Кривые треугольники – 2

Лаура осеклась, поняв, что сказала лишнее. «Осталось из того, что ты разрушил» – она не сказала этих слов, оборвав себя на полуслове, но он ясно прочел их в ее глазах.

– Почему ты сказала «мы»? – сурово спросил Орландо.

– Орландо, сейчас не время. Пожалуйста, верни мне Синтию!

– Я пальцем не пошевелю, пока ты мне не скажешь! – Сурово заявил он.

– Орландо! Пожалуйста, ради всего святого, найди Синтию! – обливаясь слезами, взмолилась Лаура. Но он ждал с суровой, жестокой настойчивостью.

– Я беременна! – несчастно воскликнула Лаура, – Мне нельзя волноваться! Врач сказал, что еще одно потрясение, и я могу потерять ребенка. Твоего ребенка! – сорвалась на крик Лаура, – Ну, что же ты стоишь?!

– Господи! Лаура! – Орландо упал перед ней на колени. Он осторожно, с благоговейным трепетом коснулся ее живота, нежно погладив его. – Сколько ему? – он поднял на нее сияющие золотым счастьем глаза.

– Ну, сколько ему может быть? – раздраженно спросила Лаура. – Чуть больше двух месяцев. Пожалуйста, Орландо, найди Синти! Я не могу ее потерять именно сейчас, когда она так нужна мне! – взмолилась Лаура.

– Да, да, конечно! Я обязательно найду ее. – Орландо поспешно встал на ноги и бросился к двери.

За окном прогрохотал гром последней летней грозы. И дождь неожиданным потоком обрушился на прохожих безжалостным водопадом.

Не успев осознать, что делает, Лаура выбежала в коридор.

– Орландо! – крикнула она, остановив его на пороге, – Плащ возьми, там дождь начался!

– Спасибо! – он улыбнулся ей теплой, сердечной улыбкой и, сняв плащ в прихожей, вышел на улицу.

* * *

Орландо не пришлось долго искать Синтию. Сали, застигнутая дождем врасплох, спряталась под навесом подъезда в конце улицы, ведущей скатом вниз. Прислонившись к стене, она безутешно рыдала, не обращая внимания на расстроено оглядывающихся на нее прохожих.

– Глупая, ну зачем ты убежала? – появившись из дождя, спросил Орландо, встав с ней рядом.

– Уйди, прошу тебя! Уйди!

– Не могу! – хладнокровно ответил Орландо, его совершенно не трогали слезы Сали. Он даже испытывал легкое отвращение к ней.

– Зачем ты нашла меня? – злобно прошипел он, вне себя от ярости, – Зачем ты пришла в мой дом? Что ты сказала Лауре?

Его гнев испугал Синтию. В ужасе она отшатнулась. Встретившись с его жестоким, злым, безжалостным взглядом, она почувствовала реальную угрозу.

Таким она его ещё не знала.

Орландо, словно тигр на охоте, коварно приблизился к ней, и Синти невольно попятилась, перестав от страха даже плакать.

– Я не искала тебя. – Быстро заговорила Синтия. – Я знакома с Лаурой очень давно. Я не знала, что ее муж, ты. Я ведь даже имени твоего полного не знала.

– Ты врешь! – яростно рявкнул он. Синтия испуганно вздрогнула и закричала от ужаса.

– Нет. Нет. Я не вру! Я не знала, что это ты. Клянусь тебе нашим ребенком!

Орландо изумленно отпрянул.

– Каким ребенком? Черт побери, о чем ты?!

Синтия мужественно схватила его руку и, вцепившись в нее двумя руками, приложила к своему округлившемуся животу.

– Я жду твоего ребенка!

Орландо с отвращением, нетерпеливо отдернул руку так, будто прикоснулся к грязи.

– Тебе нужны деньги?!

– Ничего мне от тебя не нужно! – в отчаянии закричала Синтия, – Ничего мне от тебя не нужно! Я люблю тебя, неужели ты не в силах этого понять?!

