Василиск

– В какой больнице? Что за х… Что с ним такое?

– Люди иногда болеют, – вежливо сообщил мне голос Рыженькой. – Ничего серьезного, просто… Перенапрягся немножко, нервы расшатались. Словом, если вы не передумали и если это не нарушает ваших планов, – в ее голосе проскользнула едва уловимая издевка,

(… Какие у тебя могут быть планы? Ты же все равно ни хрена не делаешь…)

– я быстренько все оформлю и недельки через две вы уже его встретите. Ему просто нужно немного отдохнуть, повидаться со старыми друзьями. Знаете, он вас часто вспоминал и по-моему скучал…

– Почему ты говоришь в прошедшем времени? Почему ты говоришь о нем так, словно он уже…

– Дорогой отчим, – с уже откровенной насмешкой перебила она, – в русском языке нет строгого согласования времен. В русском языке с временами вообще можно обращаться произвольно. Ваш друг и бывший соучредитель жив и здоров, – перед "здоров" она сделала еле заметную паузу,

(или мне только показалось?.. Мнительный стал Сидор, ох, мни…)

– И если вы не против его принять, то скоро сами в этом убедитесь. Вы…

– Это я – бывший, – вырвалось у меня. – Это я – все бросил и слинял, а вы мне зачем-то отстегиваете… То есть, теперь уже не вы, а ты. А он… Наша лавчонка была для него всем и…

– У нас уже давно не лавчонка, – спокойно, но совсем другим тоном, другим голосом

(вилка о нож… Или нож по стеклу…)

сказала телефонная трубка. – Пока он тянул на должности генерального директора, он тянул, потом – исполнительного, а когда перестал, сам решил уйти. Если не верите мне, подождите две недели, пока он сам вам не подтвердит. Если, конечно, хотите.

– Исполнительного… А Генеральный теперь, значит – ты? – я попытался, чтобы это прозвучало саркастически, но… Не получилось. – Кто же станет исполнительным?

– Не станет, а уже стал. И вы, – легкий смешок, – его знаете.

– Ну, да, конечно… – пробормотал я. – Интель.

– Его так теперь не называют, хотя… Вам, конечно, можно.

– Спасибо, – я опять постарался вложить хоть немного сарказма в свою реплику, но… Получилось так, что I mean it. Что ж, мне, и правда, стало приятно от ее подчеркнутого, с нажимом произнесенного "вам", так зачем притворяться… – Спасибо, – повторил я.

– Пожалуйста, – сдержано отреагировала она, и я почувствовал, что она угадала мои мысли и… довольна. – Кстати, у нас много новых сотрудников и… сотрудниц. Одну из них вы тоже знаете. Ей пришлось немного поучиться – закончила краткие курсы, – и теперь она младший менеджер.

– Ну, и кто же это? – безучастно спросил я.

– Ваша бывшая жена.

– Послушай, Рыжик, – помолчав, сказал я. – Если ты решила облагодетельствовать всех моих родственников, включая бывших… За каким…

– Вас действительно это интересует?

– Да.

– У нее испортились отношения с дочкой. Можно сказать, зашли в тупик. Ваша бывшая даже не хотела отпускать ее на год к вам.

– Она ничего мне не…

– Вам – нет, а мне – да.

– Почему?

– Потому что женщине в ее возрасте необходимо… Быть нужной кому-то, чувствовать свою… Ну, значимость, что ли. Будь ваша дочка постарше, она бы понимала это и постаралась как-то…

– Ладно, не продолжай, я понял. И что же теперь, когда ты взяла ее к себе?

– К нам, – небрежно поправила меня Рыжик-2.

– Хорошо, к нам… Ну и что, помогло?

– Конечно.

– Значит, я могу договариваться насчет школы и…

– Зачем? Я уже все устроила – чудный городок в Пенсильвании, недалеко от вас. И не слишком близко. Впрочем, если у вас другие планы, или вы хотите сами…

– Да нет… – я сам именно так и хотел, чтобы недалеко и… Не очень близко. – Все это отлично, только… Держать ради этого мою бывшую – не слишком ли…

– Нет. Она неплохо справляется, а кроме того, когда ваша дочка уедет… Все будет зависеть уже только от ее деловых качеств. Вы согласны?

– Я? Я – да. Да и как бы там ни было, – я усмехнулся, – оно что, очень нужно тебе, мое согласие?

