Мы все из глины

Андреев помог ему беспрепятственно покинуть лабораторию. Выходил Кобылкин уже с высоко поднятой головой, даже горб, казалось, разгладился, и глаза засверкали голубоватым блеском.

Следующей Андреев привел Лидию Ивановну. Она смотрела себе под ноги, на Зябликова ни разу не взглянула. Одета она была очень элегантно – готовилась к этой встрече. Черная атласная юбка, белая блузка с большими воланами. Седоватые волосы убраны в аккуратный тонкий хвост. Лидия Ивановна присела и положила на стол фотографию покойного сына. На этот раз Андреев был собран и тщательно зафиксировал в своей тетради все ее действия, после чего показал испытуемой тот же самый конверт.

– Вы должны сказать… – начал Зябликов.

– …что там написано, – продолжила она.

– Все верно. Приступайте.

Лидия Ивановна только взглянула на конверт. Никаких манипуляций, как Кобылкин, она над ним не совершала. Казалось, он вообще ее не интересовал.

– Профессор, вы думаете о том, как бы порадовать своих сыновей, – сказала Лидия Ивановна.

Зябликов моментально нахмурился, будто кто-то зашел в его квартиру и навел там беспорядок.

– Лидия Ивановна, а что про конверт скажете?

– Я не знаю, – виновато промямлила она. – Если вы подумаете об этом, я вам скажу.

Андреев силился вспомнить, но не смог. Что-то было про родину и благо. И Лидия Ивановна это тут же озвучила.

– Феноменально! – воскликнул Андреев.

– Это не я. Это мне сын нашептывает, – будто оправдываясь, сказала она.

Зябликов тоже был поражен, но продолжал сидеть с кислой миной. От незаконного вторжения в его мозг он чувствовал себя пострадавшим. Лидия Ивановна покраснела от смущения и задумалась. Зябликов понял, что она хочет поразить их еще раз.

– Лидия Ивановна, от вас больше ничего не требуется.

– Я справилась с поставленной задачей? Не разочаровала?

– Ну что вы?! Вы идеально справились и превзошли все наши ожидания. У вас телепатия.

Андреев подтвердил кивком. Лидия Ивановна прижала к сердцу фотографию и неуверенно встала, будто ждала чего-то еще. Но все молчали, Андреев готов был ее проводить.

– Сводите их в Первый государственный цирк. Тот, в котором выступал Карандаш, деткам там весело и интересно. Мороженое им купите, там вкусное, – Лидия Ивановна напоследок обратилась к Зябликову, которому, кстати, идея очень понравилась. Но он не сказал об этом, а выражение его лица стало более кислым. Лидия Ивановна все поняла, поэтому вышла со смущенной улыбкой.

Следующим Андреев привел Валентина Мясова, который зашел робко, но сразу же случайно повалил один стул, потом другой. Потом Мясов сел и несколько раз зевнул. Его серые глаза были неподвижны и не выражали ровным счетом ничего. Андреев положил перед ним тот самый конверт.

– Скажите нам, что там написано, – повелительно произнес Зябликов.

Мясов зевнул еще раз, протер глаза и без интереса уставился на конверт. Казалось, он так может сидеть очень долго. Зябликов нетерпеливо стучал колпачком от ручки по столу. Но Валюша этого не замечал, он вообще не понимал намеков и скрытых смыслов.

– Давайте наконец приступим, – потребовал Зябликов.

Мясов никак не отреагировал и не пошевелился, только тупо смотрел на конверт.

– Это задание вам надо пройти одному. Вашего близкого друга Просова мы сейчас звать не будем.

Мясов продолжал глядеть на конверт, но его глаза уже сверкали зло и недовольно. Потом он зевнул еще раз, и лицо стало, как и прежде, равнодушным и каменным.

– Мясов, вы хотите что-нибудь сказать? – раздраженно спросил Зябликов.

– Хочу, чтобы вы привели сюда Просова.

– Это невозможно.

– Я думаю, что возможно.

На этих словах Мясов оторвал глаза от конверта и стал внимательно рассматривать Зябликова. Когда их взгляды встретились, Валюша повторил свое желание. Неожиданно Зябликов встал и отправился к входной двери. Андреев опешил. Он несколько раз позвал профессора, но тот ничего не ответил. Как зомби, о которых Андреев когда-то читал в журнале, он вышел из лаборатории и через несколько минут вернулся с Просовым. Тот мило улыбнулся Андрееву и расположился на месте Зябликова, который сел почему-то рядом с Мясовым. Зябликовские глаза были пустые и стеклянные, даже Лидия Ивановна не прочитала бы в них ни одной мысли.