Оттолкнув его, Синтия выскочила под дождь. Почти ничего не видя от слез, спотыкаясь, она побежала, куда глаза глядят, не разбирая дороги.

– Какого черта я мокну под этим холодным дождем? – зло спросил он себя. – Лаура! Господи, я обещал ей привести Сали. – Орландо бросился за ней вдогонку, проклиная свою рассеянность.

– Сали, подожди! – догнав, он схватил ее за руку железной хваткой, совсем не беспокоясь, что причиняет ей боль.

– Отпусти! – попыталась вырваться Сали, – Пусти! Я ничего не скажу Лауре, можешь не волноваться.

– Да подожди ты! – Орландо раздраженно прижал ее к стене какого-то дома, – Подожди!

– Я ничего не скажу Лауре, обещаю! – к ней вернулся отчаянный страх.

– Да не за этим я! Ну, погоди, не бойся! Не съем я тебя, в конце концов!

– Что тебе нужно? Я исчезну из твоей жизни навсегда. И с Лаурой видеться больше не буду! Отпусти меня! – взмолилась она, – Отпусти!

– Лаура просила, чтобы я вернул тебя. Пожалуйста, давай вернемся. Она ничего не знает и, похоже, даже не догадывается.

– Я не могу вернуться. Рано или поздно она догадается. Я даже в глаза не смогу ей смотреть. Пожалуйста, не заставляй меня вернуться! Что я скажу ей? Она все поймет. Ведь я рассказывала ей о тебе. Я не могу вернуться!

– Ладно. Но она должна быть уверена, что с тобой все в порядке. Что ты жива и здорова.

– Я позвоню ей! – горячо пообещала Синти. Она готова была пообещать, что угодно лишь бы он отпустил её. Внутри неё всё сжалось, она была не в себе от ужаса за ребёнка.

– Но куда ты пойдешь? Тебе ведь некуда деться…

– Я… Я как-нибудь выкручусь, не беспокойся! – Поспешно вставила она.

– Да ты что, боишься меня?! – Изумлённо заметил Орландо.

– Синтия лишь сжалась, нерешившись ответить.

– Ну, вот что! – решительно сказал Орландо, примирительным тоном. – Идем, нужно где-то укрыться от этого дождя и обсудить всё, как следует.

Взяв ее за руку, он уверенно поволок упирающуюся Салли, в ближайший подъезд. Затащив в сухой, теплый подъезд, он, наконец, отпустил Сали.

– А теперь успокойся! – спокойным, уравновешенным тоном сказал Орландо, – Успокойся, Сали, я ничего тебе не сделаю. Послушай, что я тебе скажу. Всё? Успокоилась?

В отчаянии забившись в угол, Синти согласно закивала головой, не веря ни одному его слову. Его голос был спокоен и предательски нежен, как когда-то давно, когда он любил ее, он подкупал ее своей пьянящей теплотой. И она, с ужасом для себя, поняла, что даже перед холодным взглядом смерти, безразлично смотрящим на нее его янтарными глазами, она все еще любит его. Любит больше жизни. И если бы он только захотел, она с благодарностью отдала бы ее ему.

– Ну, вот и замечательно. Ты успокоилась, да?

Сали снова согласно закивала головой, не в силах что-либо вымолвить.

Орландо с ужасным хладнокровием достал бумажник. Отсчитав пачку денег, хрустящих и пахнущих новой бумагой, он достал блокнот и чековую книжку. Заполнив чек на предъявителя, Орландо написал ей адрес на листе из блокнота. Убрав чековую книжку, блокнот, бумажник и ручку по карманам, Орландо протянул ей деньги, чек и листочек с адресом.

– Здесь адрес моих друзей в Майями. Они добрые, хорошие люди. Не как я. Они примут, и позаботятся о тебе, и об… Об этом, – он махнул головой на ее живот. – Деньги на дорогу, ну, и на карманные расходы. Когда устроишься, обязательно позвони Лауре. Все поняла? Теперь идем, я поймаю тебе такси.

