Танцуй, детка!

Я потягиваю «Перье» и с наслаждением смотрю на экран, переносясь в те времена, когда мы гуляли по Риму с тобой и нашей гувернанткой, пока родители ездили по винодельням, заключая договоры и подписывая контракты. Сквозь ресницы боковым зрением подсматриваю за соседом и с неприятным для себя чувством замечаю, что на самом деле мне нравится сидеть рядом с ним, мне нравятся его длинные стройные ноги, которые он свободно вытянул в проход, его мускулистые руки и римский классический профиль. Мне нравятся ароматы амбры, древесины и дорогого табака, которые доносятся до меня лёгким бризом, когда он наклоняется к столу, чтобы стряхнуть пепел с сигары. И мне совершенно не нравится, как Анжелика покачивает левой ногой и незаметно трётся ей о его правую штанину…

Так, всё – я встряхиваю головой, чтобы избавиться от вечернего морока. Меня ничто не может привлекать в этом испорченном, высокомерном подонке! А это я знаю точно, потому что он прекрасно понимает, что совершил его отец, не может не понимать!

Мелькают последние кадры прекрасного фильма, все столики и полы рядом с ними уставлены тарелками и пустыми бутылками, которые официанты не успевают убирать, и тут на экране резко включаются сцены из «Пятидесяти оттенков серого», и камерный зал взрывается громким хохотом.

– Это тоже нам Горгона задала на семинар? – пьяным голосом спрашивает Савелий, прямо из бутылки допивая шампанское.

– Это на десерт, для тех, кто смог осилить главное блюдо, – с усмешкой отвечает Майкл. – Все хотят сладкое? – задаёт он больше риторический вопрос.

– Я не против, – мурлыкает сбоку захмелевшая Анжела, – к тому же я слышала, что это уже стало мировой классикой, правда? – берёт она руку Майкла и нежно проводит по ней своим наманикюренным пальчиком. Она страстно надувает свои влажные губки, отчего напоминает мне золотую рыбку в круглом аквариуме, но, похоже, под действием виски и сигар Майкл не против её нарочитого внимания.

– Конечно, крошка, – отвечает он и властно притягивает девушку к себе на колени.

Тут, словно по безмолвному приказу, свет в нашем зале ещё больше приглушается, как будто давая команду «можно всё», и под постельную сцену Анастейжи и мистера Грея на экране комната начинает дрожать, стонать и вибрировать целующимися и обжимающимися парочками. Звук из мощных динамиков становится всё громче, и я, вжавшись в кресло и абсолютно не понимая, что мне делать, наблюдаю, как рука Майкла, уверенно пробравшись под кофточку Анжелики, ласкает её большую упруго-резиновую грудь, а её алые коготки теребят замок его джинсов, которые я сегодня так неудачно испачкала своим кофе. Демонстративно встать и уйти? И прослыть ещё скромницей и занудой? Остаётся только беззвучно сидеть рядом, притворяясь, что мне абсолютно наплевать на то, чем они все тут занимаются. Тем более мне ведь совершенно наплевать? У себя в клубе я и не такое вижу.

Красавчик-миллионер Грей на экране стягивает с Анастейжи тонкие трусики, а Анжелика тем временем наконец-то справилась с тугим замком и запустила пальчики в ширинку Майкла. Его рука ласкает её между ног, отчего наша первая красотка начинает тихо постанывать, выгибая спину и скользя вверх-вниз своей круглой, как орешек, попкой по его бёдрам. Я сконцентрировала всё внимание на кино, но не могу не увидеть, как, раздвинув ноги, Майкл властным движением ставит Анжелику перед собой на колени и, положив ладонь ей на затылок, подталкивает её пунцовый раскрасневшийся ротик к рвущемуся из штанов члену. Как несуразная отличница, я сижу с неестественно прямой спиной, старательно делая вид, что увлечена исключительно кинофильмом, в то время как где-то внизу и сбоку туда-сюда мелькает голова моей одногруппницы, направляемая жёсткими движениями её партнёра. На пару секунд он поворачивается ко мне, мы встречаемся глазами, и я вижу его совершенно трезвый холодный взгляд, внимательно изучающий меня, пока его рука крепко прижимает влажный сочный рот Анжелики к своему фаллосу, не давая ей выпустить его из себя ни на секунду. Потом он равнодушно отворачивается, уткнувшись в экран, точно его интересует происходящее в кинофильме.

