Шамбала

К тому времени, как мы заняли в концертном зале свои места, мое тело отказывалось воспринимать информацию должным образом. Я никогда в жизни не находилась в подобном улье, где все пестрит, горит, движется; меня приучили работать в одиночку, в состоянии полного спокойствия и нерушимости тишины, и Эйф прекрасно видел, как я сходила с ума.

Плечи Кары, в ореоле серебряного платья, находящиеся немного впереди, ее улыбающийся профиль несколько успокаивали; но вид надутого индюка, с двойным подбородком и едва не лопающимся на плечах пиджака изрядно настораживали. Это был Министр Иностранных Дел, коего она обязывалась сопровождать на всевозможные увеселительные мероприятия. Она выглядит такой беззаботной, легкой, как бабочка; так неужели она действительно счастлива, окруженная этими богатствами, этой песнопенной красотой, способная вершить собственную жизнь? Стало быть, так скоро она сумела позабыть нас, обменяв свободу Ущелья на золотую клетку Метрополя. Разумеется, если ежедневные приказы Герда можно назвать свободой… Почему она улыбается этой жирной свинье? Почему смотрит на него глазами, полными уважения? Господи, до чего ж лицемерными нас воспитал Герд, если она, Кара, – леди до мозга костей, – способна ублажать этого идиота в постели, напевая ему дифирамбы, а после плясать в рабочем кабинете под его дудку, при этом немыслимо как передавая нам записки о грядущих планах убийства.

По левую сторону от них восседал Министр Внутренних Дел – закадычный дружок сопровожатого Кары. Вот кого имел в виду Вахо, когда говорил о необходимости взять на себя этих двух увальней, да еще Премьер-министра. Он, как две капли воды похожий на своих товарищей, переминался с ноги на ногу, потирая жирные ляжки и жуя промасленные губы, готовясь произнести речь. Все министры со своими спутницами заняли первые ряды, ослепляя великолепием и богатством своих убранств; на многих красовались дорогие часы, редкие камни, невообразимые ювелирные украшения… все, как один, отличались полнотой тела, отталкивающей упитанностью, которой – сразу видно – гордились не в меру. Да, избыточность – вот что отличало метрополийцев от жителей рабочих провинций; и я – пожалуй, слишком уж худощавая на их фоне – тоже почуяла неловкость.

– Вы пробовали семгу с масляным кремом и гренками? – проверещал юный голосок над правым ухом.

Обескураженная, я повернулась к источнику звука.

– О-ох, вам непременно следует ее попробовать! – заверяла грузная девушка в молочно-кремовом, как взбитые сливки, платье. Казалось, еще чуть-чуть – и прямо на складке живота легкая ткань разойдется по швам. – Еда на Инаугурации всегда самая вкусная, совсем не то, что на других вечеринках. Вы ведь обручены с капитаном Шиманом, да? И как же он вас такую выбрал? Вы такая тощая, смотреть страшно!

Я глубоко вздохнула, чувствуя, как раздуваются ноздри, и обворожительно улыбнулась:

– Непременно попробую вашу рыбу.

На сцену вышел Премьер-министр, с тяжестью передвигая свое откормленное тело; софиты осветили кафедру, где началось произнесение речей. Каждое их слово – продуманная лесть, любая улыбка – знак покорного служения, финальный поклон – как дань негласному культу. Ни одно высказывание не упустило из виду Ясу – худощавого, болезненного вида паренька с не в меру широкими плечами и взглядом безумного животного. Казалось, еще секунда – и он вскачет со своего места и забьется в конвульсиях или бешеном танце. Его лихорадочно горящие щеки и блестящие глаза делали его похожим на загнанного зверька, готового в последнем отчаянии кинуться куда угодно и на что угодно, – пусть бы то были даже лезвия бритвы.

Премьер-министра сменяли иные приспешники, и каждого из них теперь я знала в лицо; я знала, что Министр Обороны и Министр по Чрезвычайным ситуациям, на чьих лицах уже лежала печать тупоумия и старости, должны умереть этой ночью; помнила, что за ним последует Министр Транспорта и Коммуникаций. Я уже видела, как их портреты напечатаны в местных газетах, а молва долетает даже до глухих рабочих провинций. Над их головами стояли цифры – даты и время убийства; когда в душе теплятся остатки морали, ты не можешь упускать подобное – даже то, что тебя не касается.