Орландо протянул к ней руку, но она отшатнулась от него.

– Мне не нужны ни твои деньги! Ни ты сам! Ни твои добрые друзья из Майами! – зло прошипела она ему, медленно отступая к выходу, пятясь спиной, – А «это», как ты счел нужным выразиться, твой ребенок. Но ты никогда, слышишь, никогда его не увидишь! Ты не беспокойся, я позвоню Лауре, ведь тебя только это волнует? – имя Лауры она, помимо своей воли, произнесла с такой яростной ненавистью, что даже сама поразилась, – Теперь я понимаю Лауру, – добавила она со злой усмешкой, – я понимаю, за что она тебя ненавидит, считает грубой скотиной, чудовищем. Почему одна мысль, связать с тобой жизнь, сводила ее с ума! Она видела тебя таким, какой ты есть на самом деле, без прикрас, без лживой очаровательной маски на лице, на что у меня не хватило ума. Но теперь я вижу, «что» ты есть, и я ненавижу то, что вижу!

Синтия бросилась к двери, но Орландо, стремительно метнувшись за ней, успел поймать ее.

– Ты думаешь, можешь уйти после всего, что наговорила мне здесь? – с холодной яростью прорычал Орландо прямо ей в лицо, крепко прижимая ее к себе.

– Побойся бога, Орландо! Я беременна!

– Я не боюсь ни бога, ни черта! – сказал он, язвительно оскалившись, чувствуя, как она дрожит, видя, как ее лицо стало мертвенно-бледным, а и без того выразительные глаза расширились от ужаса.

«Как она красива, – подумал Орландо, – когда дрожит от ужаса!» Он с гневом и яростью приник к ее рту и жадно, со слепой страстью крепко поцеловал ее. Вопреки разуму, логике и чему-то еще должному сдержать ее, она с самозабвением покорно прильнула к нему. С безумной страстью отвечая на его поцелуй, она, словно хотела испить его до дна, запомнить его вкус, запах, трепет его знакомых, таких родных и любимых рук, еще сильнее прижимающих ее к себе, ласкающих ее округлившуюся талию под плащом. Вдруг он неожиданно отпрянул и, безжалостно бросив ее, не оглядываясь, вышел из подъезда, хлопнув дверью. Звук хлопнувшей двери вывел ее из сладостного оцепенения, вернув к ужасной действительности. Обессилено упав на пол, Синтия разрыдалась, сознавая свое безвозвратное поражение.

* * *

Проводив долгим взглядом из окна Орландо, который растворился в пелене дождя, Лаура бесцельно стала бродить по комнате, изнывая от тревоги и ожидания. Необъяснимое чувство утраты мучило и захватывало ее все больше и больше.

– Она не вернется! Она никогда не вернется! – коварно нашептывал ей дождь за окном, объединившись с трезвым разумом против нее. Но она отчаянно отгоняла от себя эти мысли, не желая с этим мириться, смотреть фактам в лицо. Не в силах больше выносить этой жестокой борьбы с самой собой, Лаура уверенно устремилась на кухню. Не обращая внимания на недовольные, укоризненные взгляды слуг, Лаура достала бутылку Мадеры и, захватит с собой бокал, вернулась в гостиную. Она села в кресло у камина, мягкое и глубокое, и налила себе вина в бокал. Она быстро справилась с ним, пытаясь снять напряжение и заглушить голос разума, который с безжалостной холодностью все кричал о своем.

Орландо был тем самым загадочным возлюбленным Синтии, которого она безумно, с безутешной безнадежностью любила, несмотря ни на что, и ждала его ребенка, ревностно охраняя его. Синтия любила Орландо так, как она любила Ника, с той же сумасшедшей, безрассудной непоколебимой преданностью. Лаура поняла это сразу, как только увидела их вместе. И теперь, она невольно стала между ними разлучницей. Должно быть, Синтия должна теперь ненавидеть ее.

Лаура чувствовала, что Синтию она потеряла безвозвратно, навсегда.

