Мы жили в Средние века. Стихи

Николай Фохт

Мы жили в Средние века. Стихи

1980-1984

Ничего этого не было, не могло быть. На дальней, окраинной остановке войдешь в автобус, выслушав неутешительное пророчество, проедешь несколько километров, может быть десять, может быть сто; стоя, привычно уцепившись за верхний поручень как за руку помощи откуда-то сверху; как за твердое, обледенелое облако, как за невидимый стержень, которые может, должен выхватить тебя, доставить на нло. И автобус остановится, и выйдешь, и окажешься в новом мире, старшем, не таком страшном, как тот, где все предрекания, обещания, утешения против тебя; где самые близкие не верят; где выйти на дальней, почти мифической остановке – невероятная, несбыточная удача, почти предательство. В этом счастливом одиночестве, неверии в этом, последнем и окончательном безбожии, окажешься в тихом, пустом, гулком зале и начнешь слышать только свои звуки: шаги, дыхание, первые, смешные, слова.

Песенка

Она красива в самом деле,

Но слушай что я говорю,

Она была в моей постели

На удивленье октябрю.

Я сделал чисто все на диво

И Мессалине б невдомек

Сказал ей вечером дождливым:

Зайдем ко мне на огонек.

Ах что за прелесть этот вечер.

Бутылка красного вина,

Бисквит, варенье, кофе, свечи,

Между свечей сидит она.

Но был расчетлив я признаюсь

И свой выхватывал момент,

То вдруг руки ее касаясь,

То вставив к месту комплимент.

Когда на циферблат старинный

Наш взгляд, рассеянный упал,

Слова смакуя я ей чинно,

И безразлично так сказал:

Да ты и вправду бы осталась,

Смотри, такие холода.

Она для вида засмущалась

И вдруг в ответ шепнула «да».

А ночь ветры так свистели,

Осенний дождь окно лизал.

Она спала в моей постели.

Вот только я на кухне спал.

Дорожная

Отдай проводнице билет

С улыбкой беспечной

Ведь средства надежнее нет

От муки сердечной.

Но стуком колес не избыть

Кромешность побега,

Она тебя будет любить

До первого снега.

Полночный затеется чай

С вином до рассвета

В летящих полях примечай

Разлуки приметы.

Бессонницей отлучена

От взглядов холодных

Тебя будет помнить она

До птиц перелетных.

И кто там сквозь сон прошептал,

Что участь убога?

Нас примет зеркальный вокзал

Затихнет дорога.

Так лучше – чужие дома

И голые стены.

Она тебе будет верна

До первой измены.

Прощальная

Привкус долгих дорог

В этой встрече прощальной

Вот и кончился в срок

Наш роман привокзальный.

Снова мне довелось

Выпить холод вокзала

Как же быстро сбылось

Все что ты нагадала.

И не стоит грустить

Говори если спросят

Просто месяц почти

Нас морочила осень.

Я прошу оглянись

Посмотри уезжая

Вот и кончилась жизнь

В сотый раз нарождаясь.

Осенняя

Скучно. Ласковый взгляд тепла

Потускнел, и опять эта осень

По московским бульварам проносит

Вздох последнего летнего сна.

Память. Вновь голоса различать

За прикрытою бережно дверью

Примеряюсь к чужому веселью

Обо всем, что забыл, промолчать.

И о том, как под зуммер стрекоз

Солнце в тихое море садилось,

Небо южным крестом покрестилось,

И со звездочки вдруг сорвалось.

Все же. Вновь на зеленый свет

Реагирую как на наркотик.

И сентябрь меня приохотит

К маякам этих новых примет.

Опыт сонета

Твоя любовь меня не бережет.

Твоя любовь с разлукой в связи,

Провидя все возможные измены,

Такие мне закатывает сцены,

Такие сны, что боже упаси.

Твоя любовь меня не бережет.

Она теперь легендам вопреки,

Лишив меня священного удела,

Расставила знакомые пределы

И вывесила красные флажки.

Твоя любовь меня не бережет.

И я сейчас живу, догадки строю:

А как там у тебя с моей любовью?

Реминисценция

            И.М.

В узкой зале дрожание свечей

Капал воск на звенящий паркет.

Предложил недоверчивой ей

Сам король станцевать менуэт.

А король, как и всякий король

Сероглаз и немного поэт.

И томленье и сладкая боль

Аттитюд, а теперь пируэт.

Так и кружат. Молочных колонн

Тусклый блеск, позолоченный свет.

