Так бегать Максу не доводилось давно, дыхалка начинала сдавать, кровь со звоном билась в висках. Не обращая внимания на колотящееся сердце, он наддал еще, промчался мимо гуляющей по дорожке парочке, обогнул пенсионерку с пуделем на поводке, и мельком глянув на забрехавшего пса, ворвался в парк. Пробежал по берегу пруда к мосту, пересек его, рванул в горку и уже из последних – что там скрывать – сил, вылетел к высоткам из красного кирпича, ворвался во двор, затормозил, закрутил головой по сторонам, переводя дух. И выдохнул облегченно – успел, не зря гнал сюда, как бешеный пес, коему, как известно, семь верст не крюк.

Домов всего три, в каждом по два подъезда, народу поблизости мало, что объяснимо – темнеет уже, да и прохладой с прудов ощутимо повеяло, точно не конец мая на дворе, а сентябрь. Но заметил у крайнего слева подъезда красную приземистую «мазду», спортивный кабриолет, дорогую и яркую, как елочная игрушка. В их городке на этаком аппарате передвигаться все равно, что на слоне ездить, и любой сходу скажет, чья эта машина и чем его папа знаменит среди местной братвы, как по старинке державшейся в тени, так и засевшей в кабинетах местной власти.

Машина блестела яркими выпуклыми боками, и выглядела как новенькая, свет фонарей отражался на крыльях и капоте, придавая им нереально-синеватый оттенок. Макс близко подходить не стал, чтобы себя до срока не выдать, но и отсюда видел, что лобовое стекло целехонько, да и передний бампер у «мазды», похоже, заменили. Значит, то не сплетня была, а правда – дело замяли и все идет своим чередом. До сегодняшнего вечера шло, но в любой момент может измениться, ибо кое у кого на этот счет есть свое мнение.

Макс прошел вдоль дома, держась спиной к стене и стараясь не высовываться на освещенные участки. Смотрел во все глаза, точно впервые видел эти декорации, а не гулял тут, считай, неделю. И все было как вчера, как и три дня назад – клумбы и длинные коротко подстриженные кусты у подъездов, низенькие крашеные заборчики, парковка вдоль дороги, детская площадка, арка за ней – выезд из двора. Но «мазда» появилась только вчера, это радовало – не ошибся, верно все рассчитал, и напрягало одновременно – а если все-таки опоздал? Не успел, промедлил самую малость?

Макс всматривался в полумрак перед собой, и ничего толком не видел – с прудов наползал туман, стлался над дорогой, воздух дрожал, делая очертания и контуры предметов нечеткими и зыбкими, «мазда» точно инеем подернулась. Дальше Макс ждать не стал, вышел на дорогу перед домами и едва не столкнулся с теткой, вернее, пучеглазым чудовищем, что семенило рядом. Чудовище завизжало – Макс отдавил ему лапу, тетка подхватила уродца на руки, и, обозвав Макса бараном, двинула к среднему подъезду. На тетку было плевать – Макс никак не мог сообразить, откуда ждать беды. Получалось, что сразу со всех сторон – и с детской площадки могло прилететь, и из открытого окна подъезда, или из-за кустов, например. Но нет, это вряд ли, живая изгородь низкая, за ней не спрячешься. Хотя при наличии навыков и инструментов этот трюк любой спец запросто оформит. Но вряд ли, риск слишком велик, а результат того не стоит. Хотя это с какой стороны смотреть…

Кровь снова ударила в виски, Макс, уже не скрываясь, шел вдоль дома и крутил головой по сторонам. Прошел мимо «мазды», убедился – точно, все в порядке, машинка выглядит как фотомодель с обложки, к такой и подойти не всякий решится, зато шею многие свернут, взглядом провожая… И тут осенило – «мазда» праворульная, значит… Значит, все просто, как грабли, а он, дурак, сразу не догадался. Но еще не поздно, есть пара минут.