– Конечно, – бесстрастно прозвучало в трубке, и мне показалось, что она не… Что она means it. И чтобы проверить, насколько она means it…

– Что же ты не спрашивала моего согласия насчет Шерифа, а, Рыжик? Он – соучредитель, и это поважнее, чем…

– Во-первых, вряд ли все соучредители вместе взятые важнее для вас вашей дочки. А во-вторых, – она выдержала секундную паузу, – звякните мне недельки через две, когда встретите его. И если тогда выразите несогласие…

– То что?

– То предложите свой вариант, – терпеливо, как ребенку, и немного устало произнесла она. – А сейчас извините, но меня уже ждут. Я позвоню вам, когда возьму ему билет – скажу дату и номер рейса. Скажите, а мама… – она запнулась. – Она сейчас дома?

– Нет.

– Ну, ладно… – мне показалось, что в ее голосе промелькнуло что-то, вроде облегчения. – Я рада, что она увлеклась работой. Вы… Вы не ссоритесь с ней? Она… Она спит нормально?

– Чего это ты вдруг заинтересовалась нашими отношениями? – удивился я. – И ее сном? Разве были проблемы?

– Да, – помолчав секунду, сказала она. – Сначала я думала, что это связано… Ну, может быть, с выпивкой, но…

– Нет, – вздохнул я, – ничего похожего. Мы не ссоримся. И со сном у нее все в порядке. Ладно, ты куда-то торопилась…

– Да. Я… Я рада, что у вас все нормально и… Позвоню. До свидания.

– До свидания, – машинально ответил я уже не ей, а долгому гудку отбоя, и уставился на трубку.

Последнюю фразу, это: "Я рада…", – произнесла как будто другая… Другой человек. Может и не такой уж близкий, но

(… – Не забывай, она одна из н а с, – говорила Рыжая…)

не чужой, а вот все предыдущее…

Какая разница, что и к а к она говорит, раздраженно проворчал голосок у меня в мозгу, важно, что она д е л а е т. А делает она для тебя много и делает – правильно. Один только ход с твоей бэ-женой – она ведь вовсе не обязана…

Голосок был прав, но… Почему у меня всегда при разговорах с ней такое чувство, будто я говорю с двумя разными людьми. Разными существами… В том, что касается лично нас, она – с нами, а вот когда речь заходит о деле… Ну, что ж, в конце концов, это – ее дело, теперь уже, раз такой оборот с Шерифчиком, целиком ее, а стало быть…

Надо предупредить Рыжую, что у нас предвидится гость. Только что же там стряслось с этим "гостем". Пол года назад он развелся со своей половиной и сам купил мою бывшую квартирку, заплатив… Когда Рыженькая сообщил мне, сколько он заплатил – выходит, мне заплатил, – я присвистнул и заворчал было, что между своими так не делается. Но она тут же дала понять, что это не мои проблемы – платит фирма и… Словом, это часть их дела, ее дела, так что сиди, дескать, и не рыпайся. Я хотел было звякнуть Шерифу и дружески поинтересоваться, какого, я извиняюсь, хрена он занялся благотворительностью, но… Так и не позвонил. В конце концов, у него есть мой телефон, и если он не соизволил набрать номер, то почему я должен…

Может, стоит теперь звякнуть? Хотя какой смысл? Скоро мы с ним увидимся, и быстро разберемся…

* * *

В одном я был прав. В другом – ошибался. Увиделись мы с ним, действительно, скоро. А вот разобрались…

Не быстро.

* * *

На Рыжую сообщение о приезде моего дружка не произвело почти никакого впечатления. Она только спросила:

– Он – с концами отвалил оттуда?

– Ну, с одним-то точно, моя донна… Ну, не фыркай, не фыркай, разучился я на Великом и Могучем острить…

– Но у нас – долго будет жить?

– Не знаю. Захочет остаться – купит домик по соседству. А пока пускай поживет… Ты против?

– Я? – она удивилась. – Нет. Только… – она пристально взглянула на меня.

– Что? – не понял я.

– Ничего, – медленно произнесла она. – Лишь бы он не мешал тебе работать.

– Какая работа, Рыжик, – отмахнулся я. – Ты тактичная женщина, но ради Бога, не старайся внушить мне, что я работаю.. Это же просто… ну… От нечего делать и… Кому на хрен нужны здесь переводы на русский?