– Спасибо, крошка, – насмешливо говорит он, когда она наконец-то отрывает мокрое, в подтёках туши лицо от его ширинки, и застёгивает штаны. Берёт снова в руку тумблер с виски, делает глоток и запускает свободную ладонь в шортики усевшейся рядом Анжелики, начиная медленно-медленно водить в них своими тонкими пальцами, просунув их под тонкую ткань. Девушка ещё больше раздвигает ноги, приглашая его в себя, а он не торопится, словно растягивая пытку. Или удовольствие?

Любовники на экране красиво и плавно занимаются сексом в первый раз, а я сижу, боясь пошевелиться в душном сумраке зала, наполненного дымом кальяна, шорохами с придыханиями и стонами. Будто Майкл добавил всем сегодня в напитки какое-то любовное зелье. Его рука тем временем скользит всё быстрее, заныривая в трусики Анжелики и поднимаясь обратно, темп ускоряется, и я невольно поворачиваю голову, и снова на меня глядят два холодных насмешливых глаза, как если бы всё это затевалось только ради меня. Девушка крепко сжимает колени, замирает на несколько долгих секунд и откидывается, наконец-то проваливаясь в глубокое кресло, и оно проглатывает её, выплюнув наружу только две подрагивающие тонкие ножки.

– Тебе было хорошо, детка? – всё так же не отводя от меня взгляда, спрашивает Майкл, и я, наконец-то очнувшись и понимая, что просто неприлично подсматриваю за другими, отворачиваюсь к экрану, где главные герои как ни в чём не бывало уже мило завтракают в своём пентхаусе на вершине мира.

Пряная приморская ночь царит в городе, когда наша пьяная компания вываливается из прокуренного кинотеатра.

– У тебя всё нормально? – слышу я голос Майкла за спиной как раз тогда, когда собираюсь нырнуть во влажную темноту знакомых переулков.

– Да, спасибо за кино и за вечер, – киваю ему в ответ и вижу, как нетрезвая Анжелика заваливается на заднее сиденье его «Порше»…

3

Такси везёт меня вдоль бесконечных, стрекочущих цикадами зарослей олеандра, обрамляющих южные дороги. Сентябрь здесь ещё совсем летний месяц, хотя и он уже готов затворить двери, чтобы впустить следом за собой пряный, с налётом лёгкой грусти, октябрь.

Я еду вдоль длинного, как хребет волшебного дракона, залива. Море переливается за песчаными дюнами блестящей чешуёй, и алый огненный шар солнца зажат в гигантской пасти мифической твари. Помнишь, как мы с тобой в детстве представляли, что наш замок охраняет огромный дракон из старинной легенды, и бросали в солёные волны натёртые до блеска монетки, чтобы задобрить его? А сейчас я въезжаю на машине в медленно раздвигающиеся чугунные ворота у бетонного высокого забора и выхожу у современной прозрачной, из стекла и металла, клиники, надёжно спрятанной от чужих и любопытных глаз рядами ограждений и охранных пунктов.

Доктор Дмитрий Ланской уже ждёт меня у входа на ресепшн: серьёзный, стройный, высокий, в белоснежном халате, накинутом на дорогой костюм. Он сдержанно улыбается, хотя я знаю, что в душе он готов расцеловать меня в обе щеки. Но профессиональная этика никогда не позволила бы ему сделать это. Он должен быть строгим и обнадёживающим, но без фамильярности, я это понимаю.

Иду за ним по длинному, просвечиваемому насквозь прибрежным блеском коридору, вдоль одной стороны которого тянутся панорамные окна с видом на дюны, а вдоль второй – ряды плотно закрытых дверей с табличками-цифрами на них. Мой номер – пятнадцатый. Я нажимаю на пластиковую плотную ручку и с лёгким щелчком открываю палату, где сразу же наталкиваюсь на своё отражение. Оно лежит на больничной койке и смотрит прямо на входную дверь, и у него по-прежнему моё лицо. Мой нос, мои скулы, мои губы и мои глаза. Один светло-серый, а второй – светло-топазовый.

Я знаю, что ты ждал меня, потому что твой взгляд устремлён на эту дверь, за которую ты не можешь выйти сам. Твоё тело приковано к кровати, с которой ты не можешь подняться, а рот – плотно запертый засов, который ты не можешь сам разомкнуть.