Мы с Эйфом не произнесли и двух слов за все время; бессмысленные потоки пустых словосочетаний сводили с ума, и я начинала чувствовать преждевременную усталость. Боже, как глупо! Чему я обязана стать свидетельницей? Чему это может научить меня?..

Немолодая женщина вышла на сцену, держа в руках удостоверение президента в кожаном переплете.

– Волей народа президентом Белой Земли избран Матис Гонболь. Избиратели республики приняли это ответственное решение, отдав свои голоса в условиях свободных и демократических выборов.

А потом, когда, казалось, готова встать, уйти и наплевать на все приличия, явился Правитель.

Невысокий, крепко сбитый, с массивными плечами и лицом суровым, как само Провидение, он являл собой портрет советских времен – только много хуже. В его ладони – все еще недюжая сила тирана, в выцветших, но по-прежнему сверкающих глазах – прошлое убийцы. Он силился придерживаться некоего строя, некой давно принятой сдержанности, но его глаза – как те самые, что у сына – предательски скрывали любые благие намерения.

Он много говорил – как и прежде, но я не улавливала сути этого потока слов. Начал он с «трагичных событий, затронувших Белую Землю», сделал акцент на «неблагодарность и избалованность народа», подчеркнул, что раньше, когда «на работе рот у всех был зашит», мы думали о благом деле, а не «точили лясы»; и закончил тем, что безучастно поблагодарил всех присутствующих за оказанную ему честь, вновь быть утвержденным на столь почетный пост Президента Белой Земли.

Слова гимна навсегда въелись в кору головного мозга, и, порой, когда во снах я слышу ноты этой музыки, все тело пробирает адская дрожь, доводя до крика.

…Мы мирные жители Белой страны,

И бьются сердца ради крыльев небес,

Что приведут нас к миру чудес…

А потом я просыпаюсь, вся в холодном поту, и начинаю осознавать, что эта ошибка стоила тысяче жизней и целого разрушенного государства…

Вспышки камер ослепляли, на многочисленных видеокамерах мигали красные лампочки, и лицо Правителя – как и Ясы – пестрело на каждом мониторе, как напоминание о неизбежности.

И только когда взвилось серебряное платье, а девушка, советовавшая мне пристраститься к семге в масляном соусе с гренками, грозилась задавить меня своей тучной фигурой, я поняла, что официальная часть Инаугурации окончена – впереди прием.

75

Эйф подал мне свою сильную руку, и мы, как самая настоящая метрополийская парочка, направились в залы верхнего этажа, где столы ломились от яств и выпивки. Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, устеленной алой ковровой дорожкой, я силой цеплялась за локоть капитана, а он, чувствуя мою дрожь, едва заметно хлопал меня по руке. Он подвел меня к одной из барных стоек, заказал выпивку. Официант, в форменной одежде черно-белого цвета, с изящной бабочкой и самой искренней улыбкой в мире вручил Эйфу два бокала с красным вином. Один из них капитан протянул мне.

– Французское божоле. Тебе нужно немного расслабиться.

– Нет, спасибо.

– Оно не повредит твоей способности здраво мыслить. Подобного я бы не предлагал.

Насчет выпивки – как бы мы ни протестовали – Герд был непреклонен: никакого алкоголя, ни в каком виде, ни в каком количестве, особенно если ты на миссии. Он говорил, это ломает тебя изнутри, делает мямлей, после чего ты уже не в состоянии принимать решения и действовать правильно. Чего он боялся? Что наши чувства, сокрытые в самых недрах молодых сердец, вдруг выплеснут наружу и мы поймем, чего на самом деле лишены?

– Очень даже неплохо.

Капитан улыбнулся.

– …оценил непьющий человек.

– Да откуда ты знаешь, пьем мы или нет? – вполне серьезно злилась я.

Эйф слегка покачал головой.

– Сопьются все после, когда всё это закончится.

Я смотрела на него и осознавала его правоту. Он зрел в корень: эти годы, как и революция, ни для кого не пройдут бесследно. Ранее не хватало времени думать еще и об этом, ведь мы даже не уверены, что сумеем выжить.

– Нам лучше потанцевать, – капитан протянул руку, и я не противилась его воле.

Он ловко маневрировал часами этого вечера, и я склонна была подчиняться до тех пор, пока это устраивало меня саму. В конце концов, правил он великолепно.

