Охотник: Охотник. Зверолов. Егерь

– Это хорошо, – довольно кивнул я.

– Это еще не все. Сын, ты уже взрослый, мы это понимаем и морально уже приняли, поэтому хотим задать тебе вопрос. Ты уже принял решение, куда направишься после школы?

– Да, принял. В следующем году я перебираюсь в Москву, буду учиться на врача со специализацией хирурга. Кстати, раз вы так спокойно приняли мое взросление, хотелось бы уведомить вас, что с сентября, после того как вернусь с Черного моря, я буду жить отдельно.

– А зарплаты хватит? – деловито осведомился отец.

За два месяца, что работал инструктором, я получил сто десять рублей, притом это была половина оклада. Милиция сейчас получала не очень много, даже надбавки за звание не было. Первую зарплату, согласно традиции, я отдал родителям, а вот на вторую почти полностью обновил свой гардероб, оставив мелочь на карманные расходы. Да и Толика с сестрами осчастливил, дав им мелочи на мороженое. Главное, как же хорошо иметь родственников-евреев: купил отличного материала, и они бесплатно по моим меркам сшили пяток рубашек, три пары штанов и куртку. Белье, обувь и носки я купил отдельно. Теперь я выглядел не босяком, а уже стильным молодым парнем. Девушки стали чаще оборачиваться. Последняя мода среди молодежи – это я про стиляг – ничего, кроме презрительного смеха, у меня не вызвала. Хотя я с интересом рассматривал этих клоунов, но больше с познавательной точки зрения. Как еще они будут извращаться с одеждой. Один раз видел стилягу в пижамных полосатых штанах.

– Хватит, к тому времени я надеюсь перейти на полный оклад. Это еще не все. Мало того, как примерный и любящий сын, я буду вас как можно чаще навещать и помогать по мере сил… в основном деньгами.

Отец кивнул, он моими словами был доволен, более того – он был горд, что первый птенчик оперился и вот-вот готов был вылететь из гнезда. Толик, слушавший нас стоя в проеме двери нашей комнаты, спросил:

– А с тобой можно?

– Куда? – удивленно спросил я, обернувшись.

– На море.

– В этом году вряд ли, но в следующем обязательно возьму, слово даю.

– Смотри, я запомнил.

Мама поспешила на кухню, мыть посуду, Толик в домашнем вышел в коридор, поэтому, когда мы с отцом остались одни, я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

– Батя, я понимаю, сколько и чего вы для меня делали. Поэтому хочу отблагодарить. В общем, в моих планах через год, может два, переселить вас на окраину в просторный каменный дом с гаражом для машины. Я понимаю, что это будет трудно, но сделаю, будь уверен. Я сам не люблю сюрпризы, тем более неожиданные, поэтому предупреждаю специально.

Отец уже смирился с изменением моего характера, и бахвальства там явно не было, поэтому он удивленно спросил:

– Ты думаешь, сможешь это сделать?

– Да, – коротко ответил я. – Сейчас ты спросишь, откуда я возьму деньги. Так вот, я уже две недели как пишу приключенческий фантастический роман, рассчитываю его отдать в издание в Москве, когда поеду на море. Крюк, конечно. Думаю, к этому времени он будет закончен. Планирую трехтомник.

– Так вот на что ты тратишь все свободное время, а мы думали, что у тебя девушка.

– Она у меня тоже есть, но пока активно этому сопротивляется. Ничего, думаю, ее твердыня скоро рухнет.

– О чем книга, и где ты ее пишешь? – после минутного молчания спросил отец.

– Это будет жанр альтернативной истории. Шестнадцатилетний мальчишка-комсомолец из нашего времени попал в сорок первый на границу, когда немцы двинули. Так что дальше его ждут активные приключения. Написал уже треть. Работаю я над книгой в нашей городской библиотеке, там за небольшие деньги дают напрокат печатную машинку. Как я пишу пером, сам знаешь.

– Почитать перед отправкой дашь?

– Фронтовику и не дать?! Конечно, заодно поправишь, если что не так. Более того, хотелось бы найти фронтовика, который встретил войну на границе, и расспросить его. Можно внести в книгу, что переживали отступающие бойцы и командиры в то время.

– Знаю одного такого, начинал войну в погранвойсках, а закончил в разведбате. Я с ним поговорю.

– Да? Знаешь что, тогда я черновой написанный вариант дам почитать тебе прямо сейчас. Рукопись у меня с собой.

