Полная версия
Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР. 1941—1945
Но, утверждали остполитики, до этого доходить не надо. Гитлер мог бы взять Москву и продиктовать условия мира в 1941 г. Похоже, широко распространено мнение, что после падения Кремля Красная армия не стала бы оказывать сопротивление. Но если учесть стойкость Красной армии зимой 1941/42 г., после невероятных потерь в живой силе и территории, просто непонятно, какое значение могла иметь потеря Москвы. Давайте предложим иное стратегическое решение, в результате которого Гитлер взял бы Москву зимой 1941 г., да еще у него осталось бы время, чтобы очистить Украину и Крым. Давайте предположим, что обещания четко выполнены согласно совету самых уважаемых остполитиков и в Таллине, Риге, Каунасе, Смоленске и Киеве заработали бы автономии, а также отсортированная российская социалистическая администрация в Москве, заменившая самых запятнавших себя партийных деятелей, которая была бы предложена в качестве генеральных комиссаров для «Великой России». Но Сталин в Куйбышеве управлял бы примерно сотней миллионов человек и все еще удерживал бы в своих руках промышленность Урала и Сибири.
Как утверждал Гитлер, даже такой шанс не имел значения. 20 марта 1942 г., когда у него возникла возможность изучить все результаты зимней кампании, Гитлер сделал любопытный прогноз в разговоре с Геббельсом. Предполагая, что Кавказ, Ленинград и Москва будут взяты к октябрю, Гитлер заявил, что тогда он позволит Восточную кампанию приостановить вдоль гигантской оборонительной линии. Это может означать «столетнюю войну» на Востоке, но об этой войне нечего беспокоиться. Позиция немцев в отношении остальной части России будет такой же, которую демонстрируют британцы в отношении Индии.
Высоты гитлеровского отсутствия реализма показаны в этом разговоре о гигантской оборонительной линии в стране, где у немцев никогда не было ресурсов для того, чтобы создать сплошную линию фронта. (Линия фронта в основном была сплошной, за исключением Севера (Карелия и Мурманская обл.), болотистых участков на фронте групп армий «Север» и «Центр», а также в некоторых других случаях (в Прикаспии в горах). – Ред.) Если бы Гитлер достиг всех своих основных целей в 1942 г., он все еще не мог бы пренебрегать остающейся у Сталина мощью, помимо того, что пришлось бы на границе протяженностью три с лишним тысячи километров постоянно держать три миллиона солдат. Рано или поздно напряженность этой позиции вынудила бы Гитлера наступать на Урал. И даже если бы русским пришлось выгружать направленные им поставки по ленд-лизу в устье Оби, для немцев был бы обеспечен новый Сталинград.
Неспособность оценить это в равной степени относится и к Гитлеру, и к тем, кто считал, что победа могла быть достигнута путем предоставления автономии побежденным советским народам. Поэтому тем более удивительно реалистическое предсказание, сделанное еще 28 апреля 1941 г. постоянным статс-секретарем министерства иностранных дел Эрнстом фон Вайцзеккером:
«Я не вижу в Советском государстве никакой эффективной оппозиции, способной прийти на смену коммунистической системе и объединенной с нами и нам служащей. Поэтому нам, возможно, было бы лучше считаться с сохранением сталинской системы в Восточной России и Сибири и после возобновления [активных] боевых действий весной 1942 г.».
Однако, может быть, наилучший способ оценки бесконечных памятных записок военных лет остполитиков и того, что они доказали самим себе, – предположить, что войну можно было бы выиграть, следуя планам, которые они разработали. Из всех проблем войны победа – самая трудновыполнимая. На одной из карикатур Макса Беерхольма великий доктор Джовитт замечает Данте Габриель Розетти: «А что они собирались делать со Священным Граалем, если бы нашли его?» Большинство остполитиков к 1942 г. были гипнотизированы лозунгом «Только русские могут победить Сталина». И они отказались от своей сепаратистской тактики и стали поддерживать Русскую освободительную армию с русским командующим, предназначенную для некоего федерального «Российского государства». Их ненависть к политике Гитлера и вера в русских дезертиров привели их к парадоксальной ситуации. Некоторые остполитики приняли участие в заговоре против Гитлера. Штауффенберг, фон Тресков, Вагнер, Шуленбург, фон Рене и Фрайтаг-Лорингхофен отдали свои жизни. Похоже, избавившись от Гитлера, чтобы выиграть войну своим собственным путем, они собирались создать нового Сталина.
