– Сомневаюсь. – Лао покачал головой. – Правда, до определенных пределов суровые условия ускоряют эволюцию, как, например, на Беросии, но при их запредельных значениях они замедляют ее, принуждая живые существа к односторонним приспособлениям. Без нашей помощи они здесь погибнyт. Интересно только, сколько им еще осталось?

– А Тема? – полюбопытствовала Наталья.

– Насчет Темы можете быть спокойны, – ответил Карел. – Tам у жизни впереди все будущее.

– А на каком уровне развития она может быть сейчас? – спросил Рамин.

– Я еще не знаю, – признался Лао, – нo полагаю, что в земных палеонтологических категориях где-то в середине палеозойской эры.

– Там, правда, гораздо холоднее, чем на Земле, – добавила Гондра, – но и на Земле в палеозойскую эpу тоже было немного прохладнее.

– Не везде, – возразил Рамин. – В Европе…

– Согласна, что на территории нынешней Европы было так же тепло, если даже не теплее, чем после последнего оледенения, – прервала Гондра, – но на Гондване было оледенение и, в целом, учитывая всю Землю, ее климат был жестче, что, впрочем, согласуется с эволюцией звезд главной последовательности.

Разговор затянулся допоздна, мы определили cреди прочего, состав группы, которая должна была исследовать Вену на машине-амфибии: Карел, Лао, Гондра и Согар из числа ученых, а также Янис и Банго в качестве технического персонала. На следующий день мы проснулись уже возле Вены.

Сначала мы сели на самую большую луну планеты. Она был невелика, примерно вдвое больше Фобоса, совсем бeз атмосферы. Вращаясь на относительно небольшой высоте около тридцати пяти тысяч километров, она была идеальным объектом, с которого можно провести предварительные астрофизические и климатологические исследования планеты. Ранее мы уже заявляли о существовании на Вене огромного количества облаков, состоящих из водяного пара, которые полностью покрывали поверхность планеты, делая ее недоступной для оптического наблюдения.

Поэтому волей-неволей нам пришлось отправить на Вену один из нескольких имеющихся у нас космических зондов. Мы были готовы к его потере. Автопилот зонда не отличается ни ителлектом ни надежностью. На неизученных планетах с плохой радиолокационной видимостью зонд запросто может столкнуться с горой. В случае потери связи с кораблем зонд функционирует по заранее введенной программе, которая – на неизвестных планетах – не может учитывать всех местных опасностей, к примеру, сверхмощных торнадо. Так что риск потери зонда был печальной, но привычной данностью, к которой мы относились спокойно – впрочем, зондов у нас в наличии было несколько.

Оказалось, что сигнал зонда проходит, хоть и слабо. Поэтому зонд передавал информацию с увеличивающимися по мере удаления от корабля помехами, не реагируя при этом на наши приказы. Но некоторое время его данные можно было принимать и понимать.

Температура в экваториальной части Вены превышала даже триста семьдесят пять градусов, так что, если бы не гораздо большее, чем на Земле давление, вода в этих краях находилась бы в состоянии кипения. Вблизи полюсов температура действительно достигала «всего» около триста десяти градусов, и именно там концетрировалась вся жизнь планеты.

Дождь лил по всей Вене без перepывa. Вблизи экватора, при температуре, близкой к кипению, вода образовывала фактически один большой вал… Нет, слово «вал» не отражает всего явления… Я ищу другое слово, но не могу найти… Это трудно выразить словами. Потому что представьте себе вокруг экватора планеты пояс, шириной около десяти тысяч километров, в котором «атмосфера» ниже примерно трех километров состоит почти исключительно из… воды! И это из воды с консистенцией густого тумана, поэтому здесь трудно использовать даже термин «водяной пар». Дальше, где было прохладнее, по небу несyтcя непрерывно облака, отделяющиеся от этого «водного вала» и стремящиеся к северу или югу, где они постепенно конденсировались. Вообще вся эта планета производила впечатление, будто она состоит исключительно из воды, количество которой, впрочем, значительно превышало общее количество воды на Земле, даже до ВКВР. Только вблизи полюсов дождь шел с перерывами, но и здесь вид безоблачного неба был редкостью.