А теперь с разворотом поклон,

И закрыть незаметно лорнет.

А потом не смогла отказать

Этим чистым, алмазным глазам.

Заходите ко мне поболтать,

после бала, он тихо сказал.

Дверь закрыл аккуратно без слов

Ей у зеркала сесть предложил.

И хрустальный достал полуштоф,

Из кувшина вина ей налил.

В старом рейнском качнув кабинет

Он вздохнул, выпил залпом бокал,

И сказал, что персидских конфет

Лучше нет и отведать ей дал.

И напился король в полчаса

Говорил про стихи, про друзей

И о том, что темны небеса,

Мол октябрь сентября холодней.

А она все молчала в ответ,

Все ломала улыбкою рот.

А по зале летел менуэт:

Арабеск и еще поворот.

Такой театр

Наваждение это, сдвиг

Это хуже сна – наяву

Вдруг такой театр возник

Прямо в комнате, где живу.

Это кто-то на дело спор

Кто-то самых хороших манер

Кинул занавес, вместо штор

И меня усадил в партер.

Вот и жду этих игр творца,

И беззвучно шепчу: перестань

Как орешник речной от лица

Отведи эту черную ткань.

Объяви хоть зловеще итог,

Хоть у рампы просто постой,

Только дай наглотаться впрок

Мне наркоза сосны сухой.

Только дай надышаться всласть

Пыльным миром фанерных стен

И понять нищету и власть

Непродуманных мизансцен.

Да какие трагедии днесь.

Все от марочного вина.

И сижу я весь вечер здесь,

У зашторенного окна.

Розовый

Видно дело идет к концу.

Вам так розовое к лицу.

Отдаю свой последний долг,

То, что я сказать не успел.

Вы поверьте, любил как мог,

Я вам радость дарил, как умел.

И под выцветший голос листвы

Называю тебя на вы.

Нет не выспренний это слог,

Не юродство в последний час.

Это отзвуки первых слов,

Отчуждение последних фраз.

Это страх, убегая прочь

Оглянувшись увидеть ночь.

Вам так розовое к лицу,

Вам бы небо примерить в закат.

Вы же видите, как я рад,

Рад, что дело идет к концу.

Тверской

По дорожкам Тверского бульвара

Я гуляю простуженный, старый.

В мягкой шляпе, в бордовом кашне

Осень с каждым дождем холоднее

И сюда приходить все сложнее,

Но прогулки назначены мне.

Нам условится будет нетрудно,

Я бываю здесь какое утро,

Белой дубкой кормлю голубей

От поэзии к точной науке

Путь лежи т в неразгаданной муке

Брось дела, приезжай поскорей.

На трамваях речных, в электричке,

На попутках по старой привычке,

Не жалей на автобус рубля.

Приезжай. Узнаешь – под ногами

Не песок, не раскрашенный камень,

Вожделенная тает земля.

Из забытого репертуара

Лишь прогулка по листьям бульвара

Нам достанет забавы такой.

Резкий ветер расстроит беседу,

Только я провожать не поеду,

Мне нельзя, мне прописан покой.

Письмо

                  Конверт какой-то странный-странный

                              Александр Кушнер

Не то дожди, не то метель мела,

Решил я твердо: брошу все дела.

И одиночеством, как теплым пледом

Я обвернусь. И буду все читать,

Глаза в раздумье стану поднимать,

И сам себя вдруг развлекать беседой.

      Но в этот вечер почта принесла письмо.

Я удивился. Вот уж сколько лет

Одних забыл, другим и дела нет

Как я живу, как вечера клубятся

За окнами моими, как идут

Мои дела. Тем дорог мой уют,

А эти дружбу высказать боятся

Письмом.

      И вот тебе, корреспондент, инкогнито.

Конверт вскрываю. Текста пол-листка

И точно знаю – женская рука,

Хотя машинкой почерк засекречен.

Глазами пробежав едва-едва

Я узнаю знакомые слова.

Тревожный рот, спадает челка на глаза.

      Итак, вы узнаны.

А лучше написала от руки

И пусть слова случайны и легки,

Что и тебе противна непогода.

Что на Песчаной тихо как всегда,

Что от дождей по улицам вода,

И что в метро с утра полно народа.

      Но что ты знаешь, это пустяки, конечно

Но что-то замечтался я. Не след

Выдумывать, чего в помине нет.

Итак все призрачно, итак все очень зыбко.

Письмо? Ну это… Это просто сон.

Нет, двери перепутал почтальон,

На ГСП досадная ошибка.