– Я не умею танцевать, – пристыжено пробубнила я, пока он осваивался руками с моим телом.

– Это несложно, – невозмутимо ответил он.

Он не спеша облачил нас в движение – непринужденное, простое, неподчинимое ни одному из тех, что мы видели вокруг. Некоторые парочки нам улыбались, и я, хоть и ненавидя их всем своим существом, несмело улыбалась в ответ. Едва мы исчезали из поля их зрения, как они начинали что-то обсуждать – что-то явно касательно нас обоих. Их сплетнические языки не ведали иных теорий, а головы не обременяли чудовищные планы, в которых иная секунда может стоить чьей-то жизни…

– Ни отличить от метрополийки, – похвалил капитан.

Я улыбнулась.

– Худшего оскорбления не придумать.

Он негромко засмеялся.

– Знаешь, это так тебе подходит: этот бал и вся эта красота… Недешево же ты продал душу.

Он по-доброму улыбнулся.

– Ох, Кая… Если я и владел какими-то благами, плата за них оказалась слишком высока.

Музыка небольшого оркестра едва заметно переплыла нотами из живой композиции в лиричную, и наш темп сбавил обороты. Он вдруг прижался щекой к моему виску, и я вздрогнула от подобной дерзости. Его руки не дали мне вырваться, как я того хотела, мертвая хватка сцепила все тело, так что я могла только следовать ему.

– Я тебя придушу. И мне плевать, что весь Метрополь это увидит, – прошипела я, сохраняя самое милое из своих выражений.

– Ты не на курорте, дорогая, а на миссии, – довольно строго напомнил он, и я поняла, что именно в таком положении нам удобнее всего обмениваться информацией, – смотри вперед, в правую сторону. Видишь человека с белым цветком в кармане смокинга? – нашептывал он. – Это Премьер-министр. Падок до молодых девочек. Советую потанцевать с ним и попытаться развязать ему язык. Это не составит особо труда. Будь я девушкой, то наверняка не тратил бы время зря, – я вдруг очень громко засмеялась от подобного представления, чем привлекла внимание нескольких особ женского пола. – Замечательный смех, – Эйф, нарочито улыбаясь, едва заметно повернул нас на сорок градусов. У шведского стола ошивалось двое грузных мужчин в расстегнутых смокингах и бокалами шампанского меж толстых пальцев. Рядом с ними примостилась стайка девушек в коротких золотистых, как у сказочных фей, платьицах. Они оживленно беседовали, смеялись, ели, пили, снова смеялись… – Министры иностранных и внутренних дел. Тот, что без бабочки – твой. Тот, что в очках – для Кары. Можешь с ними не разговаривать. Это не имеет никакого значения.

Он умолк, и мы продолжили медленно танцевать, прислушиваясь к чудесной музыке. Может, элита Метрополя и отвратные себялюбцы, но некоторое искусство им удалось сохранить. Средь льющихся нот я забывала обо всем важном и начинала погружаться в себя и думать. Начальная неловкость, нарочитая близость этого человека заставляли меня кичиться всего происходящего, и, может быть, даже портить. Но теперь с удивлением для самой себя начинала осознавать, как уверенно себя чувствую, как умиротворенно на душе, как ровно бьется сердце, как тепло внутри… Было ли подобное раньше? В чем ответ на это малое счастье? Способен ли иной человек сделать тебя счастливым?

В ту же секунду я закусила нижнюю губу, заставляя себя не думать об этом. Как глупо! Господи, как же глупо! Все одни бдения юной, неопытной девчонки, возомнившей, будто кошмар может иметь счастливый конец. Все это миссия – не более. Не имеет значения, кто мог бы оказаться на его месте. Мое дело – вершить справедливость, и я готова понести любой грех во имя свободы. Только это и должно быть важным.

Придя к подобному заключению, я ощутила волну боли, поднимающуюся изнутри и грозящую излиться слезами. В этот миг пальцы Эйфа дрогнули, и я вся насторожилась. Мы остановились, разойдясь, и все прочие поступили также. Дрогнули высокие двери в конце зала, и стражи распахнули их створки. В центре стоял Правитель, за ним шествовал младший сын Яса. Во всем помещении царила замогильная тишина – только стук низких каблуков по мраморному полу отдавался эхом.

