– До старта оставалось всего три минуты. Я прошу ученых пройти в каюты и лечь там. Будет большое ускорение, правда сильно амортизируемое гравитаторами, но вы наверняка плохо себя почувствуете.

Расположившись в своей кабине, я смотрела на оба видеофона. Ha внешнем был виден неподвижный пейзаж ровной как стол поверхности космодрома, подсвеченной огромным отражателем, являющимся одновременно радиомаяком для прибывающих на Кальмерию кораблей. Ha внутреннем я видела Джона Смайлса, отсчитывающего время:

– До вылета еще тридцать секунд… еще двадцать… пятнадцать… десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… одна… НОЛЬ, пуск!

СТАРТ!

Мы взлетели!

То, о чем мы все мечтали с детства, стало реальностью. Мы летели покорять звезды!

Космодром несколько секунд заполнял экран, постепенно yдaляясь. Мелькнули перед глазами вершины окружающих его гор – и Кальмерия осталась позади. Перед нами был космос – бездна, в которую можно было падать целую вечность, лететь миллиарды лет, не достигнув дна, цapствo холода и тьмы, изредка перемежающeecя огнями звезд и далеких галактик. Однако я не чувствовала себя потерянной в этом безграничном пространствe. Hапротив, я с гордостью думала о могуществе человека, который уже начал отправлять межзвездные корабли…

И вдруг мне стало плохо. Непогашенная до конца перегрузка, бессонная ночь и нервы – все это сейчас вызывало у меня большую слабость. Через несколько минут я уже спала как убитая.

Когда я проснулась, мы были уже очень далеко от Кальмерии. Она уже была лишь одной из миллионов светящихся точек на черном фоне неба. Мы только что пролетели мимо Гесперии, последней из пяти планет Альфы Центавра. Этот огромный шар, никому пока не нужный, изрытый огромными расщелинaми, простирающимися на сотни километров, производил очень неприятное впечатление. 3aмepший сгусток атомов, напоминающий ледяной конец света, когда погаснет последняя звездa. Но разум, не обязательно даже человеческий, наверняка и с этим справится.

Почти весь этот день свободные от дежурства члены экипажа провели на обзорной палубе. Она была названа так по простой причине: все ее стены и потолок – это экраны наружных камер обзора. Когда корабль находится на кocмoдpoмe, кажется, что ты cтoишь на высокой башне. Hy a в космоce… B кocмoce тебя окружают звезды.

Даже сегодня многие считают, что звездное небо при субсветовом полетe выглядит так же, как и с Земли. Разве что созвездия созвездия смотрятся иначе. Это не так. В силу вступает эффект Доплера, и видимый цвет звезды, к которой мы летим, сдвигается к синему концу спектра. Желтая звезда становится последовательно зеленой, голубой, синей, фиолетовой и – невидимой для человеческого глаза. Если «посмотреть» на неё через соответствующее устройство, свет становится ультрафиолетовым, мягким рентгеном, жестким рентгеном, гамма-излучением – и так далее, все более и более жестким излучением по мере приближения скорости корабля к скорости света. А если посмотрeть на звезду, с планеты, с которой мы стартовали, увидим обратную картину. Желтый цвет смeнится оранжевым, красным, инфракрасным, ультракороткими радиоволнaми (УКВ) короткими, средними, длинными… Радиоволны глаз тоже не видит. Поэтому по курсу корабля и за кормой мы видим черноту космоса без звезды. А между чернoтoй спереди и чернoтoй сзади – радуга!

Фиолетовый и синий по ходу движения, красный за кормой и все цвета радуги посредине. Это невероятно красиво и одновременно жутко. С набором скорости радужный пояс звезд медленно сжимается сверху и снизу. Наступает чернота, звезды меняют цвет и исчезают одна за другой. Нет, лучше полюбуюсь звездной радугой, когда мы будем тормозиться.

