Полная версия
В Линкольнвуде гаснет свет
Вести машину от станции до дома было, конечно, слегка проблематично. Добравшись до гаража, Джен почти протанцевала внутрь.
Она обнаружила магическое лекарство. Водка могла нейтрализовать любую негативную эмоцию: раздражение, обиду, чувство неуверенности и несостоятельности. Даже ненависть к себе за распитие спиртного!
Водка решала любую проблему, включая саму себя.
И для брака это оказалось плюсом. Дэн занялся своим дурацким писательским хобби, но благодаря водке Джен стала к нему терпимее. Потом Дэн безрассудно сменил сотрудничество с «Уилмер Хэйл», где ему платили шестизначную зарплату, на должность мелкого сценариста в тупом и кровавом сериале о копах с окладом в десять раз меньше, но алкоголь создал эмоциональный буфер, благодаря которому Джен не сошла с ума от страха, что ее семья останется без денег. А когда карьера мужа пошла на взлет и стала наполнять его дни радостью, чего сама Джен вряд ли когда-нибудь смогла бы достигнуть, она утопила зависть в бутылке.
Беспокоил ли Джен тот факт, что Дэн, похоже, предпочитал проводить время на работе, а не дома с ней и детьми? Испытывала ли она ревность, когда на встречах с друзьями те постоянно расспрашивали Дэна о его новой гламурной карьере, совершенно забывая спросить, что нового происходило в жизни у нее?
И да, и нет. Зависело от того, сколько она выпила.
А оценить это было сложно. Граница между «недостаточно» и «слишком много» была необычайно расплывчатой. Что еще хуже, она появлялась уже после того, как Джен ее пересекала.
Ей приходилось соблюдать осторожность. Не пить слишком много или слишком часто. Если все-таки получалось не так, как хотелось, важно было замести следы. Джен разработала сложный процесс по добыче алкоголя (не отовариваться в случайных магазинах, не посещать один и тот же слишком часто, чтобы кассиры не заподозрили ее в алкоголизме) и по уничтожению улик. Нельзя выбрасывать бутылку «Абсолюта» в урну в гараже или беспечно складывать пустую тару на заднее сиденье автомобиля. Вдруг кто-то увидит?
Бутылки нужно осторожно заворачивать в пакет и прятать, пока утром рабочего дня не настанет момент выкинуть их в мусорку на задворках одной из трех местных парковок.
Парковка за «Хол Фудс» подходила лучше всего.
Были и другие трудности. Безусловно, Дэн и дети ни за что не должны были ничего узнать или что-то заподозрить. Так что напиваться в стельку было нельзя, а выпивая, нельзя было подходить к ним слишком близко, пока бокал вина перед ужином не замаскирует запах.
Спасибо, Боже, за этот бокал. Не столько за алкоголь, сколько за прикрытие.
Само собой разумеется, Джен не могла выходить в свет в нетрезвом состоянии. Максимум слегка выпивши. Если мероприятие касалось детей, особенно если это было родительское собрание, алкоголь исключался совсем.
Садиться за руль в состоянии опьянения тоже запрещалось, кроме как по очень уважительным причинам. Забирать Хлою с тенниса было ужасно неудобно, еще неудобнее – ездить по зимним дорогам. Хорошо, что у Макса не было никаких кружков, так что Джен не приходилось его никуда возить, хотя постоянное присутствие в доме сына создавало логистическую проблему.
Приходилось учитывать рабочие звонки. Созваниваться с работодателем в нетрезвом состоянии было неправильно, но иногда неизбежно.
С самой работой было пятьдесят на пятьдесят. Порой алкоголь оказывал положительный эффект на творческие способности Джен. Не такой сильный, когда дело касалось всяких табличек. Писать имейлы подшофе было занятием рискованным.
В общем, алкоголь делал жизнь Джен очень сложной. Слишком сложной. В конце концов Джен это поняла.
Чего она не могла понять, так это как остановиться.
Ладно, это не совсем правда. Останавливаться было легко. Джен могла не пить неделями. Просто потом не могла не продолжить.
А дни, когда Джен выпивала, стали по-настоящему дерьмовыми. Обычно количество принятого алкоголя было небольшим. Но бывало, что она выходила за рамки разумного, и ей приходилось притворятся больной, оставлять на кухонном столе деньги курьеру, приносившему пиццу, и прятаться в кровати, когда дети возвращались домой. Дэн начал что-то подозревать. Уже не раз Джен совершала ошибку и брала телефонную трубку на бровях, каждый раз выдумывая несуществующую встречу с чокнутой родительницей, чтобы объяснить свою невнятную речь.