– Мне они нравятся! – перебила она меня. – И они… Ты любишь это делать, я знаю. Я вижу! И я не хочу, чтобы кто-то мешал тебе, не хочу, чтобы кто-то лез в твои… они и мои… В наши дела, в нашу жизнь. Ты… – в ее голосе послышались нотки тяжелого ворчания какой-то раздраженной киски типа Panthera. – Ты что, не понимаешь меня?

– Понимаю, Рыжик, – миролюбиво сказал я. – С какой стати ему мешать мне и вообще лезть…

– Ну, и отлично, – кивнула она. – А если у него чего-то со здоровьем не клеится, мы ему сиделку наймем – шлюшку какую-нибудь симпатичную. Пускай его с ложечки покормит, – она усмехнулась, – или грудью.

Я представил себе Шерифа – с его тяжелой золотой цепью на бычьей шее – в детском слюнявчике, с остатками каши на подбородке и ложкой у рта, и… Расхохотался.

* * *

Ровно через шестнадцать дней, встретив его в Далласском аэропорте, я не смеялся. Я…

В общем, мне было не до смеха.

7.

Чтение явно не клеилось – дурацкий детектив, на двадцатой странице уже ясно, что будет на последней. Я слез с дивана, поднялся наверх и зашел в большую комнату, примыкающую к нашей спальне – что-то вроде кабинета. Тут стоял громадный письменный стол – редкостное уебище, откопанное Рыжей на какой-то распродаже (когда его привезли, она пол дня расхаживала по дому с таким гордым видом, как наша кошка – в первый день с колокольчиком). Еще – вертящееся кресло, безумно дорогой кожаный диванчик, здоровенный, черного дерева, книжный шкаф, набитый собранием сочинений "короля ужасов", детективами в бумажной обложке и фолиантами с интерьерами прошлого и позапрошлого веков, журнальный столик, пара кожаных кресел и бар с холодильником.

Кабинет…

Когда Рыжая увидела, что я привез с собой свой доисторический Notebook, она очень оживилась и сказала, что пора перепланировать весь дом, или купить другой, побольше.

– Зачем? – не понял я.

– Ну, как зачем? Мы сделаем тебе классный кабинет…

– Для чего?

– Для чего бывают кабинеты? Для работы, для…

– Рыжик, – я с любопытством уставился на нее, – кто тебе сказал, что я собираюсь работать? Да еще в кабинете?

– Но ты же привез зачем-то компьютер…

– Это не компьютер, – вздохнул я. – Это историческая реликвия. Даже доисторическая. Просто… – я опять вздохнул (в самом деле, зачем я его привез, и что – "просто"?). – Захватил с собой, сам не знаю, зачем…

– Ну, все равно, – отмахнулась она, загоревшись своей идеей, – у мужика должен быть кабинет. Купим другой дом. Я завтра заеду в одну контору, поговорю с агентом, возьму проспекты и мы подыщем…

– Рыжик, – взмолился я, – я только-только привык к нашему дому! Не надо сейчас менять! Ну… – я увидел, что она нахмурилась, как ребенок, которому не дают повозиться с новой игрушкой. – Ну, давай я сделаю себе кабинет рядом со спальней – там все равно простаивает огромная комната…

– Это не кабинет, – фыркнула Рыжая, – это – чулан с окошком.

– Вот и отлично. Куплю какой-нибудь письменный столик… Что-нибудь, типа книжной полки…

– Точно, – обрадовалась она, загоревшись новой идеей, – сделаем там еще и библиотеку.

– Рыжик, – взмолился я, – у нас и книг-то почти нет…

– Будут, – пообещала она.

Я махнул рукой и пустил все на самотек. Кабинет, так кабинет…

Я оторвал взгляд от окна (Рыжая хотела расширить его и сделать трехстворчатым – венецианским, блядь, – но как-то обошлось) и взглянул на дисплей, где наконец-то выплыл единственный текстовой файл.

Сам не знаю, зачем я привез сюда свой древний Notebook. И зачем иногда часами просиживал за ним, переводя на русский

(совсем спятил… На хрен мне это нужно?…)

странноватую эпопею "короля ужасов", которая в России давным давно переведена, распродана и забыта… "Темная…"

Через пару месяцев после моего приезда, я, отоспавшись, налюбившись, отъевшись и…

(Ну ладно, ты думал, она… Ну, налюбишься, отоспишься, а дальше?…)

Вдруг купил в супермаркете роман "короля" под названием "Desperation" и за месяца полтора перекатал его на ВМПС. Перекатал и дал прочесть Рыжей. Она прочла и…

