Быть жизнью

Она – моя вечерняя спутница, которая рьяно пыталась меня слить, – дождалась салата и снова рукой закинула его в рот. Сидела и с довольным лицом поедала его.

Все это время я сидел и просто пытался быть джентльменом. Но меня это изрядно достало.

– Да, я частый гость подобных мест. – Начал я. – И да, я не понимаю, как человек может в баре заказывать вместе с выпивкой местные блюда. Таким, как вы, место в ресторане, а не в баре, но тем не менее вы зашли сегодня именно в бар. Знаете, почему мне так нравится это место? Потому, что здесь неважно, какие заведения вы предпочитаете посещать. Здесь важно то, каким человеком вы являетесь внутри, понимаете? А эта ваша напыщенность и тщеславие вас совсем не красят. Скорее, наоборот, они вас съедают.

Я встал, взял свой стакан и допил одним глотком. А затем отправился к бару.

Но она меня остановила простой фразой:

– Узнать бы ваше имя.

Я повернулся к ней: она пристально следила за моими глазами.

– Кажется, у вас может получиться сделать первый шаг, который другим в баре не удавалось сделать. – Говорит она.

Она поставила руки на локти и с такой женской легкостью поправила свои темные прекрасные волосы, заправив их за ухо.

– Я уже сделал первый шаг, после которого вы меня отвергли. – Отвечаю я.

– Да бросьте, вы ли не знаете, насколько сейчас важна осторожность?

Я присел обратно на свое место напротив нее.

– Вот видите, вы опять говорите про осторожность, но забываете, что находитесь в баре. Вам здесь не место, моя дорогая. – Говорю я.

Что-то в ней казалось не таким, каким она показывала. Что-то она как будто бы скрывала, не хотела, чтобы это обнаружилось в ней. И скрывала она это очень тщательно.

– Я не люблю, когда меня пытаются прочитать, к вашему сведению, – заверяет она. – Поэтому попрошу вас воздержаться от подобных действий в дальнейшем.

Она грациозно взяла в руки стакан и сделала глоток.

– Что пьете? – спрашиваю.

С каждым мгновением злость во мне усиливалась, но по какому-то непонятному мне наваждению я не мог просто встать и покинуть ее.

– Виски. Мы же вместе с вами заказывали, или вы уже забыли об этом?

Ах, да, точно.

Я отвернулся, чтобы она не видела отражение моей глупости на моем лице.

– Не берите в голову, все хорошо, – она язвила, это чувствовалось в голосе, в ее взгляде, во всех ее движениях.

– Сколько же в женщинах неподдельной фальши, которую невозможно долго терпеть. Я не понимаю, как вы вообще прошли все стадии эволюции.

Она удивленно посмотрела на меня, однако не решилась отвечать мне грубостью и сказала:

– У нас сейчас с вами две проблемы. Первая – это решить, кто за наш с вами прекрасный ужин заплатит, а второй – у кого будет продолжение вечера. И исходя из простых гендерных соображений, даю волю вам решить хотя бы одну из этих двух проблем.

Она договорила и отпила из своего стакана. Он оказался пуст.

– Вы будете удивлены, – говорю я, – но я уже решил обе проблемы.

Я также добил свой стакан и попросил счет.

– Заплатите за ужин вы, потому что я оказался слишком бедным для такого заведения. И поедем мы к вам, потому что у меня дома в мусорном ведре уже две недели лежит протухшая курица, а мы выпили слишком мало, чтобы этот запах не чувствовать.

Она со страстью, с какой-то нелепой, неуклюжей заинтересованностью поглядела на меня. Затем приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но промолчала. Лишь снова нелепо улыбнулась.

Нелепо, так казалось мне.

Официантка принесла счет. Та, что напротив, вдруг заговорила с ней:

– Извините, а не могли бы вы разделить чек. Тут я пила только виски и один салат. Можно мне только мой чек, пожалуйста?

– А ваш спутник не против? – уточняет официантка.

– Не против. Ах да, дорогой, – она кладет свою ладонь на мою, – оставишь чаевые для этой милой девочки. Они ей будут кстати.

Официантка распласталась в благодарной улыбке, глядя на мою "спутницу".

Водка вышла дешевле виски. Но учитывая чаевые и еще один салат, который она каким-то чудом повесила на меня, получилось поровну.

Девушка-гармония. Девушка-сука.

Мой типаж. Похожий на меня характер.

Мы вышли из бара вместе. Она все улыбалась и смеялась, изображая тупую заинтересованность для официантки, для тех, кто нас видел, для тех, кто нас слышал.