Сходив в спальную комнату, я открыл чемодан, подаренный отцом, и достал из-под кипы белья стопку листов.

– «Смерти вопреки»? – удивленно поднял брови отец, прочитав название на обороте.

– Рабочее название, в редакции наверняка изменят на что-то другое, патриотическое.

– Как прочитаю, сразу сообщу тебе, что не так.

– Я вот карандаш приготовил, можешь делать записи прямо на страницах, все равно это черновик. Только постарайся не афишировать мое новое увлечение. Хорошо?

– Да-да, конечно, – с трудом оторвавшись от первого листа рукописи, ответил отец.

После того как мы легли спать, в комнате родителей еще долго горел торшер на столе и был слышен шелест листов, пока мама не начала ворчать и отец не ушел на кухню. На следующий день, как раз был выходной, воскресенье, отец к обеду дочитал и, встретив меня возвращающимся с прогулки, предложил поговорить.

Мы вышли на пустую лестничную площадку, отец достал пачку «Беломора», выбил папиросу и закурил.

– Скажу честно, понравилось. Есть, конечно, мелкие огрехи, но их можно убрать.

– Рецензию написал?

– В смысле, где нужно поправить?

– Да.

– Да, сделал. Но видишь ли, ты пишешь про пехоту, а я летчик. Да, я начал воевать с середины сорок второго, застал провал Харьковской операции и Сталинград, но кое-что я мог бы тебе подсказать. Хотя скажу честно – не многое. Лучше все-таки взять фронтовика, воевавшего в пехоте. Так вернее будет. Помнишь, я тебе говорил про того, кто воевал с сорок первого?

– Да, конечно.

– Я к нему сегодня ходил, как раз до тебя вернулся, он заинтересовался, просил принести почитать. Думаю, он тебе больше поможет, чем я.

– Когда лучше ему отнести? – после короткого раздумья спросил я.

– Да прямо сейчас. Я бы сам, но он живет через три дома от нас, пока ходил, нога разболелась.

– Так рукопись пока не дописана…

– Ну вот заодно перепишешь и продолжишь. Давай я тебе адрес скажу.

Прогулка к фронтовику прошла хорошо, даже с немалым интересом для меня. И хотя он не очень охотно рассказывал о боях, но поделился некоторым опытом. Рукопись он взял с охоткой, было видно, что этот сорокалетний мужик любил читать, шкафы с множеством книг на это намекали.

В общем, знакомство было удачным для меня, Арсений Петрович Кучер был действительно опытным и нужным мне человеком. Договорившись, что приду за рукописью в следующее воскресенье, я распрощался с семьей Кучера и направился домой. Мне нужно было отдохнуть.

На этом выходной день и закончился. Лег я пораньше, так как следующая неделя обещала быть тяжелой, и нужно было подготовиться к ней как морально, так и физически. Ну, с моральной точки зрения у меня все в порядке, но вот дать отдых телу после месяца тяжелых тренировок все-таки было нужно.

На следующий день, дождавшись, когда останусь в квартире один, я начал готовиться. К этой неделе я шел до-о-олгих семь месяцев, наконец-то месть свершится. С того момента, как меня избили семь подонков, прошло более восьми месяцев, однако я не собирался и банально не умел прощать. Тем более был повод избавиться от них побыстрее. В слежке я узнал, что те трое ушлепков, что близки к ворам, недавно изнасиловали женщину. Ладно хоть не убили, хоть и изувечили как физически так и морально, отчего женщина загремела в психбольницу с острым расстройством. Жаль, что я в тот момент был на тренировке и узнал об этом позже, подслушав их разговор, а то смог бы предотвратить развлечение подонков. Нет, от них надо избавляться и избавлять народ побыстрее.

Приведя в себя в порядок и приняв душ, пока никого не было, я оделся в обычную одежду, то есть так, как меня привыкли видеть. В белую рубашку и черные брюки. В ширпотреб я теперь не одевался. Вышел на улицу и быстрым шагом направился к автобусу. Выйдя через две остановки, я дошел до полуразрушенного бомбежкой здания и, аккуратно разворошив прошлогодние листья, достал вещмешок, в простонародье сидор. Из него вытащил уже другую, неброскую, с зашитыми дырами одежду и ботинки. В общем, такую, в которой ходят достаточно много подростков и которая не привлекает внимания. Еще я надел кепку, чтобы скрыть черты лица. Сам я никогда не носил головных уборов, разве что только зимой. Убрав чистую и новую одежду в сидор, я снова закопал его в листве и вышел на улицу. В общем, замаскировался, даже походку изменил, начав слегка прихрамывать и сутулиться.