Те, кто знает об оккупации Гитлером Советского Союза лишь по картинкам, при всей правде о репрессиях, убийствах и нищете, представленных в документах международных нюрнбергских трибуналов, будут удивлены, узнав о том, как много сентиментализма и романтизма существовало в германском вермахте в отношении русских. Они будут поражены культом возвеличивания, который все еще окружает личность Андрея Власова, этого «русского де Голля», и еще более удивятся, узнав, что своим запоздалым признанием Власов обязан Генриху Гиммлеру, главе СС и одно время карателю российского населения на захваченных территориях.
История Русской освободительной армии не просто трагична, она еще и потрясающе дикая. Это результат длительного конфликта между группами людей, у которых начисто отсутствовало чувство реальности. С одной стороны, это партийные боссы, большие и маленькие, вчерашние билетные кассиры и официанты в кафе, разыгрывающие из себя повелителей с хлыстом среди этих унтерменшей, которые были недочеловеками потому, что не мыли и не скребли каждое утро кухонные шкафы, и потому, что спали на печи. (Среди нацистского руководства были разные люди, но что сразу бросается в глаза, большинство из них фронтовики, много раз раненные, награжденные высшими наградами (Гитлер, Геринг, Гесс, Риббентроп и т. д.). В данном случае упрощенство автора не способствует пониманию. – Ред.) С другой стороны, среди них были увлекающиеся личности, попавшие во власть мистики славянина и видевшие в туманном облике аристократического русского солдата черты национального избавителя, подобного Христу. В основном это были те же самые люди. Немец неоднозначен в своем подходе к зарубежному образу жизни. Запутавшись в непонимании, он боится или молится. Страх его жесток, а его поклонение – донкихотское. Но, еще более усложняя картину, надо добавить, что некоторые ведущие гитлеровские толкователи колониализма и, с другой стороны, большая часть остполитиков, гражданских и военных, родились в России и были воспитаны как русские, многие из них служили в Российской императорской армии, и в белых армиях – в Гражданскую войну. Некоторые из них, например Альфред Розенберг, глава восточного министерства, и Эрнст Кестринг, генерал восточных войск, были выходцами из скромных семей немецких колонистов. Большинство из них, однако, принадлежали прибалтийской аристократии, тесно связанной с русским дворянством. Эмигрировав в Германию после революции, эти «балтийские бароны» поддерживали тесные контакты с российской эмигрантской колонией и все еще частично думали на русском языке.
К началу войны они окопались на ключевых позициях в военной бюрократии благодаря своему двуязычному образованию и опыту. Они не вызывали подозрения у национал-социалистической партии, которую сам Розенберг, родившийся в Ревеле (совр. Таллин) и учившийся в Риге и в Москве, в большой степени помог сформировать. И сам Гитлер был обязан своим пожизненным антагонизмом к «международному еврейству» как раз белогвардейским русским экстремистам в Мюнхене (Гитлер вынес свою ненависть к евреям из жизни в Вене перед Первой мировой войной, а также из событий 1918—1920-х гг. в Германии, в которых евреи сыграли очень большую роль – как на красном фланге, так и в торгово-финансовых махинациях, а также в «культуре», свойственной тому смутному времени. – Ред.), а монархических устремлений он не имел вообще. При дворе Гитлера стало модным осуждать темные махинации в сфере военной бюрократии остполитиков, родившихся в России, именуя их «царскими», но это было сверхупрощением. Ввиду того что они были германскими профессиональными солдатами, они разделяли благоговение перед советской военной системой, которая брала свое начало из договора в Рапалло 1922 г. и протоколов фон Секта – Тухачевского 1926 г. Последние позволили армии Веймарской республики обойти Версальский договор и обрести опыт в авиации и тяжелом вооружении на советской земле. Гитлер пассивно позволил довести до конца эту договоренность, потому что она была несовместима с партийной доктриной, но только восемь с половиной лет отделило его восхождение к власти от вторжения в Советский Союз. И за этот очень короткий промежуток времени Красная армия, которая сделала столь любимого Гитлером министра обороны фон Бломберга «почти большевиком», успела превратиться в «азиатские орды и недочеловеков».
