Под знаком ЗАЖИГАЛКИ

За соседним столиком два слегка ошарашенных молодых парня лет 25, изо всех сил пытающиеся выглядеть старыми матёрыми волками, заглянувшими ночью в деревню проведать свой старый, слегка поднадоевший курятник, уже попали в оборот к двум эффектным красоткам, блондинке и брюнетке, вдруг в одно мгновение оказавшимся за их столиком и через несколько секунд уже заказывающих бутылку «Рюинар Блан».

Ободзинский повернулся налево к барной стойке: «Дружище, плесни «Макаллана»». Невозмутимый бармен с застывшей улыбкой через несколько секунд точно выпулил по блестящей стойке, отражающей безумную фантасмагорию света и музыки, стакан, который остановился ровно в пяти сантиметрах от руки Ободзинского. Знакомый аромат и горящее тепло согрели гортань. Понемногу стали раскручиваться гайки свинцовых тисков стресса, наглухо сжимавших голову, казавшуюся квадратной ещё пять минут назад.

Кто-то коснулся бедра Ободзинского. Он обернулся. Рядом стояла совсем молоденькая девочка с большими голубыми глазами, чуть прикрытая полупрозрачным чёрным шёлковым пеньюаром, под которым просвечивала тонкая верёвочка на бёдрах. Ни дать ни взять – Мальвина из 9-го «Б».

– Приве-ет! Скучаешь? – томным голосом пропело воздушное создание, улыбаясь и чуть покачивая красивыми до невозможности бёдрами.

– Скажите, душенька, ваш папа знает, где вы сейчас находитесь?

Юное создание мгновенно растаяло в эфире.

Зал постепенно наполнялся мужчинами. После второго шота стресс ушёл, музыка перестала бить отбойным молотком по виску и мягко повисла в воздухе, окутывая невидимым нечётким туманом все движущиеся объекты: серые мужские фигуры, блестящие извивающиеся женские.

Он смотрел в никуда. В мозгу, как на экране кинотеатра, мелькали чёрно-белые картинки прошедшего дня, записи о будущих встречах следующей недели, проектные вопросы, которые нужно решить самому, задачи подчинённых, решение которых нужно проверить.

Лицо мужчины, стоящего рядом, показалось знакомым. Ещё несколько секунд электронно-вычислительная машина мозга обрабатывала картотеку хранившихся там изображений лиц, фигур людей и обстоятельств, при которых они там появились. Точно. Николай Никонов. В допандемийное время познакомились на курсах финансового менеджмента для неэкономистов. Он, кажется, работал директором по маркетингу в компании «Благо», производящей растительные масла. Вот уж не ожидал его тут увидеть! Серый невзрачный костюм с одной и той же вечно мятой рубашкой в голубую полоску, в которой он проходил все две недели курсов, сменился голубыми джинсами Ermenegildo Zegna, серым изящным свитером Kiton, из-под которого выглядывал Breguet на синем ремешке.

– Молодой человек, бутылочка подсолнечного масла лишняя не найдётся? Но только хорошего! – Ободзинский сзади слегка хлопнул его по плечу.

– Ха, привет, дружище! Для своих всегда! Тебе куда отлить? В цистерну из-под нефти или откачаешь по трубе? Как у тебя дела? Нефть и газ остались в государстве российском? – расплылся в улыбке Никонов и радостно раскинул руки.

Они обнялись.

– Неплохо. На наш век хватит! У тебя как? Если ты пришёл за практическим применением EBITDA10, так это не сюда! – улыбнулся Ободзинский.

– Ебить твою налево! – Никонов в ответ заржал как конь. Он был отличный маркетолог, но, помнится, его директор устал терпеть его потрясающее невежество в финансах и послал немного поучиться. Как смеялся тогда Никонов: «и послал он меня с РЕПОй11 далеко… сюда!».

Весёлое настроение окончательно смыло последнюю серость будней. Так бывает, когда встречаешь старого знакомого в хорошей атмосфере, хочется смеяться и шутить. Через полчаса знакомый превращается в хорошего приятеля, а ещё после двух шотов – в закадычного друга.

– Какие тут тёлочки интересные! Надо поближе познакомиться! Может, тех мулаток возьмём?

– Ха-ха! Ничего. Как у тебя дела, Коля? Там же, в «Благо»? Разливаешь маслице? Ты изменился!