– Вот видите, человеку не обязательно проходить какие-то задания. И как бы на него ни пытались воздействовать, он своего добьется, – Просов обратился к Андрееву. – И если он захочет, то и вы будете плясать под его дудку. Этот парень может все.

– Это я уже понял.

– Вы быстро схватываете.

– Верните Зябликова, и мы продолжим этот увлекательный разговор.

– Признаться, я уже забыл о нем, – сказал Просов. – Валентин, расколдуй Владимира Петровича.

Мясов щелкнул пальцами. Зябликов очнулся. Выглядел он уставшим и потерянным.

– Как я здесь оказался? – первым делом спросил профессор. – А вы, Просов, что тут делаете? Я вас не вызывал!

– Считаю, Мясов превосходно справился с поставленной задачей, – улыбался Просов. – И тому есть свидетель.

– Ты был под гипнозом, Владимир Петрович, – продолжил Андреев.

Зябликов вскочил, как ошпаренный. Что за день?! То вторгаются в его мысли, то управляют им против его воли. Ему хотелось прекратить все испытания на сегодня. Он был слишком вымотан. Но профессиональная жилка возобладала. Сделав глубокий вдох, он успокоился и стал беспристрастно разбираться в ситуации.

– Давайте по порядку, – обратился он к Андрееву.

– Вы подверглись гипнозу.

– Очень хорошо. У нашего Мясова поразительная способность воздействовать на реальность. Я восхищен!

Андреев заметил, что впервые за все это время юноша улыбнулся, похвала ему явно была приятна. Он даже вступил в диалог.

– Я не знаю, как у меня это получается. Просто если я чего-то очень сильно хочу, во мне будто что-то просыпается, и это я могу направить куда угодно, – попытался объяснить Валюша.

Доступно донести то, что он чувствует, у него не получалось. Слова застревали в горле, и рассказ состоял из междометий, пауз – так он пытался объяснить свое «что-то». Осознав свое бессилие, Мясов умолк, с надеждой поглядывая на своего товарища.

– Парень не промах. Согласны?

– Мясов, вы можете идти. А вы, Просов, останьтесь и пересядьте сюда, поближе к Андрееву. Я хочу все-таки занять свое место.

Просов молча пересел. Та веселость, с которой он пришел на подмогу к Мясову, улетучилась. Он опять стал угрюмым и нервно одергивал рукава свитера.

– Для вас задание то же самое. Что написано на бумаге в конверте? – спросил Зябликов.

– Я не обладаю кожным зрением. Я могу лишь увидеть будущее.

– Интересно-интересно. Как мы это проверим?

– Совсем скоро вы будете в спешке собираться домой. Наденете шляпу набок, а плащ наизнанку. Из портфеля выпадут бумаги. У вас ничего особенного не случится этим вечером, всего лишь разобьете чашку во время ужина.

– Какое оно – это будущее для Советского Союза?

– Светлое? – неожиданно спросил Андреев.

– Так далеко пока не стоит заглядывать, – вклинился Зябликов. Но Просов не обратил внимания на его реплику.

– Боюсь вас огорчить. В 1991 году Советского Союза не станет. На смену социализму придет капитализм. Наступит странное и смутное время, когда вроде бы и нет цензуры, но она повсюду. Каждый сам за себя. Потом всем будут заправлять олигархи и чиновники, живущие за счет налогов добропорядочных граждан. А народ будет искать спасение в красивом внешнем виде и духовном наполнении. И таких учителей будет много – все они будут учить, как жить и что чувствовать. Капитализм сменится «духовным социализмом», при котором верхушка предложит так называемый наиболее правильный духовный путь. Только я вам скажу, человек не будет счастливее, напротив, это породит бунты. Общество не станет совершенным, как предполагает социализм, а наоборот, на какое-то время погрузится в пучину духовной нищеты.

Андреев не успевал записывать, но боялся прервать пламенную речь Просова. За него это сделал Зябликов, который уже устал слушать, как он выразился, поток сознания.

– Духовный социализм… Остановитесь. Мы все равно не сможем проверить то, о чем вы сейчас говорите. И не факт, что доживем до этого времени. Давайте сузим временной отрезок.