Гитлер мог выступать в защиту восточных земель как жизненного пространства для немецкого народа, а Гиммлер мог вещать об исторической роли Германии как защитного бастиона Европы против азиатского варварства. Единственной исторической истиной, которую подтвердили действия Гитлера, стал факт, что отношения Германии с ее восточным соседом всегда были продиктованы конъюнктурной необходимостью. Например, в 1812 г. немцы разорвали свой союз с Наполеоном, чье бегство из Москвы побудило прусского короля встретиться с царем в Тауроггене. (Русско-прусское соглашение в Тауроггене было подписано (без ведома прусского короля Фридриха-Вильгельма III) командиром прусского корпуса, воевавшего на стороне Наполеона, генералом Йорком. В соответствии с этим соглашением, войска прусского корпуса объявляли нейтралитет (позволявший русским активно преследовать в Восточной Пруссии разбитые наполеоновские войска), а в самой Пруссии развернулось национально-освободительное движение, заставившее и самого прусского короля разорвать союз с Францией и начать с ней войну на стороне России. – Ред.) С тех пор дух Тауроггена еще не раз был востребован, в частности, в 1922 и 1939 гг. Связи между прусской и имперской русской военной кастой были откровенными, и их было нетрудно возобновить в любое время, обращая при этом внимание на то, что Красная армия являлась наименее революционной частью советской системы. Презрение Гитлера к славянам, с другой стороны, было вовсе не прусским и не военным, а типично австрийским и при этом присущим нижнему среднему классу – некая форма агрессивного шовинизма, вызванная уступками, которые сделала катившаяся к закату монархия Габсбургов своим славянским подданным (благодаря которым империя устояла во время революции 1818–1849 гг. – Ред.). Оно не разделялось прусским классом землевладельцев, который сформировал спинной хребет германского офицерского корпуса. Фактором, который мог сделать генералов более сговорчивыми в отношении гитлеровских планов вторжения, являлась вера в то, что внутри сталинского военного руководства существует некая прогерманская мятежная фракция. Хоть и не стоит принимать всерьез «признания», сделанные на открытом судебном процессе семи военачальников, которых судили в 1937 г., тем не менее эти военные имели связи с германским верховным командованием в дни протоколов Секта – Тухачевского, и их обвинили в стремлении заполучить германскую помощь. Считалось, что по крайней мере два командующих армиями Сталина в 1941 г. – Толбухин и Рокоссовский – были посажены в тюрьму во время процессов и впоследствии амнистированы.
Воздействие московских процессов над изменниками родины на германское Верховное командование объясняет не только готовность генералов вступить в авантюру вместе с Гитлером, но также и готовность многих из них воспринять русского солдата как союзника, когда они сойдутся в затяжной войне. Хотя генерал Власов попал в руки немцев только в июле 1942 г., эксперты в германской военной бюрократии, родившиеся в России, уже мечтали о таком человеке еще до того, как война началась. Ходили слухи о контрреволюционных наклонностях того или этого советского маршала. В Берлине военные остполитики поддерживали особенно захудалую политическую группу русских эмигрантов – партию солидаристов, или НТС, Виктора Байдакова, которые создали свою программу по образцу национал-социализма. Люди в НТС ожидали национального «мессию», русского Наполеона, и каждый взятый в плен советский генерал оценивался, как далай-лама, на предмет наличия магических знаков.
В июне 1943 г., когда все еще существовали какие-то надежды на победу на Востоке, Кейтель настоятельно посоветовал Гитлеру прекратить всякие действия в связи с Русской освободительной армией. Власова «отложили на полку» примерно на пятнадцать месяцев, а добровольцы, которые могли бы служить под его командой, были разбросаны на Западном и Балканском фронтах. Это была полная победа для австрийца Гитлера и баварцев Бормана, Гиммлера и Альфреда Йодля над типичным проявлением прусской военной мысли. До нашего времени сохранилось мнение Гитлера, которое он высказывал 8 июня и 1 июля 1943 г. Однако ясно, что Гитлер не чувствовал уверенности. Для человека, который два года назад говорил об искоренении всего русского политического руководства, этот язык был однозначно умеренным. Надо также отметить, что до покушения на себя Гитлер не трогал своих родившихся в России остполитиков. В стране, где гестапо забивало концентрационные лагеря слушателями английских радиопередач или ворчунами в трамваях, остполитики распространяли свои записки, нападавшие на самое высокое руководство, в сотнях копий, и самое худшее, что им доставалось, – временное лишение права на частную жизнь.