76

Все с почтением смотрели на немолодого, но по-прежнему бравого лидера государства. Вот он – главный враг народа, тот, о котором мы столько разглагольствовали, кого видели по телевизору, слышали по радио, о ком царили пересуды по всей стране. Вот он – человек, создавший эту империю, учинивший Нашествие на Белую Землю, установивший свои правила и свою систему. Вот он – человек, страдающий тяжким недугом, но верующий страстно, неудержимо.

Он остановился перед толпой приближенных. Его суровое лицо с тонким прямым носом и холодными, как воды Арктики, выцветшими глазами, почти безразлично оглядело присутствующих. Затем он улыбнулся в приблизившуюся камеру, и эта улыбка вызвала дрожь во всем теле. Вперед вышли два старших сына Правителя – Председатель Комитета и Министр Энергетики. Зверьковатые глаза Ясы с отцовской безжалостностью глядели перед собой.

– Для меня является величайшей честью служить народу Белой Земли и являться главой этого суверенного, независимого государства. Сегодняшний день войдет в историю, ведь вновь и вновь наш народ доверяет свою судьбу моим рукам. Народ уже в который раз продемонстрировал миру высочайшую политическую культуру, ведь данность традициям, стабильность – это залог успеха. Я обязуюсь нести этот крест с достоинством истинного президента. Да, наша республика небезоблачна; у нас все еще имеются неурядицы. Однако экономия, качество и эффективное управление должны стать нашими главными приоритетами в борьбе за правое будущее.

Зал разразился бурными, долгими аплодисментами. Девушка из толпы вручила Правителю пышный букет цветов. Министры и председатели пожимали руки. Камеры и дроны запечатлевали каждое мгновение с разных ракурсов. Образовался людской ком, кишащий неискренностью, фальшью, запахом денег.

– Закончили снимать? – сипло спросил Правитель.

Несколько голов из разных концов зала кивнули.

– Прекрасно.

Правитель позволил себе выпить залпом бокал спиртного, наскоро засунуть в рот подобие закуски, затем поднял руку, требуя тишины.

– Хочу отметить, – с сильным провинциальным акцентом говорил он, – за минувший год появились возвышенные лица, утвердившие свою безграничную верность государству и правительству. Например, посмотрите на господина майора Грифа! – люди уже более раскрепощено закричали, загудели, зааплодировали, полные неясного экстаза. Все освободили окружность рядом с высоким молодым человеком. Он сделал шаг вперед, лучезарно улыбаясь, раскланиваясь направо и налево. Когда он повернулся в нашу сторону, я узнала в его лице комитетника. Того самого, что устроил нам засаду в Пятой провинции. На долю секунды наши взгляды сошлись, но я хранила поразительное стоическое спокойствие. Худшая ловушка. Узнал ли он меня? Его память, как жало, заточена на то, чтобы цепляться за мельчайшие детали лиц и склада фигуры, и даже загримируй человека хоть тонной косметики, комитетник – как и наёмник – узнает свою жертву сразу. Теперь он начнет дотошно рыскать, изводить меня и, возможно, капитана. Сколько времени ему потребуется, чтобы вывести меня на чистую воду? – Майор Адлер Гриф! Прошу любить и жаловать! Человек, избавивший нашу столицу от десятков предателей и недругов! Человек, отдавший всю свою жизнь служению правительству! – мелькали белозубые улыбки, двойные подбородки, крики и аплодисменты. – да, да… чудно. Вы все знаете, что времена сейчас царят смутные. Но наши бравые стражи не устрашаться ничего! И вот еще один человек, – капитан! – кто, несмотря на семейное предательство, верно служит нам уже с десяток лет, человек, рискнувший отправиться в районы дикарей и установить там порядок! – он спросил в сторону: – Как звали того парня, который поработил индейцев? Как? А, вот! Точно! – Правитель снова поднял стакан с выпивкой. – Наш национальный Джон Смит! Приветствуйте, капитан Шиман! – зал исчез в воплях, руки барабанили с такой силой, что я глохла. Эйф не выступил вперед, но улыбнулся и помахал ревущей толпе рукой. Девушки и дамы ослепительно улыбались новому герою, мужчины с одобрением поглядывали в его сторону. Правитель уже позабыл о своих словах и особым пристрастием отдавался греху чревоугодия.