– Я вам сказал, что будет вечером. Более сказать не могу и не хочу. Вы не понимаете, я вижу все возможные варианты будущего. Они, конечно, не всегда сбываются, но очень часто. А если бы знали, сколько миров существует, но их наличие я тоже никак не могу доказать.

– Так. Что вы еще нам можете продемонстрировать? – голос Зябликова звучал тихо и устало.

– Пожалуй, ничего, – Просов пожал костлявыми плечами.

– Ладно. Тогда вы свободны.

Просов поспешил уйти.

– Чашку разобью, – пробубнил себе под нос Зябликов. – Внушает мне, но я не поддамся. Кто у нас следующий на очереди?

– Вячеслав Лихоборов.

– Веди его, и на сегодня закончим. Я уже устал. Продолжим завтра.

За Андреевым в лабораторию просеменил маленький, но весьма пухлый мужичонка. Его глазки часто моргали и не могли ни на чем надолго зацепиться взглядом. Несмотря на тучность, его движения были легкими и плавными. При виде Зябликова он широко улыбнулся. Андреев в пятый раз положил на стол конверт, уже чуть смятый посередине. Лихоборов оживился еще более. Его ноги двигались сами по себе, отстукивая что-то наподобие чечетки, руки кружили над конвертом.

– И что надо сделать? – спросил он, не отрывая взгляда от белой шершавой бумаги.

– Ах, да! Простите, вы не первый, совсем вылетело из головы, – спохватился Зябликов. – В конверте лежит письмо, и вам надо, не вскрывая конверта, сказать, что там написано. Вы поняли?

Лихоборов утвердительно кивнул и все внимание сосредоточил на конверте. Так он сидел минуту, потом вторую, третью. Зябликов уже стал поглядывать на часы, но стрелки бежали медленно.

Андреев развлекал себя тем, что рисовал в тетради нечто футуристическое. Среди высоких стеклянных домов, касающихся неба, в воздухе маневрировали летающие машины – «Копейки» и «Волги» с пропеллерами на крыше. Он настолько увлекся, что не замечал ни скучающего Зябликова, ни Лихоборова, который был одновременно сосредоточенным и отрешенным. Тишину перебивало лишь частое шарканье ручки. Зябликовское терпение лопнуло – ждать больше нечего.

– Вы готовы сказать, что здесь написано?

– Секундочку… – буркнул Лихоборов и еще усерднее стал вглядываться в конверт.

Андреев продолжал рисовать и слышал разговор фоном, как если бы он стоял в очереди.

– Ваше время уже вышло. Если хотите, продолжим эксперимент завтра.

– Завтра – это уже не то. Хочу сегодня.

Лихоборов напрягся, глаза превратились в две щелки, руки свела судорога. Он продолжал смотреть на конверт. И тут случилось нечто. Андреев сначала увидел это боковым зрением и сразу оторвался от своих рисунков. Перед Лихоборовым в воздухе висел конверт. Зябликов тем временем дремал, издавая тяжелый глухой свист.

– Владимир Петрович! – негромко позвал его Андреев.

Лихоборов вздрогнул, и конверт упал на стол. В этот момент проснулся Зябликов. Картина была все та же. Лихоборов сидел неподвижно, склонившись над конвертом. Только Андреев выглядел каким-то взволнованным.

– Вячеслав, давайте попробуем завтра, – зевая, сказал профессор.

– Владимир Петрович, вы бы видели, что произошло, – вклинился Андреев. – Он поднял взглядом конверт! Прямо перед ним в воздухе конверт висел, представляете?

Лихоборов заинтересованно смотрел на Андреева.

– Тебе не привиделось? – спросил Зябликов.

– Нет! Ну что ты?!

– Я ничего не помню, – Лихоборов был взволнован.

– Голубчик, вы владеете телекинезом, – констатировал Зябликов.

Лихоборов непонимающе захлопал глазами.

– Вы свободны, – в заключение сказал профессор.

– Пожалуй. А то я очень устал, – Лихоборов ушел, с трудом волоча ноги.

В его движениях больше не было легкости. Тело казалось большим и грузным.

– На сегодня хватит. Продолжим завтра, – сказал Зябликов.

– Как он это сделал? – Андреев был под впечатлением.

– Совершенно иной уровень сознания. Хотя он, кажется, даже и не подозревает об этом. Эти люди умеют находиться в настоящем моменте. Это и есть осознанность, – Зябликов поспешно складывал бумаги в портфель. – Господи, что далеко ходить?! Любой философ и мыслитель во все времена пытался совершить качественный скачок в познании истины, человеческой природы и ответить на вопрос, что такое «здесь и сейчас». Но это разговор долгий, сам понимаешь, а мне уже пора.