Гитлер оказался в сложном положении. В его планах раздела земельных пространств России и частичной их колонизации не было места для русской военной хунты, которая, в свою очередь, создаст либо новых Сталиных, либо царей. С другой стороны, Гитлер не мог отвергать услуги профессиональных русских антибольшевиков до тех пор, пока ему приходилось использовать русские части для борьбы с партизанами, а германским политическим функционерам – для обеспечения сотрудничества гражданского населения и дезертиров. В результате этой дилеммы Гитлер не мог ни устранить остполитиков, ни воспринять их предложения всерьез. Гитлеровские ошибки были совершены в 1941 г. и уже не могли быть исправлены в 1943-м. Имея чуть больше реализма, чем его критики, Гитлер осознавал, что никакое духовное превращение не в состоянии изменить абсолютно деструктивное предприятие на нечто совершенно иное. Какой толк для немца из того, если он будет знать, что Сталина могут победить только русские? Величайшей форой для любого русского соперника Сталина будет поддержка Германии. Если цель всех этих разговоров – в том, чтобы вооружить два миллиона русских пленных, гитлеровское Верховное главнокомандование скажет ему, что не было необходимого количества оружия и никогда не могло быть. Даже 800 тыс. «восточных войск», которые, в конечном счете, так или иначе служили, никогда не оснащались оружием так, как средняя боевая дивизия.
Эти «восточные войска», к которым относились презрительно, ни в коей мере ни в чем не обязаны остполитикам, и, в конце концов, отсутствие у них дисциплины показало это. Человек, который взял в руки немецкую винтовку за чашку супа в 1941 г., столкнулся в 1945 г. с мрачным будущим. Что могли значить для него обещания плененного советского генерала, обещания создания в будущем либеральной России, уважающей частную собственность, когда Красная армия заполонила Восточную Пруссию и Померанию и когда до него дошли вести, что западные союзники возвращают военнопленных – бывших красноармейцев Советскому Союзу?
Никто не знает, какова дальнейшая судьба этих добровольцев. В настоящее время (в конце 1950-х. – Ред.) советское правительство занято возвращением по своим домам народов Северного Кавказа, сотрудничавших с немцами и депортированных в Южную Сибирь (в Казахстан и Среднюю Азию. – Ред.) пятнадцать лет тому назад. Их судьба оказалась, быть может, менее жестокой по сравнению с участью красноармейцев в германской униформе, которых британцы, французы и американцы передали Советской стране в 1944 и 1945 гг. Эра Пальмерстона и викторианского рыцарства прошла, а эра политического умиротворения была в полном разгаре. Во имя этого же с тех пор творилось и еще более худшее.
Но какой бы жестокой ни была судьба большинства коллаборационистов, существуют и другие аспекты их роли, которые не следует забывать. Многие из них оказывали свои услуги в ряде весьма грязных дел. В Латвии, Литве и Галиции были сформированы вспомогательные подразделения германской полиции безопасности, чьей задачей было искоренение гетто и обслуживание концлагерей, где истребляли евреев (а также, и в гораздо больших масштабах, другое население оккупированных территорий. – Ред.). На Украине немцы использовали местную полицию для насильной вербовки деревенских жителей с целью депортации и принудительного труда. Во время Варшавского восстания в 1944 г. личную белогвардейскую армию коллаборациониста Бронислава Каминского (с Брянщины. – Ред.) пришлось отвести в тыл из-за ее чрезмерной жестокости. И в самом деле, легко превратить в дикарей людей, жизнь которых по воле их хозяев была примитивной. Об этом немецкой общественности напомнили в 1945 г., когда Красная армия бросила свои наименее дисциплинированные дивизии на Восточную Пруссию, Померанию, Мекленбург и Силезию. (Здесь были тяжелейшие бои, в ходе которых были случаи мести немцам (в т. ч. представителям гражданского населения) за то, что они натворили за годы оккупации на советской земле. – Ред.) Уже было поздно жаловаться на орды азиатов и недочеловеков за их соответствующее поведение, в то время как около 800 тыс. из них носили германскую униформу.