Для всех остальных, которые глазели на нее.

Они улыбались в ответ, наверное, прокручивая в голове мысли что-то вроде: «вот ведь счастливые. Аж тошно!».

Как только мы оказались за дверьми бара, ее улыбка тут же превратилась в оскал. Тут же забегали глаза по машинам в поисках такси.

– Иди за мной, – говорит она.

Иду за ней. Она тянет с силой меня за руку, как будто мы куда-то опаздываем.

Иду за ней, чуть ли не бегу через толпы зевак, через толпы прохожих, вечно куда-то спешащих.

В садик за детиной, в школу за детиной, к сестре за детиной.

Домой.

К детине.

Она довела меня до такси, и мы уселись на заднее сиденье. Она назвала адрес, мы тронулись.

Час пик кончился. И мы добрались до места достаточно быстро. В пути не обмолвилась и словом. Может, разве что, нелепыми мимолетными гляделками.

Город прекрасен в расцветающем мае. Прекрасен без людей глубокой ночью.

Конечно, не везде и не всегда.

Только в особые праздники, когда отходы этого города – люди – спят с похмелья, глубоко зарывшись в своих норах никчемности и неузнаваемости.

Она сидела и не поворачивалась в мою сторону, как будто меня с ней вовсе нет рядом. Всем видом она говорила о том, что это обычный ее вечер, обычное возвращение из бара. Или с работы.

Впрочем, у меня был такой же вид. Я был уверен в этом.

Мы остановились у засраной пятиэтажки где-то глубоко в богом забытых дворах. Она расплатилась с таксистом и вышла из машины. Я последовал за ней.

Мы зашли в подъезд.

– Здесь твое ложе? – спрашиваю.

– Специально для вас, мой хороший, – отвечает она.

– Весьма мило.

– У меня нет протухшей курицы, – говорит, – но, если захотите есть, можете сделать бутерброд. Там где-то колбаса валялась.

– В холодильнике?

– Что? Нет, что вы. В мусорном ведре. Это специально для гостей.

– Вы хотели сказать, для меня?

Она просто улыбнулась в ответ.

Мразь.

Мы поднялись на этаж. Кажется, третий, если не ошибаюсь. Она открыла дверь, и мы пошли внутрь.

Скажу сразу, даже моя квартира выглядела и пахла в разы лучше, чем эта. Здесь несло рваниной вперемешку с острым запахом женского одеколона. А в купе с запахом просроченных яблок получался просто отвратительный, невыносимый запах, от которого даже слезы появлялись в глазах.

Нас встретила весьма просторная гостиная, по центру которой располагался старый кожаный диван. Перед диваном, как и подобает старперской квартире, стоял маленький газетный столик, а на стене напротив дивана стоял не телевизор, как мы обычно привыкли. Там висел старый грязный ковер, красный, с узорами из советской эпохи. Диван стоял спинкой к дверям в спальню, на пути в которую было сооружено что-то вроде маленькой кухни.

Весьма странное решение дизайнеров интерьера.

И тут же я захотел домой.

– Чувствуйте себя как дома. Хотя нет, не смейте, это место создано, чтобы ненавидеть мир и собственную жизнь, поэтому я желаю вам именно такого же ощущения.

Она скалилась, она язвила и бросала все силы на то, чтобы я возненавидел ее.

– Там спальня, там ванная, на приготовления тебе 20 минут.

Она изменилась в голосе. Как будто стала какой-то другой, в одно мгновение перешла на «ты», в одно мгновение почувствовалась жуткая агрессия.

Она тыкнула на своих цифровых часах время, и сама приступила к приготовлению.

Только к чему готовиться?

Если спросить ее, выставит ли она меня за дверь?

Может, она хочет убить меня. Или заключить договор, по которому я буду убивать ее ненавистников. Может, она хочет, чтобы я перемыл ее квартиру для продажи.

Так или иначе, дверь уже закрыта, а она начала раздеваться.

Кажется, все не так плохо.

Но, о боже, эти изгибы тела поначалу ввели меня в ступор. Вдоль всей спины на пояснице тянулась неглубокая ямка, прямо до черных трусиков в кружевах.

Как банально.

Темные волосы с головы спускались чуть ниже лопаток. И едва смуглая кожа придавала этой картине невероятный блеск.

Твою мать, она красивее всех, кто был до нее.

Мой дьявол.