«Мазда» мигнула фарами, мяукнула сигнализация, Макс отскочил вбок и со всех ног бросился к парковке. Проскочил между пузатым «крузаком» и «фордом», перемахнул оградку и по мокрой траве побежал дальше, к невысокому заборчику, за которым и начиналась, собственно, детская площадка. Пролетел в темноте и тумане, как нечистый дух, и остановился в последний момент, задержал дыхание, чтобы не выдать себя. И согнал с лица неуместную улыбочку – угадал-таки, молодец, верно рассчитал, хоть не сразу: за прижатой к забору «тойотой», ржавой, севшей на диски, стоял человек. Невысокий, ниже Макса на полголовы, худой, даже тощий, одет во все темное, на голове капюшон, рук не видно – либо прячет пока в карманах, либо перчатки надел. Стоит – не шелохнется, и по сторонам не глядит, да и незачем, ему «мазда» нужна, вернее тот, кто только что вышел из подъезда.

Запел домофон, распахнулась дверь, и с крыльца по ступенькам сбежал невысокий упитанный молодой очкарик, над ремнем джинсов нависало круглое брюшко, редкие волосенки зачесаны назад, взгляд наглый, даже презрительный, но это уже фантазии. Вернее, накатившее воспоминание, свежее еще – видел Макс этого оленя две недели назад, правда, издалека, но и этого хватило, чтобы понять – дело дрянь, надеяться не на что. Правда, тогда он предположение свое при себе оставил, да и не понял бы его никто, но не суть. Тогда это тогда, а сейчас вот он, красавец, прохаживается вокруг своего сокровища. А тот, у «тойоты», повернулся в его сторону, вытянул руки, и Макс скорее догадался, чем разглядел в полумраке зажатый пальцами в черных перчатках пистолет с навинченным на ствол глушителем. Сердце ухнуло куда-то под ребра, трепыхнулось там, лоб покрылся испариной, холодной и липкой. «Мазда» замигала фарами, запела на все лады сигнализация, потом резко оборвалась – открылась правая передняя дверца, юноша бросил что-то в салон и тяжко плюхнулся на переднее кресло. Человек поднял пистолет чуть выше, на уровень глаз, перехватил его поудобнее и раздался тихий металлический щелчок – опустился предохранитель.

– Не надо… – Голос потонул в утробных ухающих звуках: в «мазде» включилась магнитола. Макс не слышал сам себя, да тут его бы и сам черт не разобрал. Юноша дверцу закрывать не торопился, жал кнопки на приборной панели, машина мигала фарами, ревели басы, да так, что закладывало уши.

– Не надо! – проорал Макс, дернулся вперед, и, как в дурацком сне, еле передвигал ногами. Время тянулось, точно резиновое – вот ствол с глушителем вытягиваются вперед, вот палец ложится на спуск, вот медленно, до тошноты медленно закрывается передняя дверца машины, стекло ползет вниз, виден профиль очкарика за рулем, а совсем рядом слышится тихий выдох – человек в капюшоне приготовился стрелять. «Мазду» он держал на прицеле уже с полминуты, но ствол ни разу не дернулся, не качнулся – подготовка сказывалась да мотивация запредельная только что через край не плескалась. Еще секунда-две, и финита, конец игры…

И почуял неладное в последний момент, чуть повернулся, мотнул головой, отбрасывая капюшон, и Макс как в прорубь головой ухнул. Дернулся вперед, схватил человека за локти, развернул и швырнул, что было сил, от себя через хилую оградку на мокрую от росы траву, кинулся следом. И тут оплошал самую малость, на секунду, не больше замешкался, но хватило с лихвой. Человек не рухнул на ограду, как планировалось, а кувырком перевалился на ту сторону, сел и с силой врезал подбежавшему Максу ногами в живот. Хорошо, что он возможность эту предусмотрел, успел пригнуться, и удар получился смазанным, но от боли все равно стало темно и душно, пусть ненадолго. А когда отпустило, Макс первым делом увидел направленный себе в лицо пистолет, а потом и стрелка, знакомого, близкого человека. Юрка Дубровин, одноклассник и друг детства, реально друг, а не просто приятель пива попить или мячик в выходной день с тоски попинать. Чего они вместе навидались – лучше не вспоминать, а вот как оно обернулось…