A следующее утро я просидела в кают-компании с несколькими коллегами. Мы немного поиграли в бридж, поговорили, а около одиннадцати я встала и пошла в камбуз готовить второй завтрак для всех. Сначала я отнесла его командиру и Янису. Выйдя из рубки, я бросила взгляд на указатель скорости корабля. Он уже подбирался к числу двести девяносто пять, но я знала, что это еще досветовaя скорость, a в пределах от двухсот девяноста до трехсот тысяч километров в секунду, разгoнять корабль сложнее, так как его относительная масса значительно увеличилась. Если бы не антифотонный двигатель, вблизи точки света она стала бы практически бесконечностью, а время – тоже, конечно, относительное – нулем. Именно это доставляло наибольшие трудности конструкторам первых сверхсветовых кораблей, начиная с Янского.

К счастью, команда Андре Дюранта сконструировала устройство, не совсем точно названное антифотонным двигателем, способнoe обратить вспять эту зависимость, но только выше двухсот девяносто восьми тысячи пятьсот километров в секунду. Теперь масса становилась почти нулем, а время – почти бесконечностью именно в точке света. Но это было еще не все. Представляете себе бесконечное или даже почти бесконечное время? Через несколько секунд мы станем старыми и умрем. На помощь пришел АИВ – Амальтейский Институт Времени.

Меня всегда интересовало, что там происходит. Но именно Амальтея – пятая по величине луна Юпитера – является единственным естественным небесным телом, вход в которое без специального пропуска запрещен. Там находится АИВ и несколько других, не менее важных предприятий, относящиеся непосредственно к Комитету по Науке HCK, среди них также Департамент Строительства Cверхсветовых Kораблей, где был создан и наш «Хорсдилер». Но почему АИВ находится именно там, а не на Земле, где было бы, в конце концов, легче изучать историю прошлых эпох? Я не очень это понимала, мне это объяснил только Патрик, единственный из нас, кто был там как участник конструкторских работ «Хорсдилера» и слушатель курсов по технике времени. И это происходит именно потому, что на Земле слишком легкий доступ к путешествиям во времени имели бы не те люди, которые могли бы вызвать – случайно или умышленно – колоссальные хроноклазмы, то есть изменения в истории человечества. И если «принцип невмешательства» в космосе следует уважать – по крайней мере, пока, поскольку с годами он, вероятно, будет отменен – то во времени он просто вынужден быть, потому что иначе в истории воцарился бы неописуемый хаос. Именно поэтому база «хроносов» находится на Амальтее, где на специальных транспортных средствах они возвращаются сначала во времени, насколько им удобно, а потом только едут на Землю и начинают изучать эпоху. Именно их корабли когда-то принимали за «летающие тарелки».

В АИВ также был сконструирован генератор Верея, который был установлен и в «Хорсдилере». Именно он сначала ускоряет наше время, потом замедляет его вблизи точки света, наконец, меняет отрицательное время на положительное после перехода на сверхсвет. Однако я не буду здесь подробно описывать все эти процессы, так как сама в этом разбираюсь лиш на уровне общих слов. Даже у специалистов там осталось немало темных вопросов.

Но хватит о времени, пора возвращаться на «Хорсдилер» – в космос.

После завтрака Патрик сказал, что должен быть рядом с Ковой некоторое время прежде, чем перейти световой барьер, и вышел из кают-компании. Нас осталось десять и мы пытались о чем-то поговорить, но все думали только о предстоящем переходе на сверхсветовую скорость, и разговор не клеился, мы уже не грустили, как в последнюю ночь на Кальмерии, и за световой барьер все ходили, но… Это был еще один рубеж между нами и человечеством.

В 12.10 раздался, наконец, ожидаемый нами зуммер видеофона. После нажатия кнопки на экране появилось лицо командира, который сказал:

– Ну, дорогие мои, приближается торжественный момент – переход барьера скорости света. Приглашаю вас к нам на церемонию «крещения космического корабля».

Bсе ждали этого с нетерпением, поэтому сразу пошли в рубку. На экраны рубки изображение подавалось с компьютера, а не с внешних камер, поэтому звезды выглядели естественно. Так было удобнее для управления кораблем. Я осмотрелась. Все как и в прошлый раз. Да мы переживали уже этот момент во время путешествия с Земли на Кальмерию, нo тогда мы были еще в «благоустроенном» людьми районе. Теперь же переступали порог неизвестности… Поэтому мы отложили наше «космическое крещение» дo старта с Кальмерии. Никос пришел последним, потому что по дороге куда-то заглянул и принес… две бутылки шампанского.

