Я Пилигрим

– И моим тоже, – невозмутимо добавил я.

– Знаю-знаю, Эдди, – примирительно сказал директор. Просто удивительно, каким магическим действием обладает письмо президента! – Я не раз говорил, что не хотел бы оказаться на вашем месте. Не знаю, сумел бы я сделать такое, даже во времена своей молодости.

Я ничего не ответил: судя по тому, что я слышал об этом человеке, он не постеснялся бы заявиться в Диснейленд с автоматом, если бы решил, что это поможет ему продвинуться по службе.

Подняв воротник пальто, чтобы защититься от ветра, директор «Дивизии» сказал, что рассчитывает на мое скорое возвращение в Лондон.

– Я посоветовался со всеми, от кого это зависит, и наше решение было единодушным: вы назначаетесь новым Синим Всадником.

Я вновь промолчал и еще долго разглядывал заброшенные поля. Не выразить словами, как грустно было у меня на сердце. И новое назначение совершенно не радовало: перед глазами стояли две маленькие девочки.

Мне тогда минуло двадцать девять лет. Столь молодого Синего Всадника за все время существования «Дивизии» еще не бывало.

Глава 8

До чего же красиво выглядел Лондон в вечер моего прилета: cобор Святого Павла, здание парламента и все прочие старые цитадели власти и величия, гордо высящиеся на фоне пламенеющего закатом неба.

Прошло меньше двадцати часов с тех пор, как я узнал о новом высоком назначении, и все это время я был в пути. Местонахождение ранчо я определил неправильно: оно находилось в Блэк-Хиллс, штат Южная Дакота, – местности даже еще более отдаленной, чем я думал. Пришлось целых два часа добираться до ближайшего аэропорта, откуда частный реактивный самолет доставил меня в Нью-Йорк, а уж там я пересел на трансатлантический рейс «Британских авиалиний».

Внедорожник «форд», произведенный три года назад и несколько утративший свой презентабельный вид под слоем грязи, забрал меня из аэропорта Хитроу и отвез в Мейфэр – фешенебельный район лондонского Вест-Энда. В ночь на воскресенье транспорта на улицах было мало, но двигались мы очень медленно: дополнительный вес бронированной машины сильно затруднял процесс вождения.

Парень, сражавшийся с рулевым колесом, наконец свернул в тупик рядом с Саут-Одли-стрит. Мы въехали в подземный гараж элегантного особняка, который, как гласила медная дощечка на входной двери, являлся штаб-квартирой инвестиционного фонда «Балеарские острова» в Европе.

Вывеска ниже сообщала, что о приеме можно договориться только по телефону. Номер указан не был, и если бы вы захотели узнать его через лондонскую справочную службу, вам не смогли бы помочь даже там. Стоит ли говорить, что никто в этот фонд никогда не звонил.

Я поднялся на лифте с цокольного этажа на самый верх здания и вошел в помещение, которое всегда служило офисом Синего Всадника, – широкое пространство, заполненное полированным деревом и белыми диванами, не имеющее окон и напрочь лишенное естественного света.

Сидя в своей ячейке, одной из множества в бетонной клетке здания, я начал распутывать паутину лжи, сплетенную моим предшественником. В тот первый вечер я допоздна набирал секретные номера, о которых не знали даже телефонные компании, формируя особую команду из шифровальщиков, аналитиков, специалистов по обработке документации и, конечно, агентов разведки.

Что бы там ни утверждали правительства, далеко не все войны ведутся на глазах у репортеров под круглосуточным ярким светом камер, снимающих сюжеты для новостей. Уже на следующий день новый Всадник и небольшая группа его бойцов развернули кампанию по всей Европе, сражаясь с наиболее серьезным со времен холодной войны противником, внедрившимся в американские разведывательные службы.

Мы добились немалых успехов, но через некоторое время неприятель тоже начал накапливать силы, и с тех пор я потерял сон. Однажды поздним вечером, безуспешно разыскивая давнего нашего информатора в Праге, я несколько часов бродил по городу, после чего заставил себя критически оценить, к чему мы пришли. Если называть вещи своими именами, я потерпел провал: после двадцати месяцев упорной работы мне так и не удалось установить, какие методы использовали русские, когда подкупали и перевербовывали наших агентов.

