Василиск

Мы жутко испугались, мы едва не рванулись назад в страхе, что не сможем – назад, но… Страх быстро прошел. Что-то подсказало нам, что мы сможем назад, что это зависит только от нас самих… Нет, подсказало, конечно, не что-то, а… Наши Партнеры! Наши маленькие

(здесь – маленькие, а т а м…)

усатые хищники, появившиеся… Бесшумно возникшие чуть поодаль, ближе к реке, и смотрящие на нас своими холодноватыми желтыми огоньками глаз, в которых светилось легкое равнодушное удивление. Ну да, их удивляло, что мы еще не все понимаем, не все знаем и бываем порой такими неуверенными, что у нас еще есть сомнения…

У них никогда не бывало никаких сомнений, и то, что мы там называли переходами, для них… Никаких переходов для них не существовало, они всегда были тем, чем они были – и здесь, и там, и еще совсем там, где…

(… бесконечный красный песок и круглый багровый диск, висящий в свинцово-серой пустоте наверху…)

Словом, им нечего было бояться, кроме…

Разве что…

Одиночества?..

Как она сказала тогда, в наш первый вечер на крыльце нашего дома?.. Сказала нежно и с какой-то странной улыбкой: "Я не одна…" И в тот же первый вечер, но чуть позже, когда я случайно зацепил взглядом валявшуюся на ночном столике книжку "Nightdreams and…", я понял, что она имела в виду не меня, вернее…

Не только меня.

5.

– Во сколько прилетает? – спросила Рыжая, рассеянно вертя в руках маленькую ложечку, которой она размешивала сахар в кофе.

– В шестнадцать тридцать, я уже сто раз говорил… Чего кофе не пьешь?

– Неохота.

– А зачем варила?

– Так, – она равнодушно пожала плечами, – по привычке. Ты звякни в аэропорт часа за два – спроси, может задерживается.

– Не буду я никуда звякать.

– Ну, и будешь там торчать, если задержится.

– Ну, и поторчу, – буркнул я.

– Слушай, – помолчав, сказала она, – что тебя колет, а? Твой дружок – этот Шериф, как ты его называешь, – сегодня прилетит. С ним все в порядке. Она же сказала тебе, что с ним все нормально. И с деньгами у него все нормально – на нашей шее сидеть не будет, а даже если бы и… Она сказала…

– Она сказала, – передразнил я. – А почему она не сказала, что с ним было? Что значит "немножко приболел"? Почему он отошел от дел? В какой такой больнице лежал? Почему сам ни разу мне не позвонил? Почему…

– Ну, что ты заладил, почему-да-почему? – раздраженно перебила Рыжая. – Ну, не потянул большую компанию… В конце концов, ему уже… Сорок девять, да? Люди вообще-то иногда болеют, ты не в курсе? Ну, захотелось на покой, что тут странного?

– Ты же его не знаешь, – вздохнул я. – На покой… Это не он отошел от дел. Это его отошли. Вернее, отошла! И ты это прекрасно понимаешь.

– Ну, и что, – равнодушно пожала плечами Рыжая. – В конце концов, какое нам до этого дело? Пускай крутит там большие дела, а твой дружок отдохнет, купит домик здесь по соседству… Что тебе не нравится?

– Всё не нравится. Он не тот парень, чтобы в сорок девять уйти на отдых. Чтобы его так выпихнуть, надо было… Не знаю, что надо было, но что-то очень жесткое.

(… – Это жесткий трюк, шеф, – с нажимом произнес Эстет…)

– Ну и что? – глянув на меня в упор, спросила Рыжая. – Тебе-то что до этого? Не забывай, она – моя дочь. И она – одна из нас.

– Ты уверена? – не отводя взгляд, спросил я.

(… – Что если она большего стоит, – сказал тогда Шериф, – настолько большего, что вообще не для нас… Как ты любишь выражаться, гвоздь не от той стенки, а?..)