Понедельники почему-то проходили хуже всего. В один из них – на третьем году эксперимента под кодовым названием «Жизнь лучше с алкоголем» – Джен разрабатывала маркетинговую воронку для программы обучения в местном общественном центре и обнаружила у себя в руках «Кровавую Мэри». Было десять утра. Разглядывая рекламные материалы, она наткнулась на фотографию бассейна и вспомнила уроки плавания, на которые ходила вместе с Эрин Тирнан.
Боже мой… Я сделала кровавые понедельники реальностью.
Джен решила написать Эрин в Фейсбуке. Они не общались целую вечность, но Эрин лишь посмеется над этим фактом.
Джен вбила имя подруги в поиск, открыла ее страничку и посмотрела посты.
Вау! Большие перемены в жизни Эрин Тирнан. Элайза и Генри так подросли! Генри играл в лакросс. Элайза участвовала в школьном мюзикле и, похоже, присоединилась к тусовке готов. Они еще были в моде? Видимо, да – по крайней мере, в Сан-Франциско.
Эрин и Джон… развелись? Предсказуемо. Но все же… Она встречалась с другим мужчиной. Он выглядел как гик. Что удивительно для Эрин. Но, кажется, вместе им было хорошо.
А потом новый статус: Сегодня пять лет.
Что это значило? Пять лет чего? Прошло после развода?
У статуса было больше сотни лайков. Джен поглядела на комментарии.
«Поздравляю!»
«Горжусь тобой!»
«Один день за раз!»
«Продолжай ходить!»
У Джен заколотилось сердце, когда она поняла, что это значило.
Эрин Тирнан состоит в Анонимных Алкоголиках.
О, это сурово…
Очень-очень плохо.
Она, наверно, совсем расклеилась.
Джен перевела взгляд с экрана на свою «Кровавую Мэри». На полупустом стакане блестели капельки конденсата.
Почему у меня так колотится сердце?
В тот день она начала плакать и, по сути, так и не перестала. Ни плакать, ни пить.
Большую часть последнего года Джен провела в нетрезвом состоянии. Но не более восьми дней подряд.
Она задумалась о помощи. Ничего радикального, чтобы Дэн с детьми не узнали. Тайком Джен сходила на пару сессий с доктором Розенцвайг и только зря потратила деньги. Ее вторая мать, теперь постаревшая и, кажется, гораздо более пристрастная, не дала никакого совета, кроме «Сходите в группу взаимопомощи».
Смешно.
И все же в конце концов Джен настолько отчаялась, что поискала в Интернете «Анонимные алкоголики. Линкольнвуд». Встречи проходили в семь утра и в полдень, обе в Епископальной церкви на Хоторн-стрит. Спустя пару недель раздумий и сомнений, Джен заявилась на полуденную встречу во вторник и быстро обнаружила, что плакать в окружении незнакомцев куда хуже, чем в одиночестве.
Еще хуже было то, что не все на встрече оказались незнакомцами. Там присутствовал сосед Джен, судья Дистефано. Его жена недавно скончалась от болезни Альцгеймера. Он поднял руку и рассказывал об этом трем десяткам человек. Джен чувствовала одновременно и невероятную жалость, и всепожирающий стыд, как будто подслушивала очень личный разговор, не предназначавшийся для ее ушей.
Больше на встречи она не ходила. Каждый раз, когда она встречалась с судьей Дистефано (что случалось слишком часто, потому что он был на пенсии и половину свободного времени проводил за выгулом своей таксы Руби), он улыбался Джен так, что у нее внутри все сжималось от неловкости. Джен не могла понять: он просто проявлял вежливость или это была улыбка снисхождения к беспросветной пьянчуге, отказавшейся уверовать в их культ, где люди, как попугаи, повторяют заезженные клише.
Встречи Анонимных Алкоголиков вызывали у Джен неприязнь. Она решила, что справится сама. Ей просто нужен был пинок под зад, определенный знак, мол, бросай или все кончено. Например, назвать дочь лузером в Гугл Доке, а потом забыть об этом на следующее утро.
Когда вопрос касался алкоголя, Джен уже почти не осознавала границ, но она не могла позволить себе обижать собственных детей. Или саботировать поступление Хлои в университет – основную их цель на данный момент.
