Приключения Лёньки и его друзей

Анатолий Павлович, увидев это, предостерёг их:

– С ружьями-то поосторожнее будьте, а с тем мешком, – он кивнул на зелёный рюкзак, который принёс в дом, – тем более. Там порох, дробь и картечь. Смотрите не подмочите его и от костра держите подальше.

Старший Борис согласился:

– Не малы дети, знаем, – и осторожно уложил рюкзак с порохом в передок телеги.

Анатолий Павлович на прощание оглядел мальчишек, обнял Сашку и попросил Ивана Михайловича:

– Прошу тебя, Михалыч, доглядывай за пацанами. Держи их в узде. – Он сжал кулак и показал, как их надо держать в узде. – А вам, мужики, я уже всё рассказывал не по одному разу, – обратился он к Борисам. – Как лóжить профиля, какой ширины их делать, как вешки метить. Да и пацанов этому обучите, – добавил он, потрепав по головам Сашку и Лёньку.

Борисы в знак согласия только кивали, а Анатолий Павлович продолжил:

– Пусть они от вас не отстают. Спрос будет со всех одинаков. Дней через десять я к вам сам приеду и проверю, что вы там наработали.

– Да не переживай ты так, Палыч, всё будет в порядке. А пацанам мы спуску не дадим, – заверил Михалыч Анатолия Павловича.

– Ну, если всё понятно, то в путь, – махнул в сторону выхода из долины Анатолий Павлович.

– Но, родимая! – прикрикнул Михалыч на Рыжуху, и небольшая группка рабочих двинулась в путь.

Дорога из прииска шла узкая, наезженная вездеходами, поэтому по ней могла проехать только одна телега. Сбоку от телеги идти не получалось из-за деревьев, плотной изгородью росших вдоль неё. Сверху же они перекрывали дорогу ветвями и создавалось впечатление, что экспедиция шла в каком-то тоннеле.

Первый час пути прошёл без происшествий. Иван Михайлович вёл под уздцы Рыжуху. Рядом с ним шли, весело переговариваясь, два Бориса, а мальчишки пристроились за телегой.

Даже несмотря на тень от деревьев, солнце пробивало их листву, неся за собой жару, усиливающуюся к полудню.

Утренняя прохлада прошла и воздух стал влажный и плотный, как вата. Чем жарче становилось, тем больше стало появляться комаров.

От жары хотелось раздеться и искупаться. Но река осталась в стороне и шум с её перекатов уже не слышался с дороги.

Мальчишки шли за телегой, преодолевая ухабы и рытвины на раздолбанной дороге. Кое-где на ней попадались даже лужи, заполненные жидкой и вязкой грязью. Хорошо, что на ноги они надели резиновые сапоги. А чтобы не нахвататься клещей и уберечься от укусов комаров, пришлось поплотнее застегнуть энцефалитки и надеть капюшоны. Так что оголённым оставались только лицо да кисти рук, по которым мальчишкам постоянно приходилось хлестать ветками, отбиваясь от комаров.

Постоянно хотелось пить, но воды они набрали только во фляжки, и ею приходилось пользоваться экономно. Михалыч предупредил, что пополнить фляжки они смогут только через полтора-два часа. Да и то после каждого глотка воды пот ещё сильнее начинал заливать глаза.

Часа через два подошли к заимке, стоящей на светлой, солнечной поляне, огороженной с трех сторон как будто специально посаженными высоченными соснами, от которых вокруг стоял аромат смолы. Особой тени сосны не давали, но жара, как по мановению волшебной палочки, вместе с комарами пропала.

Здесь жёлтые воды Хугдера впадали и смешивались с кристально чистой водой Дубакита, давая спасительную прохладу.

В заимке стояла прохлада. Дневной жар ещё не проник в неё, поэтому мальчишки с радостью скинули энцефалитки.