Она обернулась, заметила, что я даже с места не сдвинулся, и сказала:

– Ты может уже начнешь что-нибудь делать? У тебя всего 20 минут, а ты себя ведешь, как будто первый раз видишь женскую грудь, малыш.

Малыш, чтоб ее черт оттрахал. Еще никто меня малышом прежде не называл.

Никто, кроме нее.

Да что она вообще о себе возомнила?

Я отправился в ванную, там же и разделся. И уже стоя под душем, меня посетила мысль, какого дьявола я вообще еще здесь? Почему не развернулся и не ушел? Почему не послал её еще в баре, когда уже вроде бы уходил.

Нужно было так и сделать: сразу послать ее.

Сраное чувство нужды. Нужды, которую необходимо утолить.

Жажда.

Хотя, я мог бы и подсесть к другой.

Я придушу ее, когда она уснет. Да, точно.

Так и сделаю.

Чтобы не нарушала гармонию во вселенной.

Чтобы не было баб, использующих мужиков. Чтобы были только мужики, использующие баб.

Ведь это природный постулат. Женщины моногамны. Мужчины полигамны.

Так и должно быть.

Но не наоборот.

Наверное, она росла в семье без матери. С одним отцом.

Хотя, с такой дочкой я бы точно выпилился. Или ушел из семьи.

Но сначала изнасиловал бы ее.

Только после ушел бы. Пропал. Испарился.

Вылил весь природный инстинкт в нее. Внутрь.

Я вышел из душа, когда она уже расставляла стаканы в спальне. Я слышал звон фужеров.

Я крикнул из комнаты в спальню:

– Зачем они?

– Слишком мало выпито, чтобы начать. Да и страсть, какой алчной бы ни была, нужно завести.

Я зашел в спальню, оставив на себе только трусы.

– Так и думала, что дрищ.

Она усмехнулась.

Я думал, как ей ответить, чтобы она выпала в осадок, но пока я думал, она лишь еще пуще прежнего рассмеялась. Судя по всему, мое выражение лица в замешательстве меня выдало.

– Лучше просто сядь и возьми фужер, – не скрывая улыбки, говорит она.

Она протянула мне фужер с вином. Я сделал глоток и тут же обплевался: вкус был хуже, чем у водки.

– Что это?! – я буквально кричу.

– Дешевое вино. Я добавила в него этилового спирта. Правда, получилось не слишком приятно, но зато, убив пару стаканов, мы будем готовы.

– Ты издеваешься? Мы будем убиты!

– Так хорошо же. Боже, не говори, что ты так никогда не делал и боишься. Ты же не маленький мальчик.

Ее ядовитые змеиные глаза ни на секунду не отводились от меня.

– Ты хочешь взять меня на понт? – спрашиваю.

– Нет, конечно.

– Да, сука. Еще как хочешь. Но у тебя не получится. Обычно бабы не усложняют все своими сраными тараканами в голове. Да и ладно бы они были, но не такие, как у тебя. Ты же совсем пизданутая.

Она посмеялась.

– О да, я знаю. Но ты же еще здесь, а значит, моя тактика работает. А вот твоя пока не очень.

Она встала со стаканом в руке и зашагала вокруг меня, пританцовывая.

– Тебе и музыка не нужна. – Говорю.

– Когда душа поет, ее должна слушать тишина. А когда поет сердце, его должно слышать другое сердце.

Она сделала несколько умелых движений телом, иногда касаясь меня своей грудью в лифчике. Она терлась об меня то грудью, то животом, то задницей.

Я хочу придушить ее, трахая. Взять за глотку, когда буду вбивать в нее свой хер и держать, пока она будет биться в конвульсиях.

Почему-то мне казалось, что она хочет того же самого.

– Давай же, – говорит, – пой вместе со мной. Пой своим сердцем. А когда души споются, споются и тела.

– Ты со всеми прокручиваешь этот спектакль?

– Это неважно сейчас. Давай же, пей, пой, целуй.

Она схватила меня за задницу и вцепилась своими губами в мои. Ее язык провалился ко мне в рот. Теплый и влажный.

От нее тащило спиртом.

– Пей, – прошептала она.

Я почувствовал, как ее рука скользнула по моему телу к члену. Но тут же она отпрянула, выставив указательный палец и сказав:

– Ты ничего не получишь, пока все не выпьешь.

У меня уже стоял, как камень.

Я взял фужер и, закрыв глаза, чтоб не слезились, выпил его до дна.

Ужасный, просто отвратительный вкус. Тут же меня едва не вырвало, но я сдержался.