– Твою мать… Я же читала это когда-то… Вернее, пыталась. Он назывался…

– Рыжик, он всегда назывался "Desperation". По-русски это – отчаяние или безумие, или… И то, и другое… Но такое название нельзя дать в русском варианте, потому что это еще и название городка. Поэтому тот, кто переводил, он… Я не люблю хаять чужую работу, тем более, работу коллег по перу, но… Любой профи тебе скажет, что одним словом в названии тут не обойдешься, поэтому тот, кто это сделал, он – вообще не профи, как говорят, просто не в теме…Он, может, и хороший…

– Да, какой, на хрен, хороший!.. Это же классный роман, а тогда я не дочитала до середины… Слу-у-у-шай, да ты же, правда, переводчик!..

(Слу-у-у-шай, да ты же правда рыжая!…)

– Да, родная! Я самый лучший!.. Был. В адмиральском чине. Не выпить ли вискаря по этой причине?

– Еще как! Ты… Ты у меня будешь переводить! Для меня! Считай, я тебя наняла – для себя. И теперь ты – мой личный… И только попробуй, скажи, что не будешь, ну? Для выблядка этого, моего бывшего, готов был? Сам говорил, хотя хвост седой и облезлый, а для меня? А?..

– Так то ж за бабки, моя донна – когда я нищим был. А теперь я, чай, не бедней тебя буду.

– Значит просто для меня – не хочешь?.. – Просто мне приятное делать…

(… глухое ворчание и… влажно блеснувшие клыки в темном провале глотки…)

– Какой аск, моя донна? Попробую… Вдруг – получится?

Пальцы потянулись к клавиатуре, и на дисплее стали появляться значки, складывающиеся в слова, а потом во фразы…

8.

Я припарковал машину на том самом месте, где когда-то меня встречала Рыжая. Точно так же, как и тогда, неподалеку стояла полицейская машина с мигалкой, и двое здоровенных копов лениво переговаривались друг с другом. Я вылез из машины и закурил. Легавые ( извиняюсь, cops ) окинули меня равнодушными взглядами и отвернулись. Может, это были те же самые, которые наблюдали нашу встречу с Рыжей, насторожась, как два фокстерьера, а потом, когда мы обнялись, отпустили в наш адрес равнодушную реплику: Fucking jerks…

Что ж, сейчас им не на что будет вставать в стойки фокстерьеров, потому что вряд ли Шериф отвесит мне оплеуху при встрече. Интересно, изменился он за год? И много ли у него вещей? Вряд ли… Маловероятно, что он приехал на постоянку, на пенсию – больно уж он деятельный, наш Шерифчик. И приболел он, там, или не приболел, но безделья в отличие от меня не выносит…

* * *

Он вышел одним из последних и двинулся в мою сторону. Улыбаясь, я пошел ему навстречу – издали он, казалось, ничуть не изменился, все та же гора мышц и мяса, катящая за собой один небольшой чемодан, но чем ближе я подходил, тем быстрее улыбка сползала с моих губ и тем сильнее под ложечкой стала ворочаться какая-то…

Что-то, вроде пиявки. Типа того. Потому что мне навстречу шел н е Шериф, а что-то похожее на Шерифа. И шло это отнюдь не мне навстречу – он меня не видел, он просто шел в эту сторону, но явно мимо меня, сосредоточенно и одновременно рассеянно

(как такое может быть?… Это же чушь..)

глядя прямо перед собой.

– Шериф! – срывающимся голосом окликнул я его.

Он остановился, как застопорившийся механизм, повернул голову чуть влево, потом чуть вправо, потом посмотрел на меня.

(Пустые глаза… Ничего не выражающий взгляд, и сам он… Это не гора мышц и мяса, это… Словно все мышцы и мясо, все нутро вынули и накачали… Нет не воздухом, а наполнили чем-то рыхлым, вязким, расползающимся, а потом сверху натянули оболочку Шерифа, не дающую э т о м у расползтись…)

– Привет, – сказал он. – А я тебя не заметил.

– Ты… – я поперхнулся. – Ты в норме, или?.. Устал?

Он слегка растянул губы в усмешке

(Слабая тень от прежней шерифовской усмешки…)

и ровным бесцветным голосом произнес:

– Да, немного устал. И да, в норме. Теперь уже в норме.

– Ты… Болел, да?

– Да, – кивнул он. – Было дело. Где твоя тачка?