– Привет, Даня! – радостно и беззаботно-наигранно кричу с порога, хотя в душе у меня всё сжимается и вянет, когда я вижу тебя в таком состоянии. – Как ты сегодня? Лучше? – щебечу ничего не значащие фразы, потому что все мы втроём прекрасно понимаем – ты, я и профессор Ланской, – что тебе ни черта не лучше! Я это знаю наверняка по безразличному выражению лица, застывшему гипсовой маской на брате-близнеце. Он сейчас как моя потускневшая и не проявленная до конца фотокарточка: побелевшая пергаментная кожа, заострившиеся черты, словно застрявшие в уголках тени и полустёртый взгляд таких ярких и сияющих раньше глаз.

Несколько месяцев назад ему поставили страшный и трудновыговариваемый диагноз, но даже от этого я тогда облегчённо вздохнула: если врага знать по имени и в лицо, то уже проще что-то придумать, чтобы его победить. Мой брат-близнец, моя вторая половинка, оказался в плену своего неподвижного тела: «Акинетический мутизм. Будем решать проблему», – коротко и ёмко сообщил мне Дмитрий Ланской, после того как я, продав оставшуюся от бабушки квартиру – пожалуй, последнее, что у нас с Даней оставалось ценного, – обошла десятки разных врачей и специалистов, потратив на них практически всё наше крошечное наследство.

На тот момент я ощущала себя такой же беспомощной, как и мой брат-близнец, потому что с детства у нас с ним были одни на двоих чувства, эмоции и жизнь. Одна душа на двоих. И когда после той ужасной ночи Даня вдруг не смог подняться, заговорить, пошевелиться, мне показалось, что вместе с ним из меня медленно, как ледяной лесной ручей, стала вытекать капля по капле и моя собственная жизнь…

Но наш спаситель, профессор Ланской, смог устроить брата в свою частную клинику, и я знаю, что, пока он здесь, с ним ничего не случится и по крайней мере он будет жить. Я зарабатываю сейчас кучу денег своими танцами и сделаю всё возможное, чтобы заработать ещё больше.

– У меня для вас обоих действительно есть новости сегодня, – потирая тонкую переносицу, произносит Ланской, когда я усаживаюсь в ногах у Дани и беру его лёгкую кисть в свою тёплую руку, пытаясь передать ему хоть малюсенькую часть тепла. – Я думаю, что смог установить причину заболевания, и хотел бы попробовать для начала курс гемостатической терапии, и будем надеяться, что он сможет вывести пациента из этого состояния, – пытается объяснить он нам план лечения, хотя мы совершенно не понимаем, о чём идёт речь.

– Это просто замечательно, доктор! – в возбуждении вскакиваю я со своего места, уже готовая обнять Ланского, но вовремя вспоминаю, что такое здесь неуместно. – Даня, ты слышишь, – радостно оборачиваюсь к брату, – мы тебя вылечим! А хватит ли нам на это денег на нашем счету? – вдруг вспоминаю о самом главном.

– Ну, в общем, – неуверенно отвечает профессор, – большая часть курса покрывается имеющимися средствами, но надо уточнить у меня в системе, какая дополнительная сумма нам может потребоваться.

– Деньги не проблема! – как можно увереннее произношу я, чтобы Даня не почувствовал в моём голосе и тени сомнения, а сама начинаю судорожно придумывать, сколько ещё смогу дополнительно заработать в клубе.

– Хорошо, тогда мы можем пройти ко мне в кабинет и проверить план лечения ещё раз, – приглашает меня профессор, а я подхожу к брату, наклоняюсь к его уху и шепчу, чтобы он точно меня услышал:

– Даня, не сомневайся, твоя сестрёнка достанет все деньги мира, даже если мне придётся продать свою душу! Мы тебя вылечим! – и, скользнув щекой по прохладной замше его кожи, тихонько затворяю за собой дверь в палату номер пятнадцать.

Обивка мягкого кожаного кресла обжигает меня, словно я сижу на раскалённой плите, пока профессор что-то внимательно изучает у себя на экране компьютера.

– Ну что же, Алекс, – со сдержанной улыбкой тонких губ сообщает он, наконец-то оторвавшись от монитора. – Имеющихся средств хватит практически на весь курс, за исключением небольшой суммы…

– Какой? – напряжённо выкрикиваю я, но потом беру себя в руки и тоже стараюсь выдавить уверенную улыбку.

