой платок. – Вы только не плачьте!

– А тебе не трудно?

– Ни капельки. Мой дедушка говорил, всем нужно, чтобы их любили.

– А если ты обижаешься на кого-нибудь и не хочешь любить? – Удивилась Горевна, и глаза ее сразу просохли.

– Дедушка говорил, чтобы перестать обижаться, надо просто представить того, кто тебя обидел, и мысленно его поцеловать. А потом улыбнуться. И сразу станет легче!

Горевна задумалась, закрыла глаза. Маша смотрела, как на ее лице расцветает улыбка.

– Поди ж ты, работает! – Объявила старушка. Потрепала девочку по волосам. – Спасибо, милая Машенька! Тебе повезло, что у тебя такой умный и добрый дедушка!

Маша лишь кивнула, сникла, словно внутри выключили фонарик.

– В благодарность за твое участие я могу рассказать тебе одну историю, пока чай еще не готов. Хочешь? – Мила Гореславовна обняла банку с комаром.

– Очень! – Девочка забралась с ногами на диван и приготовилась слушать.

– Встречала ли ты когда-нибудь немолодую женщину, со спутанными серыми волосами, похожими на паклю, продающую соломенных куколок? – Спросила старушка.

– Да! Когда тепло, она стоит в парке и там торгует. А еще на ярмарках. У нее очень красивые игрушки: мама сказала, это домовята. Только лицо у тетеньки печальное.

– А печальное оно потому, что эта женщина не просто мастерица. Когда-то давно она была домовым духом. Но однажды разозлилась на людей, в доме которых жила, и не захотела им помогать. В дом проникли воры, а дух ничего не сделал, чтобы помешать им унести хозяйское добро. Мол, хозяева вредные, ругаются постоянно, так им и надо! Пусть-ка теперь поплачут! Они и плакали, потом вообще разошлись, а дом опустел. За то, что дух допустил подобное, его наказали: превратили в человека.

– И что же ему… то есть ей теперь делать? – Расстроилась Маша.

– Чтобы заслужить прощение, женщина, должна изготовить и продать ровно тысячу и один оберег в виде фигурок домового. Но, как назло, их покупают не очень хорошо. Год проходит за годом, а нужное количество домовят все не продается. Женщина ужасно истосковалась и очень хочет снова стать домовым духом, но уже почти потеряла надежду…

– Ей надо помочь! – Машу очень тронула история мастерицы-домового. – Я обязательно упрошу маму купить мне фигурку! И подружкам своим в подарок куплю!

Горевна ласково посмотрела на девочку: ее сильно увеличенные влажные глаза походили на мультяшные.

– Всем пить чай! – Призыв Василины был на удивление хорошо слышен. Вдобавок к нему раздалось зазывное позвякивание, точно кто-то стучал ложкой по пустой фарфоровой чашке.

***

За круглым столом с клеенчатой скатертью собралась большая компания. К уже знакомым персонам присоединились еще двое: молодая кареглазая красавица и высокий мужчина средних лет. Он отрекомендовался как Сергей Сергеевич Волков.

Маша развеселилась: «Наверно, это лисичка-сестричка и волчок – серый бочок! Надо же!» – подумала она, любуясь «лисичкой».

У красавицы были медно-рыжие волосы с выбеленными кончиками: собранные на затылке и поднятые вверх, они производили впечатление лисьего хвоста. В аккуратных ушках – длинные золотые серьги, платье – яркое, синее, по подолу скачут вышитые белые зайцы. Когда красавица вошла в кухню, первым делом закружилась, а вместе с ней – и побегайки длинноухие. Маша подумала, что это похоже на карусель. Ей стало радостно.

– Не можешь без выпендрежа, – проворчала Марья Ивановна, отодвигая красотку в сторону, чтобы пройти к столу.

– А ты не можешь не бурчать. Нет, ну, правда, хоть раз пробовала?

– Что именно?

– Смеяться, говорить людям приятные вещи! Глядишь, и ты им приятнее стала бы!

– Не нуждаюсь, – отрезала «мышка», занимая свое место.

