Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

В отличие от сталинского периода всем этим людям фактически не грозило никакое серьезное наказание за подобные преступления. Их непосредственное начальство, как правило, с пониманием относилась к этому, поскольку получало часть украденного или зарабатывало в результате собственных криминальных схем еще больше. Или же оно просто не видело иных способов удержания работников в условиях всеобщего дефицита и весьма низких зарплат в наиболее криминализованных сферах. Особенно это касалось аграрного производства и переработки сельхозпродукции, легкой промышленности, торговли, общественного питания и бытового обслуживания населения. Зарплаты там составляли примерно 30–50% от заработков в сфере тяжелой индустрии и машиностроении. Уволить пойманного на воровстве сотрудника было несложно, отправить в тюрьму – куда сложнее, тем более что на репутацию руководителя и предприятия после этого «падала тень» со стороны вышестоящих органов. И, разумеется, куда сложнее, чем «не замечать» и «мириться», было найти нового сотрудника, равного по профессионализму, без криминальных пятен в биографии и тем более не готового компенсировать низкую зарплату воровством и махинациями.

В качестве характерного примера можно привести историю семейной пары Хаима и Сони Гольденберг, руководивших «кустами» из нескольких предприятий во Львове в 1960–1981 годах. Хаим руководил двумя наиболее популярными кафе-морожеными в центре, Соня – двумя гастрономами и наиболее известным в городе баром, который был построен в 1976 году по ее инициативе и под ее руководством. Хаим получал основную прибыль от того, что его работники не докладывали и недоливали в молочные коктейли треть полагающегося мороженого и сиропа и делали из них дополнительные теневые коктейли. Половина прибыли от них (после оплаты молока, которое составляло основную часть коктейлей) шла Хаиму, половина оставалась у сотрудников. Следствие в начале 1980‐х насчитало, что за 1977–1980 годы только в одном из двух кафе было продано 4,4 миллиона легальных коктейлей по 11 копеек. Таким образом, нелегальных коктейлей должно было быть продано порядка 1,5 миллионов.

Кроме того, Хаим получал от работников ежемесячный взнос в несколько рублей – фактически за право работать (он называл это впоследствии сборами на мелкий ремонт), а также по его указаниям посетителям недоливался алкоголь и сок. К тому же часть этого сока была теневой, то есть он был где-то украден или нелегально произведен, поставлялся в кафе по низкой цене, но продавался по высокой, с «ресторанной наценкой», а государству предоставлялась фальсифицированная отчетность о перевыполнении плана, по которой работникам еще и выплачивались дополнительные премии.

Следствие в итоге насчитало Хаиму присвоение за 1966–1980 годы 177 тыс. рублей и не менее 189 тыс. рублей взяток (из которых суд счел доказанными 12 тыс.). Работники присвоили, по мнению следствия, от 4 до 22 тыс. рублей. В баре, которым заведовала Соня, реализовалась продукция (алкоголь, сигареты, продукты), формально продаваемая в гастрономах, но уже по расценкам заведений общественного питания и даже с дополнительной уже исключительно теневой наценкой (как импортные сигареты). Алкогольные напитки либо недоливались, либо вместо дорогих компонентов подмешивались дешевые. Кроме того, в баре проводились закрытые вечеринки для местного криминалитета, и можно было за плату снять место в подсобке для интимной встречи. Подпольные вечеринки охранялись снаружи нарядом милиции, а ОБХСС предоставлял бару «крышу». И сами гастрономы тоже активно торговали «из-под прилавка» – в основном они с наценкой продавали «своим» дорогой алкоголь и конфеты. По подсчетам следствия, только с бара Соня получила за 15 месяцев 77 500 рублей. В целом ее доходы были оценены в 213 тыс. рублей.

В результате долгосрочной операции КГБ, с 1979 года следившего за парой, у них были изъяты огромные суммы наличности и на сберкнижках (только у Сони более 76 тыс. рублей), крупный бриллиант, отправлявшийся контрабандой в Нью-Йорк, 52 золотые монеты и множество иного имущества. Значительную часть своих средств (не менее 150 тыс. рублей) они успели перевести своим детям в Нью-Йорк через теневые каналы трансграничной передачи капиталов, в частности через тбилисских евреев. В результате Хаим был приговорен к расстрелу, а Соня получила 14 лет заключения. Вместе с Хаимом на большие сроки была осуждена и группа его сотрудников304.

