Любовь напоказ

– А я тогда не буду обедать в столовке.

– Ой, это я уже понял, – сообщил он и откусил от своего гамбургера. – Согласен переместиться за этот столик. Так что там насчет поцелуев? И прогулок за ручку? Никто не поверит, что мы встречаемся, если между нами всегда будет дистанция в три фута.

Я старалась сохранять хладнокровие. На лице читалось: «Ага, я постоянно целуюсь с парнями забавы ради. Кучу раз уже так делала. Профи в поцелуях? Да, это я, приятно познакомиться!», хотя в голове была сплошная черно-белая рябь, как на экране телевизора, потерявшего сигнал.

– Ну ладно. Уменьшаем дистанцию и соприкасаемся по минимуму. Решено.

Бретт широко улыбнулся.

– Обожаю тебя.

Я закатила глаза.

– Нам надо придумать общую легенду о том, как это все началось, – заметила я.

– Этот пункт, пожалуй, стоило еще вчера обсудить.

– Я была занята: уносила от тебя ноги, – пошутила я, но в этой шутке была лишь доля шутки.

Бретт рассмеялся.

– Ладно, вернемся к сути. Поделишься идеями?

Мне хватило и секунды, чтобы прокрутить в голове сюжеты всех любовных романов, которые я только читала в своей жизни, и продумать правдоподобный сценарий.

– Мы встретились в начале каникул, – сказала я. – Я пришла в парк с книжкой, а ты – чтобы потренироваться.

– Разумеется, с голым торсом, – добавил Бретт.

– Само собой.

– И ты тут же потеряла от меня голову, – продолжил Бретт и увернулся от полетевшей в него виноградины. А я удивленно застыла: это что же, я только что запустила в него виноградиной? Но он улыбался во все зубы – кажется, его ничего не смутило. – Отличный бросок. Так вот, а я, увидев тебя, уткнувшуюся в книгу, тут же растаял. А когда началась учеба, мы решили держать наши отношения в тайне, чтобы не привлекать к тебе лишнего внимания.

Я кивнула, рассеянно перелистывая книгу.

– Значит, о начале нашей истории мы договорились, – произнесла я.

– Осталось обсудить, чем она кончится.

Лишь тогда я заметила, какие длинные у Бретта ресницы – такими недолго и ураган поднять. Они касались щеки всякий раз, когда он моргал. Мы смотрели друг другу в глаза, и они то и дело ударялись о кожу. Раз. Второй. Третий. А на губах Бретта играла дурацкая мультяшная улыбка.

Солнце зашло за тучу и все потускнело. Бретт сразу же переменился. Казалось, сейчас самое время задать вопрос, который весь день не давал мне покоя.

– Зачем ты это делаешь? – наконец спросила я. – Сам знаешь: в нашей школе почти все девчонки и даже некоторые из парней согласились бы встречаться с тобой. По-настоящему. Так почему я? И зачем притворяться?

– Могу задать тебе тот же вопрос, – парировал Бретт, поставив локти на стол и подперев ладонями подбородок, – но догадываюсь, что ответ будет как-то связан с тем, что ты сказала вчера на английском. С опасностью любви.

Я пожала плечами.

– Мои родители пережили непростой развод. А ты что скажешь в свое оправдание?

– Ровно обратное: у моих родителей идеальный брак…

– Оно и видно.

– Вот именно. Все об этом знают. Я как будто живу в сказке о Золушке, о которой известно целому городу. Папа вечно разглагольствует о том, что в старших классах надо встречаться с девчонками, так сказать, нагуляться, раз уж он этого сделать не смог.

– Почему?

– В выпускном классе мама забеременела мной. Папа бросил футбол, отказался от стипендии – пожертвовал всем ради нее. Ради меня. И теперь он хочет, чтобы я достиг всего то, что он упустил. Понимаешь?

Я кивнула, думая о маме, которая упорно твердила мне, что пора бы уже завести отношения, найти любовь, которую она потеряла.

– Ох, еще как понимаю.

– Но мне не хочется встречаться с кем-то в школе, – продолжал Бретт. – У меня хорошие оценки, успехи в спорте, хорошие отношения с родителями, которых мне достаточно. А личной жизнью я думал заняться уже после колледжа. Но папа совсем другого мнения.

– Словом, фейковые отношения – это ровно то, что тебе сейчас нужно. Они и папу успокоят, и помогут уйти от давления.

– Ну и козел же я, если так посудить, – заметил Бретт.