Денежный след мы так и не сумели выявить до конца: даже в тех случаях, когда удавалось его нащупать, мы не знали, как далеко проникла инфекция. Я день и ночь бился над этой проблемой и наконец получил свою толику везения: на выручку нам пришел скромный бухгалтер.

Разгребая в лондонском офисе оставшиеся от своего предшественника горы материалов, прежде чем навсегда похоронить их в архивах «Дивизии», этот бухгалтер обнаружил написанный от руки перечень предполагаемых покупок, засунутый в чековую книжку. Прежде чем выбросить его, он взглянул на оборот и увидел, что это фирменный бланк-накладная транспортной компании «Федекс». По меньшей мере странно: никакие счета «Федекса» в нашем расследовании не фигурировали. Заинтригованный бухгалтер позвонил в компанию и получил список товаров, отправленных с указанного адреса. Доставка их была оплачена наличными.

Бухгалтера особенно заинтересовала коробка дорогих кубинских сигар, отправленная в роскошный отель «Бурдж-эль-Араб» в Дубае. Быстро выяснилось, что имя получателя на квитанции «Федекса» фальшивое. На этом наше расследование зашло бы в тупик, если бы не счастливый случай. Женщина, работавшая с бухгалтером, раньше служила в турфирме и знала, что в Объединенных Арабских Эмиратах во всех отелях обязательно делают ксерокопии паспортов постояльцев.

Представившись спецагентом ФБР, приписанным к Интерполу, я после долгих уговоров упросил владельца отеля поднять архивы и сообщить мне паспортные данные гостя, занимавшего в определенный день номер 1608.

Им оказался некто по имени Кристос Николаидис. Красивое имя, но стыд и позор этому человеку.

Глава 9

Все сходились во мнении, что Кристоса можно было бы назвать красавцем, если бы фигура не подкачала. Правильные черты лица, блестящие оливковые глаза, волна непокорных темных волос и крепкие белоснежные зубы не могли cкрасить впечатление от непропорционально коротких для его тела ног. Но парень, похоже, особо от этого не страдал: на помощь ему неизменно приходили деньги, особенно в отношениях с женщинами, чье общество он любил. А уж недостатка в деньгах Кристос Николаидис точно не испытывал.

Он сразу обнаружился в базе данных полиции, и стало ясно, что на крючок к нам попала крупная добыча: настоящий подонок, начисто лишенный всяких моральных принципов, замешанный в трех убийствах и множестве других серьезных уголовных преступлений. Гражданин Греции, тридцати одного года, старший сын малограмотных родителей, проживающих на окраине города Салоники, на севере страны. Сразу оговорюсь, что «малограмотные» в данном случае вовсе не означает «глупые»: в чем в чем, а в этом близких Кристоса трудно было обвинить.

В последующие недели мы изучили обстоятельства жизни Николаидиса. Нас все больше интересовала его семья. Сплоченный клан братьев, дядюшек и кузенов возглавлял Патрос, шестидесятилетний отец Кристоса, настоящий безжалостный тиран. Как говорят в Афинах, у него был большой пиджак – то есть обширное преступное досье. Патрос явно преуспел в жизни, сколотив немалое состояние. Настроившись на орбиту американского спутника, следящего за Балканским регионом, мы получили детальные фотографии огороженной территории семейных владений и были просто ошеломлены.

Среди холмов, густо покрытых цветущей лавандой, раскинулся целый комплекс из семи роскошных домов, бассейнов и обширных конюшен, обнесенный высоченной стеной, которую охранял отряд людей, внешне очень похожих на албанцев и вооруженных автоматическими пистолетами «скорпион». Это выглядело довольно странно, особенно если учесть, что семья Николаидис занималась оптовой торговлей цветами. Да уж, удивительные дела творятся на севере Греции.

Само собой напрашивалось объяснение: подобно медельинскому картелю в Колумбии, Николаидисы приспособили сложную сеть высокоскоростных авиа– и автоперевозок, необходимую для транспортировки столь скоропортящегося груза, как цветы, также и для доставки некоего иного, гораздо более прибыльного товара.

Ладно, пусть так. Но какое отношение имеет это семейство греческих наркодилеров к моему предшественнику? Зачем ему вдруг понадобилось посылать коробку сигар старшему сыну Николаидисов в семизвездочный отель на Ближнем Востоке? Может быть, бывший Всадник баловался наркотиками, которыми Кристос его обеспечивал? Но это казалось маловероятным.

