Сказки Белой Горы. Часть II

Карантин продолжается, первая группа пациентов уже вышла из «пожарки». Режим несколько смягчился. Огромные проблемы с ларьком и писчей бумагой формата А-4. Погода пасмурная, сонная. Читаю, не любопытства ради, психиатрические заключения института им. Сербского (таких у нас десятки) и диву даюсь. Теперь, оказывается, понятия – принципиальность, требовательность, верность и прочие, рассматриваются как психические отклонения (я не шучу, а читаю заключения по просьбам осужденных, для составления и подачи кассационных жалоб).

Перевернутый мир. В западных странах (и у нас к тому идёт) прикосновение к женскому плечу, обнятие дамы за талию, может повлечь судебное разбирательство, а вот мужчин держать за талию можно. Неприкрытая извращенческая пропаганда.

Ладно, тьфу на них. И это пройдёт. Не хочу заканчивать минором. Кучак, к счастью, выжил и идёт на поправку. Надеюсь на скорую встречу с ним, а также на продолжение интересных рассказов и историй.

1 декабря 2020 года

НАКАЗАНИЕ ОГНЁМ, ИЛИ ОБЫКНОВЕННЫЙ ПОДЖОГ

В декабре темнеет рано. Я имею в виду Центральную Россию, а на севере страны солнце не показывается вообще, или выглядывает на считанные минуты. Небо очистилось наконец от туч и сплошной непроглядной облачности последних трёх недель, но ударил морозец, пока ещё лёгкий. За полчаса пребывания на холоде слегка продрог, хотя надел перчатки, подаренные Мишелем Познавамусом буквально перед проверкой. Не задерживаясь на свежем воздухе, поднялся наверх в отряд, и не раздеваясь поспешил на кухню ставить чайник. Там толпились человек семь-восемь, мудря с плиткой, чайниками, а на столе кучками расположились довольно разнообразные продукты, порой – деликатесные.

Моё внимание, и не только моё, привлёк Бегемот, где-то добывший заменитель сахара и с увлечением исследователя швыряющий в кипяток одну таблетку за другой. В четырёхсотграммовый бокал он накидал аж 12 штук (трёх-четырёхкратную норму) и не держа ёмкость за ручку, а обхватив его рукой, опасливо принюхивался.

– Руку же обожжёшь – предупредил я его.

– Ничего страшного, руки у меня две, а горло одно, вот его боюсь ошпарить.

Вовка Летунов с широкой улыбкой заявил:

– А жрать ты умудряешься в три горла – парадокс, однако.

– Аппетит – признак здоровья, – парировал неуклюжий толстяк, сделав глоток и тут же скривясь от приторной горечи (избыток таблеток превращает сладкий напиток в горький).

Я предложил ему германский «Милфорд» для экспериментов, но настрой ореховского увальня пропал:

– Нет, хватит, пойду остросюжетный фильм смотреть.

Володька, отщипывая от щербета маленькие кусочки и отправляя в рот, стал его разуверять:

– Где ты сейчас остросюжетное кино найдёшь? Одни тупосюжетные в прокате.

– Да разве есть такие?

– Не только есть, а их – 90 процентов. Любой режиссёр, любой страны, снимает стандартную муть, а эту муть тут-же объявляют шедевром. Возьмём, к примеру «Титаник». Какой там сюжет? Затонул корабль – ничего острого я не наблюдаю, зато картина объявлена величайшей – во все времена…

– Мы с Машкой тоже могли потонуть, когда перевернулся надувной матрас под нами.

Володя напрягся:

– Так, так, что за Машка?

– Соседка. Мне шестнадцать лет было, а ей семнадцать. Поплыли мы по течению Клязьмы, далеко забрались. Матрас одноместный, уместились впритык. Она правой рукой гребёт, а я левой. Что ей вздумалось на меня усесться?

– Ты на спине лежал?

– Нет, на животе. Машка как на коня уселась сверху, а матрасик-то не выдержал – сбросил нас. Хорошо глубина оказалась чуть выше колена, а могли бы утонуть…

Вовка Летунов, не обращая внимания на кипящий чайник, картинно вскинул правую руку вверх:

– Гениально, вот какой фильм снимать надо!

Называться он будет «Утопление Бегемота», оскары соберёт.

– Не нравится мне такое название.

– Хорошо, тогда примем рабочее название: «Покушение на Бегемота», а можно «Затонувший Бегемот».