– Я так не думаю, – возразила я. – У нас с тобой взаимовыгодный обмен. А на деле можем просто дружить, не более того.

Бретт кивнул на мой сэндвич.

– Доедать будешь? – Я подтолкнула ему поднос. – Спасибо! А что творится между тобой и Дженни? Ну и противостояние вы вчера затеяли.

Я рассказала ему о странном, негласном напряжении, зародившемся между нами в первый год учебы в старшей школе.

– Ох и рассердил ее наш поцелуй, наверное, – предположил Бретт.

– Я тоже так думаю.

Он доел сэндвич, вытер руки о футболку и потянулся ко мне.

– Так что, притворимся на несколько месяцев, будто встречаемся, а потом расстанемся друзьями. Договорились? – спросил он.

Я пожала его руку, стараясь не придавать происходящему большого значения – в кои-то веки.

– По рукам.

Бретт расплылся в улыбке.

– Прекрасно! – Он кивнул на книгу, лежавшую между нами. – А если бы мы были героями одной из твоих книжек, то какими?

– Интересный вопрос. Сперва надо с жанром разобраться. Любовный роман? Мистика? Сказка?

– Сказка, – очень серьезно произнес Бретт.

– То есть, хочешь быть принцем?

– Только если ты будешь принцессой.

В тот день из школы я вышла с улыбкой. Актриса из меня была неважная, – в десятом классе я даже чуть не завалила экзамен по актерскому мастерству, – но вместе мы вполне могли справиться. Бретт превосходно исполнял роль фейкового бойфренда. Казалось, за что он ни возьмется – он всегда обречен на успех.

После последнего урока Бретт встретил меня у шкафчика и предложил подвезти до дома. Я отказалась под предлогом того, что хочу прогуляться пешком. Голова кипела от мыслей, и мне надо было провести в уединении хотя бы несколько минут и обдумать все, что случилось. Прошел всего день, а меня уже переполняли эмоции. И почему нельзя было просто отсидеться в сторонке с любовным романом на коленках? Обязательно надо было разыгрывать его в жизни? Впрочем, по счастью, что в книжках, что у нас с Бреттом, сплошь выдуманные истории. А значит, бояться нечего.

Наоборот: можно даже вкусить прелести обоих миров: насладиться отношениями, но знать при этом, что они точно не разобьют тебе сердце.

Я до того погрузилась в мысли, что и сама не заметила, как оказалась в парке по соседству с улицей, где жил отец. В глубине души я стыдилась того, что назубок знаю дорогу к его дому. Адрес я как-то увидела на конверте, который принес почтальон. На нем стояло мамино имя. Видимо, отец выслал ей чек на алименты. Тогда я быстренько переписала адрес, но сделала вид, что он и вовсе не попадался мне на глаза.

Когда я впервые сюда пришла, мне было тринадцать. Дом пустовал. На подъездной дороге не стояли машины. Меня охватило такое чувство вины, что я потом целый год не возвращалась. Быть здесь, преследовать его, хотя он нас бросил, казалось мне предательством по отношению к маме. Когда я пришла в следующий раз, он сидел на крыльце. Мне пришлось спрятаться за деревом, чтобы родной отец меня не заметил.

После этого я стала навещать этот дом примерно раз в месяц. И однажды заметила другую женщину. Она открыла дверь, когда отцовская машина подъехала к зданию, и поцеловала его вместо приветствия. У нее были длинные черные кудри. А моя мама носила каре, и волосы у нее были светлые. Я ей так и не рассказала, что у папы теперь новые отношения. Не уверена, что она вообще хотела это знать. Или что ей есть до отца хоть какое-то дело.

Теперь же я стояла в конце улицы, в шести домах от отцовского, за кустиком, который и до колен мне не доходил. Его дом был угловым, с просторной верандой и гаражом на две машины, выкрашенным в небесный цвет.

Я всегда держалась в стороне, чтобы папа ненароком не увидел меня из окна. Еще чего. Впрочем, вряд ли он меня бы узнал. Я сильно изменилась за пять лет. Во всяком случае, внешне.

Думать о его безоглядном уходе было по-прежнему больно. Мама получила право единоличной опеки надо мной. Даже в суд не пришлось обращаться. Он просто согласился. Они подписали бумаги, и дело с концом. Мне тогда было двенадцать, и я не до конца понимала, что произошло. Я думала, что выходные буду проводить с папой, а будни с мамой, как дети из фильмов. Но дни все шли, а он за мной не приезжал. Мама в ответ на мои расспросы отвечала, что папа занят. И только позже я узнала, что он решил, что называется, «начать все с чистого листа». А это невозможно, когда тебе мозолит глаза двенадцатилетний ребенок, ходячее напоминание о прошлой жизни.