– Мама говорила тебе, что не стоит держать всё в себе? – говорит она.

– Да что ты за человек?

Я сел на край кровати. Матрас был ортопедический. Правда, уже не новый: пружины слишком уж давили снизу.

Она села ко мне на колени. Сквозь края ее трусиков просвечивали едва заметные коротенькие черные волоски.

Легким движением руки, смотря прямо мне в глаза, она отстегнула свой лифчик сзади. Он повис у нее на плечах.

– Ты всегда так развлекаешься со своими мужиками? – спрашиваю.

Она обняла меня за плечи, и теперь ее лифчик спал ей на руки. Ее розовые сосочки стояли то ли от холода, то ли от возбуждения. Она наклонила голову на бок.

– Обычно они называют имена. Меня это неимоверно бесит. Я была и Лизой, и Дашей, и даже Анфисой.

– Имя настоящей шлюхи.

– Так звали мою матушку. – Она улыбнулась. – Но в тебе меня завело то, что тебе не нужны имена. Безликий, страстный, животный секс. Именно то, что мне нужно. А сколько имен ты сменил?

– Я не менял имен. Я представляюсь своим именем.

Она отвела взгляд на полупустой стакан неподалеку. Протянула руку за ним. Лифчик и вовсе спал.

Меня это выбесило. Я сорвал проклятый лифчик. Она на секунду изумилась.

Я прошептал:

– Я хочу тебя придушить.

Она подвинулась вагиной к моему члену – я чувствовал ее сквозь трусы – и прошептала на ухо:

– Я тебя тоже.

Затем она добила свой стакан и толкнула меня на кровать.

– Девушка без имени и парень без достоинства. Что может быть хуже и прекраснее, чем их соитие?

Она подняла руки вверх и принялась елозить всем своим телом вдоль моего, словно танцуя.

Она танцует пиздой на мне.

Эта девушка явно росла без матери, но с отцом, который каждый день показывал ей порно.

Приучая маленькую дочурку к взрослой жизни.

Чтобы вернуться к ней и изнасиловать через десяток лет.

Кажется, я помешан на насилии.

Мой член уже болел, моля о том, чтобы дать ему волю.

Я толкнул ее на кровать рядом с собой и рывком стянул с себя трусы. В воздухе забарабанил ее пьяный, очарованный смех, переполненный истомой.

Я взгромоздился над ней и впился взглядом в ее пьяные полузакрытые глаза.

– Давай же, сосунок, – зарычала она.

Вдруг ее пальцы вцепились мне в спину и шею. Она силой прибила мой рот к своему. Ее язык слился с моим.

Конечно, я тоже был пьян, но даже пьяным я чувствовал, как от этого бренного тела несло алкоголем.

И вдруг меня посетила мысль, что в моей спальне не так уж и сильно пахнет сексом, как казалось.

Я стянул с нее черные кружевные трусики. Она взяла мой член в свою руку и сунула внутрь себя. Я сразу же начал вколачивать.

Не церемонясь.

Как и она.

Сучка извивалась подо мной, как змея, как многоножка.

Я чувствовал ее тепло, и мне хотелось большего. С каждой секундой все больше. Все глубже. Все сильнее.

Я трахал и трахал. Без любви. Без чувств. Просто истребляя нужду в сексе. Обычная природная нужда.

Я не мог уже влюбиться. Я не чувствовал ничего, кроме физического осязания. Не было привязанности. Не было ничего.

Совсем.

Я схватил ее за горло. Она смотрела мне в глаза, но не сопротивлялась.

Я схватил ее за горло, чтобы хоть что-то почувствовать. Большую страсть, большее желание долбить ее, больший страх.

Но снова ничего.

Она закатила глаза. Ее тяжелое дыхание слилось с моим. Кроме удовольствия и ненависти я ничего не ощущал.

Самое настоящее изнасилование.

Она начала постанывать, а я нагонял и нагонял.

Она царапала, резала, терзала мою спину и шею. И стонала.

Еще чуть-чуть и она взорвется. А с ней взорвусь и я.

Я сдавил ей глотку еще сильнее. Я чувствовал приближение.

Второе пришествие! Долгожданное, которого все ждали. Черт возьми, это прекрасно. Да!

Я выпустил все в нее. И, переводя тяжелое дыхание, сполз с нее, весь в поту.

Она прокашлялась. И еще полежала со мной какое-то время. Молча. Также переводя дыхание.

Затем она произнесла:

– Хуже среднего.