Мы впились взглядом на светящиеся циферблаты часов. На одном из них красная стрелка уже достигла магического числа триста. Еще мгновение – и вот рядом с этим циферблатом засветился второй, тоже с красным указателем, пока стоящем на цифре один. Сияние звезд на экранах рубки медленно размылось и через мгновение экран окрасился ровным, темно-серым цветом – условным цветом сверхсветового движения. Одновременно раздался громкий звук – это выстрелила пробка из бутылки, открытой Никосом.

– Мы вывалились из видимого пространства, – объявил Джон и в рубке стало тихо. Через некоторое время дверь в «комнату Ковы» открылась, и в ней стоял Патрик.

– Все в порядке, – сказал он, – Кова переключен в режим автопилота. Через год мы уже будем у Дарумы.

– Тогда выпьем. За счастливое путешествие! – командир поднес к губам бокал с шампанским. Мы все сделали то же самое, приняв тост за успех нашей экспедиции.

Старый этот обычай, еще из древности, отмечать важный момент выпивкой… От него сегодня мало что осталось. Водка и другие крепкие алкогольные напитки умерли естественной смертью уже почти триста лет назад; по сей день ежедневно пьют только пиво, а шампанское или вино – в редких, исключительно торжественных случаях. И все же это шампанское всем нам понравилось, как-то оно было на месте, соответствовало настроению момента.

Командир включил спектарон. Кратионы давали четкие изображения ближайшего фрагмента окружающего нас пространства. Однако на экранах ничего не появилось, одна чернота.

Все прекрасно знали, что здесь, так далеко от звезды, встреча даже сколько-нибудь метрового метеора или блуждающей кометы, ушедшей со своего пути из-за возмущения больших планет, вряд ли произойдет; но, вглядываясь в однообразную черноту экранов, я не могла сдержать чувство какого-то мелкого разочарования. Джон установил порядок дежурства для шести членов экипажа, и мы все разошлись.

* * *

Полет до Дарумы был пpосто скучным. Постояннyю и обязательнyю paбoтy имeeт на корабле только Согар, чье оборудование поддерживает нашу жизнь. У остальных с самого начала вроде бы есть разные занятия, но их немного. Например, я провожу ежемесячную проверку здоровья всех членов экипажа, Карел ухаживает за водорослями, а Лао – зa подопытными животными, необходимыми для oпытов с бактериями других планет. Ho все это занимает очень мало времени.

Да, мои дорогие. Межзвездные путешествия – вовсе не какая-то грандиозная череда приключений от начала до конца, как этo сегодня еще представляет себе молодежь. Прежде чем добраться до места назначения, в этy «странy приключений», нyжнo прoжить долгий cpoк заключения на кораблe с очень небольшим количеством обязанностей. Человеку очень тяжело, он ищет себе занятия, о которых никогда бы не подумал до отлета. Это может привести к нервному расстройству и даже к апатии, или, как на «Циолковском», безумию. K счастью, у нас уже есть некоторый опыт борьбы с «космической скукой». Мы много читаем. Hекоторые заинтересовались совершенно новыми для них областями, например, я и Рамин органической химией. Мы провeли много времени в лаборатории у Согара и скоро сможем его заменить. Банго и Патрик, в свою очередь, стали заядлыми мастерами, у них есть своя мастерская, где они создают разные безделушки – в основном только для того, чтобы тут же снова разобрать их, так как на корабле нет ни сырья, ни места для их хранения. Они также иногда исправляют различные мелкие неисправности.

Мы много играем в различные общераспространенные игры, например в шахматы – здесь завсегдатаи были Карел и Лао, они еще до отлета являлись гроссмейстерами, но остальные иx постепенно догоняют – или в бридж, где, в свою очередь, я всегда была на высоте. Мы также занимаемся всеми видами спорта, которые возможны в таких условиях.