– Иначе тебя сейчас уже не было в живых, – медленно произнесла она. – Ты сам знаешь, один ты бы там не смог…

– Но в ней только одна половина – твоя. А вторая…

– Ерунда, – фыркнула она. – Кого ебет этот паршивый недоно…

– Кель выражанс, мадам, – перебил я. – И и твой покойный муж, как ты выражаешься, паршивый недоносок, был одним из крутых заправил крутого бизнеса в очень крутых условиях, а теперь его дочурка…

– Она – моя дочь, – резко рыкнула Рыжая, и мне на мгновение показалось, что во рту у нее влажно сверкнули ночные клыки. – Не надо дергаться, – уже мягко и почти нежно попросила она. – Ну, что нам до всех этих… Хочет она быть крутой там – пускай наслаждается. В конце концов, ей – жить, а мы ведь уже немолоды и нам…

– Ну, да, – буркнул я, одним глотком почти через силу допив остывший кофе, – нам время тлеть, а ей цвести… Что ж, пускай цветет, только…

– Ну, что – только? Что ты ворчишь, как старый пень, а?

– Только хорошо бы – не на наших могилках, Рыжик, вот что.

– Господи, ну что ты плетешь? Она отстегивает нам такие бабки, хотя мы вовсе и не… Но пускай, раз ей так хочется. И кто… Кто вообще может быть нам страшен? Какие могилки?! Твой дружок сегодня прилетит, увидит, какая тут прелесть… Мы по такому случаю надеремся, – Рыжая подмигнула мне залихватски, только слишком залихватски, и я вдруг…

Вдруг я увидел, что под слегка наигранной веселостью и настоящим раздражением в ней притаилось и дергается в глубине то же беспокойство, что и во мне, та же тревога и… Раздражение ее исходило от меня – она хотела уцепиться за меня и прогнать свою тревогу, а я вместо того, чтобы помочь ей, наоборот, усиливал, подпитывал "иголочку" беспокойства. Значит, ее тоже колет эта странная…

Я вспомнил, как позавчера мы сидели в маленьком ресторанчике и я зачем-то заказал вместо креветок порцию угрей. И когда их принесли, я глянул на блюдо и вздрогнул при виде длинных и каких-то скользких на вид… В мозгу вдруг полыхнула яркая, но почему-то черно-белая картинка:

… стоящий на коленях, вцепившийся в торчащий из его горла кусок стекла и раскачивающийся, словно на молитве, охранник, на которого надвигается, быстро скользя по красному песку, огромная, черная тупорылая р ы б и н а, похожая на какую-то громадную… Громадную п и я в к у!..

Я взглянул на Рыжую, сидевшую напротив, и увидев гадливое отвращение на ее лице, каким-то чутьем понял,

(или почувствовал… узнал…)

что она видит ту же "картинку", может, даже поярче и в цвете…

– Ладно, Рыжик, – сказал я, – чего я, в самом деле, разворчался? Какое нам дело до всех их бизнесов и вообще до этой ебанной части суши! Встречу Шерифа, он расскажет, как там и что, мы надеремся и… Забудем, как кошмарный сон. Вряд ли он так уж серьезно болел – организм у него убойный, сама увидишь. Одно слово, бычий х…

Рыжая хохотнула.

– А вот это мы проверим.

– Тебе бы только… Блядина рыжая, – проворчал я. – Не мечтай, он молоденьких любит.

– А вот это мы посмо-о-отрим…

– Ну-ну, смотри, а я схожу взгляну на блондиночку справа, – я кивнул в сторону соседского участка. – Ножки у нее… – я перехватил взгляд Рыжей и осекся; мне не понравился ее взгляд, мне совсем не понравились холодные желтые огоньки, замерцавшие в ее округлившихся глазах – холодные, внимательные, наводящиеся на цель… – Рыжик, у тебя с юмором стало плоховато?

– Да не-ет, – усмехнувшись протянула она, и огоньки медленно, словно нехотя, погасли. – Мы же игра-аем, вер-рно? – она сладко потянулась, так что хрустнули косточки в плечах.

– Мне не нравится, как ты смотришь иногда на эту шлюшку. Не надо…

– Не нра-авится – не е-ешь, – склонив голову на бок, протянула она, и я вздрогнул. – Или не смотри сам и… Шути в меру.

– Хорошо, Рыжик, я понял, – медленно сказал я. – И… I mean it.

– Ну и отлично, – удовлетворенно кивнула она. – Ладно, мне пора. Буду около шести.