– Нет. Уже полтора года как ушёл. Надо двигаться. Свой бизнес. Разные темы. Клининг, правда, проседает. Но барбершопы – перспективная тема. Ну и главное, что кормит, – земля. Ищу хорошие участки в правильном месте, выкупаю, режу их на куски и – вуаля! Вношу свой вклад в расширение индивидуально-жилищного строительства жителей Ленинградской области, – засмеялся Никонов.

– Интересно…

– Да, ты знаешь, прямо облегчение почувствовал, когда ушёл. Ничего никому не должен. Ты строишь свою жизнь так, как считаешь нужным сам – и только сам. Никто тебе не указывает, что делать. И когда ты зарабатываешь, именно зарабатываешь деньги, а не получаешь их от богатого дяди из офиса, совсем другие ощущения и от самой жизни. Она становится расцвеченной таким ярким светом! Заметь! – и он, хитро улыбаясь, обвёл рукой зал, пульсирующий красными, синими и жёлтыми огнями.

– Ну, Коля, ты красавчик! Давай хлопнем за тебя и твоё новое будущее! Молодой человек! – Ободзинский повернулся к бармену. – Нам нужно срочно повторить!

Выпуленные барменом две ракеты-шота точно остановились на барной стойке в десяти сантиметров от своих целей. Взлетели, со звоном столкнулись в ярком переливающемся межзвёздном пространстве и разлетелись, неся тепло и расслабление принимающим их планетам. Ещё через пять секунд планеты отправили их обратно. Несмотря на уверенную, но в реальности нечёткую траекторию, ракеты-шоты, не имеющие полезной нагрузки, попытались сойти с орбиты и свалиться с барной стойки, но были оперативно перехвачены двумя руками-истребителями невозмутимого бармена.

Никонов немного помолчал, внимательно, уже трезвым взглядом, посмотрел на Ободзинского, как будто раздумывая над чем-то, и продолжил:

– Сейчас реализуем интересный проект в Волосовском районе Ленинградской области. Мы выкупили сто гектаров земли. Учитывая хорошую локацию рядом с озером, стоимость сотки в Волосовском районе – сто – сто пятьдесят тысяч, сам можешь посчитать предварительный вэлью12 проекта. Этот участок находится рядом с воинской частью, которая будет расширяться за счёт него. Уже изданы приказ Шойгу и уведомление об изъятии земельного участка для государственных нужд. Компенсация собственникам будет идти по рыночной стоимости. Так что всё оказалось в этом проекте даже проще, чем в предыдущих: не нужно будет резать землю на заплатки и заниматься её продажей покупателям. Да плюс ещё допактивы на участке: трёхэтажная гостиница, автомойка, ферма. Здесь вся компенсация придёт одномоментно от самого надёжного и платёжеспособного покупателя – государства.

Никонов улыбнулся.

«Виски действительно умеет развязывать язык», – подумал Ободзинский.

– Ты сказал «мы»? – спросил он.

– Да. Я с двумя партнёрами. Наша ОООшка – собственник этого земельного участка.

– Молодцы! Дело сделано!

– Да, только небольшая проблемка. Но я её решу, – Никонов скривил рот. – У меня один партнёр срочно выходит из ОООшки.

– В такой момент? Странно.

– Он переходит на работу в департамент строительства Минобороны. Сам понимаешь, сразу возникают вопросы антикоррупции и противодействия мошенничеству, там с этим очень строго.

– Обратно на зарплату? – Ободзинский снисходительно улыбнулся.

– Ха! Как тебе пятнадцать процентов со стоимости каждого подобного проекта? Ни рубля не вложив? Хорошая зарплата? Ты думаешь, такие проекты просто так в руки сваливаются с неба? Он три года своих знакомых окучивал в Минобороне, наконец-то всё срослось! Теперь будем получать такие проекты один за другим!

– А что за «проблемка»?

– Мне нужно выплатить ему стоимость доли, причём выплатить срочно. Деньги в Москве ему сейчас о-о-очень понадобятся, я его понимаю. Да ладно, я решу. Наверное, срочно продам дачу. Жаль, потеряю в деньгах из-за срочной продажи, но потом наверстаю, – Никонов опрокинул в себя рюмку и запулил по стойке её бармену. Через три секунды она прилетела обратно полной.

– Как дела, мальчики?

Рядом стояли две девушки: высокая блондинка в красном блестящем мини-платье, чуть прикрывающем упругую, хорошо прокаченную в спортзале задницу, и почти совсем не прикрывшем яростно рвущуюся наружу большую грудь, уставшую ждать, когда на неё обратят, наконец, внимание, и брюнетка, весь гардероб которой составляли чёрная кожаная куртка с заклёпками и тонкие чёрные ажурные чулки, очень сексуально обтягивающие стройные ножки, заканчивающиеся где-то у ушей. Красотки профессионально просчитали, что принятая доза виски уже подготовила «мальчиков» для использования по назначению, осталось только определиться, кто кого берёт в оборот.

