Мы все из глины

– Это я, Владимир Зябликов, был психиатром в экспериментальной группе «Третий глаз».

– Неужели?! – Андреев кинулся обнимать его и зарделся румянцем. – Тебя совсем не узнать – богатым будешь.

На что Зябликов нетерпеливо махнул рукой. И действительно, он изменился. Что-то было утрачено безвозвратно. Манерность сменилась свойственной старикам небрежностью. Тогда они ощущали себя причастными к чему-то важному, к некой тайне, которая делала их выше, значительней, чем любой гражданин Страны Советов. А сейчас это была лишь встреча двух почти выживших из ума пенсионеров.

– Не поверишь, мне написал Просов, – Зябликов истерично хихикнул.

У Андреева вновь задергался левый глаз, он попытался что-то сказать, но вместо этого, заикаясь, замычал.

– Ты не ослышался. Это правда. В такое сложно поверить, но… – Зябликов на секунду задумался. – Я не брежу и не сошел с ума. И мне не нужен психиатр. Я сам психиатр.

Зябликов взял со стола помятую коробку из-под конфет и достал оттуда разлинованный в клетку листок.

– Смотри, – Зябликов протянул лист, а сам пошел за чайником.

«Доброго безвременья! Нет ни одного бога, ни тысячи. Это миф. Есть никогда не рождающиеся души, и, поверьте, в тонком мире все так же, как и у вас – в проявленной жизни. Они борются, чтобы подняться выше по иерархической лестнице и жить более благостно. Те, кому удается, записывают новые правила и творят реальность. Теперь я могу стать этим самым богом, я получил доступ. Я хочу, чтобы вы ко мне присоединились. Мне нужны верные души. Со своей стороны, я обещаю, что обеспечу вам достойное существование. Вы можете добровольно уйти из жизни, я вас встречу по ту сторону, либо сам приду за вами. Решайте сами. Я даю вам месяц на раздумье и на завершение земных дел.

С любовью, ваш Просов. Вне времени и пространства».

– Ты шутишь надо мной. Это очевидно! – возмутился Андреев.

– Это письмо я нашел сегодня утром. Я был совершенно один, калитка и дверь заперты. Само оно не могло залететь, ты же понимаешь, – Зябликов разлил чай в металлические походные кружки.

– Допустим, это все реально. Чего он хочет?

– Сколотить свою коалицию. Думаю, там будут все, кто принимал участие в эксперименте, и вы в том числе, Иван. Нам будет некуда деться, и мы будем ему служить, только чтобы не прозябать в каких-нибудь зловонных мирах, если хотите – в аду, черт знает, что там.

– И что ты предлагаешь?

– Думаю, пока у нас есть время, Андреев, вам надо отправиться за ним, чтобы остановить его.

– О чем ты говоришь? Куда отправиться?

– У тебя же отменная интуиция, тебя из-за нее и в лабораторию взяли. Не исключаю, что ты можешь путешествовать по мирам.

– Ты смеешься надо мной. Какой из меня шаман?!

– Я полжизни изучал подобные явления. Судя по твоему бледному лицу, неестественному блеску глаз, покраснению белков и припухлости век, я могу предположить, что перед тем как ты попал ко мне, ты заболел, и тебя посещали видения, ты предугадывал события.

– Было такое, – робко согласился Андреев.

– У тебя шаманская болезнь. У меня для тебя подарок, – Зябликов открыл кейс, который до этого держал один из его сыновей, и вытащил оттуда бубен, украшенный витиеватой росписью и перьями. Андреев покрутил его в руках, как симпатичную безделушку.

– Зачем он мне?! – Андреев направился к двери. – Мне пора. Извини, на чай не могу остаться.

– Бубен все же возьми, как-никак подарок.

Андреев поковылял домой, прижал к груди бубен, тихо постукивая кончиками пальцев по упругой кожаной поверхности. Он подумал, что после того, как его настигла шаманская болезнь, все окружающее стало напоминать желе – легкое и зыбкое, – стоит только коснуться.

Как Просову удалось прислать письмо с того света? Этого Андреев не в силах был объяснить. Наверное, если Эллочка могла бы, то писала бы письма и открытки каждый день, и он не чувствовал бы себя одиноким. А сколько людей испытали бы облегчение, осознав, что смерть – это просто командировка, и душевная связь не утрачивается, она просто становится другой, но все равно продолжается. Как долго бы Андреев ни думал о Просове, покойной жене и потустороннем мире, мысли вернулись к насущному. Он вспомнил, что уже неделю не поливал тепличные огурцы, и еще больше ускорил шаг. Он так спешил на свои грядки, что не заметил, как сбил мужика, укладывающего глину на телегу.