Иван Михайлович не зашёл в заимку, а рассупонил Рыжуху и поставил её в тень домика. Он сходил к речке, набрал в ведро воды и поставил его перед лошадью, затем достал скошенную вчера траву и положил кучкой рядом с ведром.

И только после этого вошёл в заимку, достал из рюкзака хлеб и два больших термоса зелёного цвета. Увидев удивлённые взгляды Борисов, пояснил:

– Соседка, Валька, что мать Ритки, вчера приготовила кулеш. Давайте, – предложил он, – перекусим и тронемся дальше. Времени рассусоливать у нас особо-то и нет. К вечеру мы должны прийти на нашу заимку.

– Ох, Михалыч, – покрутил головой старший Борис, – и везде-то ты успеваешь…

– А чё мне успевать-то, – раскрывая термосы и режа хлеб, бубнил Иван Михайлович. – Бабы они везде обходительность и ласку любят. Я-то тут ни при чём, – и, подняв палец над головой, провозгласил: – Природа! Понимать надо…

Мужики захохотали, но от предложения Ивана Михайловича перекусить никто не отказался. В другом термосе, что поменьше, оказался чай. Он, конечно, приостыл, но был сладкий и терпкий.

После еды двигаться вообще расхотелось.

Мальчишки развалились на нарах и даже начали засыпать, хоть лежать на них было очень жёстко.

Но расслабиться им не дал Иван Михайлович, скомандовав:

– Подъём! Неча разлягаться! Пора и в путь.

Ох, как Лёньке не хотелось вставать с гнёздышка, устроенное им на нарах, но ослушаться приказа он не мог.

Через полчаса бригада вновь выдвинулась в путь. Стало ещё жарче, но после отдыха и чая двигалось намного легче.

К вечеру добрались до заимки, представляющей собой одинокий домик из катаных брёвен с покатой крышей, одним окном и крепкой дверью. Он стоял на высоком берегу Дубакита, у края поляны и из него хорошо просматривался противоположный пологий берег с густым сосновым лесом и изгиб реки, за которым виднелись высокие сопки.

Вокруг заимки росли толстые осины да множество берёз, а перед входом в неё раскинулась небольшая полянка с врытым в землю, грубо отёсанным столом со скамьёй и местом для костра. К стене заимки кто-то заботливо привалил небольшую поленницу дров. Так что уставший путник смог бы их свободно взять, не утруждая себя после длинной дороги.

Войдя в дом, Лёнька с интересом осмотрелся.

В глаза первым делом бросились нары, установленные от стены до стены напротив входа. Сверху на них лежали обычные берёзовые стволы, слегка обструганные топором.

Лёнька представил себе, что если лечь спать на эти стволы, то все ребра за ночь переломаются. Даже через спальник сучки в них будут впиваться в тело.

Иван Михайлович, как и на прежней стоянке, первым делом распряг Рыжуху и задал ей корма, а затем и сам зашёл в дом.

Оглядевшись и посмотрев на сидящих Борисов, он тут же предложил:

– Мужики, на прошлой неделе я себе на этой лежанке чуть ли не все рёбра переломал. Давайте, пока сегодня есть время и нет работы, приведём в порядок лежанку, а то потом будет некогда.

– Без проблем. – Старший Борис встал с нар и принялся их разбирать.

Борисы с Иваном Михалычем начали тесать топорами снятые берёзовые стволы, а мальчишек послали драть кору с осин, чтобы потом постелить её на нары.

– Вы, парни, – обратился к ним Иван Михайлович, – не мешайтесь тут под ногами. Здесь и так места мало. Вон там, – он указал куда-то в пространство, – найдёте осины. Витька знает какие. Я ему в прошлый раз показывал. Выберете, что потолще, и обдерёте с них кору. Смотрите только, – предупредил он, – всю кору с дерева не дерите, а только часть, да и то, чтобы она меньше половины ствола была.

– Чего это так? – не понял Лёнька.