На этом фоне обыденностью были ежедневные хищения с предприятий-производителей, торговых баз и складов мелких партий товара, например, водителями-экспедиторами и другими людьми, имевшими к ним доступ. Примитивные системы учета, отсутствие надежной упаковки, коррумпированность или алкоголизм персонала позволяли списывать высокий процент товара на производственные потери или утраты при транспортировке. Так, например, в развернутой во второй половине 1970‐х годов сети магазинов «Океан», контролируемой Министерством рыбной промышленности СССР, официально было разрешено списывать до 10% объема продаваемой мелкой рыбы как испортившейся и потерявшей товарный вид. Реально утраты составляли не более 3%, остальное оставалось в карманах сотрудников магазинов и частично передавалось вверх по выстроенной мафиозной вертикали, которой руководил заместитель министра Владимир Рытов305.

И здесь мы снова вернемся к судебной хронике Одессы только за 1980–1982 годы:

В 1981‐м села кассир Одесского комиссионного торга, которая за два года похитила до 40 тыс. рублей, необоснованно увеличивая в накладных только на один рубль сумму выплат каждому сдавшему товар в комиссионный магазин.

Громкое дело случилось в областном суде по махинациям в «Курортторге», а также в ряде промтоварных магазинов. На скамье подсудимых оказалось 40–50 ведущих работников торговли. У некоторых были во время обысков обнаружены крупные суммы денег, а у Александра Гринченко, директора одного из магазинов «Курортторга», – 107 тыс. рублей и долларов на 26 тыс. Все они получили значительные сроки тюремного заключения306.

Проблема низового аппарата МВД

Прямое подчинение министра МВД Николая Щелокова Брежневу и членство в его «днепропетровской группе» привели к потере контроля за министерством со стороны партийного аппарата и прокуратуры. Это способствовало сокрытию министерством преступлений, совершенных милиционерами, и превращению части местных органов МВД в организованные криминальные сообщества. Щелоков был знакомым Брежнева по работе в Молдавии и входил в молдавский «клан» в окружении генсека наряду с Константином Черненко (секретарем ЦК и заведующим Общим отделом аппарата ЦК КПСС) и Сергеем Трапезниковым (заведующим Отделом науки и высших учебных заведений ЦК КПСС)307. В заместителях Щелокова в 1970‐е годы были зять Брежнева Юрий Чурбанов и брат Черненко Николай308.

Низовой состав милиции, вневедомственной охраны и других профессиональных контролирующих органов был низкооплачиваем, плохо снабжался или никак не снабжался по «ведомственной линии» и был почти тотально коррумпирован. Из большого количества реальных преступников сотрудники милиции всегда могли выбрать необходимое количество для отчетности перед партийно-государственным аппаратом, однако отнюдь не стремились уничтожить преступность как таковую, несмотря на все публичные декларации.

Притом что Хрущев в начале 1960‐х основательно прошелся по организованной преступности, подорвав сложившуюся в сталинское время систему «воров в законе» и фактически уничтожив серьезные организованные формы криминальной самоорганизации, Брежнев в течение первых лет своего правления, по всей видимости, игнорировал эту проблему, лишь наблюдая за ростом криминализации экономики и общественной жизни309. Согласно Шаттенберг, только в 1973 году он обращается к Щелокову с просьбой обратить внимание на рост уличной спекуляции промышленными товарами в Москве (причем на пути следования Брежнева на работу), однако предлагает бороться с этим не только (а значит, и не столько) методами уголовного преследования, сколько воздействием «общественности»310.