«Выстрелит или нет?» – страха не было, его затмило любопытство и какой-то чисто исследовательский азарт: нажмет Юрка на спуск или нет. И что будет потом, если это потом им вообще отпущено? Тот, похоже, думал о том же, смотрел на Макса из-под сбившегося набок капюшона, и на лице Дубровина проступало выражение тоскливой досады, от равнодушия и сосредоточенности не осталось и следа. Макс шагнул, было, вперед, Юрка поднял пистолет, предупреждая – не подходи, и тут справа раздался вовсе уж дикий вой и визг покрышек. Дубровин даже головы не повернул, лишь покосился в ту сторону, и этого хватило – Макс носком ботинка врезал ему по запястью, пистолет вылетел у Юрки из рук и сгинул где-то у песочницы, пустой по случаю позднего часа. Выстрела, к счастью, не последовало, Юрка дернулся туда, но Макс сшиб его наземь, навалился, что было сил, и они сцепились, как два голодных пса за свежую кость.

Юрка всегда был сильнее, хоть ростом уступал Максу полголовы, но техникой и, главное, напором, мог ушатать почти любого. Недаром он зимой стал вице-чемпионом области по армейской рукопашке, разделав оппонента как бог черепаху, но то было зимой, когда у него все было хорошо, и казалось, что так будет всегда. А сейчас, похудевший, осунувшийся, бледный с рассеянным мутноватым взглядом он был вдвойне опасный соперник, и все же Макс прижал Юрку лопатками к траве. Дубровин как-то уж вовсе по-волчьи вывернул голову, и оба смотрели, как «мазда», визжа покрышками под вой музыки вылетает со двора, как скрывается в арке. И во дворе становится тихо, так тихо, что с прудов доносится дивный лягушачий хор, а над ухом тоненько пищит охочий до свежей крови оголодавший комар. Макс мотнул головой, отгоняя прожорливую тварь, но захват не ослаблял, держал Юрку по-прежнему крепко, хоть тот и не думал сопротивляться. Смотрел отрешенно куда-то вбок, потом спросил негромко:

– Ты знаешь, кто это был?

– Знаю. – Макс чуть разжал пальцы, а Юрка этого словно и не заметил, смотрел в глаза, отчего стало не по себе. Конечно, Макс знал этого подонка на красной «мазде», как не знать. Милютин его фамилия, наследник папашиной ювелирной империи, раскинувшейся и на их город, и запустившей щупальца в близлежащие. И денег у него с лихвой хватит, чтобы отмазать сынка от любой статьи – ведь замяли дело с ДТП, где Марина с Пашкой погибли. Якобы они сами под колеса милютинской «мазды» кинулись, ни свидетели не помогли, ни запись с регистратора «опеля», что рядом оказался. А Юрка, сам круглая сирота, пылинки сдувал с жены и сына, любого просто за косой взгляд на них порвал бы к чертям собачьим, а тут нате – сами виноваты, а к Милютину претензий нет, спасибо скажите, что за мятый бампер и разбитое лобовое стекло счет предъявлять не стал. Очевидцы говорили, что после аварии Милютин первым делом оглядел машину, потом принялся куда-то звонить, потом просто уехал. «Скорую» и полицию вызвали очевидцы, но медики приехали слишком поздно, потом подтянулись полицаи, потом… Лучше не вспоминать, что потом было. Врач из «Резерва», учебного центра по АРБ, привел коллегу, и тот накачал Юрку мощным седативным средством, на корню глушившим все душевные порывы. Оставил врачу пару ампул, но они давно закончились. Юрка держался неделю, после похорон исчез, выключил телефон, не появлялся дома, точно сгинул куда. А два дня назад Макс его увидел, издалека, у тех самых прудов с жесткими листьями кувшинок на неподвижной воде. Подойти хотел, но передумал, пошел следом, и понял, что не ошибся – Дубровин следил за Милютиным. Не первый день, судя по всему, и не последний, как оказалось. И вот сегодня решился.