– Вот она, – я махнул рукой на Мерседесик. – Поехали? – Я распахнул переднюю дверцу. – Ну, чего стоишь, садись.

– Да, – сказал он, не двинувшись с места, словно задумавшись, сделал шаг вперед и остановился, – Но чемодан… – он поглядел на свою руку, сжимавшую ремешок от чемодана, и задумался. Он… Он понимал, что нужно положить чемодан в машину, но не мог сразу сообразить, как это сделать.

– Ах да, чемодан, – я постарался сказать это как можно естественнее, – отпусти ремешок, я положу его в багажник. И садись в тачку, я сам справлюсь.

– Да, – кивнул он, разжал ладонь (ремешок брякнулся на асфальт), и стал медленно нагибаться, чтобы усесться в машину.

Я открыл багажник, засунул в него чемодан, захлопнул крышку, постоял минуту не двигаясь, стараясь придать лицу нормальное выражение, и уселся за руль.

– Ну, что, двинулись? – бодренько спросил я Шерифа, кинув на него быстрый косой взгляд.

– Да, – сказал он. – Конечно.

И больше не произнес ни слова за всю дорогу до дома – просто сидел и смотрел перед собой на бегущие навстречу разделительные полосы шестирядного хайвея. Лишь когда я притормозил у нашего driveway, он неожиданно изрек:

– Ты стал неплохо рулить, – подумал и добавил, – аккуратно.

Я ничего не ответил. Всю дорогу я тоже молчал – не задавал никаких вопросов, не старался завести и поддержать хоть какой-то разговор. Я понимал, что с ним происходит, я просто знал это, потому что когда-то давным-давно сталкивался с кое-чем подобным, видел это. И поэтому сумел, как говорят, взять себя в руки. Это бьет по мозгам, пугает лишь в первый момент, но потом, если знаешь…

Ну, конечно, его, как минимум месяц, накачивали аминазином, аминазолом, ами-хрен-знает-чем, да плюс еще нейролептики и прочие прибамбасы, которые Её Величество Медицина успела придумать за почти тридцать лет с тех пор, как я сам попробовал на свой шкуре (в сильно смягченном варианте) её достижения.

Как бы это объяснить, с чем бы сравнить…

Ну, наверное, с кровавой царапиной, с раной, которая начинает заживать. И на ней образуется такой струпик, такая корка из засохшей крови и сукровицы. Этот струпик, даже струп, учитывая размеры Шерифа, выглядит, мягко говоря, непрезентабельно, просто страшно, но… Его образование – единственный способ заживления раны. И то, что он есть, свидетельствует о том, что рана заживает. Под ним. И все эти аминазолы и амина-хрен-знает-что придуманы вовсе не для того, чтобы превращать людей в такие вот струпы, вовсе не для садистских мучительств и пыток (хотя, конечно, их можно использовать и так – ведь паяльником можно что-то починить, запаять, а можно и кому-то в задницу засунуть), а для того, чтобы залечить рану. Это не так-то просто понять и принять, особенно когда видишь такой струп впервые, но когда сам столкнешься, хотя бы чуть-чуть, хотя бы краешком заденешь…

В двадцать лет мне довелось оказаться в одном психиатрическом заведении, попросту говоря, в психушке (как и почему – долго рассказывать, а если коротко, конспективно, то "запил, загулял парнишка-парень молодой", да еще институт бросил, над головой армия зависла, словом все, как говорится, одно к одному). И в первый же вечерок воткнула мне сестричка в задницу два кубика чего-то коричневого – блатной, там, не блатной, а порядок для всех общий, никуда не денешься, сел за столик, так заказывай, – и стало меня ломать так, что мало не казалось: температурка прыгнула, суставы ломит и внутри, во всем н у т р е крутит, тянет, свербит… Словом, ноет как-то все тело, да так, что ни о чем думать не можешь, только о ноющей этой боли в е з д е… И сижу я скукоженный в коридорчике, кряхчу, постанывая, и подсаживается ко мне здоровенный мужик, узбек, кажется, и спрашивает:

– Кололи?

– Угу, – мычу я, – час назад…

Он ручищей своей мне лоб потрогал.

– Нет, – говорит, – температура нет почти. Всё болит, да?

– Угу, – киваю я, а сам думаю, шел бы ты нах… отсюда, без тебя тошно. – Болит… как-то везде…

– В жоп? – спрашивает.

– Чего? – я не понял.

– В жоп, говорю, кололи?