Тем временем в аппарат ЦК КПСС активно поступала информация о коррупции региональных чиновников, и в феврале 1975 года ЦК принимает решение о «борьбе с хищениями и разбазариванием государственной собственности», по которому с должностей снимаются руководители в Азербайджане, Армении, Киргизии, Таджикистане, Узбекистане и на Украине. Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности (ОБХСС), то есть главное управление МВД, которое отвечало за повседневный контроль за деятельностью предприятий сферы обслуживания и торговли, отчитывается об изъятии 25 млн рублей, полутонны золота, большого количества других драгоценностей и 75 тыс. долларов311.

Однако это была верхушка сформировавшегося айсберга новой теневой экономики, в которой органы МВД скорее играли роль прикрытия, чем разоблачителя.

Уже в 1973–1974 годах КГБ завел крупное «меховое» дело против цеховиков в Карагандинской области. Они массово производили шубы на мощностях местных комбинатов и продавали их по всей стране. Однако КГБ столкнулся с тем, что повседневное прикрытие деятельности цеховиков осуществляли местные правоохранительные органы, включая ОБХСС. Более того, в руководстве группы цеховиков состоял начальник кафедры уголовного права Карагандинской высшей школы МВД СССР Иосиф Эпельбейм. Николай Щелоков, опираясь на информацию заместителя Андропова Семена Цвигуна (еще одного члена «днепропетровской группы»), едва не сорвал расследование. Однако в итоге четверо организаторов (трое из них евреи) были приговорены к расстрелу. Уголовное наказание постигло сотни сотрудников комбинатов и милиционеров, участвовавших в производстве и прикрывавших его операции312.

Яков Рябов, как секретарь ЦК КПСС по оборонным вопросам, курировал и Отдел административных органов, который в свою очередь курировал МВД:

Там нас больше всего беспокоили проблемы борьбы с преступностью. В те годы (1976–1978) ежегодно совершалось 1,2–1,3 миллиона преступлений, в том числе около 400 тысяч особо опасных, среди них 17,5–18 тысяч убийств. В связи с этим мы с заведующим отделом ЦК КПСС Н. Савинкиным… встречались и с министром МВД Н. Щелоковым. К примеру, в августе 1978 года мы провели с ним трехчасовой разбор-беседу о состоянии борьбы с преступностью в стране. Разговор был нелицеприятный. К моему удивлению, министр вел себя корректно, особенно не возражал, а в конечном итоге согласился с нашими замечаниями и предложениями, обещал поправить дело, навести порядок в министерстве. В заключение он поблагодарил за принципиальный разговор и ценные замечания, заметил, что за 12 лет работы министром его первый раз заслушали у секретаря ЦК КПСС.

Нам показалось, что говорит он искренне. Но, как проинформировал меня потом Н. Савинкин, прямо от нас Щелоков направился к Брежневу и там устроил истерику: «Что это такое, почему меня приглашает Рябов и воспитывает, как мне надо работать? Леонид Ильич, уйми его!» Хорошо, что в то время у Брежнева хватило ума не позвонить мне313.

Однако на внутреннюю обстановку в МВД этот разговор никак не повлиял. Разложение ведомства (и входящего в него ОБХСС) продолжалось314. Символом этого можно назвать получившее широкую известность уже в эпоху перестройки «убийство на „Ждановской“» – убийство 26 декабря 1980 года майора Вячеслава Афанасьева, заместителя начальника секретариата КГБ СССР. Личного шифровальщика главы КГБ убили пьяные сотрудники поста милиции на конечной станции метро «Ждановская». В рамках рутинного для их деятельности вымогательства и грабежа пассажиров они задержали и ограбили нетрезвого и проспавшего свою станцию человека, забрав из портфеля новогодний продуктовый набор, и при этом проигнорировали первоначально даже предъявленное им служебное удостоверение. Затем, боясь разоблачения, они вызвали для принятия решения начальника отделения и по его команде избили до полусмерти задержанного, а затем вывезли его на служебной машине в Подмосковье, где попытались инсценировать гибель от несчастного случая. После раскрытия преступления они были приговорены к смертной казни, а милицейские структуры, в которых они работали, подверглись жесткой чистке. Несколько сотен человек было уволено. Более 80 сотрудников за обнаруженные в ходе чистки различные тяжелые и, как правило, насильственные преступления были осуждены315.