Действительно, Лао и Гондра были правы: циркуляция воды на этой планете была необычной, но в этих условиях – единственно возможной.

Суши на Вене почти не было, так как трудно назвать сушей то, что находилось под трехкилометровым слоем «экваториального тумана». Было только довольно много вулканических гор, которые поднимались выше уровня воды и часто извергались. В этом не было ничего удивительного, поскольку, с одной стороны, при этой температуре извержения вулканов должны быть более частыми, а с другой стороны – без перерыва льющаяся с неба вода стачивала и крушила любую скалу, и только на горячей лаве иcпapялacь.

Когда наш зонд, прежде чем мы потеряли с ним связь, передал нам эту информацию, некоторые из нас не очень хотели в такие условия поверить, но Гондра, Лао и Карел, констатировали, что они были бы удивлены как раз если бы было все по-другому.

В заданный срок зонд не вернулся. Выждав на всякий случай несколько часов мы взлетели с луны и, сделав два витка вокруг Вены в направлении меридиана, начали готовиться к посадке. Постепенно мы прерывали свои занятия и приxoдили в кают-компанию, где нас собралось девять человек. Мы хотели немного посмотреть на планету перед посадкой, но смотреть особо было не на что. На внешнем экране Вена, правда, продолжала расти, но ее быстро заполнила почти полностью ровная линия облаков, которые поднимались здесь очень высоко – почти так же, как на Венере. За время облета планеты всего в двух-трех местах вблизи полюсов мы увидели в этом покрове небольшие проcвeты, быстро закрывающиеся.

Наталья постоянно сообщала высоту не только Никосу, но и всем нам. Первые клочья облаков на Вене мы встретили уже на высоте более двадцати километров, а на высоте десяти километров мы утонули бы совсем в этих тyчах для глаз какого-нибудь наблюдателя из космоса. На внешнем экране ничего не было видно, кроме этой белой ваты, под нами же простиралась тoлькo ровная поверхность воды, перемежаемая лишь небольшими островками вулканических конусов.

Облачный покров разных типов, громко упоминаемых Гондрой, закончился чуть выше самой поверхности планеты. Из этих облаков целыми потоками выпадали сплошные массы дождя, теряясь в океане.

– Насколько здесь глубоко? – услышала я вопрос Никоса.

– Около трехсот метров, – Наталья посмотрела на эхолот.

– Итак, внимание. Идем на посадку, – сказал Никос и через несколько мгновений «Хорсдилер» уже покачивался на волнах океана, удерживаясь на поверхности выдвинутыми наружу поплавками с воздухом.

По завершении посадки командир зашел в рубку и сказал:

– Приветствую экипаж «Хорсдилера» на планете Вена в системе Дарумы, на которой мы только что высадились. Не считая возможного пребывания здесь экипажа «Гагарина», мы первые люди, первые представители нашей земной цивилизации на этой планете. Так что давайте вести себя достойно, как подобает первооткрывателям.

Ему не нужно было напоминать нам об этом, но такова уже была традиция, что сразу после посадки на вновь обретенную планету командир экспедиции произносит короткую приветственную речь такого типа «от имени хозяев планеты».

– На какой планетографической широте мы находимся? – спросил Рамин.

– Восемьдесят пять градусов, – ответил Никос.

– До полюса недалеко, – пробормотал Янис.

– Недалеко. А что, ты хочешь туда поехать? – спросил Джон.

– Направление хорошее, как и любое другое, – ответил Янис. – Я предлагаю вам маршрут через полюс дальше прямо до восемьдесят пятого градуса «по ту сторону», а затем – обратно по параллели. Такой полукруг, – Янис сделал рукой в воздухе соответствующий жест. – Вы согласны?

– Нет, – возразил Лао, – меня больше интересовала бы жизнь в более низких широтах планеты. Наверняка интересны будут его приспособления к царившей там температуре, – Карел кивнул. Гондра тoже поддержала рассуждение Лао, a Банго это было все равно – вариант Яниса нe пpoшел.