– Не видишь, куда прешь?! – раздраженно гаркнул мужик, одетый в грязный изношенный костюм и пожелтевшую от времени, когда-то белую рубашку.

– Простите, – растерялся Андреев, и ему стало неловко за свой полуголый вид.

– Недавно здесь? – смягчился мужик.

– Нет, уже лет десять, – ответил Андреев.

– Первый раз тебя вижу.

– Да и я с тобой не знаком, – Андреев пожал плечами и переложил бубен в левую руку, освободив правую для рукопожатия. – Иван.

– Буйный, – мужик отер свою руку об штанину и крепко поприветствовал.

– Интересное прозвище, – улыбнулся Андреев.

– Имени я своего не помню, – строго, без шутки ответил новый знакомый.

Вставало солнце, и дачный поселок расцветал блеклыми утренними красками. Андреев увидел, что на его улице откуда-то появились странные глинобитные лачуги без дверей. Но раньше их не было!

– Буйный, что это? – заикаясь, спросил Андреев и показал на «игрушечные» домики.

– Иди домой, – ласково, как к больному, обратился Буйный. – И костюмчик новый попроси у родственников! – крикнул он вдогонку. – Голым здесь ходить неприлично.

На месте своего дома Андреев увидел глинобитную квадратную хижину с плоской крышей. Почему-то он не мог туда не зайти. В домике на соломенном настиле в позе лотоса сидел молодой человек, одетый в дорогой кашемировый костюм. И это был Просов. Андреев его сразу узнал, хотя нынешний Просов был мало похож забитого невзрачного юношу в поношенном свитере из прошлого.

Просов при виде старого знакомого сладко улыбнулся:

– Здорово, Иван!

В пустом помещении его веселый голос отразился гулким эхом.

– С новосельем!

– Просов! – растерялся Андреев. – Я умер?

Просов остался в том же возрасте, каким его видели в последний раз. Он был все так же молод, ему было около тридцати. Светло-русые волосы спадали на худые плечи. На рябом лице блестели карие глаза. Когда Просов улыбался, его толстые и бледные губы венчали две глубокие ямочки.

– Я умер? – повторил Андреев и нервно застучал пальцами по бубну.

– Еще нет, не помер, Иван. Рановато. Я свое слово держу. Считай, это репетиция.

– Просов, расскажи, что случилось в тот день?

– Не ищи врагов. Так просто надо было. Все наши из экспериментальной группы это знали, – загадочно подмигнул Просов, прохаживаясь по периметру.

– Что ты хочешь от нас?

– Пока не решил, если честно.

Снаружи послышались громкие крики. Андреев выглянул из лачуги и увидел, как Буйный отвешивает щуплому подростку смачные оплеухи.

– Козел! – орал покрасневший от ярости Буйный. Парень понуро смотрел в землю и лишь вздрагивал, по его щекам катились крупные слезы.

– Просов, разве здесь так можно? – поинтересовался Андреев.

– Каждый сам за себя, – ответил Просов. – Мне пора.

Андреев даже не увидел, как тот ушел. Испарился, и все. Конфликт за эти считанные секунды разгорелся сильнее. Оплеухи превратились уже в частые и крепкие удары. Подросток не устоял, ноги подкосились, и он рухнул перед Буйным на колени. Андреев нерешительно потоптался на месте, но не смог оставаться безучастным.

– Буйный, прекрати! – строго, но по-дружески обратился к нему Андреев. Паренек уткнулся лицом в землю и громко зарыдал.

– Щенок! Не первый раз глину мою ворует, – пожаловался Буйный и лягнул парня в бок.

– Тише, тише, – пытался успокоить его Андреев. – Помоги парню, видишь, молодой он, не справляется сам.

– Слушай, а ты здесь не десять лет, – прищурившись, заключил Буйный.

– Да, новенький, – испугался Андреев.

– То-то же, – сказал Буйный и отвесил ему легкий пендаль. Андреев обиженно взглянул на него и поднял паренька с колен.

– Живи в моем доме, – сказал ему Андреев.

– Так не полагается, дяденька, мне свой построить надо, – прогнусавил паренек.

– Да ничего! Я еще построю, – погладил его по голове Андреев. – Как тебя звать-то?

– Я Витька Стальной, – ответил подросток.