– Почему все должно было так случиться? – спрашивала себя Лаура и не находила ответа. – Я должна была, должна была догадаться и предотвратить, – безжалостно корила она себя, – Всё так ясно и отчётливо сходится. Он приехал в Англию, по рассказам Синти, в то же самое время, что и появился в её жизни. Он был властным и деловым. Но даже не это главное, как она не могла понять этого раньше, много ли итальянцев, да и вообще просто людей, с такими необычными золотыми глазами. Ну, почему я не поняла этого раньше?

Смахнув слезы, бегущие непрерывным потоком по щекам, Лаура залпом выпила еще бокал вина и поставила его на подлокотник кресла. Она привстала, чтобы помешать угли в камине и нечаянно столкнула бокал. Он упал и разбился на мелкие кусочки, с тихим жалобным звоном. Безразлично посмотрев на осколки, она спросила бесцветным голосом.

– К счастью?

Помешав угли в камине, Лаура снова опустилась в обволакивающее тепло кресла, глубокое, как ее горькая боль от чувства потерянности. Не желая покидать этой комнаты, Лаура подняла бутылку и отпила прямо из горлышка. С изумлением она ощутила, как приятно льется терпкое вино живым потоком. «Словно вода в реке» – подумала она.

Бесцельно смотря, как играет огонь, Лаура старалась не думать больше ни о чем. Она смотрела, как пляшут огненные язычки, как трещат они, словно исполняя какой-то магический танец.

И вдруг ее память выхватила из подсознания восхитительную картину, будто стараясь уменьшить боль, окутала ее реальной нереальностью, зовущей, манящей, успокаивающей тихим шепотом.

Мягкие, нежные, словно шелк, волосы разметались по зеленой сочной траве, цвета золотой спелой пшеницы. Искрящаяся теплая зелень сияла в любимых глазах, дразнящая своей таинственной глубиной, которую хотелось изведать, ямочки на щеках, трепетно бархатных, сводили с ума своим очарованием.

Звук хлопнувшей двери резко выбросил Лауру из мечтательного оцепенения. Она испуганно вздрогнула и растерянно огляделась. Наступившие сумерки заполнили комнату густой темнотой. Угли в камине тлели, тихо шурша. А за окном пел свою монотонную, заунывную песню дождь, тихонько играя каплями на крышах в такт своей песне. Оглядевшись и поняв, что находится в гостиной, Лаура поняла, что задремала. Приглушенные закрытой дверью голоса разбудили ее окончательно, выведя из сладостного забвения и обрушив ужасную действительность. Лаура поставила недопитую бутылку, которую она во сне прижимала к груди, на пол. И опираясь на подлокотники, встала, сделав над собой усилие, с невероятным трудом. Она постояла немного в спокойном оцепенении, пытаясь прийти в себя. Голова ужасно кружилась, а ноги казались ватными.

Широкая полоса света легла из открывшейся двери на пол, выхватывая их темного пространства часть комнаты.

– Лаура? – встревожено позвал голос Орландо.

И она бросилась к нему молнией, забыв о своем недомогании.

– Орландо! – подбежав к нему, Лаура бессознательно обняла его. Но, поняв, что делает, крайне смутилась и отступила на шаг, не зная, куда себя деть от неловкости и волнения. Но Орландо удержал ее холодные руки в своих больших теплых ладонях, нежно сжав их.

– Ты нашел Синтию? Скажи мне, ты нашел Синтию? – прерывающимся от волнения и вновь захлестнувшей ее с новой силой тревоги, спросила Лаура.

– Да, я нашел ее, – тихо ответил Орландо.

– Правда? – восхищенно воскликнула Лаура, – Где же она? Она, наверное, совсем промокла и замерзла. Нужно приготовить ей теплую ванную и… и… еще не знаю что, – вне себя от волнения, нервно, быстрым потоком говорила Лаура, – Но где же она? Нужно привести ее сюда и согреть у камина.

Лаура бросилась к двери, но Орландо неумолимо удержал ее, не выпуская рук.