Продолжение диалога мне услышать не довелось. Пришёл несколько возбужденный Аркадий, предложив посмотреть новости по «России-24». Там проскользнули любопытные данные: за сентябрь 2020 года в стране умерло на 32 тысячи человек больше, чем за аналогичный период прошлого года. Ну допустим пять тысяч можно списать на коронавирус, но остальные-то откуда?

Когда человек не умеет работать руками, его называют в народе – рукожоп. Какие же головожопы в управленческих структурах, если они со страстью уничтожали больницы в глубинке, а сейчас победно рапортуют об их восстановлении. Отчёты – это хорошо, а результат?

Глядя на деяния наших высших государственных чиновников, приходят на память два исторических случая. Один – экономического порядка, второй – политического. В Месопотамии, в обширной долине между Тигром и Евфратом росли субтропические леса от верхнего течения знаменитых рек Шумера, Аккада и Вавилона до их слияния и, даже ниже. Правители древнейших городов-государств Шумера подвигали и стимулировали жителей на уничтожение «зелёного моря» – требовались новые земли под пастбища и земледелие. И, когда цель оказалась достигнутой, случился потоп, тот самый, названный в Ветхом завете всемирным. А всего-то, не стало лесов, задерживающих влагу. Месопотамия превратилась в пустыню.

Другой исторический казус – правление Аурангзеба. Казалось, империя Великих Моголов процветала, но захвативший власть недостойный сын Шах-Джахана, стал гнуть свою линию с упорством осла. В итоге догнул до того, что империя «загнулась». В конце правления, будучи глубоким стариком, он признал с горечью свои ошибки, однако произошло это слишком поздно.

Если вожди Шумеров не учитывали природные факторы, а Аурангзеб – социальные, то наша «элита», в погоне за мифическими целями упрямо ломится вперёд (а может назад, или вбок), не учитывая ничего вообще, кроме сиюминутного сохранения власти.

Ежемесячно случаются скандальные перебои с лекарствами, причём только с жизненно необходимыми. Давно можно было бы понять, исправить, да куда там – у властей в головах интересы почище, чем забота о стране и людях.

В коридоре, близ туалета повесили исторический стенд (места что ли не нашли другого?) Около туалета всегда очередь. Близ стенда обычно отираются двое-трое и, поневоле читают. Я тоже полюбопытствовал. Об истории возникновения лагеря, лукаво написано: возник после 1917 года. Точной даты нет, вот и гадай теперь. До войны лагерь просуществовал, а с её началом его превратили в лагерь для штрафников. С середины войны до 1953 года в нём содержались пленные немцы, они-то и построили кирпичные бараки. С третьего января 1964 года запустили вентиляторный завод для химической промышленности (как его разорили и уничтожили – это отдельная тема).

Согласно указанию начальника ГУЛАГа от 15 июля 1949 года, лимит наполнения не должен превышать 500 человек. Сейчас – 1200 с лишним. Выходит, сталинские времена более осмысленные?

В дверном проёме (а дверь на лестницу у нас всегда открыта, за исключением сильных морозов) образовалась фигура Сергея – единственного в зоне телегероя. Он радостно стал тянуть руку в мою сторону, спеша поздороваться:

– Наконец то я застал тебя не спящим. Здорово. Дело серьёзное, надо поговорить. Пойдём ко мне, попьём чайку, я тебе суть вопроса растолкую.

Серьёзные болезни сердечно-сосудистой системы не позволяют мне вести слишком активный образ жизни. Обычно, в десятом часу утра заваливаюсь спать до обеда, случается, даже после обеда (ночью дрыхну само собой) и чувствую себя совсем недурно.

На бурную деятельность я отвожу 4-5 часов до отбоя (бывает и меньше).

Пришлось несколько остудить пыл бывшего ташкентца:

– Извини Серёга, сейчас не могу – спать укладываюсь.

– Эх, так я на тебя рассчитывал, у меня и стол накрыт.

Экий прыткий господин. Некий червячок сомнения стал закрадываться в мой мозг. «накрыть поляну» в зоне – признак уважения, а за решеткой не часто балуют вкусностями. В «буридановом» состоянии я пробыл недолго – возрастная инертность является сильной помехой смене ритма устоявшейся жизни:

– Знаешь, давай перенесём на шесть вечера.

– А сейчас никак нельзя?