– Тебя же клиент на ужин приглашал. Или…

– Или, – она усмехнулась. – Обойдется. Что-то он слишком липкий стал…

– Просто хотел вручить тебе чек за ужином – почему бы и нет? – пожал я плечами. – Нормальный ход. Домик ты ему отделала по первому классу – уж на что я ни хрена не смыслю в вашем дизайне, но и мне понравилось. А ужин…

– Как бы он сам ужином не стал, – пробормотала она и подмигнула мне, но… Мне не понравилась ее интонация. Мне вообще в последнее время не нравились…

* * *

Она и здесь торчала близко от черты – может быть… Слишком близко. Наших ночных забав мне хватало пару раз в неделю, но она тянула меня чаще, и порой мне казалось…

Пару раз, возвращаясь из кабачка, где любил сыграть в бильярд и принять пару рюмок, я заставал странноватый беспорядок в доме. Наши маленькие усатые хищники лежали в разных концах гостиной и пребывали в явно возбужденном состоянии. Как и довольно раскрасневшаяся Рыжая. И на вопрос: "Чем занимались?" – она беспечно отвечала: "Да-а, играли…" И это было правдой.

Только во второй раз я неожиданно для себя спросил: "Ты играла с ними… Другая?" – и посмотрел на нее в упор, и она, поколебавшись, кивнула и фыркнула: "А что такого? Разве нельзя?" – и я хотел было что-то ответить, но потом пожал плечами и промолчал. Откуда мне было знать, можно или нельзя, наверное, можно, но… "Смотри, так можно и заиграться – вдруг кто-нибудь войдет", – буркнул я, а она усмехнулась, подошла ко мне, потерлась носом о мое плечо и промурлыкала: "Ну, кто сюда войдет без спроса?.. А если и войдет…" – она опять фыркнула и мне не понравилось ее горячее возбуждение и то, что она… Нет, не то, что сказала, а то что не сказала, не договорила…

Она почуяла мое беспокойство, стала нежнее тереться о плечо мордой, а потом об меня – всем телом, и пробормотала: "Ну, что ты дергаешься? Мне было ску-у-учно без тебя, и им – тоже… Разве мы не име-ем право, а?" Я поколебался и…

Махнул рукой, а она потянула меня к лестнице, в спальню, и наши маленькие звери проводили нас внимательными взглядами своих холодно-любопытных глаз – не двигаясь с мест, не идя за нами, зная, что ночью мы все равно встретимся – там…

* * *

– Рыжик… – предостерегающе начал было я, но она отмахнулась, встала из-за стола и пошла наверх, бросив на ходу:

– Я – краситься. Пол часа – меня не трогать.

– Это святое, – вздохнул я и решил, и в правду, после двух звякнуть в справочную аэропорта – чего болтаться там, если рейс задержится. Конечно, здесь такое случалось нечасто, но с другой стороны, рейс – аэрофлотовский, так что… Интересно, чего это Шериф "Аэрофлотом" решил? Экономный стал, или… Кое-кто еще на нем сэкономить вздумал? Кое-кто рыженький, не желающий тратиться на… Отыгранную фишку.

Грустно было думать про Шерифа, как про "отыгранную фишку" – грустно и… Как-то неуютно. Рыжая за столом, конечно, пощадила меня. Когда я раскудахтался со своими "почему-да-почему" и в частности – почему, дескать, он сам не позвонил, она могла бы легко заткнуть мне пасть простым вопросом. Так сказать, встречным: почему, интересно, я сам ни разу ему не позвонил? И была бы права, и крыть мне было бы нечем, но… Но не заткнула. Она, ведь, деликатная, моя Рыжая. Она, ведь, тактичная… наша Рыжая… Блядь!

Нет-нет, это я не нее, а на все вместе взятое, и в первую очередь, на ее дочурку. До-оченьку, блядь… Крови-и-ночку… Всего за год раскрутившую из нашей лавчонки одну из трех крупных компаний на той части суши, которую Царь Небесный… Вышвырнувшую отца-основателя

(… – Он предложил мне ваш кабинет, а вчера я назвала его Шерифом, и он это принял, – светясь от распиравшей ее радости, говорила она тогда, в Шереметьево-2…)

из соучредителей и оставив меня… Меня, который пальцем о палец не… Меня, который вспоминал про тамошние дела раз в два месяца, когда с удивлением обнаруживал на своем, то есть на нашем с Рыжей счету кругленькие (а последние два раза – такие кругленькие, что аж присвистнул) поступления… Зачем?

Я пробовал заговаривать об этом с Рыжей, но очень скоро оставил эти бессмысленные попытки – ее это не интересовало.

Для нее все это было просто за кадром.