– Не цепляйся к Лиске-Лариске, – ухмыльнулся мужчина. Он был в сером спортивном костюме и кедах. Его гладко выбритое лицо обращало на себя внимание мощной нижней челюстью. Это не наносило серьезного урона его, в общем, привлекательной внешности, чего нельзя сказать о привычке поскрипывать зубами.

– Не боись, не съем, – подмигнул он маленькой гостье, когда та поневоле вздрогнула, услышав неприятный звук – Это у меня с детства. Перенапряжение мышц, что ли? Когда привыкнешь – пугаться перестанешь. Не, честно! Вон, Лиску спроси – она поначалу тоже дергалась, а потом ничего, втянулась…

Маша вежливо улыбнулась. Лариса похлопала мужчину по плечу:

– Верно. Серый, если узнать его получше, совсем не страшный.

– Зато Лариска – хитрюга из хитрюг! Признавайся, рыжая, где серьги надыбала? Развела очередного ухажера?

Та грациозно повела плечами:

– Ну, что ж поделать, если он очень хотел мне их подарить? И стал, полагаю, только счастливее: ведь я помогла его желанию сбыться.

– И заодно опустошила карманы, – хмыкнул Сергей Сергеевич, скрипнув зубами.

– Велика печаль!

– А может, он был бы еще более счастлив и рад в твоем драгоценном рыжем обществе…

– Дарить окружающим слишком много радости – вредно для здоровья, надо же и себе что-то оставить, – Ларису ни на грамм не затронуло чувство вины.

– Хватит вам, не при ребенке же! – Нахмурилась Мила Гореславовна. – Еще плохому научите нашу чудесную маленькую гостью!

– Машенька, как ты время провела? – Спросила Василина, разливая чай по чашкам.

– Здорово! – Воодушевленно воскликнула девочка. – У Марьи Ивановны – настоящая норка: там целая куча разных вещей! А тетя Мила мне историю рассказала!

– Ха, историю, – фыркнула Марья Ивановна, – небось тягомотину какую-нибудь скормила, а ты и рада проглотить, Простамаша!

– Зачем ты так? – Обиделась Горевна. – Машенька меня полюбила!

Банка с комаром примостилась по правую руку от нее.

– Ну-ну, поглядим, на сколько ее любви хватит!

– Марьюшка, ну, будет тебе! – Примирительно похлопала ее по руке Василина. – Давайте лучше споем!

– Ой, нееееет! – Застонал нестройный хор голов.

Впрочем, «лягушку» это не остановило. Она затянула «Ямщи-и-к, не гони-и-и лошаде-е-й», но так ужасно фальшивила, что даже у Маши, которая никогда этой песни не слышала, уши свернулись трубочкой.

После чая Сергей Сергеевич и Лариса проводили девочку до калитки.

– Дойдешь дальше сама? – Спросила Лариса.

– Конечно! Спасибо вам большое за все!

– Это тебе спасибо, что разбавила нашу компанию, – «лисичка» поцеловала девочку. – Ну, ступай, а то мама будет беспокоиться.

Маша вышла за калитку совершенно счастливая. По пути к дому ее мучила мысль: что-то не совсем правильно, кого-то не хватило…

– Постойте, а зайчик-побегайчик? Мы же его не видели? – Обратилась девочка к кукле. Та покачала головой. Хотя, возможно, просто таинственные осенние сумерки сыграли шутку с воображением.

***

Маша не могла дождаться следующей субботы: только в выходной ее отпускали гулять одну, взяв обещание не уходить далеко. Прошлая вылазка в Теремок прошла на удивление благополучно – мама почему-то даже не спросила, где именно дочка гуляла. Впрочем, это было к лучшему, и Машу вполне устроило.

О своих новых друзьях девочка никому не рассказала: ни маме, ни бабушке, которая звонила почти каждый день, ни подружкам в детском саду – пусть это будет только ее тайна. Ну, и куклина, конечно, тоже. Зато перед сном обязательно забегала на кухню, чтоб посмотреть на оживленные теплым светом окна Теремка и мысленно пожелать спокойной ночи его обитателям. Ее только немного удивляло, что мама, если в такой момент находилась рядом, никакого света в упор не видела. А когда Маша прямо указывала на окошки, посоветовала дочке скорее укладываться, мол, ей уже мерещиться начинает.