– А ты чё, варвар, что ли, какой? – недовольно посмотрел на него Иван Михайлович. – Думай своей головой. – Он постучал костяшками пальцев по Лёнькиному лбу. – Сдерёшь ты всю кору, а чем дерево-то питаться будет? Загибнет дерево-то. О других людях думать надо, которые после тебя придут. Понял?

– Понял, – подтвердил Лёнька, потирая шишку на лбу, полученную в результате погони за шустрой Риткой.

– Ну а если понял, то давайте идите и надерите коры на нары, – махнул рукой на выход Михалыч.

За заимкой находилась осиновая роща. Витька, который уже всё здесь знал, привёл пацанов туда и показал, с каких осин лучше всего ободрать кору.

Драть кору оказалось не так-то просто, но с помощью топоров и ножей пласты коры отделили от стволов деревьев и мальчишки принесли их в заимку.

Иван Михайлович, осмотрев принесённые пласты, похвалил пацанов.

– Ну, что вам сказать, – он хитро посмотрел на них, – молодцы! Спать теперь будете сладко.

С помощью Борисов он равномерно разложил пласты на обструганные брёвна и раскинул на них спальники. Потом они пробовали своими телами ровность поверхности нар и, кое-что подправив на них, Иван Михайлович пригласил ребят опробовать новую кровать:

– А ну-ка, парни, лягайте и рёбрами пробуйте, где и кому что не нравится.

Мальчишки с радостью кинулись на нары и устроили там свалку.

Уже наступил вечер, жара спала, и мужики принялись готовить ужин.

А много позже, сидя у затухающего костра, Лёнька смотрел на ярко-красный закат, слушал шелест листьев рядом стоящих осин и рокот шумных вод Дубакита.

На душе он ощущал невероятное спокойствие и благодать.

Рядом беседовали Борисы с Иваном Михайловичем, о чём-то спорили Витька с Сашкой, но он ничего этого не слышал, он только слушал природу. Потом поднялся и, пройдя к краю крутого берега, долго смотрел в беспокойные воды речки, от которых не мог отвести взгляд.

Вскоре его позвал Сашка:

– Лёнь! Ты спать идёшь?

Лёнька обернулся на Сашкин крик и кивнул, воздержавшись даже что-нибудь сказать. Ему так не хотелось нарушать первозданную тишину тайги.

Устроившись на нарах и найдя себе ямку поудобнее, он вскоре провалился в сон.

Глава шестая

Солнце только взошло, когда Иван Михалыч поднял ребят:

– Ну всё, ребятки, хватит дрыхнуть! Давайте мойтесь, доедим вчерашний ужин, чайку пошвыркаем да на работу двинемся. С собой берём только сухой паёк.

Старший Борис обратился к Лёньке и Сашке:

– Кушайте, а уж потом я покажу вам, что надо будет делать. Вместе сделаем один профиль, а потом уж самостоятельно будете работать. Поблажки вам никто не даст. Спрашивать со всех будем одинаково, – хмуро добавил он.

– А мне что делать? – тут же спросил Витька.

– А ты, – ответил ему Иван Михайлович, – Рыжуху отгонишь в Комсомольск. – И, поразмыслив, добавил: – А вечером чтобы был здесь.

По Витькиному виду Лёнька заметил, что он недоволен таким решением. Но спорить Витька не стал и пошёл с Иваном Михайловичем запрягать отдохнувшую Рыжуху.

Старший Борис, покопавшись в выгруженном скарбе, выделил Лёньке и Сашке по остро отточенному топору и здоровенному мачете, сделанных из обрубков пилы.

Выдавая их пацанам, он поучал:

– Топоры и мачете всегда должны быть вострыми. Если затупятся, то сразу же точите их. А от тупых-то проку нет. Только зря будете руками махать да силы тратить.

Вскоре Витька отправился обратно в Комсомольск, а мужики с Лёнькой и Сашкой пошли в сторону Гилюя.