Она увлеклась дизайном в плане домашних интерьеров, на изумление легко и просто нашла работу (а теперь уже работа искала ее – очень солидные клиенты домогались ее услуг), и в нашем семейном бюджете упрямо вылезла на первый план только одна проблема – на что тратить бабки? Домик во Флориде, четырех-бедренная (на четыре спальни – для тех, кто не понимает), как выразился бы создатель дивной аббревиатуры ВМПС, квартирка в Нью-Йорке, летний домик в штате Мэн – все эти apartments уныло простаивали в тщетном ожидании хозяев, которые за год побывали в каждом поочередно не больше двух раз, да и то так… чтобы отметиться.

Впрочем, на нью-йоркскую фатеру наезжали чаще – Рыжая устроила из нее полигон для своих дизайнерских экспериментов, и я с любопытством наблюдал, как квартира из тайваньского борделя превращается то в будуар Марии-Антуанетты, то в строгий нью-йорский офис, то в что-то среднее между московским "евроремонтом" и мафиозным чикагским притоном из фильмов шестидесятых.

Я пробовал разговаривать об этом с Рыженькой – три-четыре разика звонил ей – но… Эти разговоры выливались в вежливо-спокойные отчеты с ее стороны о делах нашей фирмы (нашей, блядь!) – новых магазинах, новых поставках, новых направлениях,

(сеть бензоколонок, но… это верхушки… Кое-что с нефтью…)

новом офисе в самом центре столицы, филиалах в других городах и… Так далее.

Стоило мне набрать в грудь воздуха и с каким-то физическим трудом уже почти решиться задать главный вопрос: за каким, извиняюсь, дрыном ты мне все это сообщаешь, переводишь сюда бабки и вообще делаешь вид, что я – как бы действующий партнер? – как Рыженькая вежливо извинялась за то, что не может сейчас больше разговаривать – встреча, контракт, презентация, заседание Малого Совнаркома, словом, абзац унд параграф. На торопливую просьбу позвать Шерифа – неизменные сожаления по поводу его временного отсутствия: дескать, в данный момент нет на месте – открывает филиал, крутит важную поставку, расслабляется в баньке ("Ну-вы-ж-понимаете…"), звякните-вечерком-на-домашний. За этим последним предложением всегда ощущался какой-то…

Да что там "какой-то"? Кого я хочу наебать? Сучка явно понимала, откуда-то знала, что я не стану звонить ему домой. Может быть, даже знала, почему – то есть знала то, чего не знал я сам. И еще…

За всеми ее докладами-отчетами, за ее равнодушно-дружелюбным, вежливым голоском ясно ощущалась одна главная

(мысль?.. Просьба? Или…)

линия: у тебя есть все, чего ты хотел, все, о чем только мечтал и даже больше (намного больше), а потому если хочешь, чтобы все так продолжалось, сиди там и не рыпайся. Почувствуй я в этом хоть тень угрозы или хотя бы приказа, я бы рыпнулся.

(… – Вы как-то постарели… Седина – я раньше не замечала, и даже в усах…)

Я бы о-ох как рыпнулся, я бы рассказал тебе, сучка, что кушает на обед…

Да ну, холодно звякнул в мозгу насмешливый голосок, кого ты лечишь? Ты сыт, ты доволен и ты – давно уже не молод, а кроме того… Вспомни, что она тебе сказала тогда, в аэропорте – не словами, нет, а гораздо проще… Когда ты станешь совсем стар и уже ничего не сможешь, она обещала тебе прийти и разобраться с какими-нибудь н и м и, и тогда и м придется разбираться… With the best. Или with the b e a s t.21 И ты знаешь: если что, она сдержит свое слово. Потому что она – одна из в а с, и если что – сдержит…

А если она – не только одна из нас, но и… Если она – что-то… Что-то п о к р у ч е нас и вообще что-то д р у г о е, спросил я у этого голосочка. Тогда что? Тогда – помоги нам Бог?

Голосок замолк. Он молчал долго, и я уже подумал было, что он не ответит, когда…

Не поможет, холодно и твердо шепнул он. Тогда – не поможет.

6.

Махнув рукой вслед отъезжающей от дома красной "Хонде", увозящей Рыжую на встречу с "липким" клиентом, я постоял на крыльце, а потом присел на верхнюю ступеньку и взглянул на нашу рыжую кошку, лежащую в траве

(Очень хорошо, очень аккуратно подстриженной траве… Семейная пара Latinos занималась у нас этим делом… Сначала халтурили, но Рыжая как-то раз р ы к н у л а на них, и… Муж latinos набычился, глянул ей в глаза, побелел, как мел… После этого наш газон стал a la английский…)

и внимательно наблюдавшую за небольшой красной птичкой. Птичка копошилась у самой живой изгороди, иногда вскидывая клювик и уставляя на кошку внимательную черную бусинку глаза – измеряла расстояние, проверяя, не подкрадывается ли та незаметно поближе.