Никонов и Ободзинский одновременно повернулись к ним.

– Вау, девочки! А мы вас ждали! – серьёзное выражение лица Никонова растаяло и вновь сделалось слегка пьяным и придурковатым.

Ободзинский смотрел сквозь них. Пелена цветочной лёгкости и радостного окружения незаметно рассосалась в воздухе. Какой молодец Никонов! Ещё на курсах Ободзинский смотрел на него чуть снисходительно, понимая, что с его неуверенностью тому никогда не подняться, не пробиться, просто тюфячок… «Тюфячок – это ты сам, а не он», – с лёгкой злостью мысленно сказал он себе.

Никонов поглаживал задницу блондинки, что-то нашёптывая её груди, и, судя по всему, ей это нравилось. Брюнетка, чуть наклонив голову, кокетливо улыбаясь, что-то говорила Ободзинскому, «случайно» касаясь его своей невозможной ножкой.

Молотилка в его голове яростно генерила мутный поток неясных мыслей, ощущений, весьма далёких от используемого арсенала брюнетки. Ножка черноокой дивы явно не срабатывала.

– Ладно, Коля! Рад был тебя увидеть! Слушай, я подумаю, может, я смогу тебе помочь. У тебя телефон не изменился?

– Нет, тот же.

– Давай пока! Созвонимся!

Ободзинский повернулся к выходу. Брюнетка ласково улыбнулась на прощание, мысленно посылая трёхэтажные проклятия неудавшемуся клиенту и всему его роду в третьем поколении.

На улице было свежо. Он решил пройтись, проветрить голову и непонятные пока мысли. На пересечении Гороховой и Большой Морской ветер, как лет сто пятьдесят назад заметил Николай Васильевич, по-прежнему «дул со всех четырёх сторон». Было зябко. Неяркие городские фонари, матовым светом освещающие улицы и тротуары, незаметно заменили надёжно спрятанные за низким серым сводом неба звёзды, став естественной частью вечернего интерьера Питера.

Яркие витрины универмага «Au Pont Rouge» приветливо предлагали мужскую одежду для женщин и женскую – для мужчин. Одевавшиеся там прыщавые худосочные подростки в серо-неопределённого цвета пальто размера XXL (в которых их дедушки затейливо пикапили бабушек в середине шестидесятых), в узеньких чёрных штанишках по щиколотку (отнятых у младшего брата из восьмого класса), из-под которых игриво подмигивали красно-белые носочки, производили впечатление выпускников досрочно прошедшего выпуска клоунов в Цирке на Фонтанке.

Нечто среднее между цветастой кипой и евротюбетейкой, прикрывавшее у апологетов моды геройский тарасобульбовский чупрун, ошеломляюще действовало на фиолетововолосых мальвин в папиных пиджаках и спецназовских ботинках, тусующихся здесь же, у «Понт Руж», в поисках то ли понтов, то ли приключений на свою пятую точку.

Последние тенденции crazy vogue в этом универмаге всегда вызывали у него смешанные чувства от «до чего ужасна и непредсказуема сегодня мода (и это называется модой?!)» до «судя по моему восприятию сегодняшней молодёжи, слухи о том, что все мамонты вымерли, оказались несколько преувеличены». Он тщательно следил за своим внешним видом и в допандемийное время, возвращаясь зимой с каталки на горных лыжах в Червинии или Курмайоре, всегда заезжал в Милан, чтобы прикупить костюм от «Brunello» или «Brioni». Поэтому в голове никак не складывалось – как можно надевать и носить подобную одежду, если можно так назвать эти тряпочки в виде балахонов, начисто лишённых каких-то гендерных особенностей для обладателя.

Мысли яростно скакали галопом где-то рядом, то толкаясь и сбиваясь в табун, то разбегаясь параллельными курсами. Он иногда заглядывал в них, но старался не задерживаться.