Я проявил твёрдость, скорее, чтобы набить цену (в ларёк ходил один Кучак, а он исчез в реанимационных дебрях и мне приходится куковать вторую неделю на скудноватом продуктовом положении):

– Не хочешь же ты повторение подвига Кучака. Буду я скитаться тогда по больницам и ничем тебе не помогу. Тебе это надо?

– Нет-нет, всё нормально, спи.

– Дело-то хоть какое?

– Письмо хочу написать, покаянное, но не получается. Начинаю вроде правильно, а потом машинально срываюсь на матюги.

Я его успокоил и обнадёжил:

– Стандартный случай, не переживай, вечером решим, только расскажешь вкратце…

Советские офицеры многократно меняли место службы, не по своей воле, конечно. Военнослужащих тасовали, как карты в колоде. Три-четыре года в Поволжье, затем в Среднюю Азию. С западной границы перебрасывали в Закавказье, Забайкалье и дальний восток, а, потом обратно. Заведено это было на заре советской власти. В те давние времена переброски производились ещё чаще.

Сергей Рязанцев, сын офицера, с пелёнок познал полукочевую жизнь. Первые детские воспоминания связаны с Ташкентом, городом совмещавшем две главные функции – столицы Узбекистана и центра Туркестанского военного округа. В трёхлетнем возрасте довелось ему пережить известное землетрясение 1966 года. Значительные разрушения, причиненные городу, почти не затронули район, прилегающий к железнодорожному вокзалу. В какой-то степени повезло, семья осталась жива, но впечатления от руин намертво засели в детской памяти. Город довольно быстро отстроили – помогал весь Советский Союз, и он стал на вид почти европейским, но со среднеазиатским налётом.

Для тех. Кто никогда не бывал в Ташкенте, стоит хотя бы кратко описать его особенности.

Расположен он на 41 градусе северной широты, так же как Нью-Йорк и чуть южнее Рима, Тбилиси, Батуми, но немного севернее Пекина (по-китайски – Бейцзина). До границы с Казахстаном от города менее 15 километров. Характерно, что жители Сары-Агача, райцентра Чимкентской области Казахстана, на вопрос: «откуда вы родом?» всегда отвечали: «из Ташкента». Но то было при Советском Союзе, сейчас они гордятся казахским гражданством. От узбекской столицы до Желтодеревенска (так переводится Сары-Агач на русский язык), такое же расстояние как от Электрозаводской до Выхино.

Клима т засушливый Четыре месяца жары и относительно мягкая зима без снега. Снегоуборочной техники нет вообще, так, что, когда изредка снег выпадает (не каждый год) убирать его нечем. В декабре облетают листья, в марте вырастают.

Ташкент славится базарами: Алайским, Фархадским, Госпитальным… Ещё Солженицын писал, что на ташкентских базарах можно купить всё. Утверждение недалеко от истины.

После землетрясения воздвигли отличные микрорайоны: Чиланзар, Юнус-Абад, Сабир Рахимов. Здание правительства, построенное по проекту самого Никитина (автора сталинских высоток, Останкинской башни и др.).

… Попутешествовав по гарнизонам в подростковом возрасте, он вновь оказывается в Ташкенте. На сей раз квартиру предоставили в Чиланзаре. Когда прозвенел последний школьный звонок, закончились экзамены и отшумел выпускной бал, Сергей отправился поступать в институт связи в Ленинграде. Почему не в Москве? Ответ прост: В бывшем Царском Селе (ныне город Пушкин) семья с незапамятных лет имела квартиру.

После окончания института, Сергея Рязанцева, теперь специалиста АТС, вновь направляют в Ташкент. В СССР действовало жесткое правило: специалист с высшим образованием обязан отработать определённое количество лет по так называемому направлению (власти давали разнарядку, куда и кому ехать).

И вновь столица Узбекистана, четвёртый город Союза по численности населения. Середина восьмидесятых годов. Только-только пришел к власти прощелыга Горбачев (тогда казалось – солидный и серьёзный деятель). Уже застрелился Шараф Рашидов и посажен за решетку его последователь Усманходжаев. Андроповские гонения на республику постепенно затихали, хотя у всех на слуху были фамилии Гдлян и Иванов.