Зря беспокоилась.

Наша рыжая кошка была на редкость проворным птицеловом, и я… Почему-то меня это коробило. И когда она однажды в очередной раз, гордо выгибаясь и урча, притащила мне безголовый птичий трупик, и по белым крапинкам на хвосте я узнал в нем славную пичужку, свившую гнездышко под нашей крышей, поверившую нам, я…

Конечно, я не стал ее ругать – это бессмысленно, – а просто надел ей на шею ленточку с колокольчиком. Сначала она не обратила на это почти никакого внимания, даже стала как-то горделиво расхаживать с этим украшением, но когда поняла, что колокольчик предупреждает птиц и не дает ей вершить ее правое дело… Нет, мы не поссорились, но она стала как-то… Ну, держать дистанцию, что ли. Словом между нами пробежал какой-то холодок – здесь. Там – нет, там все было как прежде, как надо, правильно…

Рыжая удивленно фыркала, глядя на колокольчик, и так откровенно посмеивалась надо мной, что я не удержался и напомнил ей про то, как она когда-то давным-давно

(как будто в другой жизни… На другой с т о р о н е…)

отреагировала на рассказанную мной историю про кошку и попугайчика – как ее задело это. Как она не хотела принять простой факт: кошка охотится и убивает, потому что это ей нравится, потому игра в охоту с убийством – ее суть. Я думал, она хоть на секунду смутится от этого напоминания, что ей станет хоть чуть-чуть неловко, но…

Пустой номер.

* * *

И на этом крохотном эпизодике, на этом "пустом номере" я впервые увидел… Нет, впервые realised (не просто понял, а осознал, или… словом, понял по-настоящему), насколько она изменилась. Она стала другой, и хоть ее и тянуло сюда порой сильнее, чем меня, она была уже больше там, чем здесь, моя Рыжая…

* * *

Рыжая кошка встала, потянулась, неторопливо подошла к крыльцу и прилегла возле нижней ступеньки, уставив на меня щелочки своих сузившихся, отливающих в зелень глаз.

Зачем ты повесил мне на шею эту штуку, с холодным любопытством спросили меня эти щелочки. Почему не даешь мне охотиться здесь? Разве это правильно – не давать мне играть в мою п р а в и л ь н у ю игру?

– Хватит с тебя игр там, – буркнул я и… Отвел глаза. Отвернулся от этих узких, холодных, мерцающих зеленью огоньков, потому что не знал, что ей ответить, потому что она… Была права. И прикрыв глаза я невольно вспомнил… нет, увидел

(… Да. Теперь я снова мог в и д е т ь – способность вызывать какие-то картинки в воображении, моя старая игрушка, вернулась ко мне, но… Она работала только в одном направлении, в одной плоскости, в одну сторону – т у д а…)

картинку из…

* * *

Рыжеватая зверюга лежит в высокой траве и холодными зеленоватыми глазами смотрит, как мы втроем рвем здоровенную обезглавленную тушу – раздираем ее когтями, отрываем лакомые куски и впиваемся в них, сладко ворча, мотая тугими хвостами и сердито фыркая друг на друга… Е д у завалила она – наша рыжеватая Партнерша, – вылетев из кустов в дивном броске, повиснув на боку животного, правой передней лапой сломав ему шею и одновременно вырвав клыками здоровенный кусище из его глотки. Потом она совсем оторвала голову, оттащила ее в сторонку, улеглась и лениво поела – одна. А теперь лежит, равнодушно отвернувшись от остатков головы у ее передних лап, и смотрит на нас… И холодные зеленоватые светлячки ее глаз то вспыхивают ярче, то тускнеют. Она…

Она хитра и изящна, наша грациозная Партнерша, и уже не первый раз исчезает, когда мы гонимся за едой – находит свой путь, – а потом вдруг выныривает спереди или сбоку и кончает жертву таким вот точным броском… И конечно, голова достается ей – по праву. В голове немного еды, но она редко бывает голодная, она вообще мало ест, меньше нас, но завершает игру, убивает – чаще. И не чувствуй она, что каждому из нас тоже хочется, тоже н а д о убивать, она бы делала это каждый раз, потому что самые сладкие мгновенья для нее, это когда она лежит и смотрит на нас вот так, словно небрежно п о з в о л я я нам жрать е е добычу. Вот такая она есть, наша ч а с т и ч к а, и хоть нас и раздражает это порой, но… Она – н а ш а частичка, и мы любим ее. Такую…

Какая она есть.