Вечер плавно уходил. В «Mickey&Monkeys» на углу Гороховой и Казанской, куда он зашёл выпить кофе, сидело всего человек десять – несколько парочек, которые уже заканчивали традиционную вступительную часть начальных отношений (совместная прогулка в парке, свидание в «Русском музее», и наконец ужин в уютном ресторанчике). Ужин подходил к концу, и теперь у каждого в голове носился рой мыслей. У Него: «Уложусь в бюджет или нет? Даст сегодня или нужно будет вести её ещё в субботу?». У Неё: «Всё ли было сегодня прекрасно, как я рисовала в голове утром? Давать сегодня или перенести этот вопрос на завтра после суши в «Токио Сити»?». Официанты торопливо разносили овершейки в высоких бокалах, наполненных разноцветными кремами, печеньками, вафельными рожками, трубочками, которые должны были помочь дамам принять финальное решение, так как на их кавалеров уже невозможно было смотреть без жалости.

На фоне пар, разыгрывающих нешуточный житейский шахматный гамбит с непредсказуемым финалом, выделялась девушка, сидевшая за столиком одна. Пару ей составляла книга. Светлые вьющиеся волосы, обрамлявшие приятное лицо, задумчивый взгляд серо-голубых глаз, который на мгновенье она бросила на вошедшего Ободзинского, чем-то необъяснимо привлекли его внимание. Нельзя было назвать её сногсшибательной красавицей, но какая-то особая аура окружала её столик, на котором были только книга, допитый капучино и невидимый экран, отделявший её от всех остальных. Интересно…

– Давайте попробую отгадать автора? Маринина? Нет, Дарья Донцова! – интересно, как у виски получается стирать любые социальные дистанции, делая людей ближе и душевнее?

Девушка подняла чуть удивлённый взгляд на него, секунду помедлила и с полуулыбкой ответила:

– Нет. Платонов. «Котлован».

Он почувствовал, как его крутой, чуть снисходительно-ковбойский прикид жалко стекает на пол, как тушь под проливным дождём. Чисто проведённый невзрачным новичком бросок, и самоуверенный разрядник оказывается на лопатках.

– А что так бывает, что девушки читают Платонова? – смущённо пробормотал он.

– Бывает, – ответила она и невозмутимо продолжила чтение.

Второй раз за вечер он почувствовал болезненный укол по самолюбию. Второй раз за вечер он почувствовал, что кто-то сильнее, прозорливее, интеллектуальней. Платонова он читал на втором курсе Горного университета в Питере, но так не дочитал и до половины. Плотный график учёбы и подработка в пиццерии после занятий съедали всё условно свободное время. Возвращаясь на метро в общагу, он больше читал лекции по гидродинамике и петрофизике, чем художественную литературу. Так Ободзинский себе объяснял, но на самом деле он знал, что не дочитал, потому что Платонова не так просто читать, да и не относился этот автор к категории модных у них в универе. Разве «совок» может блистать интеллектом? Горячие девяностые лишь подтвердили обратную взаимосвязь между уровнем интеллекта и успешностью в жизни. А успешным очень хотелось стать, чтобы выбраться из грязи и нищеты, в которой пребывали тогда девяносто девять процентов населения России.

– А я его так и не дочитал, – вдруг совсем просто и неожиданно для себя сказал он.

Она подняла на него глаза:

– Отчего же? Не пошёл?

– Да, – выдохнул Ободзинский. И вдруг стало так легко и просто на душе, – слишком много умственных усилий потребовал. Наверное, я к этому был не готов.

– Да, – она улыбнулась как-то по-домашнему и доверительно, – мне тоже нелегко его читать. Некоторые куски приходиться перечитывать.

И чуть вздохнула полуулыбкой – одними уголками губ.

С Леной они просидели до закрытия «Манкис». Говорили о современной российской литературе, немного о западной прозе, о жизни на Западе, об их менталитете, о наших ценностях, об отношениях.

Шутили о перипетиях пандемийной офисно-домашней работы, когда все с удивлением обнаружили на удалёнке, что, хотя ты встаёшь на час позже, в реальности работаешь на три часа больше: работа начинается с подъёма, когда ты с заспанными глазами в домашних шортах с голым пузом \ в лёгком халатике без макияжа (нужное подчеркнуть) втыкаешься взглядом в компьютер. Продолжается в обед, когда ноут торжественно возглавляет процессию на кухню. И заканчивается, когда ты с очумелым взглядом драфтишь в десять вечера документы, которые, конечно же, нужно сделать завтра к утру.

Конечно же, в одиннадцатом часу вечера ты в невменяемом виде забрасываешь внутрь себя, как гранаты во вражескую траншею: холодный стейк, оставшийся с обеда, остатки вчерашнего салата, бутерброд с сыром и варёной колбасой, выживший в завтрак, и окропляешь это всё взрослым бокалом рислинга до краёв. Естественно, после этого всю ночь тебя в постели ждут «немцы, танки, наступление» и цитируемый бойцам в атаке текст коммерческих условий от контрагента, который ты вычищал вечером накануне.