Однако в целом для преодоления «разложения» милицейских структур потребовался приход Андропова, возбуждение уголовного дела против Щелокова за коррупционные преступления, его самоубийство, самоубийство его куратора – заведующего сектором МВД Отдела административных органов ЦК КПСС Альберта Иванова – и назначение новым министром МВД бывшего шефа украинского КГБ Виталия Федорчука, который уволил десятки тысяч запятнавших себя сотрудников316. В 1983 году в КГБ «по личному указанию Андропова» было образовано управление «В» 2‐го главного управления (контрразведки), которое стало курировать МВД317.

Но и все это не изменило, похоже, существовавшие схемы контроля МВД над теневой экономикой. Руководитель одного из московских заведений общественного питания Дмитрий Маламуд вспоминает:

В 1983 году я стал уже главным инженером треста столовых, а еще через 2 года, после пуска в эксплуатацию большого кафе [«Майское»] с кондитерским цехом и магазином кулинарии, в строительстве и оснащении которого принимал непосредственное участие, мне предложили стать директором этого предприятия. Я с радостью принял это предложение – в кафе был зал пиццерии, одной из первых в Москве. В один из вечеров [1985 год] на ужин зашли мои знакомые и привели с собой молодого человека, который, как оказалось, был старшим уполномоченным отдела ОБХСС нашего [Первомайского] района. Уходя, он пригласил меня к себе в отдел на беседу, «чтобы выпить чашечку кофе и познакомиться чуть ближе». Эту беседу я запомнил надолго. В непринужденной форме Владимир Николаевич (именно так звали куратора нашего треста) объяснил мне «правила игры» – место моего предприятия в структуре, ожидания по отчислениям, круг возможностей и очень жестко контролируемую обязанность исполнения данных правил. Все было прозрачно: трест – райисполком – РК КПСС, и отдел ОБХСС, как контролер и ответственный за функционирование данной схемы. Также было четко обозначено, сколько директору моего уровня разрешено зарабатывать (помимо зарплаты, которая по тем временам была весьма высокая – 160 рублей) и сколько должно уйти наверх. «Штрафные санкции» за превышение лимитов дозволенного до меня также были доведены. Я принял данные правила и сделал весьма неплохую карьеру в нашей сфере – весной 1988 года я стал самым молодым директором ресторана городского подчинения, коих на тот период было всего 49318.

В переписке с нами Маламуд уточнил подробности:

У меня зарплата была 160. За перевыполнение плана – премия до 40%. Мне, как директору небольшого кафе, разрешалось «зарабатывать» еще 500 руб. 100 я должен был отнести в трест. Но! Когда меня «нагрузили» тонной подгнивших бананов с плодоовощной базы, я был вынужден более половины выбросить, а за остальное заплатить из «своих» денег. Главный ревизор треста так и сказал – просто платные директорские курсы окончил. «Доп.зарплата» директора ресторана – до 1000 рублей, но и взнос – 200. У директора заводской столовой, естественно, меньше и то и другое. Директору треста разрешали «получать» порядка 10 тыс., сколько шло наверх – уже было не мое дело. Должен сказать, что, работая директором ресторана, деньги наверх уже не носил – было не принято. Маленькие услуги в виде обеда, ужина или заказа бывали (нечасто), но денег не было319.

Формирование устойчивых групп для систематических хищений и борьба с ними

Неудивительно, что на этом фоне возродилась практически задавленная при Никите Хрущеве организованная преступность, использующая методы насилия для достижения своих целей. В конце 1960‐х и в начале 1970‐х годов ее участники на систематической основе стали грабить и ставить под свой контроль представителей советской торговли и сферы услуг. В качестве жертв они выбирали тех, кто мог постоянно зарабатывать значительные суммы в наличности, однако не обладал достаточным весом в местной элите, чтобы воспользоваться возможностями правоохранительных органов для самозащиты (директоров мелких предприятий торговли и питания, мясников, зубных врачей и так далее)320.

Например, в Балашихинском районе Московской области столкновение двух криминальных группировок с применением огнестрельного оружия из‐за контроля над находящимся в поселке Салтыковка популярным кооперативным (торговой кооперации) кафе с грузинским персоналом и кухней, по данным первого секретаря горкома партии, было зафиксировано уже в 1968–1969 годах321.