Хитрую. Очень хитрую и коварную – даже с нами.

И никогда…

Н и к о г д а не промахивающуюся.

* * *

Легкое облачко сползло с солнца, ее зеленоватые огоньки глаз вспыхнули ярче, и она издала негромкое: "Мр-р-м-я…" Этот звук прогнал "картинку", я с удивлением found myself31 довольно близко от черты – не очень, не опасно, но все-таки близковато. Встряхнувшись, я глянул на кошку, и…

Может быть, ты повесил ей колокольчик з д е с ь, чтобы наказать за хитрость т а м, вкрадчивым колокольчиком звякнул голосок в мозгу. Нет…

– Нет, – негромко пробормотал я, глядя кошке в глаза, – мне правда стало жалко ту пичужку. Ты могла бы не трогать ее – именно эту, понимаешь? Она… Она словно стала тоже нашей…

Кошка равнодушно отвернулась от меня, разлеглась на боку, а потом перекатилась на спину и подставила солнцу живот, согнув и задрав вверх переднюю лапу, словно тыкая ей в ясное голубое небо таким....

Словно дразнящим или обвиняющим жестом…

Вдруг мне показалось, что небо как-то потемнело, а кошка из рыжей стала дымчато-серой и на лапах у нее появились такие белые чуло…

Я вздрогнул так, что заскрипела ступенька, на которой сидел, и замаячившее было нечто растаяло, исчезло, растворилось в чистом прозрачном воздухе. Кошка быстро повернула голову на скрип ступеньки

(или на что-то другое?.. На то… н е ч т о, собиравшееся сгуститься и материализоваться передо мной?.. Чушь! Это тень, это прошлое, это мертвое прошлое…)

и внимательно уставилась на меня.

– Нет, – вздохнул и тихонько сказал я ей, – про эту птичку ты, конечно, не понимаешь. И не должна понимать. Но… Походи с колокольчиком.

Кошка равнодушно отвернулась и прикрыла глаза, оставив узенькие косые щелочки.

Да, я похожу с ним, говорили эти щелочки, и я не злюсь на тебя за это – у всех свои причуды, – но я не забыла, кто повесил мне на шею эту звякалку и…

Не забуду.

В кустах справа раздался слабый шорох, из них вынырнула настороженная мордочка Кота и тут же снова пропала. Его птицы почему-то не интересовали, во всяком случае, он ни разу не приносил мне птичьих трофеев. А вот на белок, порой прибегавших откуда-то и резвившихся на соседнем участке, он поглядывал с большим интересом. Но на чужом участке не охотился. А на наш – белки… На наш они не забегали.

Никогда.

* * *

– Пойду звякну в аэропорт, – пробормотал я, ни к кому не обращаясь, и зашел в дом.

В аэропорт звонить, конечно, было рано, никаких дел у меня сейчас не было,

(… сейчас, блядь… А какие у тебя вообще теперь дела? Ну, что ж, сам хотел на пенсию…)

и я прилег на диван и стал рассеянно листать книжку в бумажной обложке – какой-то дурацкий детектив. Отыскав страничку, на которой остановился, я попробовал почитать, но слова плохо складывались в предложения, теряли смысл и… Я прикрыл глаза и вспомнил свой предпоследний телефонный разговор с Рыженькой. Когда она сообщила мне, что Шериф решил совсем отвалить от дел…

– Как это – совсем? – растерянно пробормотал я. – Вдруг все бросить и… На ком же все будет держаться? Тут что-то не так. Ты что-то недогова…

– Что значит "бросить"? – перебила меня Рыженькая. – У него остается его доля акций, а держаться… – в трубке раздался вежливый смешок. – Вы не совсем правильно представляете себе, что и на ком держится. Наша компания… Вообще любая компания такого масштаба держится не на одном человеке, а Шериф последний месяц… Ну, его вообще не было, ему пришлось полежать в больнице, а за месяц произошли серьезные изменения, и теперь ему трудно влиться в…