Утром ты встаёшь окончательно разбитый то ли немцами, то ли тупостью бойцов, так и не сумевшими в атаке отстоять наши условия в контракте, то ли гранатами, которые ты забрасывал весь вечер не в тот окоп.

Конечно, в дистанционке были и плюсы. Например, участие в онлайн-видеосовещаниях по Скайпу или Зуму. Белоснежная рубашка, галстук, домашние трусы и шлёпанцы составляют основной дресс-код топ-менеджера нефтяной компании.

Сложность возникает в двух случаях: если самурай в порыве страсти, вызванном грандиозностью его великого предназначения и тупостью крестьян, не желающих смотреть дальше положенной им чашки риса, резко вскакивает со стула, обнажая отсутствие золотой кольчуги на «том самом» месте. Или если во время проникновенного цитирования самураем танка13 невежественным крестьянам внезапно начинает звонить его мобильный, который лежит в другом конце комнаты на подоконнике, на котором высвечивается его сёгун. Все скайп-присутствующие немедленно выходят из летаргического сна, в котором пребывали последние полчаса вдохновенного спича их предводителя, достают попкорн и с большим интересом ждут захватывающего продолжения.

Что будет дальше? Сёгун на корточках, чтобы в видеокамеру по-прежнему попадала только верхняя часть его тела, засеменит на другой конец комнаты, или величественно проигнорирует Главного, не прерывая патетики своих танка, или примитивно выключит воспроизведение видео на Скайпе?

Если же совещание проводится без подключения видеосвязи, тогда офисный самурай ограничивает свой гардероб синими домашними шортами с белой надписью «Serf». Лицо ищущего просветления устремлено к высоким корпоративным целям и выполнению производственных KPI, и потому недостижимо для бритвы и расчёски. Ибо ничто лишнее не должно сбивать самурая с его пути…

Впервые Ободзинскому было так легко: он не пытался произвести впечатление, блеснуть эрудицией, соблазнить девушку, он говорил с ней так, как иногда говорил сам собой. Не случайно самый понимающий тебя собеседник – это ты сам. Тот собеседник, который поймёт твои самые сокровенные мысли, желания и ощущения, от которого нет необходимости что-то скрывать, потому что он понимает и всегда принимает тебя таким, какой ты есть, что бы с тобой ни произошло.

Такого собеседника ты можешь искать всю жизнь, перебирая людей, как колоду карт, разглядывая со всех сторон их фигуры, форму, иногда даже пытаясь заглянуть чуть поглубже, в их душу. Но не найдя там ничего, возвращаешься к созерцанию ласкающих взгляд «девочек-секси» с длинными ногами и осиной талией, которыми ты пытаешься заглушить внутреннюю душевную пустоту. Часто это удаётся, особенно, если поработать над собой и заполнить возникшие душевные дыры чем-то сексуальным, или материальным, или даже учебно-образовательным. Главное – это не допускать возникновения внутреннего вакуума, который начинает тебя засасывать внутрь себя самого…

Они с Леной медленно шли к метро. Фонари на Садовой бросали пригоршни света на витрины магазинов, ажурные лепнины фасадов домов, на радостные, ярко освещённые окна вернувшихся домой людей, и на тёмные насупленные окна тех, кто не очень к ним спешит.

У метро «Сенная площадь» они остановились.

– Тебе куда? – он заметил вдруг, что сказал это как-то смущённо.

– До «Пионерской», – просто ответила она и улыбнулась.

– Лен, давай я тебе вызову такси, – смелея и возвращаясь к своему обычному тону, предложил Ободзинский.

Она внимательно посмотрела на него и снова улыбнулась:

– Спасибо за прогулку. Мне с тобой было интересно. Пока!

Она, чуть помедлив, развернулась и пошла подыматься по ступенькам. Ободзинский несколько секунд стоял неподвижно и вдруг бросился за ней.

– Лена! Ты забыла сказать мне самое главное!

– Да? – уголки её губ, поползли вверх. – И что же?

– Твой телефон! – так же, чуть сдерживая улыбку, ответил Ободзинский.