Я уже собирался прекратить расследование, полагая, что мы зашли в тупик, что эти два подонка – мой бывший начальник и Кристос – просто были приятелями. И тут мне повезло: в одну мрачную лондонскую ночь я никак не мог заснуть. Из окна своей квартиры в Белгравии я рассматривал крыши домов, размышляя о том, что эти двое, возможно, обедали вместе в одном из самых дорогих и модных ресторанов, и вдруг понял, что решение самой трудной нашей проблемы лежит на поверхности.

А что, если русские вовсе не имеют отношения к оплате наших агентов-предателей, а это делают Кристос Николаидис со своим семейством? Почему? Допустим, греки везут наркотики в Москву, а эти выплаты являются той суммой, которую им приходится отстегивать испытывающим финансовые трудности русским, чтобы получить «лицензию» на такие поставки. Этакий своеобразный налог на предпринимательскую деятельность.

Следовательно, греки используют свой черный нал и умение отмывать грязные деньги для перевода собственных средств на счета наших предателей. Русские же разведывательные службы в этом процессе никак не участвуют. Следуя такому сценарию, некто, получивший большую сумму денег (скажем, Синий Всадник), мог послать дорогую коробку сигар человеку, только что заплатившему ему, – например, Кристосу Николаидису, отдыхающему в Дубае.

Отогнав всякие мысли о сне, я вернулся в офис и дал ход серьезному расследованию, призвав на помощь греческое правительство. Меня интересовали наиболее засекреченные финансовые операции семейства Николаидис.

Именно информация, полученная по этому делу, привела нас в Швейцарию, на тихие улицы Женевы, имеющей репутацию необыкновенно чистого и красивого города, хотя, на мой взгляд, грязи там предостаточно.

Глава 10

Офис самого секретного в мире частного банка располагается за безликим белокаменным фасадом в центре одного из деловых кварталов Женевы. Вывеска с названием банка отсутствует, но вот уже две сотни лет это здание занимает компания «Клеман Ришлу и Ко». И кто только не входит в число ее клиентов: африканские диктаторы, руководители множества преступных корпораций, богатые наследники нескольких видных деятелей Третьего рейха.

Ришлу был банкиром интересовавшего нас греческого семейства и, как я считал, единственной зацепкой, позволявшей нам продвинуться в своем расследовании. И теперь предстояло убедить руководство банка предоставить нам список торговых операций Николаидисов за последние пять лет. Изучив эти документы, можно было узнать, действительно ли Кристос являлся кассиром русских, и если да, то кого из американцев они включили в платежную ведомость.

Действовать через суд не хотелось, ведь тогда Ришлу мог бы с полным основанием заявить, что разглашать подобную информацию непозволительно: это, мол, противоречит законам о тайне банковских вкладов, принятым швейцарским правительством. Стоит ли после этого удивляться, что страна, где действует подобное законодательство, стала излюбленным местом для тиранов и преступников со всего мира.

Именно по этой причине я обратился непосредственно в «Клеман Ришлу и Ко», назвавшись живущим в Монако юристом, представляющим интересы парагвайских военных. В этом качестве я переступил мраморный порог банка с портфелем-дипломатом, набитым сфабрикованными документами, обещавшими перспективы вкладов на миллионы долларов. Готовый к обсуждению строго секретных финансовых вопросов, я уселся, дожидаясь управляющего, в конференц-зале, украшенном фальшивым антиквариатом.

Эта встреча стала одним из самых памятных событий моей профессиональной жизни, и даже не из-за Кристоса Николаидиса, а благодаря полученному здесь уроку. Обучение началось сразу же после того, как распахнулась отделанная дубом дверь.

Честно говоря, бульшая часть моей работы подобна гребле по канализации в лодке со стеклянным дном, но даже на этом фоне Маркус Бухер сильно выделялся, причем не в лучшую сторону. Будучи проповедником (не имеющим духовного сана) в аскетической кальвинистской церкви, он при этом, как и большинство банкиров, по локоть запачкал руки в крови и дерьме. Можно сказать, что к своим пятидесяти с лишним годам он добился немалых успехов: поместье в Колоньи на берегу Женевского озера, «бентли» в гараже. С другой стороны, если учесть положение, которое Бухер занимал в банке, все это не казалось особым достижением – ведь его семейство владело здесь большей частью акций.