Сейчас звучит неправдоподобно и смешно, но в те многочитающие времена, хорошая книга являлась на просторах огромной страны невероятным дефицитом и ходовым товаром, за исключением южных окраин СССР, и отчасти Белоруссии, где неплохо наладили выпуск печатной продукции. Дух предпринимательства в Ташкенте никогда не исчезал, как бы не пытались его выжечь партийные власти. Рыночные отношения сохранялись ещё с царских времён и времён НЭПа. В среднеазиатской столице легко можно было приобрести массу популярных книг и с выгодой перепродать в Российской Федерации. На романах Александра Дюма получали навар в 150-200%, а на произведениях Пикуля зарабатывали 300-400%. Ходовым товаром считались: арбузы, дыни, помидоры, виноград, грецкие орехи, курага, изюм, лук и много чего ещё.

В любом закоулке СССР можно было видеть ташкентских предпринимателей, которые назывались в те годы спекулянтами. В конце восьмидесятых стремительно исчезали товары с прилавков магазинов. Махровым цветом расцвели блат, коррупция, черный рынок. Талонная идиотическая эпопея, подкосившая Россию начисто, практически не затронула Узбекистан, как и другие окраинные республики. Плешивый Горбачев накудахтал кооперацию и миллионы предприимчивых (но бессовестных) людей принялись делать деньги. Союз зримо рассыпался, конфликты разгорались тут и там, зато рыночная спекуляция росла как на дрожжах. Существовала даже специализация: корейцы (их очень много было в Средней Азии) занимались луком, славяне и евреи – книгами, наркотиками, оружием, сделками технического плана, узбеки – арбузами, дынями, виноградом, помидорами, рисом и т.д.

Когда посыпались заводы, а они стали разваливаться раньше, чем в России, специалист по автоматизированной телефонии Сергей Рязанцев понял: надо заняться чем-то серьёзным, а не прозябать на мизерном окладе. Он стал продавать огурцы. Кое кто улыбнётся: что можно заработать на подобной ерунде? Не скажите! Итогом первого же сезона, стала купленная «Волга» ГАЗ-24, мечта наиболее зажиточных граждан страны. Менее зажиточные мечтали о «Жигулях», люди ещё скромнее, о «Москвичах» и «Запорожцах», а для кого-то и мотоцикл «Урал» являлся пределом желаний.

Ташкентская школа предприимчивости дала себя знать, и Сергей облюбовал для коммерции Куйбышевскую, ныне Самарскую область, создав штаб-квартиру в Сызрани. Три транзитных поезда – «пятёрка», «восемьдесят пятый» и «девятьсот двадцать первый» связали Ташкент с крупным поволжским городом. Рынок сбыта – почти неограниченный. Рядом Куйбышев, Тольятти, Чапаевск, Новокуйбышевск, Жигулевск. Чтобы не тратиться на логистику, сметливый ташкентец организовал выращивание огурцов на месте. В теплицах и на открытом воздухе, набранные им работяги, в основном женщины, занимались не тяжким, но монотонным трудом, а за рыночными прилавками стояли уже исключительно местные женщины, нанятые за определённую плату.

Мотаясь между Средневолжскими городскими рынками, Сергей встретил землячку, торгующую арбузами.

Сызрань, стихийный привокзальный рынок. Бомжи, беспризорные дети (эти две категории как-то мгновенно объявились в ельцинской России), три вида обирал – рэкетиры, шакалящие милицейские чины, и, невесть откуда взятые «хозяева» грязноватого, неуютного базара, покупатели, воришки и склочные продавщицы…

В арбузном ряду скромно стоит симпатичная кореяночка, невысокая и молодая. Знакомство состоялось после краткого нестандартного диалога. Сергей подошел уверенной походкой без определённых намерений:

– Из Узбекистана?

– Да, а сильно заметно?

– Типа того. Не из Ташкента ли?

– Конечно, в Чиланзаре живу.

– Я тоже. А сейчас где живёте?

– А вы хотите зайти в гости?

Сергей едва не запнулся, но преодолев неловкость, напустив задумчивый вид, ответил:

– Эта мысль ещё не приходила в голову, стоит обсудить. Как вас зовут?

Чтобы скрыть смущение, женщина немного дерзко ответила:

– Меня чаще гонят, а не зовут…

Так, нечаянно осуществилось знакомство с будущей женой Татьяной.

Читатели могут удивиться: «Почему у кореянки русское имя?» Ничего особенного и выходящего из ряда вон в этом нет. Все корейцы южных республик СССР говорили на русском языке, причём – на чисто русском. Лишь фамилии свои, в основном из трёх букв указывали на их дальневосточное происхождение: Пак, Цой, Ким, Тен, Цзю…

Так появилась новая семья, живущая на два города – Сызрань и Ташкент.