– Слишком много в тебе агрессии, – обратился Андреев к Буйному.

– Новенький, говоришь, – процедил Буйный, и на его лице проступили огромные желваки. – Держи язык за зубами.

Буйный еще раз толкнул Андреева, который не удержался и неловко повалился на спину, ударившись виском о нагруженную телегу. Очнулся он уже от протяжного, насыщенного звука гонга. В помещении было темно, но за окном по-прежнему светила новая луна. Андреев обрадовался, что наконец-то его шаманское путешествие подошло к концу, а вместе с ним закончился кошмар. Ему невыносимо захотелось пить, и он начал вставать. Но каково было его разочарование, когда он понял, что лежит не на своей советской скрипучей панцирной кровати, а на соломенном настиле, на котором увидел Просова. Он испугался и выскочил наружу. На улице между глинобитных домиков, как вереница крупных муравьев, тянулась молчаливая толпа.

– Сегодня день жертвоприношения, – спокойно пояснил Витька Стальной. Андреев невольно приоткрыл рот. Люди, наклонив головы, с трудом волочили ноги. Когда Андреев поравнялся с толпой, все бросали на него беглые печальные взгляды. Даже в глазах Буйного было смирение!

Народ шел к единственному в окрестностях холму. Андреев тоже тяжело запыхтел, поднимаясь на вершину. Попутно пытаясь узнать, куда все так покорно влекутся и зачем.

Никто точно не знал, для чего нужны эти жертвоприношения. Одни полагали, что невидимое для них правительство таким образом пытается решить проблему с перенаселением. Ведь каждый день на этой земле появлялись все новые и новые жители. Глины на всех не хватало. И жрец, который проводил якобы жизненно необходимый ритуал, не был настоящим жрецом, а выполнял роль палача.

Этими размышлениями идущий рядом Витька поделился с Андреевым. Парень говорил, что так думает не только он. Взять хотя бы Буйного – он плюется и все время твердит, что везде одно надувательство. Другие же, наоборот, свято верили в то, что жертвоприношения задабривают злых духов и помогают выжить на суровой земле.

– Иногда я хочу, чтобы жрец выбрал меня, – поделился Витька.

Андреев вопросительно посмотрел на него.

– Столько мыслей в голове, хочется отдохнуть, – продолжил парень.

– О чем ты думаешь?

– О разном. Картинки перед глазами. И кружатся, кружатся. Быстро-быстро. Но больше всего отца вспоминаю. Я его убил.

Этот худой, вызывающий жалость парнишка способен на такое? Витька рассказал, что он не сразу решился на это. Отец всем мешал жить, все от него страдали. И мать, и сам Витька.

Отец сутками где-то пропадал, возвращался домой пьяный в дребадан, кидался с кулаками и срывал с себя нательные кресты, после чего, как ребенок, забивался в угол и рыдал, закрывая уши. «Шепчут и шепчут», – жаловался он сквозь слезы, потом каялся, и все повторялось заново. Витька говорил без остановки, и казалось, мог говорить так несколько часов. Он хотел выговориться, избавиться от боли, которая, как яд, душила его. И впервые за долгое время его кто-то слушал. В спешке глотая воздух, он продолжал говорить и по-детски обиженно куксился.

– Раньше я думал о новом велосипеде и крутых кроссовках, о девчонке из параллельного класса, – заплакал Витька. – Теперь голова болит от мыслей. Они не исчезают. Даже когда сплю, я думаю.

«Бам-м!» – густой звук гонга раздался вновь, вызывая необъяснимое беспокойство. Время будто замерло, а воздух, пропитываясь этим звуком, парализовал. Андреев непроизвольно закрыл уши. Но от звука было не спрятаться. Он мучил, как неотступная зубная боль. Толпа ускорила шаг. Витька больше не проронил слова, он спешил за остальными, снова погруженный в свои мысли.

Буйный, взмокший и уставший, шел позади, опустив голову. В самом центре широкой и пологой вершины возвышался деревянный двухметровый столп, расширявшийся вверху. На этой широкой части были выжжены рунические символы. Перед столпом лежало несколько огромных камней, возле которых стоял голый щуплый человек. Его лицо обрамляли густая борода и русые волосы до плеч. Глаза были неподвижны, как две черные точки. Толпа рассыпалась вокруг столпа. Андреев и Витька стояли в первом ряду. Буйный – за ними, Андреев слышал его сбивчивое дыхание. Андреев и сам взволновался. Аритмично заколотилось сердце, сильно вспотели ладони. Возможно, он убежал бы и забился в лачугу, которую ему предоставил Просов, но бородатый мужичонка начал речь. И Андреев поддавшись любопытству, вытер влажные ладони о свои семейные трусы, вздохнул и остался на месте.