– Ну, да…

– Аминазинчикум, – бормочет он. – А мне вот вчера – сульфазинчикум. Под лопатк. Температура – сорок два. Болит так… – он усмехнулся, – тебе не снится. Думал, умираю.

– Кошмар, – бормочу я. – Суки…

– Да-а… – он кивает несколько раз, наверное не мне, а каким-то своим узбекским мыслям. – Целый день умирал, ох-хо-хо, – потягивается всем своим здоровенный туловом, и… – Завтра попрошу, чтоб еще сделали.

Мне кажется, я брежу, я просто… Он не мог этого сказать! Я на секунду даже отвлекаюсь от своих мучений – он не мог э т о г о сказать, он что, с ума сошел?

(… дурацкий вопрос – конечно сошел, если бы не сошел, что бы здесь делал?..)

И единственное, что я могу выдавить из себя, уставясь не него в немом изумлении:

– За… З а ч е м?

Он непонимающе хмурит жиденькие брови на здоровенном, круглом и (как мне кажется) туповатом лице, а потом усмехается как-то снисходительно, наклоняется ко мне ближе, словно сейчас скажет что-то секретное, и…

– Ты еще не знаешь пока, но… Узнаешь. А я тебе просто скажу. Когда тут – он обводит руками все свое здоровенное туловище, – болит, вот тут, – он тыкает толстым пальцем себе в висок, – н е болит.

Такие вот дела.

И молчал я всю дорогу до дома, потому что говорить сейчас со струпом просто бессмысленно. Как, извиняюсь за дешевый каламбур, с трупом. Вот когда струп отпадет, и Шериф станет… станет Шерифом, тогда мы поговорим, тогда послушаем, что же такое случилось, что ему пришлось познакомится с такой медициной. Только…

Странная мысль пришла мне в голову, когда я затаскивал шерифовский чемодан в холл и показывал ему, где раздеться. Странная и немножко… тревожная. Не уверен, что мне захочется э т о слушать… но…

Куда денешься. Сам приглашал, сам домик обещал, и вообще… Если кто шесть пик заказал, остальных – не спрашивают. Обязаловка называется.

* * *

– Ну ладно, – сказал он, отодвигая от себя пустую тарелку, – у тебя, ведь, есть вопросы, да? Спрашивай.

Мы с Рыжей переглянулись, я пожал плечами и как можно небрежнее буркнул:

– Сам расскажи.

– Что рассказать? – спросил он.

– Что считаешь нужным.

– Если вы хотите поболтать вдвоем, я… – подала было голос Рыжая, но он отрицательно мотнул головой.

– Шериф, – сказал я, – если ты неважно себя чувствуешь…

– Я нормально себя чувствую, – перебил он меня, – ты же видишь. Сколько я уже здесь? Две недели?

– Три, – тихонько поправила Рыжая.

– Ну да, – он усмехнулся, -

(уже почти нормальная, Шерифовская, усмешка… Почти…)

первая прошла, как… в тумане. Значит, рассказать? – он уставился на меня тяжелым взглядом, в котором была… Не боль, не тревога, не страх, а отголосок всего этого и чего-то еще. Чего-то… страшного.

– Расскажи про себя, – попросил я, – про нашу лавочку я все знаю.

– Всё знаешь?

– Ну, я же с ней разговариваю, она, – я усмехнулся, – мне как бы докладывает, поскольку я – как бы соучредитель, так что…

– А ты знаешь, сколько и каких людей надо было потеснить, чтобы?..

– Мне это мало интересно, – перебил его я. – Расскажи, что произошло с тобой.

– А что со мной, – он пожал плечами, – ты же сам видишь: в дурке лежал, ну и… Отлежал свое, оклемался… Теперь вот у вас после дурки оклемался. Вот и всё.

– А с чего же это ты в дурку попал? – поинтересовался я. – Как-то ты и дурка – две вещи несовме…

– Давайте выпьем, а? – вдруг попросил он.

(три недели равнодушно качал башкой, когда я предлагал… даже упрашивал…)

Рыжая глянула на меня, я кивнул, она встала, достала из бара вискарь, из морозилки – лёд и три тяжелых бокала. Шериф отмахнулся от льда, сделал хороший глоток из своего бокала и довольно крякнул. Морда его расплылась в знакомой ухмылке, и мне показалось, что еще одна доза, и – все остатки этого жуткого "рубца" от амина-хрен-знает-чего рассосутся, просто исчезнут, "как сон, как утренний туман".