Это не я. Я лучше.
Я бросила. Теперь уже точно.
Я все.
Джен вытерла слезы и поднялась на ноги. Сегодня она сделает все запланированные дела: съездит в банк, купит продукты, отправит Руджерам инвойс, начнет искать работу, приготовит Хлое ее любимую курицу-пармезан на ужин и придумает, как извиниться, чтобы дочь ее поняла и простила.
Дописав список покупок, Джен вернулась на второй этаж, практически наслаждаясь острой головной болью, нарастающей с каждым шагом. Она разделась, взглянула в зеркало, скорчила гримасу, оценив свое увядающее тело (это тоже нужно исправить – может, начну бегать, стану эндорфиновым наркоманом), залезла в душ и включила обжигающе горячую воду.
Было больно, но по-хорошему. Словно ритуал очищения.
Джен начала намыливать голову шампунем, и в ванной вдруг погас свет.
Дэн
Где-то совсем рядом разбился самолет, и они все были в опасности.
Дэн не увидел самого происшествия, но услышал пронзительный вой, а затем взрыв и крики пассажиров, сидящих на другой стороне. А теперь весь переполненный вагон сходил с ума, заставляя думать, что пламенеющие обломки самолета представляли опасность для жизни всех присутствующих.
Дэн попытался привстать, но ему не хватило места. Багажная полка висела слишком низко, не позволяя выпрямиться в полный рост, его сумка занимала все узкое пространство спереди, а библиотекарша прижала его слева. Она стояла спиной к Дэну, схватившись обеими руками за спинки кресел. За ее пуховиком ничего не было видно.
– Откройте двери! – кричали в конце вагона.
Впереди визжала женщина:
– О БОЖЕ! О БОЖЕ! О БОЖЕ! О БОЖЕ!
Какой-то мужчина (неужели Пит Блэквелл?) пытался ее успокоить:
– Все в порядке! Мы в порядке!
Это было мнение меньшинства. Общее настроение в вагоне напоминало панику, потихоньку переходящую в истерику.
Дэн засунул сумку под окно и попытался подняться еще раз. Поставив коленку на сиденье, он смог немного развернуться. Затем он повернул голову почти на девяносто градусов, чтобы заглянуть за плечо библиотекарши и попытаться увидеть хоть что-то из происходящего за окнами.
Из левого уха выпал наушник.
Черт!
Дэн посмотрел вниз. На сиденье его не было. Наверно, упал на пол и куда-то закатился.
Снова раздались крики:
– О БОЖЕ! О БОЖЕ!
– МЫ СГОРИМ!
– НАС АТАКУЮТ!
Страх пробежал по вагону, как заряд электричества. Библиотекарша развернулась, ее безумные глаза на секунду встретились со взглядом Дэна. Она посмотрела ему за плечо и замахала руками:
– Откройте окно!
– Что?
Дэн обернулся посмотреть, куда девушка указывала. В правом верхнем углу окна, совсем рядом с его головой, находился красный дугообразный рычаг с надписью: «АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД».
Ниже было написано: «ПОТЯНУТЬ ДЛЯ СНЯТИЯ РЕЗИНОВОЙ ПРОКЛАДКИ».
Но в такой позе – согнувшись под багажной полкой, спиной к окну, – Дэн не смог бы снять прокладку, даже если бы ухватился за рычаг. Нужно было повернуться всем телом.
Еще ему хотелось найти свой пропавший наушник. Желание было иррациональным, но удивительно назойливым.
Дэн стал поворачиваться по часовой стрелке, он поставил ногу обратно на пол и неловко согнул колени, чтобы хоть как-то повернуться на нужные двести семьдесят градусов к окну. Поворачиваясь, он смотрел в пол, надеясь заприметить свой белый «Эйрпод».
– Я уронил свой…
– ОТКРОЙТЕ ДОЛБАНОЕ ОКНО! – завизжала библиотекарша.
Испугавшись, Дэн взглянул на нее и поймал ее яростный взгляд. Ее глаза были так близко, что Дэн видел красные прожилки, разбегающиеся по белкам вокруг ее темно-карих зрачков.
А потом он ударился головой о полку.
– Черт!
– ОТКРОЙТЕ ОКНО!
– Я пытаюсь!
Дэн недооценил библиотекаршу. Она оказалась настоящей стервой.