Идти пришлось километра полтора. Пока шли, Иван Михайлович объяснял:

– Мы тут за десять дней кое-что уже сделали, – и показал на вешки, попадающиеся по дороге, – каждый профиль надо на дороге помечать вешкой. Так топографам будет легче ориентироваться.

Около одной из вешек он остановился и показал на номер, нанесённый химическим карандашом на стёсанной поверхности вешки.

Оказывается, что поперёк долины, по которой текла речка Дубакит, надо прокладывать просеки, по которым смогли пройти один или два человека рядом. На этой просеке не должно оставаться ни единого деревца, ни одного кустика, ничего.

Через каждые двадцать пять метров надо вбивать вешку и писать на ней номер. От одной вешки, с какой бы стороны ты ни смотрел на неё, должны просматриваться как минимум три остальные. И все вешки должны выстраиваться в одну линию. Это называлось профилем. Профили должны располагаться один от другого через пятьдесят метров. Начало профилей считалось от общей просеки, которую проложили ещё в прошлом году.

От количества профилей и вешек на них зависит будущая зарплата рабочих.

Как понял Лёнька, это то, что им поперёк долины, вплоть до самого Гилюя, придётся прокладывать эти самые профиля.

– На ваш век хватит, – пошутил Иван Михайлович и пошёл рубить свой профиль.

Старший Борис взял с собой Лёньку с Сашкой, и они начали прокладывать свой первый профиль.

– Так, ребятки, – начал своё обучение Борис. – Для начала давайте нарубим вешек. Смотрите, – показал он, как это делается. – Берите ровные осинки, берёзки или ивы, срубайте их и очищайте от веток.

Мальчишки последовали его совету, нарубили десятка два вешек высотой со свой рост, и на каждой будущей вешке затесали кору для номера, а дальше уже пошло всё очень просто.

По ранее пробитому профилю они вышли на главную просеку. Нашли там последний профиль и начали рубить свой.

На главной просеке они вбили первую вешку с номером, около неё вставили колышек с верёвкой длиной двадцать пять метров и погнали…

Вбивается вторая вешка, возвращаешься, снимаешь колышек и переставляешь его на вторую вешку, рубишься до третьей вешки, возвращаешься и рубишься до четвёртой, и так до самого подъёма на сопку, поперёк всей долины.

Всё оказалось легко и просто, если бы эта работа делалась втроём. Но её придётся делать одному. И это Лёнька прекрасно себе представлял.

Сейчас они закончат с Борисом этот профиль, он останется один на один с тайгой и ему всё это придётся делать одному.

«Ну что ж, придётся попотеть, – отгонял от себя невольный страх Лёнька. – Ничего! Справлюсь, – убеждал он себя. – Ведь Витька же работал и не сдох…»

А если учесть, что вокруг витают тучи комаров, пот застилает глаза, постоянно хочется пить, руки заняты то топором, то мачете, да ещё за собой приходится тянуть длиннющую верёвку…

Одним словом, не работа, а каторга.

Пытаясь отогнать от себя все страхи, Лёнька вёл беседу сам с собой:

«Сам знал, куда ехал. Это тебе не дома бездельничать, книжки в кресле читать».

Тут проскочила провокационная мысль:

«А ну его, эту работу, ко всей такой-то матери. Вернусь домой, там хоть отдохну».

Но второе гордое мальчишеское «я» тут же воспротивилось:

«Ты что, слабак? Маменькин сыночек? Чтобы потом на папу показывали пальцем и говорили, что сын у него ничтожество и тряпка? Нет!»

Мальчишеское «я» начинало побеждать.

«Не будет такого! Все могут, значит и я смогу!» – упрямо поставил точку в этом споре Лёнька.

Первый профиль, который они пробивали с Борисом, закончился и они вернулись на главную просеку.