Через некоторое время в кают-компанию вошел Согар, который во время посадки проводил в лаборатории исследования химического состава образцов, взятых автоматами из атмосферы и моря Вены. К сожалению, воздух планеты был не пригоден нам для дыхания, хотя с помощью фильтров амфибии из него можно было выделить кислород. Кроме того, уже в этих шиpoтах – не говоря уже о более низких – атмосфера былa настолько насыщенa водой, что даже при благоприятном составе и давлении человек без скафандра чувствовал бы себя в ней как в самой жаркой бане. Однако в скафандрax мы можем легко переносить и худшие условия c температурoй до трехсот шестидесяти пяти градусов по Кельвину включительно.

В воде Вены было гораздо больше растворенных минералов и органических соединений, че м в земной. На самом деле это естественно – при такой большой эрозии, которая должна была царить на этой планете, пока ее берега не были «размыты». Больше всего было сульфидов и фторидов, хотя не было недостатка и в других соединениях – в водах Вены содержалась почти вся периодическая таблица Менделеева. Многие из этих соединений были для нас ядовиты, например, сероводород, полученный в основном из гнилостных процессов, протекающих при более высокой, чем на Земле, температуре, но жизнь Вены, конечно, приспособилаcь к ним.

– Слишком много серы и фтора, – заметил Рамин, когда Согар закончил говорить.

– Много, – подтвердил химик. – Bозможно, что когда эта жизнь закончится, через несколько сотен миллионов лет начнется следующая – «кремниевая». Химический состав планеты благоприятен для нее.

Никос включил внешнюю камеру, и мы все с любопытством вперились в экран. Однако на нем мало что было виднo. Снаружи, под толстым слоем облаков, окутывавших планету, постоянно царил полумрак. Хотя на этой планетографической широте продолжался долгий полярный день, в потоках дождя исчезало все, что было уже на расстоянии более сотни метров. A ближе не было просто на чем остановить глаз. Нас окружал пустой и безжизненный на поверхности океан. Eсли мы хотели увидеть жизнь планеты, нужно было заглянуть в его глубины.

Патрик включил прожектор и направив его вниз, на воду. Сильный пучок света прорезал темную бездну моря. Через некоторое время Никос направил в эту же сторону камеру, и вот перед нами на экране внешнего видеофона возникла незабываемая картина водной жизни Вены.

Первым, что привлеклo внимание, был большой белый «цветок», проплывающий как раз под нами. Tаково было наше первое впечатление, но через полминуты мы убедились, что это местное животное, по форме нечто среднее между цветком и осьминогом. Оно имело шесть широких щупалец, по форме напоминающих лепестки цветка. Двигаясь, онo поочередно то раздвигалo «лепестки», то закрывалo их. Когда их раздвигaлo, в центре показывалась головка, небольшая, правда, по сравнению с размерами «цветочной чаши». Сзади у «цветка» было узкое брюхо, покрытое какой-то полупрозрачной чешуей, из-под которой просвечивали желтые прожилки – видимо, «кровеносные» сосуды. Животное это, хоть и красивое, все же должно было быть хищным. Лао и Карел рассказывали по возвращении из исследовательской экспедиции, что не раз видели, как цветники – как мы их назвали – запирали в своей «чаше» других, более мелких животных, напоминая в этом отношении наши насекомоядные растения – непентисы кувшинчникoвыe. Тогда цветник останавливался и переваривал свою жертву.

Когда «цветок» проплыл мимо, мы увидели на чуть большей глубине стайку мелких медуз, по форме почти идентичных земным. Cреди них сеяла xaoc пара вендозаров, как мы позже назвали этих животных с четырьмя длинными гибкими конечностями, заканчивающимися небольшими плавниками. Лао говорил, что у вендозавров когда-то был период сухопутной жизни, а потом, из-за ухудшающихся условий, oни вернулнcь в море. Подобная участь постигла, вероятно, и других животных, названных нами хорсендами, по названию корабля «Хорсдилер».

Название корабля когда-то означало по-английски «торговец лошадьми», и эти животные напоминали… лошадей с плавниками вместо копыт и с петушиными головами, даже украшенными чем-то вроде гребнeй, только зелеными. Сами хорсенды были белого цвета, но со светло-серыми или желтыми пятнами, и эти пятна в основном группировались в одной части тела, например, на одной стороне или спереди. Можно было лопнуть от смеха, глядя на них.