Однако для перехода на новый этап развития потребовалась реформа самой оргпреступности. Наиболее крупное и организованное советское криминальное сообщество – «воров в законе» – составляли прежде всего воры-карманники. Они лично совершали преступления, проводили большую часть жизни в тюрьме, где выступали в качестве лидеров и третейских судей. «Воры» жили по строгому своду правил, который фактически исключал появление у них постоянных семей и каких-либо накоплений.

На крупном (и первом за как минимум десятилетие) съезде сообщества в Киеве в 1970 году они либерализовали правила своего кодекса поведения. Они допустили возможность того, что «воры» могут стать руководителями организованных банд и кланов, чтобы лично не участвовать в совершении преступлений. Фактически это означало, что «воры» могут продолжительное время жить на свободе и заводить семьи. Важной новацией стало и то, что отныне «воры» могли заниматься коррумпированием сотрудников правоохранительных органов и публично отрекаться от своего звания при их давлении.

Основные положения реформы были сформулированы московским «вором в законе» Анатолием Черкасовым (Толей Черкасом), чье лицо на фотографиях 1970‐х годов весьма похоже на фото Леонида Брежнева. Черкасов к тому же был представителем поколения фронтовиков, имея за службу во фронтовой разведке в годы ВОВ два ордена и пять медалей322.

Нетрудно заметить, что такая серьезная реформа уголовного мира совпала по времени с «косыгинской реформой», приходом на должность главы МВД Николая Щелокова и периодом брежневских кампаний по внутренней стабилизации советского общества. Однако для более глубоких исследований этого вопроса необходимо дождаться открытия архивов МВД и, возможно, ГРУ. По мнению петербургского журналиста Дмитрия Запольского (тесно общавшегося с представителями организованной преступности в 1980–1990‐е годы), именно ГРУ со времен ВОВ курировало в советской правоохранительной системе сообщество «воров в законе» и имело регулярные контакты с его лидерами323.

Оформление контроля оргпреступности над теневиками растянулось на 1970‐е годы и официально было завершено на совместном съезде в Кисловодске в 1979 году. Там был установлен максимальный объем отчислений от теневиков уголовникам за покровительство – 10%324.

Однако подобное «силовое предпринимательство» на этом этапе было каплей в море куда более массовых криминальных практик, совершаемых мелкими организованными группами. Их бурный рост и увеличивающийся размах хищений в течение 1970‐х годов били как по рядовым гражданам (например, если работники заводских, учрежденческих и школьных столовых ежедневно килограммами воровали масло и мясо, которые должны были очутиться в тарелках массовых категорий потребителей), так и по экономическим отношениям предприятий, которые уже не могли выполнять свои обязательства.

Особенно тяжелая ситуация сложилась при транспортировке грузов, в том числе продукции гражданского машиностроения и потребительских товаров, по железной дороге и морским транспортом325.

Анатолий Черняев приводит в дневнике свои впечатления от совещания Секретариата ЦК в конце января 1980 года:

В прошлый вторник обсуждался вопрос «О хищениях на транспорте». Я буквально содрогался от стыда и ужаса. Три месяца работала комиссия ЦК под председательством Капитонова. И вот что она доложила на Секретариате:

За два года число краж возросло в два раза; стоимость украденного – в 4 раза;

40% воров – сами железнодорожники;

60% воров – сами работники водного транспорта;

9–11 000 автомашин скапливается в Бресте, потому что их невозможно передать в таком «разобранном» виде иностранцам;

25% тракторов и сельскохозяйственных машин приходят разукомплектованными; 30% автомобилей «Жигули» вернули на ВАЗ, так как к потребителю они пришли наполовину разобранными;

на 14 млрд рублей грузов ежедневно находятся без охраны;

охранники существуют, их 69 000, но это пенсионеры, инвалиды, работающие за 80–90 рублей в месяц;

воруют на много млрд рублей в год;

мяса крадут в 7 раз больше, чем два года назад, рыбы в 5 раз больше.