Бухер особенно напирал на то, что комната, где мы беседовали, была звукоизолирована «согласно стандартам американских разведывательных служб». Впрочем, о скрытой камере, которую я приметил в раме портрета на стене, банкир упоминать не стал. Она была расположена таким образом, чтобы фиксировать любой документ, который держал перед собой клиент. Из чистой вредности я ненароком переставил стулья, и теперь в объективе был виден лишь крохотный уголок моего портфеля.

«Так-то вам, господа профессионалы», – мысленно усмехнулся я.

Пока Бухер изучал представленные мною фальшивки, по-видимому подсчитывая в уме комиссию, которая полагалась банку при таких крупных суммах, я взглянул на часы: 12.57, скоро обед.

К несчастью для Николаидисов, сосредоточивая все больше и больше денег в банке «Клеман Ришлу и Ко», они упустили из виду одну важную деталь: единственная дочь Бухера тоже занималась банковским бизнесом. Девушке исполнилось двадцать три, она не имела особого опыта в общении с мужчинами, да и вообще в жизни, и работала в более респектабельном, чем ее отец, заведении – банке «Швейцарский кредит» в Гонконге.

Я вновь взглянул на часы: 12.59. Наклонившись вперед, я тихо сказал Бухеру:

– На самом деле я не отличу парагвайского военного от выгребной ямы.

Он смущенно взглянул на меня и рассмеялся, думая, что так принято шутить у американцев. Я заверил его, что говорю совершенно серьезно, и пришел к ним совершенно по другому поводу.

Назвал ему имя и фамилию человека, который меня интересует, предположительный номер его банковского счета и сказал, что мне нужна распечатка банковских операций Кристоса Николаидиса, а также других членов этой семьи и информация обо всех их дочерних компаниях за последние пять лет. В глубине души я надеялся, что все рассчитал правильно, иначе неприятностей не оберешься. Но пути назад уже не было.

Бухер поднялся с места, праведный гнев кипел в его груди. Он был крайне возмущен тем, что некоторые люди получают доступ в банк обманным путем. И заявил, что, мол, сразу догадался: документы фальшивые. Только американец может вообразить, что швейцарский банкир сообщит ему подобную информацию, если даже он ею и располагает. Бухер приблизился ко мне вплотную, и я понял, что сейчас удостоюсь исключительной привилегии, которой были лишены многие диктаторы и организаторы массовых убийств, – меня вышвырнут из швейцарского банка.

Ровно час дня. Бухер застыл на месте, метнув взор в сторону стола, где вибрировал его мобильник, чей номер, как он полагал, знают только члены семьи. Я молча наблюдал, как он проверяет, кто звонит. Решив разобраться с этим позже, банкир вновь обрушился на меня, облаченный в свой гнев, как в доспехи.

– В Гонконге сейчас восемь часов, – заметил я, не вставая со стула и готовый сломать Бухеру руку, если он осмелится тронуть меня.

– Что?! – раздраженно воскликнул он, не понимая, к чему я клоню.

– В Гонконге, – медленно произнес я, – уже поздно.

В глазах банкира появился страх: этот тип наконец-то понял, что я сказал. Бухер смотрел на меня, и в голове у него крутился вопрос, на который не было ответа: откуда, черт возьми, этому янки известно, что звонят из Гонконга? Повернувшись, он схватил телефон.

Я не сводил с него глаз. Бухер убедился: я прав, звонок действительно был из Гонконга. Дочь банкира, стараясь унять панику в голосе, сообщила, что у нее серьезные неприятности. Хотя в Женеве было обеденное время, но для Маркуса Бухера в этот миг дневной свет померк.

А случилось у девушки вот что. Двумя часами ранее в роскошной квартире высотного дома, где жила дочь банкира, внезапно разом вышли из строя стационарный и мобильный телефоны, кабельное телевидение, исчез доступ в Интернет. Целая дюжина ремонтных бригад компании «Гонконг телеком» рыскала по дому, пытаясь найти неисправность. Одна такая команда техников из трех человек – все в предписанных должностной инструкцией белых комбинезонах и с удостоверяющими личность бейджиками на шее – появилась в апартаментах Клэр Бухер.