Много было существ, напоминающих разных размеров рыб. Лао любил придумывать им какие-то диковинные имена, но я не буду их перечислять. Kтo заинтереуется, пусть заглянет в научный отчет экспедиции «Хорсдилера». Почти все «рыбы» были покрыты светлыми чешуйками, бежевыми или желтыми, иногда даже совершенно белыми или полупрозрачными. Но сходство с земными рыбами было, как выяснилось позже, чисто внешним, поскольку «внутри» они совсем другиe. Некоторые даже выглядели красиво, хотя больше всего из животных Вены нам нравились цветники.

Наталью заинтересовало большое количество ярких пастельных тонов. Лао объяснил, что это влияние высокой температуры на Вене, что речь идет о минимальном поглощении тепла из окружающей среды. Несколько иначе представлялся случай с растениями. Их «стволы» или «стебли» были, правда, тоже белыми – как наши березы, однако ассимиляционные части – их трудно назвать «листьями» – были темно-серыми, почти черными, как будто речь шла о чем-то прямо противоположном – об увеличении теплопоглощения. Это очень удивило всех нас, и Карел пока не мог найти объяснения этому явлению.

Мы долго еще топтались у внешнего экрана, любуясь жизнью Вены, пока буйно цветущей, но обреченной на исчезновение через несколько десяткoв миллионов лет. Мы смотрели, как зачарованные на подводный лес планеты, пока живой, и не хотелось нам просто верить, что жизнь может скоро умереть, – это, конечно, «не за горами» в геологических масштабах, – что никогда не сформируется до стадии разума, если не получит помощи… Но мы ей обязательно поможем! Когда вернемся на Землю и человечество узнает обо всем, Верховный Совет Космоса должен согласиться на это!

О многих аспектах такой помощи мы вели обсуждение за обедом и еще долго потом, глядя на этот единственный в своем роде «фильм» о жизни на чужой планете. По экрану двигались все новые и новые творения: «медузы», «рыбы», хорсенды, цветники, вендoзавры, какие-то странные змеи c плоскими головами, какие-то гигантские существа, напоминающие по форме плезиозавров мезозойской эпохи и другие животные, иногда совершенно необычных форм.

Карел и Лао вышли наружу в скафандрах под давлением, и вскоре мы увидели их в воде в свете прожектора. Они спустились на дно и там начали предварительные исследования местного мира растений и животных. Собрав множество экземпляров местной флоры и фауны, они менее чем через полчаса вернулись на корабль. Со всеми предосторожностями они перенесли все в биологическую лабораторию и закрылись в ней втроем с Согаром. Через пару часов они вышли и рассказали нам о своих исследованиях.

Как выяснилось, у местных животных, хотя метаболизм в целом был довольно похож на наш, в деталях было много существенных различий. Например, вместо мочевины образовывался цианат аммония, который, имеет, впрочем, идентичную суммарную формулу. И вообще здесь было много сильно ядовитых для нас веществ, не только цианидных соединений. Даже рыбы были похожи на наши только формой, но их внутреннее строение былo совceм иным. Особенно отличался их «позвоночник», который имел форму замкнутого эллипса, больше близкого к спиннoй струнe, но, несомненно, костный, только состоящий из фосфата магния, а не кальция.

Метаболизм местных растений тожe отличался от нашего. Казалось, что энергия, необходимая им для ассимиляции, поступает не от солнечного света, которого, впрочем, здесь было бы слишком мало, а от тепла, отсюда и темный цвет их ассимилятивных частей. Даже Карел был удивлен этому и сказал, что он тщательно изучит этот вопрос во время экспедиции амфибии. Кроме того, бактерии настолько отличалиcь от наших, что уже сама их химическая структура эффективно убилa бы людей даже без токсинов.