Заместитель министра внутренних дел доложил, что в 1970 году поймали 4000 воров на железной дороге, в 1979‐м – 11 000. Это только тех, кого поймали. А кого не поймали – сколько их? Ведь поезда по трое суток стоят на путях без всякого присмотра, даже машинист уходит.

Несчастный Павловский (министр) опять каялся, как и на Пленуме. Просил еще 40 000 человек на охрану. Не дали.

Обсуждение (ворчание Кириленко, морали Пономарева в духе большевизма 20‐х годов – «как, мол, это возможно! Это же безобразие! Где парторганизации, профсоюзы, куда смотрят») поразило всех полной беспомощностью.

[Между прочим, когда Б. Н. призывал «мобилизовать массы для борьбы с этим безобразием», Лапин (председатель телерадио), саркастический старик, сидевший рядом со мной, довольно громко произнес: «Ну, если массы мобилизуем, тогда все поезда будут приходить совсем пустыми!»326]

В таких условиях мелкие хищения или привычные методы обмана покупателей и клиентов могли переходить в прямое и систематическое воровство, превышающее размер «мелкого» хищения для личных нужд и подразумевающее регулярную последующую перепродажу. Они становились основой для устойчивых криминальных схем, при которых создавались хорошо организованные банды или мощные коррупционные холдинги, действующие в рамках легальных государственных структур. Например, арестованная в 1982‐м и расстрелянная в 1983 году директор Геленджикского треста ресторанов и столовых Берта Бородкина, у которой при обыске дома было изъято полмиллиона рублей наличностью, заставляла всех без исключения сотрудников своего треста, имевших доступ к клиентам, – от швейцаров до директоров ресторанов – платить вверх по цепочке. Сама она платила немалые (150 тыс. рублей за два года) взятки первому секретарю горкома327.

Тем не менее плохую работу МВД и его фактическое покровительство организованным группам расхитителей во многом компенсировала деятельность прокуратуры и КГБ. Они в целом не были коррумпированы (по меркам своего времени), поэтому могли контролировать, чтобы мелкие и средние хищения не переходили в крупные, не позволяли накопить значительных состояний, создавать слишком уж большие криминальные группы и объединения.

Кроме них, в советском обществе существовали и другие контрольные механизмы. Собственно, центральный и местный аппарат партийной и государственной власти, пресса, депутаты, Комитет народного контроля, популярный институт обращения граждан с жалобами и доносами в различные органы также являлись дополнительными факторами, ограничивающими активность коррупционеров и расхитителей, пусть они нередко и недооценивались преступниками. И наконец, как говорилось выше, с 1962 года наказанием за хищение в крупных и особо крупных размерах был расстрел, который реально применялся на практике. За менее крупные хищения можно было угодить в тюрьму на срок до 15 лет (о подобных делах регулярно сообщалось в центральной и местной прессе). Это, можно предположить, тоже играло роль сдерживающего фактора для желающих заняться масштабными и регулярными преступлениями.

Однако без твердой позиции политического руководства страны контрольные системы ослабевали. К концу 1970‐х годов ситуация с коррупцией и хищениями в отдельных сегментах экономики и в отдельных регионах вдоль южной границы СССР стала настолько нестерпимой, что с 1978 года прокуратура СССР и КГБ под непосредственным кураторством членов Политбюро начали ряд масштабных расследований, закончившихся громкими процессами и расстрелами организаторов криминальных схем328.

Самым известным из них стало «рыбное дело» об организованной схеме хищений в системе торговли рыбой и рыбопродуктами, особенно в сети магазинов «Океан». По нему были приговорены к расстрелу заместитель министра рыбной промышленности Владимир Рытов (у него изъяли более 300 тыс. рублей наличными) и ряд его подчиненных, которые, в частности, торговали черной икрой за границу и вывозили полученные прибыли за рубеж329. Дело сочинского магазина «Океан» стало одним из источников большого сочинско-краснодарского дела о системной коррупции и незаконном предпринимательстве. Оно доследовалось в полную силу уже после смерти Брежнева, и по нему, в частности, была осуждена упоминавшаяся выше Берта Бородкина330.