– А чего тогда полез? – от спокойного голоса стало не по себе, и Макс старался не смотреть на Юрку, от чьей ухмылки бросало в дрожь. И все ж ответил, вглядываясь в туман за головой Дубровина:

– Не надо, Юр, не бери грех на душу.

Понимал, что звучит банально, нелепо и глупо, а других, подходящих слов не находилось. Юрка это сам превосходно понимал, перестал улыбаться и выдохнул, выпалил единым духом:

– Мой грех – я и отвечу. А ты не лезь.

Звучит, вроде, разумно, но отпускать Юрку нельзя, он сейчас таких дел натворит, что вовек не разрулишь. Пропадет ни за грош, ведь дело – дрянь. Но в голосе звучала угроза, реальная, близкая, серьезная. Юрка напрягся, и Макс понял, что у него осталось секунд пять или около того. Макс мешает Юрке, мешает, как тот санитар на опознании, который хотел увезти Марину и Пашку за белую металлическую дверь. Кое-как уговорили его тогда заявление не писать, свалили все на состояние аффекта, заплатили хорошо, вывихнутое запястье вправили коллеги, и дядя взял неделю за свой счет, чтобы гематомой в полфизиономии посетителей не пугать. Впрочем, санитар от Юрки ничего такого не ожидал, а вот Макс преотлично знал, на что Дубровин способен: росли вместе, учились, а после служили, причем не в нарядах по кухне время коротали, а служили, как всякому нормальному мужику полагается. Макс через полтора года домой вернулся, а Юрка остался, контракт на три года подписал и как в воду канул. Объявился ранней весной, серьезный и молчаливый, первым делом старую квартиру продал, сразу новую купил, женился на Марине, мальчишка у них родился. Пацан в отца пошел и мастью и характером, Юрка его чуть ли не с пеленок в спортзал таскал, а уж на соревнованиях Пашка ни одного поединка не пропустил, за Максом следил, а с отца вовсе глаз не сводил, сам на ринг рвался. И вот похоронили его рядом с матерью на новом кладбище, два гроба, две могилы рядом, две жизни Милютин забрал и дальше развлекаться покатил.

Макс отпустил Дубровина и моментально оказался возле песочницы. Глянул под ноги, по сторонам и подобрал с земли «макарова» с навинченным на ствол глушителем. На всякий случай отошел еще немного назад, следил, как Юрка поднимается на ноги, как отряхивает толстовку и штаны, шарит по карманам, потом поднимает с травы выпавший в драке мобильник. Макс выщелкнул из «макарова» магазин – полна коробочка, все восемь патронов на месте. Задвинул обратно, покрутил пистолет в руках и, не нашел ничего лучшего, чем по-киношному запихнуть его за пояс джинсов, прикрыв сверху курткой.

– Зачем он тебе? – усмехнулся Дубровин.

– Разберусь.

Чего тут разбираться, он эту игрушку с закрытыми глазами на время собрать-разобрать может, благо, научился в свое время. Да и после службы в тир частенько наведывался, с тем же Юркой на очки по мишеням из разных видов нарезного пострелять. Разберусь… С вещами посерьезнее «макарова» приходилось дело иметь. Правда, только в тире да на стрельбище в отличие от Юрки, он три с лишним года с оружием не расставался. И слова из него не вытянуть – как там все было, отмалчиваться предпочитал или переводил разговор на другое.

– Следил за мной?

– Да, два дня. – Макс не сводил с Дубровина глаз. Тот досадливо поморщился, хлопнул ладонью по щеке, но промазал, и комар с громким писком улетел прочь.