– Три тысячи долларов, – встаёт доктор и подходит к моему креслу.

– Прекрасно, – спокойно отвечаю я, одновременно лихорадочно прикидывая в уме, сколько дополнительных смен мне придётся брать в клубе и сколько приватных танцев исполнять, чтобы собрать эту неподъёмную для меня сумму…

Задумавшись, вздрагиваю от неожиданности, когда вдруг чувствую, как мягкие и тёплые руки Дмитрия Ланского ложатся на мои плечи, начиная их легонько массировать, словно пытаясь снять напряжение.

– Спасибо, доктор, – с благодарностью смотрю я в его добрые и спокойные глаза, поднимаясь со своего места. За окнами перекатывает гладкие, лощёные бока любимое море, дюны бесконечной волшебной дорогой убегают за горизонт, и я, преисполненная решимости во что бы то ни стало спасти брата, жму гладкую и сильную руку нашего спасителя.

В задумчивости бреду от железных глухих ворот клиники в сторону дороги. «Мне определённо надо подумать об этом завтра», – вспоминаю я Скарлетт О’Хара и улыбаюсь сама себе в ответ на грустные размышления о деньгах. Когда случилась эта ужасная катастрофа, у нас и так с Даней уже ничего не оставалось, кроме наследства, оставленного недавно умершей бабушкой Софьей Глинской: небольшой двухкомнатной квартиры на Египетской улице, турецкой ангоры солнечной абрикосовой расцветки, Китти, и старинного массивного кольца с гигантским топазом.

Квартира всё ещё хранила воспоминания о бабуле: антикварная мебель, обширная дореволюционная библиотека, голландские натюрморты на стенах и потемневшие от времени портреты рода Глинских в гостиной. Мы по-братски разделили с Даниилом наш новый дом: он спал на обшитой золотом и алым шёлком резной оттоманке прямо под раскидистой пальмой в бывшем кабинете дедушки, а я расположилась на кованой древней кровати под сенью гигантского дубового «шкапа», как его всегда называла бабушка Софья. Дом навечно сохранил в себе ароматы нашего безоблачного детства: свежесваренного кофе в турке, лимонно-мятных леденцов, сухой лаванды и земляничного закарамелизированного в сиропе варенья. Мы с Даней вдвоём, как сказочные Гензель и Гретель, словно очутились в пряничном домике – манящем, загадочном, нарядном, но таящем в каждом уголке какие-то неясные воспоминания и смутные предостережения.

Софья Глинская была нашим опекуном после гибели родителей и, несмотря на преклонный возраст и проблемы со здоровьем, будто ждала того дня, когда со спокойной душой сможет уйти от нас. И вот, спустя буквально несколько дней после нашего совершеннолетия, она просто тихо и мирно умерла во сне. Не проснулась в одно сумрачное осеннее утро, и мы остались с Даней вдвоём. Мой брат готовился к поступлению на архитектурный факультет: ты всегда мечтал строить замки, дворцы, целые города. А я до изнеможения тренировалась, чтобы попасть в знаменитый балетный класс имени Ольги Хохловой. И так мы с тобой бродили по зачарованному бабушкиному дому: ты с бесконечными незаконченными чертежами и проектами, а я – вечно в трико и гетрах, чтобы даже дома репетировать танец для вступительного экзамена.

Немного морщусь, пытаясь вспомнить, когда же я в последний раз надевала пуанты, и, так и не сумев отыскать этот эпизод в памяти, бреду дальше вдоль золотистой, рассыпающейся сухим песком дюны, забыв о том, что собиралась вызывать такси и ехать домой. Вот так со мной всегда! Вместо того чтобы начать активно искать решение проблемы, иду и погружаюсь в своё прошлое, словно оно в силах мне помочь!

Злясь на саму себя за то, что снова позволила немного тоскливой жалости к своей судьбе, незаметно подхожу к кромке воды, где ласковые прозрачные волны мягкими кошачьими лапками дотрагиваются до гальки и моих мокрых кроссовок. Я так давно не была на море, вспоминаю вдруг. И хотя в этом городе всё дышит солёным ветром, криками чаек и шуршанием прибоя, я так замоталась, что вижу своего лучшего друга не чаще, чем толпы отпускников, прибывающих к нам за кусочком летнего отдыха.