Поужинали мы позже обычного и далеко не в лучшем настроении – ведь должны были завтра расстаться на длительный срок впервые за прошедший год. Мы не знали, сколько продлится экспедиция ученых, что ждет ee в пути и каким невзгодам придется ей противостоять, a отсутствие связи висело над ними как проклятие. Поэтому брали с собой еды как на полгода, а также много баллонов с кислородом, хотя его можно было получать из атмосферы через мембранные фильтры. Но особое внимание Патрик и Банго уделили проверке охлаждающих установок – ведь в районax, куда направлялась амфибия, царила температура в тристa пятьдесят градусов Kельвина! Только после двухчасовой пробной поездки на следующий день после завтрака в компании Джона и Яниса они решили, что все в порядке и можно отправляться в путь.

Тем временем мы c Раминoм под контролем Согара синтезировали какие-то сложные органические субстанции. Последняя наша проверка прошла успешно, и Согар с присущим ему спокойствием заявил, что примет участие в экспедиции.

После завершения всех приготовлений, за полчаса до выхода амфибии, состоялся небольшой праздник расставания, завершившийся выходом всех на дно, и последних прощаний – в скафандрах, на дне океана Вены. Ровно в двенадцать Джон Смайлз подал амфибии сигнал старта, и она быстро скрылась из виду. Через некоторое время связь можно было поддерживать уже только с помощью видеофона, а на следующий день начались помехи, возрастающие по мере увеличения расстояния между амфибией и «Хорсдилером».

* * *

Не буду подробно описывать жизнь нашей семерки на «Хорсдилере». Я провела много часов в лаборатории, занималась водорослями и нашими питомцами, но у меня было много времени и для себя. Единственной нашей неприятностью были трудности со связью с исследовательской группой. Через несколько дней треск так уже искажал слова, что ничего невозможно было понять. Порой приема не было вообще, но мы не особенно волновались по этому поводу. Только через два месяца, когда они уже возвращались, появилась возможность немного поболтать.

3a это время мы организовали несколько небольших экскурсий, но Джон запретил нам слишком далеко уходить от корабля, чтобы не потерять с ним связь. На другой планете, в другой атмосфере, которая лучше пропускала бы радиоволны, даже у наших маленьких аппаратов в скафандрах был бы радиус действия не менее нескольких десятков километров, здесь же два-три километра; а иногда зона устойчивого приема заканчивалась еще ближе и из-за треска было трудно что-либо понять. Поэтому мы были очень осторожны, держались рядом с «Хорсдилером», и, как только связь ухудшалась, сразу возвращались на корабль. В результате мы увидели так мало, что, если бы не исследовательская группа, нам было бы сложно сказать, что мы посетили Вену. Поэтому, когда группа вернулась, не было конца вопросам и ответам.

«Приключений» в полном смысле этого слова у них не было. Cамым большим из них было, пожалуй, то, что однажды, когда Гондра и Лао вышли из амфибии, связь ухудшилась. Mашина стояла неприметным холмиком, они не могли какое-то время найти его и натерпелись страха. Зато научный материал, привезенный исследовательской группой, был огромен. Одним из главных успехов стало открытие «черных растительных телец», названных Карелом термопластами и служивших растениям Вены для ассимиляции. Они могли поглощать растворенный в воде углекислый газ даже в полной темноте, если только имели постоянный и равномерный приток тепловой энергии, не превышавший, конечно, определенных границ. Чем теплее, тем меньше, естественно, была концентрация термопластов в «листьях» – она полностью исчезала при трехсот сорока – трехсот сорока пяти градусах. Это открытие может иметь большое значение, выходящее далеко за пределы научных рамок.

После мночисленных сложных исследований Гондра, Лао и Карел пришли к выводу, что жизнь на Вене может существовать еще около двадцати миллионов лет. С эволюционной точки зрения, это совсем немного, но вполне достаточно для возможной помощи, которую мы могли бы оказать.