– Что значит уровень сознания?

– Если кратко, то, чтобы выйти на новый, более качественный уровень сознания, человек как бы переживает трансцендентную смерть.

Вопросов у Андреева появилось еще больше. Но тут дверь снова приоткрылась, и в лабораторию опасливо заглянул невысокий худенький мужик, больше похожий на подростка, чем на зрелого человека.

– Товарищ Жбан, на сегодня мы закончили.

– Я бы хотел сегодня, если можно. Уж очень я настраивался на эту встречу, – неожиданным, густым басом попросил товарищ Жбан.

– Ладно. Проходите. Сделаю для вас исключение, – снизошел Зябликов.

Жбан радостно распахнул дверь и просеменил к столу.

– Что мне надо делать?

Зябликов неохотно достал из ящика все тот же конверт.

– Скажите, что за текст в конверте.

Жбан почесал затылок, и его лицо стало очень озадаченным.

– Честно говоря, не знаю. Совершенно ничего не приходит в голову.

– Вы сами напросились, – улыбнулся Зябликов и стал выжидать, когда Жбан сдастся окончательно.

– Погодите немного. Я подумаю.

Его лицо стало еще более обеспокоенным, будто от этого испытания зависела его жизнь. Андреев пытался догадаться, какой сверхспособностью обладает этот неказистый человек. И ему казалось, что сейчас он увидит нечто, что поразит его еще больше, чем все остальное. Он воображал, как Жбан, сидя на стуле, поднимается в воздух, висит там несколько секунд, а потом со скоростью света мчится к одной из стен и насквозь ее проходит, оставляя после себя легкий белый дым. Андреев посматривал на ножки стула, но они плотно соприкасались с полом и отрываться от него явно не собирались. А Жбан со злостью смотрел на конверт.

– Что-то пришло вам на ум? – спросил Зябликов.

– Нет. Погодите еще немного.

– Голубчик, мы не можем так сидеть до утра.

– Я все понимаю. Дайте мне шанс.

Жбан с мольбой взглянул на Андреева. Тот слегка кивнул.

– Владимир Петрович, если желаете, идите. Я с ним посижу.

– Нет уж. Я тоже останусь! Вдруг пропущу что-то интересное, – с иронией возразил Зябликов.

Картина осталась прежней. Жбан сидел в том же положении. Намека на что-то удивительное не было. Закон всемирного тяготения был сильнее не только Жбана, но и воображения Андреева. И мысль, что Жбан может подняться в воздух, постепенно померкла. Он увидел маленького, беспомощного, отчаявшегося человека, который растерянно хлопал глазами.

– Ваше время истекло, – вынес приговор Зябликов.

– Мне пришло на ум, что в этом письме говорится об огромных галактиках Вселенной.

– Точнее можете сказать? Например, процитировать.

– Во Вселенной насчитывается порядка нескольких триллионов галактик, и где-то там существует такая же жизнь, как на Земле. И как бы ученые ни пытались ее разглядеть в большие мощные телескопы, она все время будет ускользать. Но однажды она сама себя покажет, явит себя.

– Вам бы писателем быть, голубчик, – улыбнулся Зябликов. – Теперь вскройте конверт и прочтите, что там написано.

Жбан дрожащими руками вскрыл конверт и уставился на лист круглыми глазами. Потом раздосадовано махнул рукой.

– Конечно! Мог бы догадаться! – пожурил он сам себя.

Расстроенный Жбан ушел восвояси. Зябликов торжествовал. Ничего выдающегося он не увидел, как и предполагал.

– Владимир Петрович, от чего ты так радуешься его неудаче? – спросил Андреев.

– Совершенно нет, – лукавил профессор.

– Я только одного не понимаю, почему вы его взяли в эту группу. Что в нем такого уникального?

– Я уже не помню. Надо поднимать записи всех экспериментов. Поговорим в другой раз.

Зябликов суетился. Спешка была ему не к лицу. Он надел шляпу набок, накинул плащ наизнанку и не застегнул портфель, из которого посыпались только что уложенные бумаги. Выругавшись, он снова собрал их. Все произошло точь-в-точь, как говорил испытуемый Просов. Андреев заметил это, но профессору ничего не сказал. Тот недовольно что-то бурчал себе под нос.