Доехав до окраины города, я вышел из автобуса и побежал по тропинке вниз. Нужно было торопиться. На этот день у меня огромное количество планов.

Первым у меня шел Свиридов, одноклассник. В это время согласно результатам устроенной мною слежки, он ходил на рыбалку, поскольку был большим любителем этого дела. Все уже было подготовлено и продумано, поэтому действовал я быстро и не сомневаясь. Да и причина избавиться от него была весомой, ведь он не только участвовал в попытке убить меня, что вменялось ему в вину. Но если я кого-то из этих семерых оставлю в живых, то они обязательно донесут, а этого мне было не нужно, поэтому я избавлялся от них не только в качестве мести, но и убирал свидетелей. Как только они не догадались, что Ромов не сам выпал из окна? Когда-нибудь эта мысль дойдет до них, если уже не дошла. Поэтому и не стоило оставлять их в живых. Хочешь жить – умей вертеться. Этим я и занимался, убирал преграду на своем пути.

Любимым местом для рыбалки у Свиридова была небольшая протока, впадающая в Днепр. В этом месте она густо заросла камышом. В одном из проделанных рыбаками коридорчиков, пробитых до воды, и удил обычно одноклассник.

Может быть, некоторым покажется странным, что я собирался убрать всех оставшихся шестерых ублюдков (Ромов уже поплатился) за один день, а я именно так и собирался сделать, но не хотелось тянуть, лучше сразу закончить с этим делом. Да и другие планы у меня были на эту неделю, не хотелось бы, чтобы они пропали.

Быстро скользя по тропинкам, поворачивая на нужных перекрестках и опуская голову, чтобы козырек кепки скрывал лицо, я наконец дошел до нужного места и, зайдя в проход, шестью прыжками достиг стоявшего ко мне спиной рыбака и нанес ему три молниеносных удара, вырубая.

Быстро проверив, тот ли это, кто мне был нужен, я огляделся – свидетелей не было, хотя где-то рядом звонкими голосами перекликались молодые рыбаки. Быстро сложив удилище, я раздел Свиридова до трусов, аккуратно сложил его вещи. Подтащил парня к кромке воды и опустил туда его голову. Тот начал захлебываться и шевелиться, пришлось добавить по затылку, пока шевеление не прекратилось. Дальше толкнул его подальше от берега в сторону течения. Продолжая оставаться лицом вниз, труп подонка выплыл из камышей, а я, посмотрев на часы (одолжил у отца, своих у меня пока не было), быстрым шагом покинул место свершившегося возмездия.

Второй готов, теперь нужно торопиться. Третий, Алексей Трифонов, обычно в девять часов сорок минут выходил из дома и через парк проходил на стадион, где играл в детско-юношеской футбольной команде, находившейся под эгидой комсомола. В выходные тренировок не было, но перед решающими играми их усилили, поэтому всю эту неделю тренировки будут вестись в ежедневном режиме.

С двумя пересадками я доехал до нужной остановки и вышел у парка. Скрывшись с чужих глаз – побежал.

«Успел», – довольно хмыкнул я, увидев идущую навстречу фигуру в спортивной одежде.

Пришлось замедлить шаг, чтобы мы пересеклись у нужного дерева. Когда мы встретились, я поднял голову, и глаза Трифонова расширились от узнавания, я нанес ему удар в горло и подрубил ногу, от чего он упал на колени, и ударил ему по шее, смещая позвонки. Причина для такого удара была весомой. Я работал под несчастный случай, а если свернуть шею, то любой судмедэксперт поймет, что это убийство, однако если нанести удар, как это сделал я, то тут подойдет любая травма. Даже как если бы споткнулся и ударился шеей о выступавший камень. Бытовая травма, одним словом.

Быстро оглядевшись, нет ли свидетелей, я закинул тело на плечо и тяжело зашагал в заросли. Через сто двадцать два метра остановился у открытого люка теплового коллектора и сбросил труп головой вниз. После чего побежал к остановке.

«Третий есть», – мысленно промурлыкал я, забираясь в подошедший автобус.

Четвертый, Юрий Родимцев, был самым сложным в моем плане. Он записался вожатым в пионерский лагерь и должен был уезжать сегодня. Автобус будет ждать на площади у школы, в назначенном для сбора месте. Родимцева можно было перехватить так, чтобы этого никто не видел, только в одном месте – в подворотне его дома на выходе на улицу Ленина. Три дня планировал, но место для перехвата действительно было одно, его-то я и подготовил.