Таллиннская фантазия

Весна. Пора писать, похоже

Про оттепель, но по всему

Мотивы маеты дорожной

Милее сердцу моему.

В гостиной спящего отеля

Подсядь к столу и опиши

Мне все перемещения тела

И приключения души.

Едва забыт сквозняк вокзальный -

Бальзам в кафе, а на десерт

В ладонях ратуши центральной

Органной музыки концерт.

Пиши про скандинавский ветер,

Про снег (конечно утаив

Как некто вел тебя под вечер

Смотреть тускнеющий залив).

Я здесь по-прежнему беспечен

И глуповат, и все ленюсь.

Тебя я безусловно встречу

И, несомненно, улыбнусь.

Мотивы пролетевших станций

Суть вдохновения моего.

Ты уезжала, я остался.

И все. И больше ничего.

Пьяное

Люди пьют, пьют, пьют

Отчего, не знают сами

Кошка с женскими глазами

Мой прикончила уют.

Люди пьют, пьют, пьют

И блюют на тротуары,

Переулки и бульвары

Невоспетыми гниют.

Люди ждут, ждут, ждут

Льют портвейн и бьются оземь

А зимою эту осень

Бабьим летом назовут

Люди пьют, пьют, пьют

Я и сам чуть не срываюсь

Я под арками скрываюсь

В час, когда куранты бьют.

Люди пьют, ждут, бьют

Как удачно все сложилось

Эта ветка обнажилась,

Эта птичка – тут как тут.

Люди пьют, пьют, пьют

Я завидую, сгораю

Но живу, но не играю.

Увеличиваю зуд.

Люди шьют, шьют, шьют

Баба платье, опер – дело

Видишь – тело полетело

Скоро душу позовут.

Люди пьют, пьют, пьют

Кошка радостно мяучит

Не обманет, не научит

Раз все пьют, пьют, пьют.

1985-1994

Взрослый, взрослее не бывает, не будет уже. Взрослый и сильный. Взрослый и молодой, моложе не бывает, не будет уже. И что-то замедлилось, что-то затуманилось, покрылось инеем. Трудно удержаться на ногах, трудно пройти из одного конца в другой – и не проходишь, просто обнаруживаешь себя вдруг на краю желтого поля; вдруг на лестничной клетке под чужой дверью; вдруг в заповедной стране – без копейки в кармане, без языка – не умеешь говорить ни на местном, ни на своем. Все можешь, ничего, оказывается, не можешь. Такой веселый, певучий – и немой. Огромная комната и крошечный, неловкий остальной мир. Ни остаться, ни выйти. Кричишь, поешь себе под ноги. И хорошо, что никто не слышит – нелепые, неточные, общинные, обычные, пустые слова. Не хватает сил перетерпеть, преодолеть, постараться – а думал, что сильный и терпеливый, думал, что легко выйдешь из высохшего, сгоревшего бора, сгнившей дубравы к веселому, зажиточному хутору; к новому высокому городу; к любимым людям. Нет, пока нет.

Средние века

Мы жили в Средние века

И низко плыли облака

И по жнивью текла дорога

Свой путь рассчитывали мы

По смутным книгам. До зимы

Дней теплых оставалось много

Мы жили в Средние века

Хмельнее доброго глотка

Казалась жизнь за дальним полем

Дремала пыльная страна

И думалось: теперь вина

Как времени, пребудет вдоволь

А города смущали нас

Словечком модным «ренессанс»

В нас оживала легкость слога

Суля бессмертье. Но пока

Окрест лишь Средние века

И по стерне легла дорога

Продолжение состязания в Блуа

Мои друзья, пока еще живет

В нас мимолетных слов очарованье

Продлим полузабытым состязаньем

Пружины галльской меркнущий завод

В урочный час по правилам начнем:

От жажды изнывая над ручьем

Тот победит, кто первым разберет

Что время, даты поменяв местами

Под низкими и темными мостами

Все теми же каналами течет

Под перьев скрип, в акустике веков

Мои друзья провидят, а не знают

Что осторожно звуки подбирают

Для вечных, не написанных стихов

И я, как видно, вставить не забуду

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Прогулка

Я гуляю по Москве, я шатаюсь по бульварам

Ветви черные сомкнулись над моею головой

Я прогуливаю жизнь, как прогуливают пару

Наплевав на все указы два студента у пивной.

Я бреду по октябрю и не кончается прогулка

Прошлых лет сердцебиение не отпустит до сих пор

А я жизнь свою веду с площади по переулку

До пивной, где два студента начинают разговор.