– А я и не заметил. Зачет тебе.

Прозвучало не похвалой, а как признание за равного – Юрка три с лишним года в разведке прослужил, от него такое услышать – все равно, что комплимент….

Дубровин выпрямился, пригладил на макушке короткие светлые волосы и исподлобья глянул на Макса. Тому снова стало не по себе, выглядел Юрка жутко: и без того поджарый, как гончая, он похудел еще больше, узкое лицо осунулось, щеки запали, под глазами залегли темные круги. От веселого парня, которому хоть к черту на рога поехать – как с горки скатиться, ничего не осталось. Юрка сейчас и вовсе сам на себя был не похож, что называется, в гроб краше кладут.

Не спал он сутки, если не больше, а уж когда ел последний раз можно только гадать. Дубровина мотнуло, как пьяного, Макс, дернулся, было, поддержать, но Юрка отмахнулся и сел на бортик песочницы, сунул руки в карманы толстовки и опустил голову. По дороге проехал пацан на велике, глянул на впавших в детство мужиков и счел за благо наддать газу и убраться куда подальше. Где-то недалеко загавкала собака, судя по голосу – мелкая диванная псинка, потом раздался женский голос, потом все стихло. Над головой заполошно закаркала ворона, Юрка вскинулся и уже осмысленно поглядел на Макса. Без злости глянул, без отчаяния, с досадой и усталостью – мол, надоел ты мне, Добровольский, отстань уже, богом прошу.

– Напейся. – Снова прозвучало глупо до безобразия, однако ничего умнее в голову не лезло. Юрка молчал, точно не слышал, или не понял обращенных к нему слов, потом ответил без тени усмешки.

– Пробовал, не лезет.

– Ты когда ел последний раз? – Макс подошел ближе, но дальше вытянутой руки старался не подходить. Выучка у Юрки будь здоров, он и вооруженного человека враз скрутит, тот и чихнуть не успеет. Не стоять же над ним с пистолетом, местные неправильно поймут и, не дай бог, полицию пригласят. А от этих ребят надо подальше держаться, и вообще уходить пора, засиделись они тут.

– Черт его знает. – Юрка тяжело поднялся с деревянного бортика, побрел к дороге. Перешагнул через заборчик и двинул вдоль клумб и кустов к торцу дома. Сбавил шаг у крайнего слева подъезда, покрутился на пустом месте, точно вынюхивал что, и пошел дальше. Макс держался в шаге позади от Дубровина, прижимал ладонь к левому боку, где кожу на ребрах холодила тяжелая сталь. Юрка мельком оглянулся и заложил руки за спину, Макс плюнул с досады, пошел рядом. Они по ступенькам спустились к пруду, пошли вдоль берега к мосту.

– Отдай, – сказал Дубровин, – отдай игрушку, ни к чему она тебе.

– Тебе тоже.

Макс остановился, вглядываясь в туман. Тот сгустился у центра пруда, точно сдуло его с берегов, и недалеко имелось неплохое местечко, глубокое, как помнилось из детства. Юрка это тоже не забыл, глянул на Макса и попросил:

– Отдай, я его выкину. Вот прямо сейчас, при тебе.

– Сам справлюсь.

Макс перешагнул бортик и по скользкой тропинке побежал к воде. Хоть и вечер уже, а все ж не стоит вот так, на виду оружием разбрасываться. Жалко игрушку, хороша до невозможности, Юрка ее, поди, «с работы», как он сам говорит, притащил, и она лежала до времени. И сегодня почти дождалась своего часа.

– Я ж тебе не Ихтиандр, – проговорил Дубровин, – в пруду хлама полно. Бросай здесь и пойдем.