– Ну а теперь за работу, пацаны. – Борис потрепал каждого из них по плечу. – Сегодня сделаете только по одному профилю. Смотрите, если на пути попадётся толстое дерево, не рубите его. Вечером нам об этом скажете, мы его потом вместе срубим. – Серьёзно закончил инструктаж Борис и напомнил. – Когда закончите, то возвращайтесь на заимку. На сегодня вам и одного профиля будет достаточно. – И, махнув мальчишкам рукой, пошёл рубить следующий профиль.

Лёнька с Сашкой прошли дальше по просеке, нашли новые профили для себя и врубились в тайгу.

Так и началась Лёнькина трудовая деятельность на прииске Комсомольск-на-Хугдере.

Выбрав профиль, Лёнька осмотрелся. Впереди виднелся редкий лесок. Он вытащил из чехла мачете и начал срубать мелкие деревца и кусты, попадающиеся на пути.

Вешки, которые он нарубил, оказались тяжёлой ношей.

За плечами он нёс рюкзак с едой и водой. На поясе в чехле мачете. В сапог топорищем вниз воткнут топор. В руках – вечно путающаяся верёвка. Вешки оказались лишними, и он оставил их на главной просеке.

Прорубив первые двадцать пять метров, он нашёл небольшую осинку, срубил её, зачистил от веток и вбил в землю. Первый шаг сделан!

Вернувшись к просеке, вынул колышек и потянул верёвку к первой вешке.

На просеке на него с новой силой навалились комары, но как только он вошёл в лес, количество их значительно уменьшилось, и он снял капюшон энцефалитки.

Дышать стало намного легче, а пот перестал застилать глаза.

Это открытие его обрадовало и второй отрезок он прорубил намного быстрее, а потом пошло всё как на автомате. Рубить кусты, подлесок, ставить вешки и опять всё заново.

Вешки выстраивались одна за другой. Он видел не только три последние из них, а с десяток, выстроившихся в ряд с белыми, затёсанными стволами.

Работа шла! Лёнька даже удивился, как это он с полчаса назад сомневался в своих силах. Всё оказалось так легко! Он не чувствовал усталости. Им овладел азарт. Работа даже чем-то начала напоминать игру.

Он крушил всё, что попадалось на пути, не ощущая усталости, а только иногда останавливался, чтобы перевести дыхание и смахнуть со лба пот.

Дойдя до места, где долина начала переходить в подъём сопки, он вбил последнюю вешку и осмотрелся.

– Наверное, здесь можно и закончить, – вспомнил он слова Бориса.

Мелкий подлесок закончился, вокруг начали появляться толстые берёзы и лиственницы. Почему-то комары уже не так одолевали его. Да и он престал обращать на них внимание, автоматически отмахиваясь от наседавших насекомых.

Здесь, в редком березняке он скинул рюкзак и бросился на мягкую нежную травку.

Вокруг стояла абсолютная тишина…

Высоко вверху между ярко-зелёными листьями берёз проглядывалось нежно-голубое небо и со всех сторон неслись птичьи голоса. Наверное, таёжному житель различил бы, кто там щебечет, но Лёнька, раскинувшийся на траве, только впитывал в себя всю эту красоту, на остальное у него не осталось сил.

Хотя он и привык к перегрузкам, но сейчас чувствовалось, что с непривычки сильно устал.

Полежав на пахучей, тёплой земле и, как будто впитав в себя её энергию, он наполнился силой, легко встал, достал из рюкзака хлеб с куском сала, нарезал его, достал фляжку с чаем и присел, облокотившись спиной на ствол толстой берёзы.

Перекусив, он поднялся и по прорубленному профилю вышел на дорогу.

На дороге к заимке на него вновь напали комары и ему пришлось накинуть капюшон.

На крылечке заимки уже сидел только что вернувшийся Сашка. Вид имел он растрёпанный и выглядел уставшим.