– Постой, Лаура. Ее здесь нет, – виновато сообщил Орландо, – Я нашел ее, но она не захотела вернуться.

– Я знала! Я знала! – несчастно прошептала Лаура, и из ее глаз градом посыпались слезы.

– Не беспокойся! С Синтией все в порядке, – пытался утешить Орландо, сходя с ума от ее слез, которые приводили его в отчаяние, – Не беспокойся! Я дал ей денег на билет и отправил к своим друзьям в Майами. С ней все будет хорошо! – настойчиво убеждал он вкрадчивым голосом, словно втолковывая ребенку, – Она обещала тебе позвонить сразу же, как приедет. Не беспокойся! Мои друзья позаботятся о ней, и о ее ребенке…

– Почему?! Почему?! – не сдержав напряжения, закричала Лаура.

– Ну, не надо так! – уговаривал Орландо, – Обещаю тебе, все будет хорошо…

– Нет, не будет! – закричала Лаура, не сдержав напряжения, раздраженно вырвав свои руки из его рук, – Не будет! Потому что ты лжешь мне! Ее ребенок – это твой ребенок! Я не могу и не хочу стоять между вами. Она никогда не вернется!

– Лаура, я не понимаю, что ты хочешь сказать, говоря о ребенке Синтии. – его лицо помрачнело, стало суровым.

– Не понимаешь, да? А что ты скажешь о своем испуганном глупом лице в тот момент, когда увидел Синтию?

– Я был удивлен! Но не напуган. Удивлен, что у моей красавицы жены подруга похожа на бледное, бесформенное привидение.

– Не смей! Слышишь, не смей даже словом чернить Синтию! Такой жалкой, бледной и бесформенной сделал ее ты, теми страданиями, которые причинил ей!

– Лаура! О чем ты? Я, в самом деле, ничего не понимаю. Я увидел Синтию сегодня в первый раз, здесь! Успокойся! Прошу тебя, солнышко, тебе нельзя так переживать. И уверен, зайчонок, что твой доктор не одобрит употребления алкоголя.

Орландо решительно попытался обнять ее, но Лаура проворно отскочив, ощетинилась, словно дикая кошка.

– Не смей меня называть этой сладкой, ничего не значащей для тебя чушью!

– Ну, зачем ты так, Лаура, я называю тебя ласково со всей любовью!

– Да? А всех остальных, кого так называешь, ты тоже любишь! Кассирша в магазине – лапонька. Молочница, которая приходит по утрам – кисонька. Служанка – солнышко. Жозефа – сокровище. А Клелия в особом почете – она малышка, малютка, зайчонок, и даже девушка, которая приносит почту – голубка! Да любую, хотя бы просто встречную, случайную прохожую ты готов одарить своей идиотской улыбкой. Шесть на девять, будто рекламируешь зубную пасту, и назвать чем-нибудь приторно сладким: цветочек, пушечек, котёнок, цыплёнок, слонёнок… – и тут она заметила, что Орландо весь трясется от смеха, который наполняет всю комнату бархатным баритоном, сладким и тягучим, как выпитое ею вино.

– Ты ревнуешь! – ласково осведомился он, поставив диагноз ее разъяренному состоянию.

– Вовсе нет! – гневно воспротивилась Лаура и, сморщившись, с преувеличенным отвращением в голосе, заявила.

– Какая мерзость! Мне просто противно от всего этого!