Он топал следом, и чертыхался, оскальзываясь на мокрой глине. Вел Юрка себя так, будто ничего не случилось, и Макса от этого спокойствия продирало по хребту холодком. Три с лишним года Юрка на новую квартиру зарабатывал, и переделках, почище сегодняшней, сто раз бывал, ему школьному другу шею свернуть – раз плюнуть. Одна надежда на «макарова», но – даст бог – до этого не дойдет.

– Здесь дно в прошлом году почистили. – Макс углядел в сумерках старую березу, зависшую над водой, помнившую, наверное, их мальчишками, взбежал по толстому стволу, потянул из-за ремня пистолет и замер: метрах в трех под кустом сидел мужик в брезентухе и высоченных резиновых сапогах, и, позабыв про свои удочки, пялился на Макса и подоспевшего Юрку так, точно впервые видел человека. А у него, тем временем, клевало, поплавки качались над водой, а один, полосатый, и вовсе ушел в глубину, да только дядя этого не замечал.

«Твою мать» – мыслили они с Юркой синхронно, тот совершенно бесшумно отступил и пропал в зарослях черемухи, Макс постоял так для вида еще с полминуты и двинул следом. Встретились наверху, у моста, Дубровин глянул на выбиравшегося из овражка Макса и, не дожидаясь, пошел дальше. Топали молча до развилки, Дубровин ни разу не обернулся, и только у толстенной липы притормозил, и сказал:

– Пока, Макс.

Да, тут их дорожки разойдутся – Юрка пойдет в пустую квартиру, где еще остались вещи Марины и Пашки, а Максу пора домой. Для начала заскочить к себе, забрать кое-что, потом бегом на дачу, где со вчерашнего дня его ждет отец. Надо помочь ему с водопроводом и еще кое-что, по мелочи, коих всегда полно, и всех дел не переделать. А послезавтра понедельник, и надо возвращаться в город, ехать на работу… А Юрка уже никуда не торопится, ему плевать на субботу, на понедельник, на время года и на себя самого.

– Глупостей больше не делай, ладно? – в спину ему сказал Макс. Дубровин накинул на голову капюшон, запахнул толстовку.

– Ладно, уговорил, щенок. Пойду я.

«Щенок» – Макс улыбнулся. Юрка всегда его так обзывался, хоть был всего на год старше. «Тоже мне, старый пес» – хотел сказать он, как отзыв на пароль, но перехватило горло. Старый пес, и одинокий, Юрка однолюб, одну Маринку любил, других женщин для него точно и не существовало. Одна женщина, один сын, одна жизнь на всех – теперь все для него кончено. По сердцу как бритвой резануло, Макс хотел подойти ближе, но Юрка точно затылком видеть научился. Отошел как-то торопливо, точно стыдно ему было или некогда, буркнул на ходу:

– Все, пока. Увидимся.

– Конечно! – почти выкрикнул ему вслед Макс, понимая, что снова выглядит глупо, но ничего с собой поделать не мог. Увидимся, разумеется, он был в этом уверен, и душой не кривил, а пистолет решил отвезти на дачу и там в спокойной обстановке разобрать его и по частям утопить в местном болотце.

Еще месяца полтора они с Юркой созванивались, встретились пару раз, а потом Настя сказала, что с нее хватит, и она уезжает. Она давно намекала, что собирается вернуться к родителям – диплом получен, съемная квартира теперь без надобности, да и климат у Черного моря несравненно лучше, зима не полгода длится, а месяц всего, да и то без снега. Максу план категорически не нравился, и он предложил свой вариант – свадьба, конечно.

Настасья два дня отмалчивалась, на третий позвонила – так и быть, уговорил. Но жить она тут останется до зимы, потом все равно уедет, хоть с законным мужем, хоть одна. Макс перечить не стал, подумав, что до зимы еще много воды утечет, и стал готовиться к новой жизни – купил кольца и костюм, осталось только оформить все как полагается. О Дубровине он не то, чтобы забыл, стало не до того, да еще и при разговоре как-то случайно ляпнул, что женится. А когда сообразил, что наделал, отступать было поздно.