Она встала и ушла в ванную. Я остался лежать на простыне, отдыхиваясь. Мне уже было неважно, что она думает об этом сексе.

Когда она вышла из ванной, моему взору предстало все ее обнаженное тело. Это сравнимо только с красотой богов.

Идеальный мой вариант.

Я медленно провел глазами по всем чертам ее прекрасного тела. Эта кожа. Гладкая, нежная, хрупкая.

Эти ручки, эти пальчики, эти груди.

Член снова начал твердеть.

Я опустил глаза и заметил шрам чуть выше ее лобка. Длиной, может, в пару-тройку сантиметров вниз. Он скрывался за маленькими черными волосиками, аккуратно выбритым лобком.

Я спросил:

– Операция?

Она глянула вниз и ответила:

– Слишком большой член.

Я откинулся на кровати, уставившись в потолок.

– Дай мне сигарету, – говорю, указывая на свою куртку в прихожей. – Там, в левом кармане.

– Это тебе или мне нужно? Сам встань да возьми.

Она стремительно одевалась.

– Ты херли разлегся? Одевайся, нам еще нужно убраться здесь. – Говорит она.

– Я думал, квартира твоя.

– Ей богу, малыш, если ты так думаешь, то странно, что ты вообще не девственник.

– Иди нахуй!

Я встал и отправился в ванную. После я оделся. И мы убрались в квартире где-то за час. Не разговаривая. Единственное, может быть, только перекрикивали друг на друга матом.

– Готово? – спрашиваю.

– Насрать, пойдем.

Мы вышли. Она даже не стала дверь закрывать, просто кинула ключи под коврик у соседской двери, брезгливо отряхнула руки и пошла вниз. Я за ней.

На улице уже темнело. В мае темнеет поздно.

Она спрашивает:

– Тебя мама не потеряет?

– Твоя? Нет. Куда теперь?

– К тебе. Или ночуем на улице.

– У тебя нет дома? – спрашиваю я.

– Есть. Но не для тебя.

– Кажется, я понял. Ты просто живешь с матерью.

– Разве что с твоей.

– И поэтому не хочешь позориться. И кто из нас малыш еще? – говорю.

– Даже если я живу с матерью, то позориться я не хочу лишь перед ней, что я выбрала такого мудака.

– Разве мудак может развести взрослую женщину на секс, даже не представляясь?

– Все. Молчи. – Она махнула рукой и опередила меня на пару шагов.

Пускай идет. Может, наугад она придет в морг.

И тело не придется тащить.

Тупая сука.

Мы дошли до остановки, на которой я укрылся.

– Я не буду тратиться на такси. – Говорю ей вслед.

– Ну и пидор.

Мы простояли около 15 минут на безлюдной, проклятой остановке. Благо все ограничивалось лишь редкими взглядами в мою сторону.

Так она бесила меня меньше.

Когда закрывает свой вонючий рот.

Подошел автобус. Последний рейс. Мы сели.

Доехали тоже молча. Может быть, вечер даже не так уж и плох.

Вышли и пошли в сторону моей квартиры.

Спустя время я все-таки решился спросить ее:

– Ты росла с отцом?

Она не торопилась с ответом. Лишь когда мы подошли к двери в мою квартиру, она решилась ответить:

– Мать ушла, когда мне было 8. И до совершеннолетия я жила с отцом.

В чем я, впрочем, и был уверен.

– Тяжело, наверное, это.

– Насрать. Это в прошлом.

Мы вошли внутрь. Запах курицы выветрился.

– Ах ты гребаный лжец!

Она прошла сразу в спальню, скинув сумку на диван в гостиной.

– Ты спишь здесь. – Сказала она.

– На твоем месте я бы не стал так верить в себя. Все-таки, ты находишься в квартире маминого мальчика. И в любой момент может прийти мамочка.

Она оскалила зубы.

– Можно оформить.

– Сколько ж в тебе истомы.

Говорят, трогать родителей и семью – слишком святое дело. И слишком греховное. Если это действительно так, тогда меня ждет отдельный котел в аду.

И он раскален.

Если это так, тогда эта сука вообще не должна была появиться на свет.

Маминькин сыночек и папина дочка.

Отличный, рьяный, яростный дуэт, чтобы сорвать шконку с петель, чтобы разбудить всех соседей вокруг, чтобы в дверь постучали полицейские.

Все для нас двоих.

Она кричит с кухни:

– Сколько стоит этот виски? А эта водка? Кажется, около 200 рублей за литр, нет?

– Тебя это так волнует? – спрашиваю.