Как же быстро се сменилось, только осень неизменно

Равнодушно объявляет все, что сбудется со мной

А я знаю, сколько стоит эта жизнь, как знают цену

Неразбавленному пиву два студента у пивной.

Цыганочка

Глянет, выгнет черным соболем бровь

Рассмеется скомкает тюлю в горсть

Тратит пряжу злая судьба-любовь,

Правит кораблем сука-гордость.

Будешь наливать, так давай наливай,

Говорили люди мне добрые так:

Песни будешь петь – не зевай, запевай,

Только не гляди за овраг.

Там растет горька рябина, говорят,

Кровь не ягоды, дальше слушай,

Раз посмотришь, присушит взгляд,

а потом и сердце присушит.

Загулял я, слышь-ли, с любовной тоски,

Только, знаешь, вряд ли случится

Заблудиться мне во Тверских-Ямских,

Во Тверских-Ямских да в Никитских.

Эскиз

Я больше не вернусь

В собор святых имен,

В классическую грусть

Осеннего отлива.

Дописан торопливо

Пейзажик захолустья.

Кресло

Скинь февральскую прохладу и присядь

В этом кресле время медленней течет.

Это верно, что испишется тетрадь,

Скоро выдохнется часиков завод.

Календарь пророчит беды не со зла,

Надо пить вино, раз чарку пригубил.

Это верно, как бы жажда ни трясла,

Скоро кончится заветная бутыль.

Перестанет переездов маета.

Все бессмысленно – и плакать, и кричать,

Что как смерть к нам равнодушна темнота -

На глазах растает желтая свеча.

Скинь февральское озябшее пальто:

Даже в вечности часы наперечет.

Верно все. Я на одно надеюсь, что

В кресле этом время медленней течет.

Охота

Ведь вроде все забыто:

Тревожный дым костров,

И золото намыто

С запретных берегов.

И кончена охота

Под свист и дикий крик.

В шинели тащит что-то,

Осклабившись, лесник.

Бывает жизнь поплоше,

А мой расшит камзол,

Сияют кольца, броши

И манит дичь за стол.

Но снятся, как ни странно,

В стерильности палат,

Старатель полупьяный,

Румяный егерь-хват.

От снов таких остались

На этих прощелыг

Тупая злость, не зависть,

И дым, и чей-то крик.

Крещенье

К окну подошло Крещенье

невнятней дагерротипа

ночное оцепененье

старуха пророчит хрипло:

никто никому не нужен

внутри бесконечной вьюги

никто никого не любит

даже друзья не дружат

снег погасил все звуки

и в этой зиме оглохшей

честнее и осторожней

слышны голоса разлуки.

Одиночество и снег

            М.Э.

Каждому в недолгий век

Из распахнутой вселенной

Выпадает непременно

Одиночество и снег.

Нынче ветрено и мне

Мой февраль меня приметил

Нагоняет страх и ветер

Одиночество и снег.

Солнце светит второпях

И как водится не греет

Даже женщина не смеет

Влюбить мой стыла страх.

Ей не спится при луне

И уже привычно это

Привораживать до света

Лето теплое ко мне.

Но когда сойдут на нет

Все ее слова простые

Ляжет на поля пустые

Одиночество и снег.

Летучая мышь

Когда мне наскучит

тоскливая участь

Безделье, как ты говоришь.

В далекой деревне

куплю подешевле

Светильник летучая мышь.

А к лампе в придачу

Вишневую дачу

И осень за светлым окном.

И дела всего-то

Ночная работа

За белым сосновым столом.

Мы просто бы жили

Варенье варили,

Я б лампе всю ночь говорил.

О том, что случалось,

Как пламя металось,

До времени съело фитиль.

Мы помнили б долго,

Как ветер холодный

Друзей из Москвы приносил.

Как радостно вместе

На станцию ездить

И впрок покупать керосин.

Пора собираться.

Все чаще мне снятся

Следы на осенней траве

В заказнике сада

Ночная веранда

И лампы мигающий свет.

Шестнадцатое

Мы прервали разговор о футболе. Легче света

Полый звук роняла флейта в сонатине до-минор.

Остановлены часы и очищены орехи,

Слышат радиопомехи приближение грозы.

Это точно – мы с тобой в этом доме не случайно:

Тут стакан горячий чая, детектив и преферанс.

Дождь, полуденный покой усыпляют с непривычки.

Но под боком электрички и столица под рукой.