– Слава сознанию! Слава бытию! – выкрикнул жрец. – Властью, данной мне на этом уровне, сегодня я выберу того, кто будет принесен в жертву Сознанию.

По толпе прокатился нервный шепот. Жрец огласил порядка сотен имен, среди который услышал знакомое – Буйный. Жрец приготовил нож и положил его на камень. От волнения Андреев топтался на месте, расталкивал рядом стоявших и вытягивал шею, чтобы ничего не упустить. Тем временем жрец слегка толкнул рукоятку, и нож закрутился, как волчок. Все с замиранием ждали его остановки. Острие уверенно показало на Андреева. Теперь он был в центре внимания. Несколько сотен пар глаз смотрели на него так, будто он звезда.

– Что вы творите? – закричал он. – Меня не было в списке!

– Лучше иди, не сопротивляйся, – подтолкнул его Буйный.

Жрец одной рукой схватил Андреева за волосы. Голова запрокинулась, и шея неприятно хрустнула. Другой рукой он занес над ним нож и, что-то пробормотав, ударил его в живот, прямо в солнечное сплетение. Последнее что увидел Андреев, когда барахтался в предсмертной агонии, как Буйный, расслабившись, разжал кулаки.

Послышался нестройный далекий звук бубна. Андреев очнулся в своей постели. Рядом сидел Реднек и от скуки выдавливал из инструмента жалкие глухие звуки.

– Неужели? – обрадовался он, когда Андреев открыл глаза.

– И долго меня не было?

– Час пытался добудиться, грешным делом подумал, что ты ласты склеил.

– Час? У меня там целая жизнь промчалась.

Андреев отправился к Зябликову. По пути он, как болванчик, вертел головой из стороны в сторону. Перед глазами были те же дома, к которым он привык за долгие годы. Но ему чудилось, что это всего лишь бумажная картинка, которую он может разорвать и скомкать, а за ней скрывается едва знакомая реальность. Видимый мир представлялся Андрееву бульоном, в котором расплывается и дает сок все, что попадает в поле зрения. А тот мир лачуг – концентрат, и в нем Андреев расплылся сам в себе и не мог себя же поймать.

Из беседки Зябликова, располагавшейся за домом, слышался громкий веселый смех. Андреев решительно открыл калитку. Она противно скрежетнула, и смех умолк. За столом сидел Зябликов, держа в одной руке стопку, в другой – зеленоватый помидор. При виде Андреева он ссутулился и положил помидор на стол. Напротив Зябликова, спиной к Андрееву, замер лысый широкоплечий мужчина. Он вполоборота глянул на Андреева. Казалось, что взъерошенный гость с бубном его совсем не заинтересовал.

– Не буду я, Зябликов! – занервничал Андреев и швырнул бубен на стол, отчего помидор отскочил от стола и покатился прочь.

– Успокойся! – привстал Зябликов.

– Не шаман я. И не хочу им быть.

Мужчина наконец-то обернулся. И Андреев увидел Дождева, похожего на старого шарпея. От былой свежести ничего не осталось. Глазах потухли. Лицо было застывшим, словно маска.

– Матерь Божья. Дождев! Сколько лет, сколько зим!

– Не бушуй! Присаживайся, – Дождев крепко обнял старого друга. – Ты нам нужен.

– Знаете, чего?! – Андреев покраснел от раздражения. – Нет! Это такое, это такое… Гиблое дело! Вы не представляете!

– Андреев… – начал Дождев.

– Нет! – вскочил Андреев.

– Ты убиваешь в себе шамана! – крикнул Зябликов.

Андреев резко встал и вышел. Дождев и Зябликов растерянно переглянулись. Они поняли: случился «выкидыш».

Глава 3

Андреев который день не спал. Он смотрел на мир будто сквозь плотный полиэтиленовый пакет. И пелена не рассеивалась, искажая привычные вещи. Через нее он по-прежнему видел глинобитные лачуги, видел, как Витька Стальной обустраивает подаренное ему жилище. Вернее, обустраивать не пришлось. Он кинул на пол солому – вот и спартанская постель. Прежде чем пойти отдыхать, он, как преступник, осторожно и бегло взглянул в оконный проем, в который прорывалась густая темная ночь.