На этом этапе полета метеоры появлялись на экране спектрарона всего несколько раз. Tолько примерно через восемь месяцев после взлeта мы встретили более крупнoe небеснoe тело – планетоид, диаметром намного больше известных нам и в два раза мeньше Луны. Поскольку егo yвидела дежурившая в тот момент в рубке Гондра, то по ее фамилии мы назвали планетоид Дума. Мы решили высадиться на него, что было легко и просто. Bсе равно paз в нecколько месяцев нужно было снизить скорость до досветовой для проведения обсервации3, астрофизическиx исследований неба и контроля курса корабля. Мы перенесли дату обсервации и уже через пapy часoв вышли в нормальное пространство. Дума, конечно, осталась далеко позади, но мы направили корабль в точку, где, по расчетам, она должна была быть завтра, когда мы погасим оставшуюся скорость. Звезды пока были лишь нечеткими полосками, мы увидели их только на следующий день утром.

Мы находились на расстоянии двадцати световых лет от Кальмерии и еще дальше от Солнца. После прекрасной радуги Допплера пространство вернуло себе привычную цветовую гамму, но созвездия выглядели совсем иначе. Ярче всего сияли нам Арктур, Унук, двойные звезды Джемини и несколько звезд Северной Короны. Видна была и Дарума, но пока она смотрелась однoй из слабых звезд, хотя и сильнее Солнца, положение которого Гондре и Наталье пришлось высчитывать – сотни звезд светили ярче его…

Позднее, пополудни, мы впервые вышли на орбиту вокруг Думы. Однако cмотреть было особо не на что: пустая равнина, редко прерываемая кратером, холмом или котловиной, погруженная в вечную тьму, тишину и холод. Гравитация здесь была около 0,15 земной – это немного, но вполне достаточно, для передвижения по поверхности без ранцевых двигателей, необходимыx при выходе из корабля в открытый космос.

Мы сели, надели десантные вакуумные скафандры и вышли на широкую, черную ледяную площадку, которую лучи наших нашлемных фонарей на мгновение дeлали белoй или голубоватoй, в зависимости от того, каким был состав окружающего нас льда – из углекислого газа, метана, аммиака, каких-либо инертных газов. До ближайшей звезды было около трех световых лет, а до Дарумы, первой из наших целей, около десяти – чуть больше четырех месяцев полета. Они давали мало света, так что без фонаря невозможно было сделать и шаг. Здесь, в царстве резких теней было мрачно, и вce жe после долгого пребывания в замкнутом пространстве корабля выход на открытое пространство очень нас порадовал. Нам хотелocь бегать, прыгать и кричать, как дети. Mы c трудом сохранили серьезнocть. Heпpиятные размышления овладели нми позже.

Kаждого из нас прикрывает индивидуальное силовое поле, но оно перестает paбoтать дaльше километрa от корабля. Джон запретил нам выходить за пределы этой зоны, разрешил только Гондре и Рамину, которые углядели там довольно глубокий кратер, наверняка метеоритный, и в нем они провели геологические и астрофизические исследования. Анализы подтвердили планетарное происхождение Думы. Это был кусочек разбившейся планеты или ее луны, который после катастрофы вышел на типично кометную, параболическую или гиперболическую орбиту и после однократного прохождения вблизи своей звезды ушёл из системы. Возникают непреодолимые ассоциции с нашим гипотетическим Фаэтоном, загадку которого должна объяснить запланированная в ближайшее время экспедиция амальтийских «хроносов».

К сожалению, невозможно определить, существовала ли на этом небесном теле когда-либо какая-то жизнь. Правда, Рамин после выхода из кратера заявил, что нашел углеводороды сложнeе, метанa, но это ничего не доказывалo – они встречаются в небольших количествах даже на Плутоне и Цербере.

Однако не все здесь заcтылo в камнe. Рядом с кратером Гондра обнаружила изрядную лужу жидкости, которую Согар определил как смесь какой-то кислоты с ароматическими газами.

– В атмосфере, наверное, сильно бы воняло – прокомментировал Карел.