Глава 2

А что же наш немолодой и больной Андреев? Еще шесть дней он мучился от жара, обливаясь холодным липким потом. На седьмой почувствовал облегчение. Температура упала, лихорадка прошла. Андреев лежал на кровати, оглядывая комнату просветлевшим взглядом и пытаясь собрать мысли в единое целое. Это получалось. Только вот накатывало странное предчувствие, как будто должно произойти что-то неожиданное. И в такой момент, будто под чьими-то шагами, хрустнул паркет.

– Реднек, ты?

Но в ответ паркет хрустнул еще раз. Андреев скинул плед. На краю кровати сидела Эллочка. Она нежно провела ладонью по руке любимого мужа. Ей по-прежнему было немного больше двадцати пяти. Ее зеленые глаза не моргали, она пристально вглядывалась в родное, хоть и состарившееся лицо Андреева. Эллочка еще раз провела рукой по его руке. И от этого прикосновения тело налилось теплом. Он не испугался, а наоборот, почувствовал умиротворение и потянулся к жене с поцелуем. Но она отстранилась.

– Эллочка, какая ты красивая! Я по-прежнему скучаю!

– Ванечка, я о тебе всегда помню.

– И я тебя не забывал.

Андреев кинулся, чтобы прижать ее к себе. Но призрак жены исчез так же плавно и внезапно, как и появился. Чтобы избавиться от наваждения, Андреев посмотрел на себя в круглое зеркало, которое, накренившись, висело напротив. Лицо избавилось от болезненной бледности и стало смуглым. В карих глазах появился блеск. Морщины, казалось, разгладились. Даже шрам на правой щеке стал будто менее глубоким и заметным.

Андреев в одних семейных трусах, вышел босиком на крыльцо. Воздух казался ему густым и вкусным, как сливовое вино. Он учащенно задышал. На улице было совсем тихо. В соседних домах окна не светились, ярко сияла только обильная россыпь звезд. Андреев взял с перил фонарь и пошел осматривать свои шесть соток. Местами зацвела клубника, на соседней грядке виднелся продолговатый розовый редис. Андреев вытащил одну редиску и с хрустом съел.

На своем дачном участке он чувствовал себя в безопасности. Москва ширилась, как дрожжевое тесто. Андреев хорошо уяснил, что любое пространство ограничено. И не ровен час, начнутся катаклизмы и гражданские войны. Всему есть предел – количеству автострад и машин, высоткам и жителям. Быть может, Андреев и вовсе не застал бы темных времен, но считал, что вовремя убрался из столицы. Только на даче ему дышалось легко и свободно.

– Наимилейший, – послышался низкий мужской голос из-за кривоватого деревянного забора.

От неожиданности Андреев выронил фонарь.

– Разговор важный есть, – донесся другой мужской голос с приятным бархатным тембром.

– Доброй ночи, – с дрожью в голосе произнес Андреев, подняв фонарь. – Вы, наверное, не по адресу обратились.

С места он не сдвинулся и направил фонарь на незваных гостей. Двое атлетически сложенных мужчин загородились от резкого света мощными предплечьями. Они были одеты в черные строгие костюмы с синими атласными галстуками.

– Опустите фонарь. Не ошиблись, мы именно к вам. Дело есть, – низким голосом ответил бородатый здоровяк.

– Какое дело?

– Хватит вопросов, приятель, – перебил второй, лысый и гладко выбритый. В руке он держал небольшой кейс.

– Я сейчас не в том виде, чтобы ходить на деловые встречи, – Андреев, не стесняясь, указал на свои трусы.

– Ничего страшного! В КГБ, наверное, и не такое видели, – усмехнулся бородач.

– Что вам надо? Я давно в отставке, и КГБ, как вы знаете, уже не существует, – ответил Андреев. Его лицо моментально осунулось, а левый глаз немного задергался.

– Дело касается Дождева. Не забыли, он вас от тюрьмы спас, когда вы провалили разработки психостимулятора «Третий глаз»? У каждого члена экспериментальной группы открылись способности ясновидения. У каждого! Нам не было бы равных в мире с этим открытием. Но каким-то таинственным образом все разработки исчезли. А всех членов экспериментальной группы убрали. Физически убрали, припоминаете?

– Мне ничего не оставалось… – занервничал Андреев.