В одном мгновение мы превратились в самых востребованных людей этого общества. Нас обступали, к нам хотели прикоснуться, нас хотели обнять. Все лица мелькали, все глаза нарочито сверкали; все губы – яркие и бесцветные, тонкие и полные – что-то гомонили. А Эйф ловко от них отбивался, в то время как я пыталась сохранять присутствие духа. Поражало то, как просто они бросались к новому кумиру, если только боготворило его все общество. Не быть мне метрополийской леди, ибо от роя лиц бросало в тошноту.

Через несколько минут столпотворение начинало рассеиваться, и мы оба почти вздохнули спокойно. капитан с особым очарованием отделался от последней, казалось, особи женского пола, но в нашу сторону шагала еще одна пара: высокая худощавая женщина с угловато-серым лицом и комитетник сектора Фрунзе.

77

Я знала его. Этот высокий мужчина, с глазами мрачными и суровыми, но лицом немыслимой выправки, когда-то давно с особым умением преподнес мне комплимент, задурив голову, пустив пыль, – и сразу схватил за руку, за самую хрупкую ее часть, как будто инстинктивно знал, что именно причинит мне физическую боль. Хватка ищейки едва не стоила мне и моим напарникам жизни. Он был опасен. Он настораживал. В его мозгу зрели действия вполне осуществимые. Его непредсказуемость заставляла быть начеку каждую минуту.

Направляясь к нам, они оба улыбались. И будь я простой девчонкой с улицы, нанятой для одного лишь дела, – даже и не задумалась бы о той парящей над нашими головами угрозе. Женщина, его сопровождающая, отличалась особой худобой и какой-то житейской измученностью. Кто они? Любовники? Напарники? Люди, вдруг сошедшиеся ради правого дела? Они казались слишком разными для создания союза, и все же некая едва заметная нить их объединяла. В ту секунду мне страстно жаждалось узнать, какая именно.

– Herzliche willkommen, meine Liebe Freunde, – с парящей легкостью произнес он.

– Guten Abend, Partner, – спокойно отвечал капитан.

– Gefällen Ihnen der Zeremonie? Meine Frau denkt daß die sehr langweilig ist.

– Meine Braut verstehet Deutch nicht. Das ist zweckdienlich unsere Sprache zu ausnutzen.

– Ja, ja, natürlich, – глядя на меня, обворожительно улыбался комитетник. – Прекрасная фрау, – он вдруг взял мою ладонь в свои руки и с нежностью поцеловал. – Как славно, что наш капитан, наконец, превращается в человека. Где же вы познакомились? – он все не отрывал от меня глаз, вцепившись, как шакал.

Я натянула на себя самую очаровательную улыбку и аккуратно высвободилась из его настойчивых рук.

– На деловой встрече, – протяжно, на манер метрополийцев, произнесла. – Вы же знаете, капитан так ловко умеет осаждать навязчивых собеседников.

Он рассмеялся, чуть отклонившись.

– О, милейшая фрау, ваш акцент, ваша речь – просто невообразимы! Они прелестны. Где вы учились?

– Родители наняли частных преподавателей.

– Несомненно, их идеи окупились сполна. О, прошу прощения! Совсем позабыл представиться: мое имя Адлер Гриф. Звучит весьма странно, не правда ли? – усмехался он. – Майор Гриф. Иногда меня зовут майор-птица, но, впрочем, на службе шутки недозволительны. – он чуть обернулся к женщине, непросительно позабытой им. – А это моя жена – Натали.

– Очень приятно, – я улыбнулась собеседнице.

– Вы должны простить моего супруга, – резко произнесла она, – это человек, влюбленный в себя до безумия.

Все натянуто засмеялись. Адлер глянул в мою сторону, правя браздами диалога.

– Береги свое сокровище, Эйф. Кто знает, сумеешь ли ты когда-нибудь найти что-либо подобное.

– Все мы защищаем то, что любим, не так ли, Адлер? – спокойно глядя ему в глаза, парировал капитан.

Они сверлили друг друга взглядами, точно два диких зверя, выпущенных на ринг. Я чувствовала напряжение Эйфа, наэлектризованность воздуха, почти слышала планы Грифа, зреющие в недрах его высокоинтеллектуального разума. Так же ловко, как и прежде, он одним кивком головы завершил беседу, и, загадочно улыбаясь, увел свою супругу в толпу гостей.