Успеть я успел, более того, пришлось простоять почти полтора часа, пока не увидел знакомую долговязую фигуру с сумкой на плече, которая свернула в нужную подворотню.

Быстрым шагом догнав его – дворничиха, что гоняла метлой листву, на нас даже не посмотрела – и приобняв одноклассника, зашел вместе с ним в подворотню.

Тот сперва не понял, кто его похлопывает по плечу и дружески обнимает, голос я изменил, но когда он обернулся, чуть не закричал, однако этого сделать я ему не дал. Пробив в горло, дважды нанес удары шилом в висок. Быстро проверив пульс, подошел к стене и, подпрыгнув, достал из ниши монтировку. После чего открыл канализационный люк и сбросил труп вниз, сумка последовала следом. Закрыв люк, я ногой присыпал щели пылью, чтобы было не заметно, что его открывали, и сунув монтировку в рукав куртки – она была короткая, – неспешным шагом направился дальше.

«Уф-ф-ф, повезло, рабочий день, никто в пол-одиннадцатого тут не ходит. Без свидетелей обошлось, а я ведь настроился их глушить», – облегченно подумал я.

Когда выходил из подворотни, мне попалась старушка, ведущая маленькую девочку за руку. Пройдя мимо них, я мельком обернулся. Они прошли прямо, не завернув в подворотню.

Пройдя пару кварталов, я подошел к набережной Днепра и, убедившись, что никто не смотрит, бросил в воду монтировку и шило. Больше они мне не понадобятся.

Дойдя до ближайшего продовольственного магазина, я купил бутылку молока и пару сдобных булочек с небольшим кругом копченой колбасы. Повезло, попал на выброс дефицитного товара. Спустя час я уже сидел на чердаке дома и, с аппетитом обедая, в бинокль следил за домом Музыканта. Их очередь, а также трех оставшихся ублюдков, что пытались меня убить, придет только вечером.

В пять часов я спустился с чердака и, дойдя до схрона, переоделся в нормальную одежду. После чего направился в спортзал – работа никуда не делась, и хотя большинство посетителей приходят после работы, нагрузки с них никто не снимал.

Работал я допоздна, даже Петрович ушел раньше. Такое уже бывало, я приучил местных служащих к своим задержкам. Как только последний посетитель покинул зал, я привел снаряды в порядок и, зайдя в кабинет инструкторов, своим ключом открыл сейф и достал из него два штык-ножа, наглядное пособие. Так-то мы деревянными ножами работаем, но сотрудники МООПа также должны привыкнуть к тяжести настоящего оружия, поэтому бои с тенью они проводили с настоящим холодным оружием.

Закрыв все помещения, я сдал ключи и вышел на улицу, где уже несколько часов властвовала ночь. Дальше я действовал быстро.

Доехав на автобусе до схрона, я переоделся в одежду, в которой работал утром, и поместил штыки за пояс. Убрав нормальную одежду в сидор, поспешил в соседний двор. План по уничтожению бандитов начал претворяться в реальность.

Через два дома зайдя в один из дворов, я подошел к «Москвичу-400» бежевого цвета. Именно из-за этой машины мне пришлось делать схрон неподалеку, она была частью плана. Сняв кожаную перчатку, я потрогал капот. Он был теплый, значит, хозяин недавно приехал с работы. Тряпкой проведя в месте касания, чтобы убрать отпечатки пальцев, я достал из кармана самодельные отмычки. Буквально через три минуты «москвич» заурчал на холостых оборотах. Включив заднюю скорость, я развернулся, после чего выехал со двора и, не нарушая правил движения – спасибо урокам по вождению в школе, – поехал в нужный район. Не туда, где жил Музыкант, а где у него хранился общак. Да, я смог за два месяца непрерывной слежки выяснить это. Частично в этом мне помог один из подчиненных Музыканта – с замашками крысы. Музыкант недавно изрядно избил его, прихватив на воровстве, поэтому, когда Кныш пропал, никто не удивился, а у меня появился дополнительный источник информации.

Подъехав к нужному дому – тут был частный сектор, – я заглушил машину и смело вышел наружу: все равно темно, а ближайший фонарь в ста метрах. Просунув руку и открыв калитку, я прошел во двор и направился к дому, собаки тут не было.