– Ну и как тебе сегодняшняя работа? – подойдя к Сашке, поинтересовался Лёнька.

– С непривычки – тяжело. Если честно сказать, устал я, – признался Сашка, – но через пару дней привыкнем и будем делать уже по два профиля, а то и по три.

– Ну, про три – ты это уже загнул, – Лёнька усмирил пыл Сашки. – Пошли лучше помоемся.

– А вот это правильно! – Сашка подскочил с крыльца и кинулся в заимку.

Лёнька прошёл за ним. В заимке стоял полумрак и прохлада. Покопавшись в своих вещах, ребята с полотенцами на плечах и прихватив по пустому ведру, вышли на берег Дубакита.

Берег оказался очень крутой, метров восемь высотой и, чтобы спуститься к воде, пришлось чуть ли не по отвесному косогору, по петляющей тропинке сбежать вниз.

В этом месте, где стояла заимка, река делала крутой изгиб и у самого берега вода нешуточно бурлила. Но, пройдя метров пятьдесят вверх, они нашли спокойную, неглубокую заводь и принялись умываться.

Лёнька скинул с себя энцефалитку, сапоги с брюками и попытался войти в воду, но она оказалась такой ледяной, что он сразу выдернул из воды ногу.

Сашка, видя, что Лёнька собрался купаться, наблюдал со стороны за его действиями, а увидев, как Лёнька пробует ногой воду, посоветовал:

– Да не лезь ты туда, околеешь.

Но Лёнька, не слушаясь Сашкиных советов, всё-таки ступил в воду. Чтобы сократить муки привыкания к холоду, бросился в эту неглубокую заводь, манящую своей прохладой.

Но только он погрузился в воду, как у него из горла непроизвольно вырвался звериный рык, и он пулей вылетел из воды.

Сашка, глядя на бегающего по берегу и орущего Лёньку, покатывался со смеху.

– Ну и что я тебе говорил!? – от души смеялся он. – Холодная же вода!

– Теперь вижу, что холодная, – растираясь полотенцем, подтвердил дрожащим голосом Лёнька. – Но думал, что не настолько же…

– А ты как хотел? – не унимался веселиться Сашка. – Тут вечная мерзлота тает, вот оттуда и вода ледяная.

Лёнька, закутавшись в полотенце, присел около Сашки.

– Чё? Ты, что ли, раньше не мог сказать, что это вечная мерзлота тает? – дрожащим голосом едва выговаривал он.

– Да я думал, что ты сам догадаешься, – пожал плечами Сашка и храбро предложил: – Пошли попробуем ещё разок.

– А чё? Пошли попробуем, – поддержал его Лёнька.

Подойдя к заводи, они осторожно вошли в воду. От холода ноги сразу же онемели и перехватило дыхание, но, привыкнув к температуре воды, мальчишки умылись по пояс, смыв дневной пот и растёрлись докрасна.

У воды ни комары, ни мошка их не донимали, так что они без одежды смогли согреться на ярком солнышке. Но не успели они разнежиться, как откуда-то раздался еле слышный крик:

– Па-ца-ны-ы-ы!

Сашка забеспокоился.

– Наверное, мужики нас потеряли, – предположил он, прислушиваясь к далёкому крику, и в ответ со всей мочи прокричал: – Мы зде-е-есь! – и, повернувшись к Лёньке, кивнул в сторону заимки. – Погнали назад.

Они быстро собрались, зачерпнули прозрачной, чистой воды из речки в прихваченные вёдра и начали подниматься вверх по косогору по той же самой крутой тропинке.

На откосе стоял Иван Михайлович и молча наблюдал за карабкающимися ребятами.

Когда они ещё только спускались к реке, Лёнька обратил внимание на цвет земли, покрывающей косогор.

В самом верху она имела слой не больше двадцати сантиметров чёрного цвета. Вспомнив уроки биологии, Лёнька понимал, что это плодородный слой почвы, питающий всю растительность.