Душа подтанцовывала под диско девяностых. Сначала чуть сдерживаясь, а потом всё свободней и быстрее. Телефон с записанным Лениным номером приятно грел руку в кармане. Пьянящий воздух больше не холодил, а заводил. Хотелось сделать что-то очень весёлое и хорошее одновременно. Подмигнуть двум проходящим мимо молодым девчонкам с горящими глазами, сделать комплимент женщине с большой серой клетчатой клеёнчатой сумкой, набитой какими-то тряпками, сказать что-то ободряющее стоящему у метро таджику с рекламным плакатом на груди и спине «Заходите в нашу хинкальную!» – «Конечно, зайду! Где твоя хинкальная, брат?»

Улыбаясь сам себе, Ободзинский сунул руку в карман, достал телефон, чтобы вызвать такси, помедлил и понял, что хочет побыть среди людей, не теряя этого ощущения лёгкости и счастья, не оглядываясь на перипетии дня, оставшиеся у него за спиной. Он убрал телефон в карман и вошёл в метро.

Последний раз в метро он был два года назад после тринадцатилетнего отсутствия в России – его жизни в Норвегии и Канаде. Тогда, опаздывая на встречу в час пик, он бросил машину у метро «Адмиралтейская», заскочил в метро и с удивлением обнаружил, что пластмассовые жетончики, как в конце девяностых, для проезда уже не выдают, а оплата происходит пластиковыми карточками. Да и сами турникеты с начала нулевых видоизменились, выросли в размерах в полтора раза, пластмассовые вертушки заменились мощными железными лопастями.

Сейчас, проходя через них, он показался себе весёлым работягой, спешащим на свой завод в вечернюю смену. Рекламные плакаты вдоль всего спуска предлагали «приятный отдых, радушное обслуживание и изысканную кухню в просторных помещениях банкетного зала «Бенвенута» (Свадьбы. Корпоративы. Поминки)», находящегося, похоже, по адресу Выборгского РОВД. Дополнительно уточнялось, что «для наиболее взыскательных заказчиков имеются отдельные комфортабельные VIP зоны для деловых встреч» (вероятно, с адвокатами).

Реклама достопримечательностей Санкт-Петербурга, финансируемая, видимо Комитетом по культуре и туризму города, особенно рисованная серия, приятно расслабляла мозг, предварительно уже конкретно расслабив его у его создателей. На одном из плакатов заезжий провинциал в красных штанах возбуждённо фотографировал гениталии атлантов Эрмитажа, едва прикрытых маленькой тряпочкой у пояса. Всё это сопровождалось надписью «В Петербурге обязательно нужно увидеть атлантов». Судя по всему, туриста интересовали атланты не целиком, а частями. Точнее, совсем небольшие части атлантов. Мысли же атлантов были уже который год заняты тяжеленными колоннами Эрмитажа, и им было не до познавательной активности гостей города.

На втором рекламном щите из этой серии виртуоз кисти откопипастил этого же туриста, но на заднем фоне уже с разведённым мостом, сопровождавшимся надписью «В Петербурге обязательно нужно увидеть развод мостов». Этот плакат привлёк внимание креативной части подрастающего поколения петербуржцев, поскольку на нём чёрным толстым маркером после слова «мостов» было приписано «лохов и кроликов». На соседнем плакате «В Петербурге обязательно нужно увидеть Аврору» будущие пиарщики, не задумываясь, добавили «из Максимуса». Туристическая реклама города сразу зазвучала свежо и современно!

Маркер, видимо, был перманентный, поскольку станционные клининговые товарищи в синих робах, проезжая в эскалаторе с мокрыми тряпками, не смогли с первого раза отмыть этот посыл дорогим гостям, а только слегка размазали «кроликов» и «из», оставив эти призывы для осмысления до ночи, когда после закрытия метро можно более детально заняться изучением подобных тезисов, вооружившись чистящими средствами.

Внизу реклама тоже радовала воображение интеллектуальными изысками рекламщиков. ТРК «Питерлэнд» предлагал всем стоящим у края платформы «сделать большой шаг вперёд» (навстречу своим праотцам?!). Рекламные стикеры на окнах поезда тоже не церемонились с пассажирами и ясно давали понять, что «на метро ездят микробы», сразу определив реальное социальное место присутствующих. Ободзинскому даже стало жарковато от такого сравнения. Рядом висел яркий пример органичной трансформации коммерческой рекламы в социальную: «Тесно и жарко? – участливо интересовалась соседняя реклама на окне. – Зато мы в культурной столице! ПЕРСЕН успокоит быстро!». Вероятно, это был отсыл к прошлогодним беспорядкам, организованным ФБК. ОМОН, в отличие от Персена, успокаивал тогда действительно быстро.