– Не перебивайте, – строго сказал бородач. – А главное, наши биолог и химик были зверски убиты в своих квартирах. Вы, Андреев, сразу же эмигрировали. Насколько нам известно, вы сначала жили «не где-нибудь там», а в Америке. Потом на несколько лет вроде бы осели в Европе. Так что же случилось тогда, Андреев? Вопрос, сами понимаете, риторический. Вы в курсе, что лишь благодаря Дождеву это дело замяли и прекратили розыск? Так вот, теперь он нуждается в вашей помощи, точнее, его близкий друг. Окажите ему небольшую услугу, тем более он ваш сосед.

– Сосед? – удивился Андреев. – Конечно, я очень признателен Дождеву и не раз благодарил его лично. И почему спустя столько лет вы задаете вопросы о том, что случилось? Разве майор не рассказал? Я до сих пор не знаю подробностей.

– Он говорил, что эксперимент зашел слишком далеко, и некий Просов из экспериментальной группы потерял над собой контроль. Он нарушил договор и стал распространять информацию о будущем СССР и впоследствии России. Им заинтересовались агенты ЦРУ. Но как так получилось, если все подопытные жили под надзором, а ответственность за секретность лежала на вас?

– История действительно темная. Но я ничего не знаю. В тот день я рано ушел из лаборатории и обо всем узнал по факту. Ни одного свидетеля в живых не осталось. Полагаю, что Просов был шпионом.

– Тогда почему его убили? По вашей версии, он был очень ценным сотрудником. Нам верится с трудом. Но Дождев вам доверяет безоговорочно, – сказал лысый, возмущенно жестикулируя рукой с чемоданчиком. – В общем, это неважно. Друг Дождева ждет вас.

Андреев покорно толкнул калитку и вышел наружу. На прощание она ржаво скрипнула и закрылась. Тропинку освещал скудный свет андреевского фонаря. Становилось прохладнее. Андреев пожалел, что не накинул на себя куртку и не надел тапочки. «Какая, наверное, нелепая картина. Я иду почти голый, босиком, между двух амбалов в деловых костюмах», – подумал Андреев. У него часто и беспорядочно пульсировало сердце. Но он смиренно брел, как Иешуа на казнь.

Здоровяки привели его к массивной ограде садового товарищества, за которой начинался молодой сосновый лес.

– Вы довольны своей жизнью? – неожиданно спросил бородач.

– Да как сказать… Счастье – это принятие своей жизни и всех ее обстоятельств. Наверное, я счастлив, – солгал он.

– То есть вы смирились со всеми неудачами и нереализованными мечтами? Одиночеством и предстоящей, простите, уже почти наступившей старостью?

– Нет, нет! Вы не понимаете, это абсолютно разные вещи, если хотите, состояния. Принятие – это не смирение. Смирение не приносит счастья, оно лишь заглушает боль. Когда принимаешь что-либо, оно становится частью тебя, а как можно чувствовать себя не счастливым, если у тебя, к примеру, есть ноги и руки? К чему эти философские разговоры?

– Дождев, похоже, не ошибся, – сказал бородач своему напарнику.

Андреев думал, его сейчас приведут к какому-нибудь из новых каменных особняков, которые появились в дачном поселке. Но вместо этого они подошли к крыльцу одноэтажного деревянного дома, над крышей которого возвышалась молодая тонкая сосна. В одном из окон тускло горел свет. На лязг калитки вышел ровесник Андреева – жилистый загорелый мужчина в засаленном махровом халате.

– Здравствуйте! – обратился он к гостю, поглаживая густые усы, прикрывавшие верхнюю губу. – Спасибо, что пришли.

– Отказать было сложно, – съязвил Андреев и последовал за ним в дом. За ними также вошли провожатые. Хозяин пригласил Андреева на маленькую кухню, половина которой была загромождена банками с разносолами и вареньем. Пахло сыростью и плесенью. На бытовой газовой горелке закипал эмалированный зеленый чайник.

– Вы общайтесь, а мы пока шашлычок пожарим, – улыбнулся бородач. Другой молча поставил свой кейс возле стола.

– Мои сыновья, – ласково сказал хозяин, когда те вышли. – Очень дружны. Ведут совместный бизнес.

– И что за бизнес? – поинтересовался Андреев.

– Ритуальные услуги.

– Интересно, – протянул Андреев, и в горле у него жутко запершило.

– Присаживайся, чувствуй себя как дома, – старик указал на старый советский табурет. – Ты, наверное, меня не помнишь?

– Вы правы, не припоминаю, – ответил он, вглядываясь в орлиный нос, близко посаженные глаза и поседевшие брови.