К тому времени, когда девушка решила позвонить отцу, она поняла, что люди, находившиеся в ее квартире, судя по всему, были не теми, за кого себя выдавали. Во-первых, двое ремонтников общались между собой не на китайском, а на английском. Вторым подозрительным обстоятельством было оборудование, которое они прихватили для наладки коммуникаций: хотя Клэр не слишком разбиралась в таких вещах, она точно знала, что для устранения неисправности на линии связи не требуется натовский пистолет беретта калибра девять миллиметров с глушителем.

Я наблюдал за ее отцом, лицо которого приобретало нездоровый серый оттенок, по мере того как дочурка объясняла ему ситуацию. Наконец Бухер поднял на меня глаза, в его взгляде были отчаяние и ненависть.

– Кто вы? – спросил он почти шепотом.

– Судя по тому, что мне удалось подслушать, я единственный человек в мире, который может вам помочь. По счастливой случайности глава гонконгского «Телекома» – мой должник: достаточно сказать, что я помог ему заключить успешный телефонный контракт в Парагвае.

Мне показалось, что Бухер сейчас набросится на меня, и я уже приготовился в случае необходимости дать ему достойный отпор. Тем не менее я продолжал говорить:

– Уверен, что при определенных обстоятельствах я мог бы позвонить ему и попросить, чтобы техники поискали неисправность где-нибудь в другом месте.

Банкиру удалось взять себя в руки. Он смотрел на меня, еще не зная, что заблудился в дремучем лесу, а потом вышел на перепутье, которое во многом определит всю его последующую жизнь.

Я видел, как на лице Бухера отражается яростная борьба, происходящая в его душе: он не мог оставить в беде дочь, но и нарушить то, что считал своими принципами, тоже был не в состоянии. Бедняга словно бы впал в прострацию: мне надо было помочь ему принять верное решение. Как я уже упоминал, день для него выдался нелегким.

– Вынужден вам сообщить: если откажетесь сотрудничать со мной, техникам придется ликвидировать вашу дочь. А уж что они с ней сделают до того… Сами понимаете, я никак не смогу на это повлиять. Подобное не в моей власти.

Мне не нравится слово «изнасиловать», тем более не хотелось употреблять его в разговоре с отцом девушки. Банкир ничего не ответил, только отвернулся, и его вырвало на пол. Бухер вытер рот рукавом и выпрямился. Ноги его тряслись.

– Ладно, вы получите необходимую информацию, – сказал он, качнувшись вперед.

Ошибаются те, кто полагает, будто любовь делает людей слабыми. На самом деле любовь – это источник силы. В большинстве случаев она превосходит все другие эмоции и убеждения: что такое по сравнению с ней патриотизм и честолюбие, религия или воспитание. А из всех разновидностей любви самая сильная та, что испытывает родитель к своему ребенку. Вот какой урок я получил в тот день, за что всегда буду благодарен судьбе. Понимание этого выручило меня несколькими годами позже, на руинах так называемого «Театра смерти».

Я схватил Бухера за руку, когда он направлялся к выходу, до крайности перепуганный и готовый выдать мне любую информацию ради того, чтобы спасти свою дочь.

– Постойте!

Банкир повернулся ко мне. Казалось, бедняга вот-вот расплачется.

– Неужели вы думаете, что я позвоню в полицию, когда эти ваши «техники» все еще в квартире Клэр? – в полном отчаянии спросил он.

– Нет, конечно. Не дурак же вы, в самом деле.

– Тогда, ради всего святого, позвольте мне найти эти записи!

– А что, если вы подсунете мне липовые сведения, сделаете распечатку данных другого клиента? Нет уж, я лучше пойду с вами, и мы вместе заглянем в ваш компьютер.

Бухер покачал головой, охваченный паникой:

– Это невозможно. Никому из посторонних не разрешено заходить в операционный отдел. Сотрудники сразу все поймут.

Можно подумать, что я этого не предусмотрел.

– Как вы думаете, – возразил я Бухеру, – почему я выбрал именно это время: час дня в пятницу, в самом конце недели? Сейчас все ушли на обед.