В паре метров от них люди кричали и толкались, пытаясь пробраться в конец вагона, подальше от того, что так испугало пассажиров спереди.
Героически повернув колено и едва не вывихнув его в процессе, Дэн смог развернуться к окну. Но застрявшая под окном сумка мешала ему поднять правую ногу и завершить маневр.
Наушники придется заказывать. Пройдут недели…
– МУЖИК! ОТКРОЙ ОКНО!
Теперь на него кричал и хипстер с Капитаном Америкой.
– Да открываю я!
Дэн изучил окно. Над стеклом были написаны инструкции. Он посмотрел на них.
– ОТКРОЙ ОКНО!
– ДА ПОДОЖДИТЕ!
Они не понимают, что ли, как это трудно?
Вокруг кричали люди. Дэн попытался проигнорировать шум и сфокусироваться на словах перед ним.
1. Найдите КРАСНЫЙ рычаг.
2. Потяните рычаг. Полностью снимите резиновую прокл…
– ВАШУ МАТЬ, ОТОЙДИТЕ!
Библиотекарша забралась на сиденье, протиснулась мимо Дэна и схватилась за рычаг.
– Господи! Зачем…
Девушка схватилась за рычаг и со всей силы дернула его на себя. Он оторвался от стены и ударил Дэна прямо в скулу.
– ААААЙЙЙБ!..
– Двери открылись! – заорал кто-то.
От сильной боли Дэн потерял ориентацию в пространстве. Библиотекарша решила на него напасть (или на окно? или на него и на окно сразу?), а еще вокруг кричали и толкались, и кто-то продолжал вопить: «Двери открылись!», и библиотекарша вдруг отстала от него и больше не прижимала его локтем к спинке сиденья.
Дэн взглянул наверх. Рычаг аварийного выхода, который всего пару минут назад так яростно хотела заполучить его попутчица, болтался в воздухе на куске резиновой прокладки. За окном Дэн увидел бегущих по путям в сторону Ньюарка пассажиров.
Он обернулся. Библиотекарша и хипстер протискивались к дальнему выходу из вагона.
Ряды вокруг Дэна были уже пусты.
Он нагнулся, чтобы все-таки отыскать свой пропавший наушник, как кто-то прокричал его имя:
– Дэн!
Это был Пит Блэквелл. Он шел по проходу к выходу. Вагон уже опустел. За плечом Пита в окне поезда Дэн увидел приближающееся облако рыжего пламени.
Его желудок сжался при виде этого зрелища.
– Идем, – сказал Пит.
Дэн схватил свою сумку, но, прежде чем последовать за Питом, остановился на мгновение.
А как же наушник?
Из соседнего вагона на него неслась вторая волна паникующих пассажиров. Чтобы обыскать предыдущий ряд, куда, скорее всего, закатился наушник, Дэну придется проталкиваться против движения толпы.
Он последовал за Питом в противоположном направлении, к открытой двери. Через пару шагов Дэн осознал, что правая половина его лица болезненно пульсировала. Он приложил два пальца к скуле.
Пальцы испачкались кровью.
Библиотекарша разбила ему лицо.
Джен
Мыльная вода стекала по ее лицу. Джен чуть приоткрыла глаз, чтобы убедиться, что свет действительно погас.
Ну блин!
На Бейонн идет ураган?
Белка залезла в трансформаторную будку в Мэплвуде?
Вы энергетическая компания. У вас была ОДНА ЗАДАЧА!
В окна пробивалось достаточно естественного света, так что Джен смогла домыться и переодеться. Сидя на кровати, она нагнулась, чтобы натянуть носки, и ее накрыла такая волна тошноты, что Джен засомневалась, что сможет дальше игнорировать похмелье. Но тошнота прошла, и Джен решила, что продолжит, по крайней мере до тех пор, пока не заполнит холодильник продуктами.
Она отключила телефон от зарядки на тумбочке. Он был выключен, так что она зажала кнопку включения, потом засунула телефон в карман джинсов и направилась вниз.
На кухне Джен осмотрела темные внутренности холодильника и морозилки (хорошо, что тут практически нечему портиться) и добавила еще пару пунктов в список покупок, который разросся уже на два стикера.
Она сложила их клеевой стороной внутрь и положила в карман. Затем взяла со стола сумку, пошла в прихожую, нагнулась, чтобы надеть свои теннисные туфли (черт, опять это похмелье), сняла с крючка флисовую куртку и накинула ее на плечи. Переложила телефон в карман куртки и вошла в гараж.