Через минуту после того, как я отбил кодовый стук, раздался старческий голос:

– Кто там?

– Я Олег, от Музыканта. Он просил передать посылку, – это были кодовые слова, которые я узнал от Кныша, хотя где действительно находится общак, он не знал, но посылки передавал.

– Минутку.

Как только старуха открыла дверь, я нанес ей прямой удар в голову, вырубив. После чего подхватил под мышки и занес на кухню небольшой хаты. Прислонив ее к беленой печи, черпнул ковшиком воды из ведра и начал медленно лить на голову. Та закашлялась и очнулась.

– Не советую, связал я качественно. Рекомендую сразу сообщить мне, где находится общак Музыканта.

– Пошел ты, мусор, ничего не скажу, – с ненавистью прохрипела старуха.

– Тетя Тоня, прежде чем идти на дело, я узнал, кто вы и кем были, поэтому жалости к себе не ждите. Удавлю как кутенка. Напомнить, как вы убили детей командира Красной Армии в сорок первом, когда они попросили укрыть их? Так что? Будем говорить?

– Меня на понт не бери, и так ясно, что живой не оставишь. Это тебе делать не резон, так для чего мне с тобой сотрудничать?

– Уйдешь легко, в ином случае пройдусь молотком по пальцам.

После минутного молчания, что я дал старухе на размышление, она наконец сказала:

– Ну хорошо, твоя взяла, шкет. Здесь в кухне сними подоконник, там тайник. Второй на чердаке в коробке из-под обуви. Третий тайник в подполе, банки с огурцами убери, под доской. Закопано с левого края.

– Все?

– Все, что знаю, сказала.

Старуха была убедительной, поэтому я поверил. В подоконнике была жестяная коробка из-под конфет – с золотом, в основном разные ювелирные украшения, но и сорок семь золотых царских монет. В подполе такая же жестяная коробка, но заметно больше по размеру и весу. Только она была замотана в брезент. В ней были деньги, много денег. По примерным прикидкам, тысяч сорок рублей, а это почти десять килограммов драгоценной бумаги, так как все деньги были нового образца. Сотенных не было, и весило все прилично. Около трех тысяч были россыпью, остальное в аккуратных пачках, часть в банковской упаковке, примерно процентов пятнадцать. Без подсказок ясно, что воры ломанули или сейф, или инкассаторов.

Ну, а на чердаке в коробе из-под обуви было два нагана с сотней патронов. Собрав все в мешок, что я нашел у хозяйки, я подошел к ней.

Пережав старухе артерию, дал спокойно уснуть вечным сном, после чего развязал и перенес на кровать.

В доме был порядок. Я все вернул на место, поэтому, выключив свет, тихо вышел во двор и, загрузив тяжелую добычу в машину, направился в город. Первым делом я убрал всю добычу в тайник, даже оружие с собой не взял, после чего вернулся в машину и поехал к хате, где жил Музыкант. Было пол-одиннадцатого вечера, сейчас он со своими подельниками еще должен гужбанить. Соседи привыкли, поэтому милицию не вызывают, да и запугали их.

Оставив машину в соседнем дворе, я подхватил приготовленные вещи и, подбежав к нужному дому, проник в подъезд. По поскрипывающей лестнице подкравшись к нужной двери, прислушался. Едва слышно доносилась музыка и вроде как голоса. Полминуты работы отмычками – и дверь открылась, на цепочку она закрыта не была.

Проникнув в квартиру, я запер дверь, не забыв накинуть цепочку, и взял в каждую руку по штыку, направился по коридору к двери, из-за которой слышалась негромкая музыка. Вдруг дверь слева открылась и послышался шум льющейся в бачок унитаза воды. В коридор вышел невысокий плюгавенький мужичок, подтягивающий штаны. Это был Сема-Перчатка, подельник Музыканта.

«Туалет», – понял я.

Молниеносно нанеся ему два смертельных удара, придержал тело, чтобы оно не произвело шума при падении, после чего подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. За круглым столом сидели пятеро человек и играли в карты, похоже в очко, чуть сбоку крутилась пластинка патефона, но вот женщины видно не было.

Меня не заметили, поэтому закрыв двери, я стал проверять остальные комнаты. Во второй – первая была кухней – обнаружилась искомая. Подойдя к спящей женщине, я зажал ей рукой рот и нанес два удара в сердце. Дождавшись, когда тело перестанет дергаться, вышел в коридор и, подойдя к двери, сделал два глубоких вдоха-выдоха и, спокойно открыв дверь, вошел внутрь. На меня не сразу обратили внимание, приняв за своего, сообразили только тогда, когда начал заваливаться молодой парень лет двадцати пяти, разбрызгивая кровь вокруг из перерубленной артерии на шее. Дальше я работал максимально жестко. Следующим стал успевший вскочить на ноги Музыкант.