Взяв портфель, я вышел вслед за банкиром из конференц-зала и проследил, как он при помощи электронного пропуска открыл дверь во внутренние помещения.

Мы присели у терминала. С помощью дактилоскопического сканера Бухер вошел в систему и набрал номер банковского счета. И вот уже передо мной распечатка вожделенных записей: подробная информация о предположительно секретных банковских операциях Кристоса Николаидиса со ссылками на другие семейные счета.

Я долго смотрел на эти выдержки из гроссбухов коррупции и смерти. Они, безусловно, свидетельствовали о том, что Николаидисы, обладавшие почти миллиардным состоянием, были кассирами русских. Более того, как я и надеялся, документы до конца раскрывали весь механизм этих махинаций. Регулярные денежные переводы на другие счета в том же банке позволили выявить фамилии еще шести человек, которых я никак не мог заподозрить в предательстве.

Двое из них были агентами ФБР, контрразведчиками, а еще четверо – профессиональными дипломатами, работающими в посольствах США в различных странах Европы. В число этих дипломатов, между прочим, входила женщина, с которой я однажды переспал. Что будет с ними дальше? За то, что эти люди совершили, расплачиваться всегда приходится по одному тарифу. В глубине души я надеялся, что предатели найдут себе хороших адвокатов, которые выторгуют для них пожизненное заключение, если обвиняемые признают свою вину и будут сотрудничать со следствием. Почему-то обыватели считают нас железными, лишенными сердца и нервов типами, но на самом деле это не так. Поверьте, это ужасно – держать человеческие жизни на своей ладони.

Вот почему я не испытал предвкушаемого удовлетворения, когда положил добытые материалы в портфель и повернулся к Бухеру. Я пообещал банкиру, что в течение двух часов дозвонюсь до главы гонконгского «Телекома», который прикажет «техникам» удалиться. При сложившихся обстоятельствах я не счел нужным пожимать ему на прощание руку, просто встал и вышел без лишних слов. Банкир остался один: весь костюм пропитался рвотой, прижатая к груди рука дрожала. Бедняга не мог понять: учащенное сердцебиение – всего лишь симптом нервного расстройства или нечто куда худшее.

Не знаю, оправился ли Бухер когда-нибудь от этого потрясения. Возможно, я бы даже испытывал к нему сочувствие, если бы не одно необычное событие, случившееся в моем детстве.

Вместе со своим приемным отцом, Биллом Мердоком, я совершил путешествие в маленькую французскую деревушку Ротау на границе с Германией. С тех пор прошло больше двадцати лет, я пережил множество приключений, но какая-то доля моего существа до сих пор так и осталась там, или вернее будет сказать, что частичка этого места никогда не покидала моей души.

Глава 11

Если судьба когда-нибудь забросит вас в тот уголок мира, где встречаются Франция и Германия, и если у вас достаточно крепкие нервы, обязательно сверните в сторону от деревни Ротау и поезжайте через сосновые леса к предгорьям горного массива Вогезы.

Вы вскоре окажетесь в уединенном местечке под названием Натцвайлер-Штрутхоф. Когда-то здесь был нацистский концлагерь, теперь почти забытый, в отличие от таких включенных во все путеводители ужасных мест, как Аушвиц и Дахау. Выехав из соснового леса на перекресток, вы увидите обычный дорожный знак: одна стрелка указывает на местный бар, другая направляет вас в газовую камеру. И это вовсе не шутка.

Десятки тысяч узников прошли через ворота этого лагеря, но почему-то мало кто о нем слышал. И невольно возникает вопрос: если даже такая бездна человеческих страданий не смогла вызвать потрясение, достаточно сильное, чтобы быть зарегистрированным на шкале Рихтера двадцатого века, то чего же тогда вообще стоит прогресс?

Я попал туда, когда мне было двенадцать. В летние каникулы Билл и Грейс, как обычно, сняли в августе номер в парижском отеле «Георг Пятый». Они оба интересовались искусством. Моя приемная мать любила старую классическую живопись и хотела, чтобы каждый, кто приходил к ней в дом, сразу видел: хозяйка не только богата, но еще и обладает изысканным вкусом. Билл, благодарение богу, в этом отношении отличался от жены: для него не было большего счастья, чем найти новую галерею или побродить по мастерской какого-нибудь молодого начинающего художника.