Смысл произнесенных слов дошел до сознания не сразу. В свете софитов, блеске хрусталя и невообразимо прекрасных люстр, вряд ли мозг станет удручаться изъяснениями временного партнера по танцам. Но когда наши глаза столкнулись, а лица расплылись в нежных улыбках, я поняла, что уж чрезмерно правдоподобно ему подыгрываю. Потому что, кажется, приняла все это за правду. В глазах Эйфа мелькнуло нечто мне доселе неизвестное, и я испугалась.

Мы медленно прошли в сторону бара, где Эйф снова заказал выпивку. На этот раз кусок в горло не лез, и я делала вид, что старательно пытаюсь пригубить вино. Глаза рассматривали пеструю толпу попугаев, организм пытался восстановить дыхание. До чего ж я устала!.. Я чувствовала себя восьмидесятилетней старухой, готовой отдать Богу душу, которой не в радость ни солнце, ни праздник, ни улыбки. Но я должна это выдержать – ради Кары, ради Киану, ради самой себя.

Через минуту-другую я поняла, почему капитан привел нас именно сюда: к стойкам направлялся Премьер-министр в компании двух девиц. Его полное лицо с двойным подбородком расплылось в довольной улыбке при виде моей скромной персоны, он подмигнул и заурчал, словно большой сытый кот.

– Капитан огрел изрядный куш, – промямлил он и дернул за руку выше локтя.

Никогда не забуду эти секунды, полные мерзости и отвращения. Еще один жест с его стороны, еще одно слово – и меня стошнит прямо здесь, на этот мраморный пол и белоснежные скатерти. Нет, Кая, держись, будь отважной и не вздумай показывать то, что гложет изнутри; делу это не поможет.

– Премьер-министр, – пересилила себя и протянула ему руку – точь-в-точь барышня из старых романов, – как славно с вами познакомиться! Мне так много о вас рассказывали!

Он обернулся с набитым ртом, дожевал и приковылял ближе.

– Красота… Какая красота, – бубнил он, вдруг коснувшись длинной пряди моих волос. – Но уж больно молода. Ох, как молода… – потом вдруг опомнился и заговорил громче: – И что же вам, душенька, обо мне рассказывали?

– Только хорошее! – лучезарно улыбалась я. – Господин Премьер-министр, – взяла его под руку и повела к барной стойке, – видите ли, мне так нужна ваша помощь… – состроила милую, растерянную гримасу. – А вы такой бравый джентльмен!.. Вы ведь мне поможете? Вы ведь не оставите даму, не так ли?

Он вдруг ожил, засиял, заулыбался, расцвел, как майская роза.

– Что за проблема, душенька? Ты же знаешь, Премьер-министр – почти правая рука самого Правителя! Мне все под силу.

Широко улыбаясь, продолжила.

– Я тут недавно гостила у своей тетушки. В Ас-Славии. Она страх как богата, но совсем выжила из ума, почти никогда не пускала меня на званые вечера и праздники. А теперь я приехала сюда и диву даюсь: отчего все высокопоставленные вельможи говорят по-немецки? Это что, такая дань моде, как два века назад – говорить по-французски?

Эта жирная свинья расхохоталась, брызжа слюной во все стороны, все время хватаясь за живот.

– Ах ты ж бедное дитя! Что, капитан тебе совсем ничего не рассказывал?

– Что не рассказывал? – да мне после таких всплесков эмоций только в театре играть.

– Аламания сейчас всюду сует свой нос. Говорит, мы тут совсем страх потеряли, законы не соблюдаем, людей принижаем, бесчинства делаем. Пыталась вон прислать своих Джеймсов Бондов, чтоб разведали обстановку в рабочих провинциях, только мы их тут же поймали да выслали подальше. А что нам рабочие провинции? Этот необразованный скот работать не желает, только все о своих правах кричит! Свободу им, свободу подавай! А кто ж их неволит? Работайте себе на здоровье. А без труда не вытянешь рыбку из пруда, а! Так эти аламанцы все лезут и лезут, так что нашим пришлось повсеместно учить немецкий, чтоб понимать, чего эти крысы от нас хотят. Пусть лучше не лезут ни Аламания, ни мировые организации. А Правитель этого страх как боится. Чтоб только мир не увидел его промахов…

– А немецкий? – едва сдерживая гнев, улыбалась я. – Немецкий-то тут при чем?

– У ребят из Комитета есть свой знак: если заговаривают по-немецки, значит, какая-то опасность близка. Ты не думай, это тебе не прихоть. Это нужда.