Потом шёл слой светло-жёлтого цвета, напоминающий песок. Постепенно он переходил в тёмно-жёлтый глинистый цвет, а в самом низу косогора он неожиданно переходил снова в чёрный, но уже не такой, как плодородный слой почвы. Этот слой казался безжизненно чёрным.

Лёнька с любопытством осмотрел косогор.

– Слышь, Сань, – обратился он к Сашке, – а почему земля такого разного цвета? – и показал на разноцветные слои земли на откосе.

– А чёрт его знает, – отмахнулся Сашка. – Не знаю. Надо будет у Михалыча спросить. – Но, что-то вспомнив, добавил: – Река здесь делает крутой поворот, вот она и размыла эту землю.

Лёнька из Сашкиных рассуждений ничего не понял, но решил для себя, что об этом обязательно спросит у Михалыча.

Иван Михалыч, наблюдая за мальчишками, лезшими по откосу, комментировал:

– Осторожнее, осторожнее. Воду не расплескайте, а то другорядь за ней опять пойдёте.

А когда мальчишки подобрались к краю откоса, принял у них вёдра с водой и пошёл к заимке.

Он уже разжёг костёр и повесил над ним на треноге объёмистый котелок. Тут же на столе лежали хлеб, банки с борщом и какая-то крупа.

Подождав, пока вода закипит, Михалыч бросил туда крупу и, дождавшись, пока она станет мягкой, вывернул в котелок две банки концентрированного борща.

Вскоре подошли два Бориса и, умывшись, тоже устроились у костра.

По поляне разнесся дурманящий запах борща. Лёньке хотелось не то, что есть, ему хотелось просто жрать.

Иван Михайлович последний раз попробовал варево в котелке и разрешил:

– Накладай. Жорево готово.

Мальчишки со своими мисками кинулись к котелку, но Иван Михайлович остановил их жестом:

– Все есть хотят, не вы одни только, – и, протянув руку к Сашкиной миске, уже по-доброму потребовал: – Давай свою тару.

Сашку не пришлось долго уговаривать. Он сунул Ивану Михайловичу миску и, обжигая руки об неё, когда Михалыч налил туда борщ, уселся за столом.

Лёнька вслед за ним проделал то же самое.

И – всё! Мир померк. Перед ним находились только миска и борщ. Больше он ничего не видел, настолько оказался голоден.

Мужики не спеша наполнили себе миски и степенно устроились за столом.

Некоторое время на поляне слышались только голоса перекликающихся птиц, треск угольков в костре и стук ложек по мискам.

Уговорив миску, Лёнька посмотрел на Ивана Михайловича. Тот перехватил его просящий взгляд и, поняв, что этому проглоту надо, разрешил:

– Наливай, наливай. Поэтому полный котелок и сделал.

Получив разрешение, Лёнька налил себе полную миску и принялся уничтожать бесценное варево. Сашка последовал примеру своего друга.

Вот когда и вторые миски оказались опустошёнными, то мальчишки откинулись от стола и смогли осмотреться по сторонам.

Солнце начинало подбираться к вершинам сопок, чтобы спрятаться за них и уйти на покой. Вокруг стояла тишина и вечерняя прохлада.

Такая обстановка располагала только к разговорам.

Мужики, покончив с поздним ужином, закурили и степенно обсуждали события сегодняшнего дня. Они рассказывали о том, что им сегодня попалось на просеках, и планировали работу на завтрашний день.

Иван Михайлович предложил:

– Сделаем так. Мы, – он указал на себя и Борисов, – готовим завтрак и ужин. А пацаны таскают воду, готовят дрова, поддерживают костёр и моют посуду. У нас будет своя очерёдность, а у них, – он указал на Лёньку с Сашкой, – своя. Я думаю, так будет справедливо. – И, осмотрев всех, добавил: – Так ведь?