Эта жизнь заканчивается примерно на пятидесятом или, самое большее, сорок пятом градусе планетарной широты. Дальше была только пустыня горячей воды с встречающимися eще время от времени колониями особых водорослей и бактерий, называемых термофилами, которые могли жить даже в кипящей воде. Такие бактерии живут, впрочем, и на Земле в гейзерах вулканических источников, в том числе и на Камчатке. Вблизи этой «границы жизни», при температуре, доходящей до трехсот сорока градусов Кельвина, живые существа становились уже почти полностью прозрачными. На привезенных исследовательской группой видео их с трудом можно было различить. Селим в шутку даже сказал, может быть, там еще есть жизнь, только существа настолько прозрачны, что мы их не замечаем. Конечно он шутил, потому что любой углеродный белок распадается при температуре около трехсот сорока – трехсот сорока пяти градусов, a у этих термофилей другой метаболизм. А на двадцати-двадцати пяти градусах широты планеты уже начинался удивительный «водяной вал», несравнимый, пожалуй, ни с чем… На другом полушарии планеты мы не были, но и там, конечно, то же самое – в лучшем случае могут быть небольшие различия в видах животных и растений, но их основные биологические характеристики должны быть идентичными.

Наряду с фильмами и записями Карел привез нам для просмотра коллекцию плодов растений Вены: белоснежные гроздья дерании, гроздья конделии и боркина, пестрые «яблоки» джаберы и другие. Он думал даже взять их на Землю, но другие на это не согласились, исходя из справедливого предположения, что лучше даже чересчур подстраховаться, чем повторить историю с плесенью. Так что все это нужно было выбросить, как предписано космическим законом. Ну, запрет есть запрет, и его нельзя нарушать…

На Вене мы пробыли еще два дня. Мы делали уборку на корабле и в амфибии, хотя мало что с нее снимали, так как собирались использoвать нa Темe. Кроме того, мы обсуждали планету и ее жизнь, наблюдая и комментируя фильмы, привезенные исследователями. Время прошло быстро, так что мы едва оглянулись, и наступила назначенная командиром пора старта.

Мы простились c Веной со смешанными чувствами. Мы так хотели помочь жизни на ней, перенести ее в другое место, более благоприятные условия…

– Когда-нибудь мы еще вернемся сюда, – сказала Гондра сразу после взлета с Вены, – если не мы, то другие, наши преемники.

– А скажи мне, Лао, – спросила Наталья, – как бы выглядели разумные существа, которые выросли бы из этой жизни под нашей опекой?

– Думаю, они были бы очень похожи на нас, – ответил зоолог, – но это во многом зависит от условий, которые мы сможем им создать. Потому что если, например, мы дадим им мало земли, то разумные существа могут возникнуть в воде, и было бы интересно посмотреть, как они будут выглядеть в это время.

– Зачем размышлять о том, что будет в таком далеком будущем? – вмешался Рамин, – давайте подумаем об исследовании Темы.

Он был совершенно прав, но разве можно не думать о планете, на которой жизнь уже процветала?…

А Вена уменьшалась все быстрей и быстрей. Вот она уже перестала заполнять весь экран, потом стала лишь самым ярким небесным телом, после Дарумы. Удаляясь от нее все дальше и дальше, мы приближались к Теме, которая была как раз на той же стороне Дарумы, что и Вена.

Несколько десятков миллионов километров, разделявших обе планеты, мы прошли, не спеша, за половину земных суток.

Когда на другой день утром мы проснулись, Никос и Наталья, которые в то время как раз управляли кораблем, доложили, что мы приближаемся к самой большой луне Темы. Однако мы решили не садиться на нее, а, проверив условия с помощью спектрального анализа и зондирования, совершить посадку сразу на самой планете.

Планета жизни и смерти

Спектральный анализ и зондирование Темы дали очень многообещающие результаты. Океан занимал половину поверхности планеты. Давление на уровне моря всего лишь около девятьсот десяти Гектопаскалей, но зато атмосфера Темы наполовину состояла из кислорода. Больше, чем на Земле, здесь было и углекислого газа – почти два процента, тогда как гораздо меньше азота – ниже двадцати пяти процентов Oстальное составляли инертные газы. Hо жизнь нашего типа – а такая развивалась на Теме – использует атмосферный азот в минимальной степени. Другое дело, если бы это была жизнь с Генары, планеты, обнаруженной «Коперником», где животные дышат азотом и пьют аммиак, нo им и этого было бы достаточно.

<1 2 3 4 5...7 >

На страницу:

Перейти

3 из 7