Оглядываюсь по сторонам: это абсолютно дикая часть косы, отделённая от оживлённой трассы высокими барханами дюн, и сюда ещё не успели добраться любители чистых и диких пляжей. Немного помедлив, я быстрым движением стягиваю с себя простенькую серую футболку, потёртые джинсы, трусики и бюстгальтер и, бросив всё это дешёвое богатство на берегу, с разбега вхожу в тёплое и ласковое море, которое раскрывает для меня широкие объятия. Как любовники, которые давно не виделись, мы любим друг друга со страстью и нежностью, накопленными за долгие недели разлуки. Первые пару минут я чувствую, как саднит порез на внутренней стороне бедра, но потом боль стихает, словно море нежно целует и залечивает рану. Я наслаждаюсь, когда прохладные мягкие струи обволакивают моё гладкое тело, забираясь в самые сокровенные места, и оставляют на них тайные поцелуи.

Море, как нежный возлюбленный, держит меня на своих руках, качает на волнах, шепчет на ушко секретики и целует в щёки, веки и губы тёплыми лучами солнца, медленно растворяющегося в водах… Я чувствую, что и сама практически растворяюсь и таю, как леденец, в этом ласковом сентябрьском мареве, а вдалеке с трассы иногда доносится шмелиным жужжанием гул исчезающих вдали фур и автомобилей. Понимаю, что мне пора выходить, когда вдруг вижу, что вода стала темнее и глубже, а на пляж, от которого я уже очень далеко отплыла, садятся влажные осенние сумерки.

Медленно выхожу на берег: всё тело переливается миллионом мельчайших капелек, а волосы окончательно закудрявились и раскидались по груди и плечам. Я бреду по мокрому песку, стараясь найти кучку своей одежды, так равнодушно оставленную на берегу, и только начинаю натягивать, подпрыгивая на одной ноге, трусики, как слышу тихое треньканье – рингтон какого-то телефона. Вздрогнув, наконец-то задираю голову к верху дюны, откуда он доносится, и вижу там его – Майкла, который стоит и как ни в чём не бывало разглядывает меня!

Вспыхнув, как спичка, я интуитивно начинаю закрывать руками низ живота и остро торчащие от прохладной воды соски, и слышу его насмешливый голос:

– Не надо, не закрывайся, тебе так идёт! – и нажимает кнопку на своём телефоне.

И тут я понимаю, что это действительно глупо: прикрывать жалкими ладошками то, что у него и так была прекрасная возможность рассмотреть в деталях, пока я медленно выходила из воды, брела по берегу, разыскивая одежду, и нагибалась, собирая её вместе. Вспоминаю свои выступления в клубе: распрямляю плечи, чтобы Майк смог в полной мере насладиться открывающимся перед ним видом, и, не отводя взгляда от его холодных глаз, неспешно, как в замедленной киносъёмке, начинаю натягивать сначала трусики, потом бюстгальтер, проводя руками по гладким округлостям плеч, а затем, картинно изогнувшись и выставив на его обозрение идеальную крепкую попку, продеваю стройную длинную ногу в одну штанину, виртуозно балансируя на песке, и во вторую. Всё это время Романов стоит неподвижно, словно превратился в соляной столб на дюне, и в ярких проблесках уходящего солнца я ловлю всполохи его глаз. Не застёгивая джинсы на пуговицы, перекидываю через плечо футболку и прямо босиком прохожу мимо застывшего в сумерках Майка, и меня обдаёт его запахом: древесины, амбры и высушенного кубинским жарким солнцем табачного листа.

Я всё ещё бреду по побережью к трассе, когда мимо меня с бешеной скоростью проносится его «Порше Кайен».

4

Воскресный вечер самый ленивый и томный на неделе: только неудачники и одиночки приходят в клуб «Нью-Йорк 56» сегодня, поэтому обычно в этот день Арчи даёт многим девочкам выходной.

– Послушай, Артур, мне очень нужны деньги, – сижу я перед ним в накуренном тёмном кабинете, расположенном сразу за входной стойкой. – Я готова танцевать за нескольких человек, пять выходов за вечер! – стараюсь убедить его дать мне дополнительную работу.

– Хм, и даже приватные? – в упор смотрит на меня мой менеджер.

– Да, и приватные тоже! – решительно отвечаю я. – Но только по стандартному тарифу, ты меня понял!