За пределами стекла непрозрачных лет завеса,

Где ни белочки, ни леса, ни любви и ни тепла.

Выпит чай, невнятен слог детектива. Мерзнет лето.

Я в постель. И тише света ты выходишь за порог.

Ностальгия

Я хотела уехать из этой беды

Из немой темноты, от глухого застолья

Только помню проклятье: ни холод, ни дым

Я простить не смогу, я вернусь вместе с болью

Не потратила я золотые слова

Не разбила стекла, не рассыпала соли

Это как наказанье за то, что права

Неизбежно в конце возвращение боли

Я в пустых городах сочиняла любовь -

Не допета молитва, а песенка стерта

Я давлюсь по ночам возвращением снов

Из-под мертвого грунта или южного фронта

Наша кровь не по жилам – по пальцам течет

Убивает надежда, а вера неволит

Из тревожных лесов, из оживших болот

Я покорно слежу возвращение боли

2013-2018

Рухнуло небо. Отчетливо виден изъян и позор. Очевидно убожество. Уже из последних сил, отчаявшись, безо всякой цели, без всякой надежды. Просто смотришь со стороны просто шепчешь, перебираешь, подставляешь, оставляешь. Твое время с неприятным свистом улетает в прошлое. Оттуда и глядишь, наблюдаешь, не смея вмешаться: ни в прошлое, ни в настоящее. Хорошо, что нет тебя больше, хорошо, что тебя нет, как многих, как избранных, нет тебя. Когда ты пропал, все упростилось. Некому оценить и обругать, некогда обращать внимание на мелкие недостатки – только на глобальные, только на катастрофические. Каждый день, пешком, возвращаешься на ту остановку, через весь город, через всю землю, сквозь, разумеется, целое, огромное свое время. Там другие люди, но ты видишь своих, нужных, друзей и подруг, своих родных, своих незаменимых. Трогаешь за рукав, окликаешь по имени. Но вместо имен вырываются опять кривые, липовые, мертвые уже, уже потерянные звуки. Даже до слов им далеко, куда им до имен. Ты сделал круг, совершенно бессмысленный крюк – и увидел их всех, живых и мертвых, дорогих, со спины. Они уходят, они может быть даже ищут тебя- наконец ты понадобился. Но не найдут никогда. Оглянуться не умеют, слова, которые пытаешься вытолкнуть, выкинуть, докинуть – мертвые, как уже было сказано.

Красный воробей

Смерть – это красный воробей,

Нетерпеливый, свихнувшийся попрыгун.

С ветки на ветку, крошка за крошкой

Выклевал мягкий батон, который положила на асфальт

женщина в черном платке.

Я думал, что все еще лето.

Но высунул голову из окна, глотнул северного ветерка – вспомнил: сентябрь.

А лето прошло, скомкалось пару недель назад.

И мне не хватило солнца, мне не хватило жары.

Потому что лето в своем городе я прожил один.

Это уже второе лето подряд, это почти невыносимо – пережидать жару в одиночестве.

Именно два года каждое утро, летом

Я просыпался и тащился к окну, смотрел в него и убеждался, что жив.

Удивлялся солнечному постоянству скромного вида из моего окна.

И так как я просыпался один, других доказательств, что я жив, не было.

Только удивительно четкие для самодельной планировки дорожки,

Крест-накрест укрепившие сбивчивую геометрию внутреннего дворика с детской площадкой.

Взгляд с четырнадцатого этажа постепенно,

День за днем убедил, примирил меня с мыслью,

Что смерть не страшнее красного воробья

И не следует думать о ней так часто, как я это делал два лета подряд.

И если есть красный воробей, то бог точно не нужен. Красный воробей намного удобней и понятней,

чем бог. Он говорит это, а ты, открыв от изумления рот, только и можешь пролепетать: ты вернулся.

Корфу

Я распахиваю руки, легкая птица оживает на левой.

Вместе с невесомой птицей мы идем к старой крепости.

Мы гуляем.

Справа море, слева ад

Полчаса туда

И обратно.

Птица на моей руке беспокойный попутчик.

Ей надо взлететь в небо, ей надо поклевать странных ягод на кустах,

Которые не по своей воле растут вдоль нашего пути.

Справа море, слева ад,

Полчаса туда

И обратно.

Легкая птица счастлива на моей бескрылой руке – летать необязательно.

Она грустно смотрит в мои глаза

И весело, без умолку щебечет.

Старинная крепость ближе с каждым шагом

И можно еще, всего за пару взмахов,