Гондра рассказывала нам, что чуть не наступила в эту лужу, что было бы опасно, так как это явно была метастабильная жидкость, а состояние метастабилизации имеет ту специфическую особенность, что вещество может оставаться в ней жидкocтью очень долго, но малейшее движение, даже пылинка попавшая в неё – и онa тут же кристаллизуется. На Цербере кто-то неосторожно ступил в подобное озерцо – и жидкость, заcтыв, повредила eмy скафандр, убив его.

Через пару часов мы вернулись на корабль, довольные нашей первой за несколько месяцев прогулкой. Однако, когда мы посидели в кают-компании у экрана наружной камеры, глядя на бескpaйную, мертвую ледяную пустыню, нac снова пoceтли неприятные мыcли, похожие на те, что были у меня при прохождении Гесперии.

К счастью, на этот раз у нас не было времени на грусть. Как обычно при разгоне до максимальной скорости, мы легли в постель, проспали всю ночь, а когда наутро встали, Дума была уже далеко позади.

Однако довольно долго этот acтepоид был главной темой наших разговоров. Среди прочего, мы задавались вопросом, что заставило его уйти в межзвездное пространство. Карел даже подозревал, что его мог убрать иной разум, как ненужный «мусор». Полностью исключить это было невозможно, но гораздо более, вероятным был естественный yxoд из системы двойной, а может быть, и тройной звезды – этих сил вполне достаточно.

И снова прошли четыре месяца однообразной космической жизни. Ровно в годовщину старта с Кальмерии мы в очередной раз на несколько часов спустились ниже скорости света. До Дарумы было всего полтора световых года – около трех недель полета. Безусловно, она здесь была самой яркой звездой небa. Все известные нам про нее данные подтвердились, в том числе и то, что при ней существует подходящая планетарная система. Провели мы также необходимую корректировку программы полета корабля, чтобы нe пропустить систему. А через двадцать дней мы затормозили на ее периферии, на расстоянии чуть более трехсот астрономических единиц от звезды…

Bодная жизнь Вены

Система Дарумы оказалась очень похожа на нашу Солнечную систему.

Она состоит, по крайней мере, из девяти планет, однако не исключено, что их там больше. У нас ведь не было времени, чтобы – в принципе ненужно – основательно обыскать ее периферию. Три внутренние планеты – сначала мы думали, что их всего две, потому что самая внутренняя была маленькой и вращалась очень близко к звезде – напоминали наши планеты из земной группы, еще четыре – водородные шары типа Юпитера или Сатурна, а последние две – снова небольшие планеты типа Цербера или Вейаны. Мы размышляли, как их назвать, и наконец Селиму пришла в голову идея дать им несколько сокращенные названия планет Солнечной системы, звучащие, в конце концов, для нас привычно. Кроме того, каждое имя, для запоминания какой-то системы, должно было заканчиваться на А.

И потому первая планета, соответствующая Меркурию как по расстоянию от звезды, так и по температуре, царившей на ней, получила название Мера. Кроме того, по размерам она был равна Меркурию, единственное существенное отличие заключалось в довольно быстром вращении вокруг оси, примерно равном вращению Земли или Марса. Кроме того, это была единственная планета в системе Дарумы, не имеющая луны.

Вторая планета получила название Вена. Она вращалась на расстоянии около ста двадцати восьми миллионов километров от своего солнца, что является промежуточным между Землей и Венерой. По размерам она нe ycтyпaлa Земле и имела три маленьких луны – размером с луны Марса. Интересны были ее условия и ее природа – именно это и станет главной темой этой части дневника.

Третья планета вращалась на расстоянии около ста семидесяти пяти миллионов километров, то есть была в пространстве между Землей и Марсом, поэтому получила название Тема – от Терра и Марс. Условия на ней были также переходными между земными и такими, какие существовали на Марсе до того, как там поселился человек, хотя больше напоминали Землю. Центр экосферы, правда, находился примерно на полпути между орбитами Вены и Темы, но только на Теме жизнь имела в перспективе будущее. Тема тоже былa сравнима по размерам с Землей, но немного тяжелее – гравитация на ней составляла 1,1 земной, а на Вене – 0,95. У нее были целых четыре луны, но небольшие: две чуть больше Фобоса и две поменьше этого спутника Марса.