Спустя две минуты, держа в окровавленных руках окровавленные же ножи, я присел на небольшой диванчик и посмотрел на пленных. Все трое мальчишек, что пытались убить меня, были живы, но не могли пошевелиться, я перерезал им сухожилия. Так же я поступил и с Музыкантом, у меня были к нему вопросы. Единственно, что я сделал – это вставил кляпы, чтобы они не мешали, да связал сзади руки.

Глядя на забрызганные кровью стены, пол и частично потолок, перевел взгляд на себя. Я тоже был весь в крови. Но это все было продумано, рядом с канистрой бензина у входной двери находилась сменка.

Кровь на руках вернула меня в прошлое. Красный – мой любимый цвет, цвет крови. Я стал убийцей в десять лет, отомстив за смерть близкого мне человека. Причем сознательно и подготовившись к этому.

Пять минут у меня есть, нужно дать захваченному вору прочувствовать ситуацию, в которую он попал, поэтому можно вернуться и рассказать немного о себе, как я стал таким, и почему я стал серийным маньяком, о котором в той жизни мало кто знал. Нет, я не охотился на детей или женщин, потому что знал – это не заглушит мою жажду крови, да и не по мне это было. Мои жертвы – это такие же моральные ублюдки, как и я. То есть вся категория маньяков – от сексуальных до серийных убийц. Я не считаю себя положительным человеком, но стараюсь сделать мир чище от этой швали, заодно глуша свою темную сторону, как могу и как умею. Может быть, в будущем кто-то очистит этот мир и от меня. Я не афишировал свою тайную страсть, которая после свершения очередного убийства вычисленного мной маньяка, глушила на три-четыре месяца темную сторону моей души, давая жить спокойно. Как простому гражданину.

Итак, все началось из-за того, что мои родители в восемьдесят первом году погибли при пожаре… Нет, не так сказал. Все случилось тогда, когда наши родители погибли при пожаре. Да, у меня была старшая сестра, Юля. Мне тогда исполнилось девять лет, Юле же было четырнадцать. Несмотря на столь юный возврат, в ней уже начала расцветать природная женственность, все указывало, что вот-вот она станет одной из самых прекрасных юных девушек.

После несчастья нас определили в детский дом, так как близких родственников у нас не было, а единственная тетушка от нас отказалась. Как же я потом ее ненавидел за это, и как же потом она пожалела о своем решении! Я не умел и не научился прощать. Это были мой крест и моя добродетель. Так все от случая и данной ситуации зависит.

Детдом был в Подмосковье, причем один из сложных. Директор – откровенный педофил, любитель мальчиков, воспитателям на все наплевать, тех, кому не было безразлично, потом находили кого с проломленной головой, кого утонувшим. В общем, попали мы в рассадник зла. Сестру почти сразу изнасиловали, пустив по кругу. Несмотря на мой малый возврат, я пытался отомстить, даже найденным железным прутом избил одного из пятнадцатилетних насильников. Обратиться в милицию мне мешали коллективно. За сломанную ему руку я на два месяца попал в больницу. Когда я вернулся в детдом, выяснилось, что сестра повесилась, после этого я замкнулся в себе, ни на что не реагируя. Я был на грани сумасшествия. Как это ни странно, спасла меня другая девочка, попавшая в детдом, мне тогда уже исполнилось десять. Ее постигла участь сестры. Именно тогда я пришел в себя и начал строить планы мести. Трое из насильников к этому времени уже получили паспорта и покинули детдом. Но остальные шестнадцать парней все еще находились под присмотром тех ублюдков, что руководили ими. Дальше я действовал просто, но максимально жестоко. Дождавшись, когда их всех переведут в одну спальную комнату, пока в других идет покраска, начал готовиться. В гараже, где стоял «уазик», принадлежавший детдому, я слил пять литров бензина, и ночью, часам к двум, открыл дверь в комнату и осторожно прокрался мимо кроватей со спящими воспитанниками. Открыв крышку канистры, я начал обливать коридор между кроватями и брызгать на одеяла. Когда до двери оставалась пара метров, кто-то проснулся от резкого запаха бензина и окликнул меня.