Лаура резко сорвалась с места и попыталась уйти, но он, перехватив ее за талию, страстно прижал к себе. Дикая, безудержная ярость охватила ее. И она набросилась на него с кулаками, нанося удары невпопад, суматошно, куда придется, со всей силой гнева, что накопился в ней. В начале он, словно играя, увертывался с язвительной улыбкой на губах от ее маленьких легких кулачков, но вскоре ему надоело это неуважительное отношение к его персоне, и он, перехватив ее запястья, с осторожной безжалостностью завел ее руки за спину, настойчивым кольцом своих рук прижимая к себе. Она со всей силы злости пыталась вырваться, но словно в смирительной рубашке, чем больше она сопротивлялась, тем неумолимее затягивался жесткий узел. Обессилев, Лаура обмякла и, если бы не его руки, твердо удерживающие ее, она бы упала. Нежно удерживая ее, он нашел ее губы губами. Она положила свои руки на его плечи, желая оттолкнуть, но вместо этого ее пальцы стали поглаживать стальные мускулы его предплечий, поползли вверх и зарылись в его мокрые после дождя, растрепанные, упрямые волосы. Неожиданное оглушительное чувство неги захватило все ее существо. И вопреки своему разуму, который, все еще продолжая сопротивляться, отчаянно протестовал, ее тело больше не подчинялось ей, оно, освободившись, с отчаянной гневной страстью жило своей собственной жизнью, собственными чувствами. Прильнув к нему, она чувствовала биение его сердца, ощущала каждый удар. Для нее больше не существовало настоящего, будущего и прошлого. Существовал только этот миг, когда нет ничего важнее, чем слышать, как ритм его сердца восхищенным трепетом отзывается в ее теле, чувствовать этот стук, отзывающийся пульсом в висках. В ней полыхал чудесный, оглушительной силы, огонь, сжирающий пожар, который сжигал все и вся и, очищая, вел в мир забвения.

Когда их губы разомкнулись, и он заглянул в ее глаза своим золотистым пылающим взглядом. Она поняла, что нет ничего важнее на свете, чем быть сейчас здесь с этим нежным незнакомцем, чувствовать его руки, ласкающие ее тело, его губы, целующие ее, и не важно, что будет потом, не важно, что будет в туманное завтра и наступит ли оно вообще.

– Давай объявим перемирие?! – тихо сказал он, и его голос был густым и бархатно-хриплым. Она лишь улыбнулась ему слабой, растерянной улыбкой. И он, изогнувшись с изящной грацией молодого льва, легко поднял на руки и, пронеся из полумрака сквозь свет, стал подниматься наверх по невероятно долгой, как показалось Лауре, извивающейся лестнице.

– Так, наверное, поднимаются в рай, – подумала вслух Лаура.

– Да! И я больше никогда не позволю тебе отсюда спуститься! – пообещал Орландо горячим шепотом, – Я увезу тебя из этой дождливо туманной страны, где кругом нас поджидает горе и ненастье, далеко-далеко. Там море счастья, солнца и тепла. Там нас ждет хрустальный замок. Там ночами люди поют чудесные песни, веселятся и танцуют до утра в водовороте восхитительных карнавалов.

Наконец, путь был пройден. И дверь захлопнулась, пропустив их в комнату безграничной нежности и неземной любви, в комнату, где они надеялись найти безбрежное счастье.

Когда Лаура в восхищенном успокоении засыпала на его груди, она слышала над собой нежный бархатный голос, который все говорил и говорил ей о сказочной стране, о солнце и о счастье, которое ждет их. И ей безгранично, безоговорочно хотелось верить ему.

* * *

Когда дверь за ушедшим Орландо захлопнулась с оглушительной яростью, жизнь для Синтии потеряла смысл. Скорчившись на полу, она рыдала до изнеможения. Когда слез больше не осталось, Синтия медленно встала, опираясь на стену, и вышла из подъезда, вступив под ледяные струи дождя. Но она не замечала ни холода, ни то, что ее одежды за считанные секунды промокла насквозь, ни то, что наступила глубокая ночь и пустынные улицы заполнены лишь рассеянным от туманной сырости в воздухе светом фонарей. Она понуро смотрела только себе под ноги, не замечая ничего вокруг, смотрела на дорогу, которая вела ее куда-то. Она все шла и шла, блуждая по улицам города, которого не видела. Она не заметила, как наступило утро, и улицы наполнились спешащими прохожими. К полудню дождь перестал, для того, чтобы, отдохнув, обрушиться с новой силой. Но и этого она не заметила. Не заметила, как с наступившим вечером дождь вернулся вновь. Наконец, она наткнулась на скамейку и устало, опустошенно опустилась на нее. К остановке подъехал сверкающий автобус, он привлек ее внимание, и она, медленно встав, зашла в это сверкание света. Люди толпой пронесли ее вглубь. Кто-то заботливо усадил ее, и она, пригревшись в уютном кресле и людском тепле, забылась сном успокоения и покоя. Сквозь сон она слышала чьи-то голоса. Порой ее воспаленный мозг улавливал обрывки каких-то фраз. И вдруг она ясно почувствовала, как в ее теле что-то шевелится. Вскочив с места, она стала испуганно кричать что-то безрассудное.