Там едва различимый силуэт устало, с остановками, тащил за собой телегу, до краев наполненную глиной. Буйный трудился почти без сна – уж очень ему хотелось обрести свой угол, свою крепость и свой рай. Пол и две стены уже были построены, он медленно отвоевывал у мира крошечную коробку своего личного пространства.

– Стальной, я тебя вижу! – крикнул он во время очередной остановки.

Витька вздрогнул и отпрянул от окна.

– Трус! Получишь! Я тебя научу жизни! Думаешь, своя хата есть – и дело с концом?! – Буйный мозолистыми руками схватился за ручки телеги. Витька занервничал: того и гляди ворвется этот бешеный.

– Буйный, если хочешь, ночуй здесь, со мной под одной крышей, – хоть Витька и боялся его, но его внезапно одолела жалость, на которую, как он думал, был уже не способен.

– Ты серьезно, Витька? – Буйный даже остановился.

Витькины слова показались ему дичью, издевкой, что ли. Но он все же задумался, потерев свою круглую щеку.

– Серьезно, Буйный. Мне этот дом даром достался. Вот я и подумал: почему бы и мне не поделиться? Ты единственный, с кем я здесь говорю. Ты знаешь, как изо дня в день мысли меня режут хуже ножей. Когда я тебя вижу, мне полегче становится.

Андреев видел и слышал и Буйного, и Витьку. Он не сомневался, что находится там. В каком образе: как глина, что в телеге у Буйного, или как бесплотный дух – неважно. Он осязал все каким-то ранее неведомым для него чувством, которое не старался расшифровать и описать. Андреев вообще не думал о таких мелочах, он просто был, просто наблюдал…

Внезапно фокус взгляда сместился, и он опять увидел свои дачные стены. Зябко – пробирало до дрожи. Натянув черные спортивные штаны и байковую серую рубашку, Андреев собрался было отправиться к Зябликову, но… присел за стол и хлопнул стопку хреновухи. Включил телевизор. Приторная блондинка, забавно шлепая розовыми губами, передавала последние сводки новостей.

«Весь мир готовится к выборам нового духовного лидера. Восемь кандидатов выбыли. За них проголосовало меньше одной десятой процента. Напомню, за этот пост теперь борются три кандидата», – жеманно сообщила ведущая, поправляя белоснежные кудри. От удивления Андреев выронил пульт. Выборы духовного лидера. Что за чушь?!

Духовность и политика – несовместимые понятия. Видеоряд резко сменился – пустили агитационный ролик. Черноволосый бледный мужчина лежал в гамаке, подвешенном на двух искусственных пальмах. Вместо солнца светил прожектор. Одет он был соответствующе – в гавайскую рубашку с пестрыми попугаями. Мужчина бодро произнес текст про то, что человек может рассчитывать и верить только в себя и свою жизнь. В продажу уже поступила эссенция. Вы увидите себя такими, какие вы есть, весь свой потенциал, вы раскроетесь. Всю жизнь человек пытается обрести себя, найти себя в себе же, чтобы почувствовать удовлетворение и вкус к жизни. Теперь это будет просто! В завершение этого уверенного спича он одним движением открыл невзрачный пузырек и сделал глоток.

Затем в кадре появился рыжеволосый человек. Все та же студия, но с другими декорациями. Кандидат в шкуре волка сидел на четвереньках. Сзади возвышались нарисованные холмы и леса. В спину кандидату светил все тот же прожектор – только теперь вместо луны. И текст был иной.

Духи природы и духи предков! У наших предков была мудрость, накопленная тысячелетиями. Нам стоит вернуться к истокам. В этом – духовное и психологическое благополучие. Ваша жизнь качественно изменится, когда вы почувствуете в себе древнюю силу. Я помогу вам пробудить дух «старого волка». Изображая его, он мерзковато рыкнул.

К агитации приступил третий кандидат, болезненного вида мужчина. Говорил он тихо, с одышкой. Глаза были опущены. Лишь иногда во время тяжелого вздоха он случайно цеплялся взглядом за объектив. Если мы физически здоровы, мы счастливы. Все дороги открыты перед нами. Я знаю оздоровительные практики, которые продлят и улучшат жизнь.

Десять лет назад врачи поставили мне страшный диагноз: рак мозга четвертой стадии. По их словам, мне оставалось жить меньше месяца. Но я не сдался и стал выполнять оздоровительный комплекс. Я победил рак! С каждым годом я молодею. Сейчас мне сто десять лет. Как я молодею? Я поделюсь секретом, выбирайте меня. Помните: счастье – в здоровье!