В романах, повестях и рассказах Джека Лондона, воспеваются сильные духом и телом упрямые люди. На постсоветском пространстве тех времён, выживали люди иные: изворотливые, а процветали – подлейшие, скроенные по образу Чубайса. Это они оставили по себе чёрную память на все времена. К поговорке «Хочет быть святее Папы Римского», высмеивающей псевдоправедных ханжей, добавилась другая: «Хочет быть подлее Чубайса».

С экранов телевизоров, со страниц газет и журналов раздавались призывы выжимать из себя раба по капле. Сами призывающие, видимо процесс отжима полностью прошли и теперь настойчиво требовали повторить «подвиг» остальным. Позже призывы прекратились – поняли небось, что народ, выдавив из себя рабскую покорность, раздавит заодно и осклизлую мерзкую гадину с червивой душой, присвоившее право называться властью…

Дело шло к созданию полноценной семьи, однако складывалось не слишком стремительно – сказывались тяга обоих к основательности, да и сама жизнь не позволяла скоропалительных решений. Границы между республиками ещё были открыты, но активно создавалась таможня и прочие препятствия передвижению людей и товаров. Неимоверно усложнилась доставка грузов в обе стороны. Русских и русскоязычных принуждали к выезду из Узбекистана. Вот тогда-то и вспомнилась квартира под Санкт-Петербургом.

А времена пришли интересные. Мир торжественно (в Европе особенно) отметил пятисотлетние открытия Американского континента, Френсис Фукуяма заявил о конце истории, США набрали невероятную мощь (за счёт развалин СССР), развивалась Европа, тоже хищно запуская лапы в богатство растерянной и обворованной России, экономика Китая росла невиданными темпами.

В самой России творился неограниченный беспредел на всех уровнях власти и во всех отраслях экономики. Герман Стерлигов уже создал клуб молодых миллионеров; интриган Березовский топтал дорожку в кремль; министр иностранных дел, русофоб Козырев, сдавал на международной арене одну позицию за другой; Ельцин бодался с Хасбулатовым и Руцким; повылезали на свет мутные личности с фамилиями похожими на клички: Чубайс, Бурбулис, Шахрай… Тьма мерзавчиков пролезшая во власть оказалась связанной с зарубежными спецслужбами, или высокопоставленными иностранными чиновниками. Ещё более характерный факт треть депутатов парламента (думы) имели на руках справки психдиспансеров и состояли там на учёте. Похоже на анекдот, но это, увы, констатация факта. Кстати, об анекдоте. Ходил тогда по стране один горько-смешной: Ельцин, как обычно в дупель пьяный, возвращается с охоты в компании соратников и слуг. Поздний вечер. Он заявляет: темно, как у негра в жопе. Приближенные лизоблюды подхалимски поддакивают (в душе презирая его): да, Борис Николаевич, везде вы были, всё видели, не то, что мы убогие…

В октябре 1993 г. случился народный бунт в Москве. Провинция разевала рты от изумления, но столичный порыв не поддержала, хотя и сочувствовала восставшим. Парламент расстреляли из танков. Выборы в новую думу выиграла партия Жириновского. Даже для бывшего алма-атинца Вольфовича, грандиозный успех оказался неожиданным приятным сюрпризом. Новый состав законодательного органа принялся плодить массу малоприятных, часто лоббистских законов. Пребывание в России людей с иным гражданством сильно затруднялось.

Сергей перебрался в Пушкин, с ташкентской смекалкой прикидывая: каким родом деятельности заняться? Сызранскую базу, когда-то перспективную, пришлось оставить – со стороны властей ужесточились правила, со стороны бандитов – понятия, а некогда денежный регион оказался без заветных хрустящих бумажек.

Даже думать страшно, но по всему выходит, что правительство всерьёз задумывало сократить население в несколько раз, пессимисты утверждают в десять. Во всяком случае подобные рекомендации-приказы присылались регулярно от западных советников «модернизации и оптимизации».