Кнопка на стене не работала, так что пришлось поднимать гаражную дверь вручную. В темное помещение ворвался солнечный свет. Джен залезла в свой «вольво», кинула сумку на пассажирское сиденье и нажала на кнопку зажигания.
Ничего не произошло.
Она нажала снова. Ничего.
Не день, а чертов праздник.
Джен достала телефон. Он был все еще выключен. Одной рукой Джен с силой зажала кнопку включения, а другой потянулась к сумке за кошельком. Нащупав его, она положила телефон на приборную панель и стала копаться в кошельке в поисках визитки Автомобильной ассоциации. Пусть приедут и разберутся с машиной.
Отыскав визитку, Джен снова взяла телефон. Он все еще был выключен. Раздраженно фыркнув, Джен в третий раз зажала кнопку включения и уставилась в экран.
Прошло несколько секунд.
Слишком много секунд.
Серьезно?
СЕРЬЕЗНО?
Машина?
И телефон?
Еще и света нет!
В голове Джен пробежала мысль, что все это могло быть связано.
Но Джен быстро отбросила ее, потому что она не имела смысла.
Хлоя
Хлоя с легкостью ответила на вопросы с вариантами ответа и писала уже третий абзац смелой, но аргументированной критики нынешнего Верховного суда за то, что он не отвечает стандартам судебного контроля, установленным в деле «Мэрбэри против Мэдисона», когда в классе мистера Унгера, в котором не было окон, погас свет и стало так темно, что Хлоя больше не могла разглядеть, что пишет.
Два десятка ребят одновременно изрекли свое негодование.
– Да что за…
– Ну, блин.
– Мистер Унгер! Это не смешно!
– Тсс!
– Что?
– Мистер Унгер?
– Тсс! У нас контрольная!
– Уже нет.
– Ты хоть что-нибудь видишь?
– Нет.
– Мистер Унгер!
– Кажется, он за кофе пошел.
– Кто-нибудь может включить свет?
– Электричества нет, умник!
– Фонарик на телефоне!
– Не работает.
– Мой тоже.
Хлоя сощурилась, как могла, но безнадежно: в темноте невозможно было разглядеть ни слова на бумаге.
Это нечестно. Все шло так хорошо! Первый раз за всю неделю у нее что-то стало получаться. А теперь это?
– У кого-нибудь работает телефон?
– Чиво-о-о-о?
– С ума сойти, ребята.
– Кто-нибудь, сходите за Унгером.
– Да я даже дверь не вижу!
– Она у стены.
– Ты мне так помог, Шон. Спасибо.
Хлоя отложила карандаш и откинулась на спинку стула. От ее движения парта покачнулась, и Хлоя услышала легкий стук укатывающегося карандаша. Она резко вытянула руку, чтобы остановить его, но не успела – карандаш упал. Наклонившись, Хлоя поводила рукой по полу, пока не отыскала его. Снова выпрямившись, она потрогала кончик карандаша пальцем и поняла, что стержень сломался.
Это стало последней каплей. Хлоя не расплакалась только потому, что через две парты от нее сидел Джош Хаузер.
Это худшая неделя в моей жизни.
Макс
Тремя этажами ниже Макс, одетый в спортивную форму, стоял на волейбольной площадке в зале и материл физкультурника и его подход к образованию.
В чем, по мнению мистера Фармера, был смысл уроков по волейболу? Научить их играть? Или унизить тех, кто играть не умел? Если первое, то почему учитель не показал им, как совершать подачу сверху?
Макс понимал, что технически удар снизу был вернее. Но так как его единственной целью было избежать насмешек, а снизу подавали только девочки, ему ничего не оставалось, как совершить верхнюю подачу, техника которой была для него загадкой. Они занимались волейболом второй день, а Макс до сих пор не знал, бить по мячу надо открытой ладонью или кулаком. А раз мистер Фармер не считал инструктаж частью своих обязанностей, Максу пришлось разбираться самому.
Вчера его усилия обернулись полным провалом. Он отбил подачу костяшками пальцев почти перпендикулярно сетке и едва не попал Мэдисон О’Рурк в лицо. Над ним смеялись обе команды.
Утешало Макса только то, что одновременно велось четыре матча. Кейли Адамс играла на противоположном конце зала и не увидела его позора.