– Да уж, конечно, понял, сладенькая, – плотоядно улыбается Арчи, показывая ряд белоснежных зубов. – Ты так трепыхаешься, как маленькая птичка у меня в руках! Вы все так трепыхаетесь, и все сначала требуете стандартный тариф. Каждый раз одно и то же, – теперь он уже смеётся в полный голос, запрокинув далеко назад голову, отчего его модная хипстерская бородка уткнулась остриём в потолок, как клинок кинжала. – Ты пойми, Алекс, это не имеет абсолютно никакого значения, – начинает он объяснять назидательным тоном. – Ты всё равно рано или поздно станешь работать по повышенной ставке. Это неизбежно, – почти по-отечески растолковывает мне. – Если хочешь роста, карьеры, то сама к этому скоро придёшь, послушай старичка Арчи, – подходит он совсем близко и кладёт ладонь мне на голову.

– Это мы ещё посмотрим! – отвечаю, глядя прямо на него. Вот уж точно не та карьера и не тот рост, о которых я всегда мечтала! Но, похоже, Арчи настолько тупой, что подобная мысль не может уложиться в его холёной голове: что кто-то не видит танцы на столах в его затрапезном провинциальном клубе как вершину своей карьеры и жизни. Так, мне надо успокоиться, – мысленно одёргиваю себя, потому что на сегодняшний день эта работа – единственное, что позволяет получить столько денег для Дани. В миллионный раз дав себе самой обещание, что ноги моей здесь не будет, как только брата вылечат, я смягчаю взгляд и, подлив сиропа в голосок, мурлычу боссу с игривой улыбкой:

– Договорились, Артур, как только буду готова к новому этапу в своей карьере, сразу же тебе доложу, – и с этими словами поднимаюсь и направляюсь в гримёрку: уже шесть часов вечера, и скоро начнут подходить наши обычные ранние клиенты, чтобы девочки, а теперь и я, скрасили им очередной унылый воскресный вечер.

Стараюсь как можно незаметнее пробраться в раздевалку: никто не должен видеть в клубе Алекс – только соблазнительную Аишу. Как я и думала, сегодня вышли только я, вечно жадная до денег Кисонька и «дежурная» в это воскресенье Сандра. Нас всего трое, но и посетителей должно быть не так много, чтобы Артур терял кучу денег за простой у девочек. Ну ничего, у меня полный рюкзак новых костюмов, так что выкрутимся!

– Ах, посмотрите, какая прелесть! Сама принцесса Будур к нам сегодня пожаловала! – опять заводит бесконечную шарманку Кисонька, на что я абсолютно не обращаю внимания и бросаю спортивную сумку на свой гримёрный столик у зеркала. Сразу же надеваю линзы и начинаю накладывать толстенный слой тоналки на лицо, превращаясь постепенно в смуглую восточную красотку. Брови, накладные ресницы, ярко-алая помада и тонкая кружевная вуаль на выступающих скулах – и страстная роковая Аиша готова к своему выходу! Я размышляю некоторое время над воскресным репертуаром, а потом иду на пульт к нашему диджею Арно, чтобы сообщить ему о сегодняшнем плейлисте.

– Отличный выбор, девочка! – хвалит меня мой жеманный приятель, подмигивая подведённым глазом, а я про себя со смехом размышляю, на ком же из нас двоих сейчас больше косметики.

Быстро окидывая взглядом полупустой зал, надеюсь сегодня отделаться малой кровью. Как всегда утянутая в кожу Сандра собирается на свой первый выход, а я, выбирая топ и шортики, вспоминаю, как вообще увлеклась танцами…

Конечно же, это был «Щелкунчик», а что же ещё! Мы всей семьёй сидели в первых рядах партера в Большом театре, нам с Даней только исполнилось по семь лет, и родители решили сделать нам рождественский подарок. Оба в нарядных английских костюмчиках, мы привлекали любопытные и восхищённые взгляды притязательной московской публики, пока папа с мамой пили по традиционному фужеру шампанского в буфете, а мы с братом – по своему законному стакану «Дюшеса». Я с придыханием поднималась по главной лестнице и рассматривала недавно отреставрированные старинные интерьеры, но всё это сразу же отошло на второй план, как только тяжёлый занавес разошёлся пополам, открыв мне новый сверкающий мир. Который стал и моим миром на всю оставшуюся жизнь. И любовью. И пока близнец откровенно зевал, а наша прекрасная молодая мама одёргивала его с полустрогой улыбкой, я безотрывно смотрела на представление, унёсшее меня в волшебную страну.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.