И все же в теории немцы меньше, чем кто-либо, должны бы думать о русских нереалистично, особенно немцы, делившие с ними одно и то же жизненное пространство. Щедро разбрызганные, как капли из пульверизатора, до самого Урала и Кавказа, располагались поселения их соотечественников. Многие русские города ранее носили немецкие названия, везде были по-немецки выглядевшие здания. Молодежь России все еще проходила обучение и военную службу по немецкой системе, причем последняя была существенно германской. Немецкое фиаско в реалистическом мышлении частично проистекает из культа «геополитики». В германском военном мышлении вошло в привычку рассуждать так, что, мол, потеря таких размеров территории или такого-то количества населения означает поражение в войне. И при этом забывается, что российские границы настолько зыбки, что для русских даже удобный доступ к морям стал реальностью чуть более двух веков назад. (В результате Северной войны со Швецией (1700–1721) Россия вернула временно отторгнутые сначала в конце правления Ивана IV Грозного (конец XVI в.), а затем в Смутное время (начало XVII в.) исконные русские земли на Балтике, а заодно порты в Прибалтике; на Черном море возвращение русских состоялось, после ряда войн, в XVIII в. – Ред.) Было бы лучше рассматривать Россию так, как американцы, говорят, рассматривали Бостон: не как место, а как состояние ума. Революция продемонстрировала, что легко выкроить отдельные государства из российского периметра, но, пока остается ядро, – дело времени, когда они опять станут российскими. Летом 1919 г. Россия Ленина и Троцкого была много меньше, чем территория, оставшаяся у Сталина в 1942 г., и все равно она выжила.
Очевидно, украинцы, забрасывавшие цветами немецкие танки летом 1941 г., не были патриотичными советскими гражданами, но обстоятельства скоро сделали их таковыми. Прорусские элементы в вермахте говорили, что во всем виноват вульгарный и жестокий Эрих Кох. Но Кох редко бывал на Украине, а его чиновники создали не правительство, а анархию, которая не была в новинку в этой несчастной стране. Что изменило украинцев, так это уверенность в том, что Красная армия вернется. Прекраснодушные германские солдаты-писатели, для которых все либо страстная верность, либо отвратительная Verrat (измена. – Пер.), иногда до странности неохотно соглашаются с этим. Просто испытываешь облегчение, когда обнаруживаешь человеческий здравый смысл у австрийского полевого хирурга Курта Эммериха. В госпитале, который он создал в Севастополе, он заметил, что его «сотрудники» – русские помощники остаются совершенно невозмутимыми при приближении Красной армии. Они ему сказали, что Красная армия также ценит квалифицированных хирургов. Но Эммерих догадался, что эти хирурги уже связались с партизанами, и не бранил их за это.
Можно подвергнуть сомнению тезис, стали ли конфликты германской политики в России уроком на будущее, кроме предупреждения не повторять подобного в дальнейшем. И в самом деле, трудно поверить, что может вновь случиться так, что современная индустриальная страна может вторгнуться на территорию соперника с намерением истребить его дух единой нации и заменить большую часть его населения чужеземцами. Можно сомневаться в этом, несмотря на карты в воскресных газетах с их расчетами дальности ракет и стрелами, устремленными в сердце Советского Союза.