Татьяна осталась временно в Ташкенте, пока будущий муж подыскивал варианты выживание в профеодальной России. Предприимчивости хватало, от потенциальных возможностей захватывало дух. Рядом Финляндия, рядом Прибалтика, куда лавиной хлынули по дешевке лес, ценные металлы, нефтепродукты… Казалось, только приложи руки, но… все уже было захвачено и поделено. К остальному прочему, без имеющегося в наличии гражданства, делать серьёзные планы не имело смысла. Не поддающийся унынию, преодолевающий сомнения Сергей, остановил свой выбор на деревообработке и частном строительстве с возведением дач и квартирном ремонте. Казалось бы – сильный разброс; ничего подобного, всё логично: с ноября по апрель намечался внутриквартирный ремонт, для которого любой сезон не помеха, а с мая по октябрь приоритет следовало отдавать дачному строительству, благо дачи росли как грибы, а строились люди не бедные.

С клиентурой проблем не возникало даже в конце сезона (тогда строители, особенно опытные и умелые были в большом дефиците). Работой с деревом Сергей владел, прямо скажем, неважно. Учиться пришлось буквально на ходу. Объекты нашлись скоро, даже в избыточном количестве. Сколотить пару бригад плотников проблем также не составило. Мужики подобрались умеренно пьющие, от тридцати до сорока лет, разнокалиберные, не богатыри, но и не доходяги, жилистые, выносливые и рассудительно-тугодумные, как все русские крестьяне. Первую бригаду составили тёзки, они называли свою группу «Три Г», так как троица носила имя Геннадий. Эти считали себя элитными специалистами и наотрез отказывались работать с четвёркой других строителей, уж точно не хватающей звёзд с неба. Эти четверо называли друг друга только кличками-прозвищами: Дятел, Солома, Дуб и Пень и, как выяснилось вскоре, вполне их оправдывали.

Пару срубов закончили достаточно шустро. В одном насчитывалось семнадцать венцов, в другом восемнадцать. Тройка шустряков срубила свои восемнадцать венцов поаккуратнее и поскорее коллег.

Октябрь вступил в последнюю декаду. Дни резко укоротились. Влажная прохлада расползлась по окрестностям Питера. Ель и сосна всё также зеленели, а берёза с осиной давно сбросили жёлто-красную листву, приняв вид неуютно-оголённый. Сергей заметил, что маленькие ранки и царапины на его руках и теле очень плохо заживают и гноятся. Хотя сам он активного участия в работе не принимал, занимаясь вопросами организационными и снабженческими, тем не менее, в процессе освоения профессии, получил немало ссадин. Первое время он не слишком много внимания обращал на такой, казалось бы, пустяк, надеясь на целительные свойства кремов и бальзамов с мазями. Увы, фармацевтические средства оказались практически бессильными.

Зарабатывать на жизнь, не только текущую, но и будущую надо, потому направил Сергей свои стопы к местному лекарчуку-терапевту. Тот сходу заявил: «Я, конечно, не дерматолог, но и так понятно – климат вам совершенно не подходит, можно сказать – противопоказан. Перебирайтесь поближе к Краснодару».

Объекты в любом случае следовало завершать. В противном случае – плакали денежки, а без них, этих никчемных на вид банкнот, планы на радужное и светлое будущее летели под откос. Как на грех подоспел третий объект строительства. Стены на сей раз кирпичные, красовались во всей мощи, но отсутствовали перекрытия первого и второго этажей, а также крыша. Торгаш, заказчик возводимого дома, готов был платить очень серьёзные деньги, но настаивал на отдельных деталях строительства. Квадратное здание длиной и шириной в двенадцать метров делилось стеной почти пополам. Оба этажа чуть большей части предназначались под жильё, а меньшая двухэтажная доля отводилась под складские помещения. Хозяин предупредил, что каждая из кладовок будет загружена товарами весом не менее тридцати тонн, а при сдаче объекта (для последующей гарантии) нагрузит оба этажа не менее чем по пятьдесят тонн каждый.

Охотников не находилось. Шабашники не умели и не хотели делать расчёты на прочность, выполняя операции на глазок. Сергей решил рискнуть. Время поджимало, загнивающие царапины досаждали. Он объехал ближайшие пилорамы и деревообрабатывающие предприятия. Посоветовался со специалистами, перечитал специальную литературу, схватывая многое на лету, удивляясь одновременно простоте и премудрости работы с деревом.

Через неделю, схватив азы, Сергей собрал обе бригады на производственное совещание.

На доме, возводимом четвёркой, хозяин просил соорудить обычную крышу без ухищрений. На двух других стройках требовались мансарды, причём, на кирпичном здании особо сложная.