Ведущая перешла к политическим новостям. Она сообщила, что завершилось обновление карты мира. Теперь есть два государства с единым правлением – США и Дальний Восток. На экране появилась схематическая карта, разукрашенная двумя цветами. Красным цветом – США, все европейские страны и принадлежавшие им острова. Синим – Россия, страны Дальнего и Ближнего Востока, Австралия. Раз в год подданные государства будут выплачивать оброк.

«Ничего себе! – подумал Андреев. – Новая Золотая Орда».

Тем временем Зябликов и Дождев не находили себе места. Просов снова дал о себе знать. Записка лежала прямо на крыльце. Ее, возможно, никто не нашел бы, если бы у одного из сыновей Зябликова не развязались шнурки на новом кожаном ботинке. Зябликов и Дождев почти бегом понеслись к Андрееву. Ввалились к нему без стука и застали его врасплох. Он уставился на телевизор, как на диковинный предмет.

– Просов письмо доставил, – Зябликов протянул скомканную бумажку.

«Андреев был молодцом. Зря он стушевался. Но я могу его понять. Голову распирают мысли. А от них, знаете ли, сходят с ума. Но речь не об этом. Скоро привычное для вас растает, растечется и примет иную форму. Хорошо это или плохо – решать вам. До новых встреч!» – было написано ровным каллиграфическим почерком.

– Началось. Тут такое творится… – и Андреев рассказал все, что увидел.

– Я буду летописцем. Неизвестно, что нас ждет. Надо фиксировать все.

Дождев сел за стол и записал сегодняшние новости со слов Андреева. Летопись была неточной, и в каждой строчке фигурировала фраза «он что-то говорил про…». Вместо описания внешности кандидатов были клички: Попугай, Хмырь и Старый.

– Ну и что вы об этом думаете? – спросил Зябликов.

– Просов свое слово держит, – улыбнулся Андреев. – Альтернативную реальность устроил. Или мы в будущее попали.

– Бог его знает, – сказал один из братьев. Второй кивнул.

– Приспособимся. Жить можно, – подбодрил Зябликов.

– Э, нет. Думаю, это только цветочки, – задумчиво ответил Андреев.

– Вариантов пока нет! Не к Просову же на служение идти, – возмутился Зябликов.

Шел тот же год. Андреев узнал это у Реднека, когда тот в очередной раз заходил проведать его. Андрееву показалось, что он видит его впервые. Реднек сменил клетчатые рубашки на пестрые. Вместо неухоженности нарисовалась показная лощеность. И на расспросы о том, что произошло в мире за последние десять лет, Реднек отвечать не стал, вместо этого небрежно махнул рукой, что, видимо, означало «сосед, совсем ты плох». Чтобы не вызвать подозрений, Андреев стал говорить о насущном и в первую очередь поинтересовался, за кого тот проголосует. Реднек рассуждал с удовольствием, он улыбался, закатывая глаза, будто только что выпил рюмочку.

По его мнению, за победу будут бороться двое – Попугай и Старый. И шансов больше у Попугая – все же хотят легкого духовного пути.

– Я давно слышал, что правительство разрабатывает что-то этакое, – сказал он будто по секрету.

– Психостимулятор «Третий глаз», – усмехнулся Андреев. – Помнишь, рассказывал о нем?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Ладно. Не бери в голову. Лучше скажи, где у нас тут избирательный участок устроят?

– Что еще за участки? Плох, плох ты стал, плох, плох ты стал, совсем плох ты стал, – странно затараторил Реднек. – Наступает острая форма склероза. Ладно, я о тебе позабочусь, – пообещал он. – Напомню, сосед. Никуда ходить не надо, на чьи-то там участки. Тебе позвонят. Если ты не ответишь хотя бы на пятый раз, на шестой – с тобой цацкаться не будут.

– Вот те на! Позвонят… – вырвалось у Андреева. Но он взял себя в руки и замолчал, кивнул, будто вспомнил. Реднек с одобрением посмотрел него – не все так печально, как кажется, проблески есть. Реднек ушел, даже не выпив пятьдесят граммов на дорожку. И правда, чудеса творятся!

День был в разгаре. Все те же шесть соток. Все те же грядки. Без умолку трещали цикады. Андреев дышал полной грудью. Зрели те же огурцы, краснела та же клубника, и редис был таким же на вкус, как и неделю назад. Слава Богу, ничего не изменилось.