– Та самая? – спросил Юрка.

– Да, – промямлил Макс. – Ты ее видел. Настей зовут.

Та самая, да. Самая обычная, на первый взгляд – роста невысокого, одевается просто, незаметная в толпе, таких сотни, но это если не присматриваться. А приглядишься и понимаешь, что всякие разные красотки могут идти мимо, а Настя пусть рядом остается, желательно, на всю жизнь. И взгляд дерзкий и смешливый у нее, оказывается, и глаза зеленые, и ноги длинные, а вот волосы наоборот – каштановое, с рыжим отливом каре длиной до подбородка. Уж как Макс ни старался, как и убеждал девушку отрастить волосы, а та уперлась, и нив какую – так удобнее, и весь сказ. Макс на время отступился, решив диктовать свои условия уже на правах мужа, и ждать оставалось всего ничего, до конца августа.

– Понятно.

Юрка спокойно пожелал удачи и счастья в семейной жизни, и… перестал отвечать на звонки. Или сменил номер мобильника, или вообще уехал из города – неизвестно, Макс его искал поначалу, потом бросил – надоело стоять перед дверью и слушать, как трезвон разносится по пустой квартире. А потом успокоился – новостей о внезапной кончине ювелирского отродья не поступало, красную «мазду» он иногда встречал в городе, та рассекала чуть ли не по встречке, не обращая внимания на разметку. А еще через месяц и вовсе не до того стало, другие дела навалились.

***

Заявление подали в конце июня, и решили это дело отметить, как полагается. Отмечать предполагалось на даче в самом узком кругу: Макс, отец и Настя. Закусывать вино собирались шашлыками, но погода подкачала – с ночи зарядила мелкая морось, а к утру и вовсе перешла в равномерный нудный дождище. Вдобавок похолодало, задул неприятный ветер, и торжество перенесли в дом. Теплый, просторный и светлый, выстроенный отцом еще до появления Макса на свет, настоящее родовое гнездо. Строил в деревне, а та со временем преобразилась в коттеджный поселок, он быстро рос, и помимо небольших домов появились основательные хоромы за высоченными глухими заборами. Оно и понятно – место тихое, рядом лес, речка, и до города близко и до федеральной трассы на Москву тоже рукой подать.

Отмечали до обеда, потом отец засобирался домой. Отведал торта, изготовленного Настасьей собственноручно, похвалил будущую невестку и пошел заводить машину, поманил за собой девушку. Они о чем-то поговорили у ворот, засмеялись и посмотрели на Макса, что, как швейцар, держал створку. Макс сделал вид, что ему не интересно и вообще он ничего не замечает, а сам – пусть слегка – но заревновал, еле сдерживая усмешку. Это ж надо – к собственному папаше невесту свою ревнует, ну просто «Санта-Барбара» какая-то, куда деваться. Отец хоть и в возрасте, но далеко не старик, на него женщины с интересом, скажем так, поглядывают, да однолюбом оказался, овдовев, больше не женился. А Настя ему сразу приглянулась, как сам потом сказал. Предыдущих подружек сына он точно и не замечал, обращая внимания не больше чем на залетевшую во двор ворону, а с Настасьей этот номер не прошел. Они сразу друг другу понравились, нашлись общие темы для разговора, и вот теперь шушукаются у машины, поглядывая на мокнущего под мелким дождиком Макса.

Наконец, белая «тойота» выехала на улицу, отец махнул Максу на прощание рукой и уехал, Настя ушла в дом. Макс закрыл ворота и пошел по дорожке к крыльцу в предвкушении продолжения празднования. Выпил он немного, голова была легкой, сердце учащенно постукивало в такт шагам, и Макс чувствовал растущее нетерпение поскорее оказаться вдвоем с девушкой в пустом доме. Он взбежал на крыльцо и едва успел отшатнуться – дверь распахнулась навстречу. На пороге стояла Настя в легком плаще поверх платья и с зонтиком в руках.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4