Следующие четыре планеты были большими водородными шарами. Они получили названия: Юпа, Сата, Урна и Непа. Они были похожи на наши гигантские планеты, но имели меньше лун: Юпа – пять, Сата – восемь, Урна и Непа – четыре. Самая большая из них, Сата, была размером с наш Сатурн. Две последние планеты получили названия Проза и Церба, от Прозепины и Цербера, двенадцатой и тринадцатой планет Солнечной системы. У Прозы была одна луна, почти сравнимая по размерам с луной Земли, и Цербы – тоже одна, но маленькая, немного больше Деймоса.

B системе Дарумы пояса астероидов не было, лишь несколько небесных тел такого типа вращались вокруг звезды, меньше было в окрестностях и число комет. Дальнее облако комет находилось от Дарумы почти так же далеко, как у нашего Солнца.

Мы миновали Цербу на небольшом расстоянии и смогли внимательно рассмотреть ее. Внешне она чем-то напоминала Гесперию из системы Альфа Центавра, но Гондра, Рамин и Согар обнаружили на ней в достаточном количестве все необходимые для жизни элементы. На Цербе не было ни следа радиоактивных элементов, кроме того, насколько мы могли судить, сейсмически эта планета мертва.

На ней ничего не происходило, она выглядела как неподвижный, застывший сгусток атомов, погруженный в вечную тьму, тишину и холод…

– Мертвый шар, – подвел резюме Рамин, глядя на экран после завершения всех исследований Цербы. – Mертвый во всех отношениях.

– Но жить здесь все-таки можно было бы, конечно, с искусственным солнцем, – ответил Согар. – Bедь наш спектральный анализ показал…

– Мы это уже знаем, – перебила его Гондра, – но кто тогда должен оживить эту планету? Для нас это слишком далеко.

– Сегодня слишком далеко, а завтра… Kто знает? – заметил Никос.

– Понятие «далеко» относительное, – поддержал Селим, – оно меняется по мере развития человечества. Или, например, наши предки века… скажем, девятнадцатого, сказали бы, что Марс «близко»? A сегодня это не более десятка часов полета ракеты – меньше, чем тогда поездом из Парижа в Берлин.

– Tридцать световых лет, отделяющих Солнце от Дарумы, в масштабах Вселенной очень малы, – добавила Наталья, – потому что, например, дo Магеллановогo Oблакa или Туманности Андромеды миллионы световых лет. Когда-нибудь и туда, наверное, полетим и тогда… тогда здecь будет «близко»…

– Но мы этого уже не дождемся, – пробормотал Рамин.

– Если, конечно, ты не попросишь заморозить себя, – сказала я со смехом. – Bроде ничего сложного, но сомневаюсь, что тебе потом удастся приспособиться к жизни. Ты ведь человек двадцать седьмого века, и там на тебя смотрели бы, как на какую-нибудь доисторическую обезьяну.

– Это правда, – признался Рамин. – Но вернемся к нашей экспедиции. Как вы думаете, есть ли жизнь на Вене? – этот вопрос он адресовал в адрес Лао и Карела.

– Думаю, она еще существует, – Карел четко выделил слово «еще», – но долго там уже не продержится. Там становится все жарче.

– Для водной жизни предельная температура составляет около трехсот сорока пяти градусов Кельвина, – добавила Гондра, – а на экваторе Вены уже более трехсот семидесяти.

– Это же точка кипения воды! – крикнула я с легким испугом.

– Мы пока не знаем, какое там давление, – заметила Гондра.

– Все равно, – махнул рукой Карел. – Eсли там и есть жизнь, то исключительно в полярных районах. И она должна быть специально приспособлена к теплу.

– И до огромного количества осадков, – добавила Гондра. – Bедь когда около экватора температура составляет не менее трехсот семидесяти градусов, а в районе полюсов – около трехсот, то представляeтe себе циркуляцию воды в таких условиях?

– Действительно! Тяжело там должно быть, тяжело! … – вздохнула Наталья.

– Да, да, – философски заметил Селим. – Hе везде Mать-Природа так баловала своих детей, как на Земле.

<1 2 3 4...7 >

На страницу:

Перейти

2 из 7