Помнится, в сентябре Макс был необычайно рад, что его тайная любовь будет ходить на физкультуру в одно время с ним. Теперь Макс уже не помнил, почему считал это плюсом. Он не был спортсменом, поэтому не мог очаровать Кейли своими способностями, и слишком плохо ее знал, поэтому не мог вертеться рядом и отпускать остроумные шуточки об абсурдности уроков физкультуры.
Присутствие Кейли приносило одни проблемы. А сегодня она играла в команде Макса. Еще один провал на подаче станет убийственным для его и так хрупкой самооценки.
Почему он не потренировался подавать прошлым вечером? Хлоя раньше играла в волейбол, и в гараже где-то валялся ее старый мяч. После неудачи в понедельник Макс пришел домой в полной решимости найти его и попрактиковаться в подачах. Но парня затянуло в бесконечную воронку видео уличных драк, и вечер незаметно закончился.
И теперь он за это заплатит. Уже совсем скоро настанет его очередь подавать. Макс молился в надежде, что девять двадцать три, когда их отпустят в раздевалку, наступит раньше. Увы, он был следующим, а часы показывали лишь девять шестнадцать.
Паренек в противоположной команде выбил мяч за поле. Мяч приземлился в нескольких шагах от Кейли. Они с Максом оба пошли его подбирать.
Кейли оказалась первой. Она повернулась, кинула Максу мяч – немного неловко, ибо она тоже не была спортсменкой, – и скромно ему улыбнулась.
На короткий, но прекрасный момент у Макса запело сердце. А потом с другой стороны сетки донеслось лошадиное ржанье Грейсона Оливера:
– Прикрывайте яйца, пацаны! Хрен знает, куда этот полетит!
Кейли пошла на свое место в среднем ряду, а Макс поморщился. Настроение у него упало…
– Что ты как маленький, Грейсон? – фыркнула одна из девчонок, отчего Макс почувствовал себя еще более жалким.
Он встал на линию подачи и, взвешивая мяч в руке, оглядел поле.
Все ребята смотрели на Макса – в основном из чувства самосохранения, потому что Грейсон был прав. Никто, даже сам Макс, не мог предсказать, куда полетит этот мяч.
Макс глубоко вздохнул.
А потом с легким щелчком погас свет и зал накрыла тьма, и Макс впервые за четырнадцать лет своей жизни задумался о том, что боги, возможно, все-таки вмешиваются в дела смертных.
Дэн
– Что, черт возьми, происходит?
Пит Блэквелл в замешательстве покачал головой, разглядывая раскинувшуюся перед ним картину. Они с Дэном шли на запад вдоль магистрали Ньюарк – Джерси-Сити в растянувшемся караване из сотен пассажиров, словно беженцы на войне.
Под влиянием непонятной силы оказались не только поезда, телефоны и самолеты, но и машины тоже. Четыре полосы были забиты автомобилями. Водители стояли на дороге, недоуменно переговариваясь друг с другом, разглядывали пламя и дым, поднимающиеся от обломков самолета в миле отсюда, или тупо пялились в неработающие телефоны.
– Кровь все еще идет? – спросил Дэн у Пита.
Пит сощурился, осматривая лицо товарища:
– Да, немного.
Дэн промокнул распухшую рану скомканной салфеткой:
– Думаешь, придется зашивать?
– Возможно. Зависит от того, как ты относишься к шрамам на лице. На, возьми. – Из кармана куртки Пит достал белоснежный квадратик. – Мой платок.
В ответ Дэн показал свою окровавленную салфетку:
– У меня есть, спасибо.
– Возьми, – повторил Пит. – Серьезно.
Дэн уверенно покачал головой:
– Все в порядке.
У него ныл живот. Дэн подозревал, что боль возникла скорее не от травмы, а от стыда за то, как неловко он вел себя в поезде. Ему хотелось компенсировать это каким-нибудь геройским подвигом, а принимать от другого человека его платок казалось чем-то противоположным героизму.
– Ты уверен, что нам не нужно вернуться и помочь людям с самолета? – спросил Дэн.
– Что ты хочешь сделать? – усмехнулся Пит. – Кровью их залить?
– Не знаю… вывести их в безопасное место?
– Я не думаю, что такое падение кто-то пережил. И даже если я не прав, – Пит потянул за лямки своего рюкзака, – у меня нет ничего, что поможет при ожогах третьей степени. Кроме, может, платка. – И он снова протянул его Дэну. – В котором ты отчаянно нуждаешься. Возьми.