– Само собой. Как мне пить то, во что ты не вложил хотя бы половину своей зарплаты?

– Сколько мне заплатить, чтобы смерть забрала тебя уже из моего дома?

– Поменьше.

Я услышал, как ударились туфли о пол в спальной. Затем дверь скрипнула. Она выглянула из нее и спросила тихим голосом:

– Идешь?

Тихим, сука, нежным голосом. Я даже слегка обмяк. На мгновение захотелось даже перестать ненавидеть ее, и поэтому я спросил:

– Есть не хочешь?

Она потупилась на меня.

Дверь в спальню хлопнула. Она растворилась за дверью. Скрипнула койка. Тишина.

Ну и хер с ней.

Побыстрее бы утро. Побыстрее бы она ушла отсюда.

Впервые я жду утра, чтобы разлюбить девушку. Обычно, наоборот.

Впервые я довольствуюсь перед сном лишь дрочкой, пока за дверьми в моей спальне лежит стерва, мразь, шалава и блядь.

Глава 3

Увидимся завтра

Когда я проснулся, ее уже не было. Дверь в квартиру была прикрыта, в спальню – на распашку. В гостиной на столе перед диваном лежала записка. Я проигнорировал ее.

Первая мысль – выкинуть её и забыть об этой стерве.

Вторая мысль – сжечь.

И, наконец, третья – прочитать.

Шанс один из трех, что клочок бумажки еще останется в этой квартире, но он выигрышный.

"Увидимся завтра," – вот что было написано там.

Тупая наивная стерва.

В гостиную с кухни волокло вонью протухшей курицы. Неужели снова, черт его дери?

Я зашел в ванную и спустил все содержимое желудка в унитаз. Все, что смогло выдержать мое горло. Смыл и отправился одеваться.

Через 15 минут нужно уже быть на работе. Этот коммунист снова будет верещать.

Каждый раз он рассказывает, как раньше было лучше. Каждый раз он кричит о том, что сейчас в кадрах – хаос, и о том, что мечта молодежи сейчас не то, что было раньше. Что сегодня им нужен не карьерный рост, не цель главное в жизни, не семья и не любовь. «Для них главное потрахаться и узнать, кто больше выпьет и первый не отключиться! Что за ужасное поколение?»

Он зациклен.

Я ухожу к себе в отдел укладывать коробки и мешки по партиям.

Говорят, здесь же раньше работал некий Эдуард Послов. Тот самый, который уже заработал на книжках об успехе, создал свою философию и продолжает усердно толкать ее в массы.

Проклятые философы.

Что вы смыслите в жизни?

Такие же теоретики, как и Дарвин. Смотрите в пустоту и что-то там видите. Иногда пустота – это просто пустота.

Рабочий день подходит к концу.

Что она имела ввиду? Неужели, она будет ждать меня дома после работы?

Как романтично. Более чем уверен, что она спрячет нож под подушку.

Она ведь росла с отцом.

Старик учил, что всегда стоит быть на чеку.

Я иду домой с работы и уже знаю, что там будет лежать протухшая курица на кухне.

Вставил ключ в замок, повернул.

Дверь со скрипом открылась. В гостиной никого, на кухне тоже пусто.

Может, в спальне?

Тоже никого.

В гостиной и спальне пахнет женскими духами. Она была здесь. Может, даже ждала, но не дождалась.

Или ограбила, сучка?

Хотя не смогла бы, у меня нечего воровать, даже парфюм и тот дешевый.

Что ж, ладно, тогда придется искать новую жертву.

И почему я зову их жертвами?

Это же женщины, посланники красоты, посланники Венеры.

Чистейшей красоты создания, только до ужаса сложны их конструкции поведения для понимания.

Я надеваю ту же кофту, те же джинсы и кроссовки, что и вчера. Парфюм. Я готов.

Этот запах женских духов в квартире стоит чем-нибудь перебить. Своим одеколоном это не удастся.

Да хер с ним.

Я захлопнул за собой дверь и вышел на улицу.

Если я иду в магазин, о чем я думаю? Чего хочу купить? Размер, внешний вид, примерная цена, все ли устроит и надолго ли хватит?

С этими мыслями я сидел в очередном баре "Омерзительная тройка" и выглядывал очередную бесценную покупку. В этом заведении было не так мило и уютно, как в "Утоли кипящую жажду", но баб здесь было больше. Больше ласки для глаз. И сложнее выбор. Каждая будто ждет, когда к ней кто-нибудь подсядет.