– Ну, откуда электричество в этом богом забытом бараке? – Сказала мама. – По-хорошему, он тут вообще не к месту – рассадник заразы!

Машины глаза от таких слов наполнились слезами, и она сбежала под одеяло.

***

В субботу Маша, миновав знакомый склон, прибежала к Теремку. Ее не встретили, и вообще ощущение было такое, словно в доме никого нет. Девочка сделал круг, приподнялась на цыпочки, заглянула в окна. Никакого оживления внутри. Сердечко разочарованно екнуло.

– Не может быть! Они же мне не приснились, правда? – Запросила Маша подтверждения у куклы. Та как будто кивнула… Ну, или просто почудилось…

Она постучала в дверь: за ней не слышалось шагов, хозяева не спешили принимать гостью. Расстроенная девочка, сама не зная, зачем, взялась за ручку… Оказалось незаперто.

Маша осторожно ступила в длинный сумрачный коридор.

– Здравствуйте! Кто-нибудь есть?! – Крикнула она. – Марья Ивановна? Тетя Василина! Тетя Мила!

Ни ответа ни привета.

Сверху послышался скрип, точно старые половицы жаловались, что им приходится выдерживать чью-то тяжесть.

Маша поднялась на второй этаж, обошла комнаты: все под замком, на стук никто не отзывается. Она уже собралась уходить, как вдруг заметила, что одна из дверей неплотно затворена: из щелки в коридор тонко сочится дневной свет. Девочка сочла, что раз дверь не закрыли, то не возразят, если она заглянет.

Убранство комнаты мало отличалось от тех, которые она успела увидеть раньше: шкаф, диван, комод, полки, два окна с пропыленными насквозь занавесками. Единственным отличием было огромное, во всю стену, зеркало, в котором отражалась обстановка. Признаться, выглядело это загадочно, особенно с учетом отсутствия хозяина.

– Здравствуй. Ты, наверно, Маша? – Мягкий мужской голос прозвучал неожиданно и заставил девочку подпрыгнуть.

В комнате никто не появился, зато в зеркале на фоне дивана возник худой, как жердь, пожилой человек. Волосы у него совершенно седые, а глаза – большие, голубые и грустные.

– А вы… кто? – Маша оробела, но все же не была слишком напугана.

– Владлен Павлович Зайцев, – представился человек в зеркале.

– Вы… зайчик-побегайчик? – Догадалась девочка.

– Если тебе так угодно, – улыбка у него была очень приятная, похожая на дедушкину. У Маши сжалось сердце.

– Во всяком случае, лапка у меня соответствующая, – Владлен Павлович продемонстрировал гостье свою ступню. – Сорок седьмой размер. Попробуй подбери обувку…

Девочка чуть улыбнулась.

– Где вы?

– Здесь, в зеркале.

– А выйти вы не можете?

«Зайчик» покачал головой.

– Тогда, наверно, вы чаю хотите? – Предположила Маша.

– Буду тебе очень благодарен.

Девочка надеялась, что Василина, когда придет, не станет ругать ее за возню на кухне. Чай делать Маша умела: ничего сверхумного – добавил воды и нажал на кнопку, потом залил кипятком пакетик или заварку. Заварник, кстати, стоял полный, а чайник оказался таким же, как и дома – электрическим.

Маша с двумя чашками осторожно поднялась в комнату «зайчика», боясь расплескать горячий напиток.

– Ой, а как же вы будете пить? – Девочка растерянно уставилась в зеркало.

Владлен Павлович улыбнулся:

– Поставь-ка чашку на стол.

Маша так и сделала. Запнувшись, немного виновато пояснила:

– Я не знала про сахар. На всякий случай положила два кусочка.

– Спасибо. Как раз столько, сколько я люблю!

Удивленная девочка наблюдала, как «зайчик» там, в своем зеркале, подошел к отражению стола и… запросто взял отраженную чашку! Понюхал горячий пар, блаженно выдохнул:

– Какая прелесть: ароматно! Заварка совсем свежая!

– Наверно, тетя Василина недавно заварила, – Маша украдкой глянула на реальную кружку, которую сама принесла: она так и осталась стоять на краешке стола, однако количество жидкости в ней уменьшалось… Вот чудеса-то! В такое точно никто не поверит!