Часть первая
Колониализм
Глава 1
Предыстория вторжения
Московский пакт
Существует такое искушение рассматривать приход Гитлера к власти как конец эры в отношениях Германии с Советской Россией. По-прежнему общеприняты две контрастирующие картины. На первой мы видим труды Веймарской республики, договоры в Рапалло и Берлине, секретный германо-советский военный обмен в подготовке специалистов и германские экономические концессии, которые были представлены на советской земле. На второй картине мы наблюдаем плоды деятельности Гитлера. Немецкие коммунисты, которые когда-то пользовались поддержкой в виде русского золота (а также перевозимых портфелями бриллиантов), объявлены вне закона и посажены в тюрьмы, соглашения по обучению истекли, а отвечавшие за них германские штабные офицеры находятся под подозрением службы безопасности Гейдриха. Торговые соглашения также истекли, и впервые Германия стала заигрывать с Польшей, чтобы разозлить Москву. И это продолжалось более шести лет; так что в соответствии с этой картиной пакт Риббентропа— Молотова в 1939 г. стал громом среди ясного неба.
По сути, отношения Веймарской республики с Советской Россией никогда не были простыми. Обе стороны вели двойную игру, каждая стремилась заполучить экономическую и военную поддержку другой стороны в борьбе с державами Версаля, и в то же время они, соответственно, поощряли антикоммунистические элементы в России и коммунистические элементы в Германии. Чем слабее становилась Веймарская республика внутренне, тем более хрупкими становились ее отношения с цитаделью Коминтерна в Москве. Между 1919 и 1933 гг. произошел ряд кризисов, и каждый был настолько суров, что с трудом удавалось избегать разрыва дипломатических отношений. Но при гитлеровском правлении с 1933 по 1939 г. ни одного подобного кризиса не случилось, хотя антикоммунистический крестовый поход проповедовался ежедневно, а экземпляр «Майн кампф» лежал в каждом германском доме. Проводимая Гитлером политика в отношении Советского Союза была не столь враждебной, сколь нейтральной. Если старые и шаткие пакты и военные соглашения не возобновлялись, то и не было неизбежного аккомпанемента взаимных обвинений и придирок.
В дипломатическом плане Гитлер не считал Россию ни другом, ни врагом. Тем не менее он удерживал на посту военного министра старого генерала Вернера фон Бломберга, который в 1927 г. заявил, что вернулся из поездки в Россию «чуть ли не законченным большевиком». Конфликтов между Гитлером и его когда-то русофильствующими генералами не было. Тот же самый Бломберг стал его преданным поклонником, его «резиновым львом» или Hitlerjunge (молодой гитлеровец. – Пер.). Два сменявших друг друга главнокомандующих «стотысячной армией» Веймарской республики открыто вступали в переговоры с Карлом Радеком (настоящее имя Карл Собельсон; 1885–1939 – советский политический деятель, деятель международного социал-демократического и коммунистического движения; в 1919–1924 гг. член ЦК РКП(б), в 1920–1924 гг. член (в 1920 г. секретарь) Исполкома Коминтерна, сотрудник газет «Правда» и «Известия», автор термина «национал-большевизм» и перевода на русский язык книги Гитлера «Майн камфп». – Пер.) из старой большевистской гвардии. (Позже был репрессирован. Как и большинство представителей вышеупомянутой «гвардии», будучи подлецом и прохвостом, спасая свою шкуру, сдавал и оговаривал бывших товарищей по «гвардии». Так, в 1929 г. сдал Блюмкина (передавшего письмо от Троцкого), которого расстреляли, в 1936 г. клеймил Зиновьева (Радомысльского) и Каменева (Розенфельда), расстреляны, а в 1937-м на известном процессе оговаривал Бухарина и других (расстреляны). За это Радека и Сокольникова (Бриллианта) не расстреляли, а посадили на 10 лет. Однако в 1939 г. Радека и Бриллианта (Сокольникова) насмерть забили уголовники. – Ред.) И все-таки ни фон Сект, ни фон Хаммерштайн не обратились в большевиков в результате визитов этого бородатого и талмудистского вида галицийского еврея. Именно через Карла Радека эти генералы в основном создавали германские учреждения, где запретные плоды Версаля, желанное обучение летному делу и танковой войне можно было вкушать в течение ряда лет. Странный роман Карла Радека и генералов только лишь показал, что поражение, репарации, инфляция и угроза мирового коммунизма могли повести прусский военный разум по извилистым и темным путям. Но при победе этот разум говорит более простым языком, почти одинаковым для наследников Клаузевица и австрийского ефрейтора (т. е. Гитлера, добровольцем, несмотря на освобождение по здоровью, вступившего в кайзеровскую армию. – Ред.):