– Червяк! – кричала она, – Меня пожирает червяк! Помогите! Вытащите его из меня! Вытащите!

Чьи-то сильные руки осторожно скрутили ее, но она продолжала биться и кричать, пока что-то неумолимо холодное не заволокло ее сознание.

В областную больницу маленького городка-спутника поступила женщина без документов в критическом душевном и физическом состоянии. Врачи боролись за ее жизнь, и, наконец, ужасная лихорадка отступила. Но ребенок несчастной, которого она носила под сердцем, не смог пережить болезни матери. Его спасти не удалось. В карманах одежды безызвестной бедняжки нашли деньги, чек и адрес в Майами. Врачи связались по адресу, и бедняжку поспешно забрали и радушно приняли, еще не пришедшую в себя, друзья.

* * *

Аромат свежесваренного кофе разливался в воздухе аппетитной волной. Возбуждающий обоняние, манящий, он разбудил Лауру. За тяжелыми шторами ясно проглядывался светлый день. Непроизвольно изогнувшись всем телом, Лаура сладко потянулась и с улыбкой повернулась на спину. Испуганно вскрикнув от неожиданности, Лаура отшатнулась в растерянности. Орландо улыбался ей теплой улыбкой, и в его золотых глазах плясали насмешливые огоньки. Он сидел, оперевшись спиной о подушку, подставленную к спинке кровати, и спокойно пил свой утренний кофе с бутербродом из хлеба с маслом и сыром, просматривая газеты под мягким светом бра над кроватью.

– Доброе утро, счастье мое! – с нежностью сказал он и поинтересовался с ласковой насмешкой, – Как ты? Не болит головка?

– Что… Что ты здесь делаешь?! – наконец, выдавила из себя Лаура.

– Жду твоего пробуждения! – просиял он белоснежной улыбкой.

– Что, ты, здесь, делаешь?! – медленно, с холодной яростью выделяя каждое слово, спросила Лаура.

– А, ты об этом? – Орландо изобразил неловкую виноватость, – Прости, я не знал, что ты не любишь завтракать в постели. Обещаю, что прослежу за тем, чтобы вытряхнули крошки.

– Ты что, издеваешься?! – гневно вскрикнула Лаура, – Я спрашиваю, что ты здесь делаешь, в моей постели, в моей комнате!..

– Нет! – перебил ее Орландо. – в нашей постели! В нашей комнате! В нашем доме! – с вызовом, приторно-сладким тоном поправил он ее.

Лаура задохнулась от бессильной ярости.

– Мы ведь договорились, что ты не будешь спешить! Ты дал мне время!.. Тем более, сейчас, когда…

– Тем более, сейчас, когда ты беременна, мы должны быть вместе! – безоговорочно заявил Орландо. – Кроме того, – с лукавой улыбкой добавил Орландо, – вчера ты закатила мне настоящую истерику ревности.

С самодовольством отметив ее ошеломленный изумленно растерянный вид, он продолжил.

– Ты бросилась на меня, как дикая кошка, с ревнивыми репликами и кулачками. Наговорила кучу невероятных вещей. И я не мог придумать ничего лучше, как успокоить тебя поцелуями и ласками. Надо признать, это быстро тебя утешило…

– Как ты мог?! – Лаура разрыдалась от злости и отчаяния, – Я была в отчаянии…

– Ты была пьяна! – с жестокой усмешкой подсказал Орландо.