Но хуже всего было то, что все это произошло внезапно. Мама с папой никогда не ссорились. Не было никаких признаков грядущей катастрофы. Впрочем, я тогда была ребенком и наверняка не заметила бы их, даже если бы они проявились. Но я ничего такого не помню. Помню только, что по утрам мама уходила на работу – она тогда еще трудилась медсестрой, – и папа целовал ее на прощание. Днем он был дома, а потом уходил на склад, где работал в ночную смену. Он забирал меня из школы. Летом покупал мороженое, а зимой – горячий шоколад. Плохих воспоминаний у меня вообще не осталось. Я не могла отыскать в памяти ни единого момента, на который можно было бы указать со словами: вот когда все пошло под откос. Маму я расспросами не донимала. Мы вообще никогда об этом не разговаривали. Слишком уж я боялась ее ранить. Мы обе заполняли пустоту в душе – одна выпечкой, другая – книгами, – но я всегда гадала, почему же он ушел. Может, поэтому до сих пор и хожу к его дому – ищу ответы.

Я прождала ровно двадцать минут (как и всегда), и он подъехал к дому на своей машине. Вышел – в аккуратном сером костюме, в очках, сползших на кончик носа, и не успел подняться по ступенькам, как дверь уже распахнулась, и из него вышла женщина. Имени ее я по-прежнему не знала. И все гадала, когда они познакомились: до папиного развода или после. Может, он бросил нас из-за нее?

Папа улыбнулся, поцеловал женщину и прижал обе ладони к ее беременному животу, чуть-чуть подросшему с моего последнего визита. Потом опустился на колени и поцеловал его. Я подумала, а не настанет ли тот день, когда он бросит и этого ребенка? Хотелось верить, что нет, что он всегда будет рядом, а малышу никогда не придется пройти через то, на что обрекли меня: прятаться за кустами и видеть, что родной отец любит новую семью так, как не смог полюбить прежнюю.

Только когда они зашли в дом и дверь за ними захлопнулась, я зашагала прочь. А когда мама вечером спросила, где я была после школы, я солгала.

Бретт

Каждый четверг в школе «Иствуд» заканчивался одним и тем же: общим сбором перед пятничной игрой. Все ученики спешили занять трибуны сразу же после звонка. Сбор начинался с выступления команды черлидеров. Футболисты занимали почетный первый ряд. Директор Маркус всегда выступал с каким-нибудь заявлением. В прошлый раз он сообщил, что его заместитель уходит на пенсию. Новость казалась бы более печальной, если бы сразу после нее черлидерши не начали отплясывать.

Сегодня я опаздывал. Бекка согласилась пойти на сбор со мной, но у шкафчика, где мы договорились встретиться, так и не появилась. «Ты где?» – написал я ей, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. «В библиотеке, – ответила она, – почти закончила». Я кинулся по коридору, ведущему в библиотеку. Вдалеке уже слышались отголоски музыки.

Бекка сидела в дальнем углу, скрестив ноги и положив на них книгу. Она до того глубоко ушла в чтение, что заметила мое появление только когда мы соприкоснулись носками обуви.

– Привет, – сказал я. Она подскочила и быстро захлопнула книгу.

– Привет. Извини, мне осталось совсем чуть-чуть дочитать.

Я сел рядом и взял книгу с ее колен.

– «Ромео и Джульетта»? Ты еще это читаешь?

– Что значит «еще»? У нас вообще-то тест на следующей неделе! – Она выхватила книгу из моих рук и сунула под мышку. Я кивнул, делая вид, будто знаю про тест. – Если хочешь – иди один!

– Оркестр только начал играть. У нас еще есть несколько минут, – заметил я. – Читай пока.

– Хорошо.

Книгу Бекка держала бережнее, чем люди младенцев держат. Я все не мог понять, почему – ведь издание было потрепанное, с надорванными краями. Она скользила пальцем по строкам. Мне вдруг захотелось, чтобы она почитала мне вслух, но я подозревал, что тогда мы нарушим главное правило библиотеки – соблюдайте тишину!

– Я не могу читать, когда ты на меня пялишься! – заметила она.

– Вовсе я не пялюсь. – Но тут Бекка вскинула взгляд и поймала меня с поличным. – Я на книгу смотрел. Ей несладко пришлось, судя по всему.

– Ты когда в последний раз был в библиотеке? – полюбопытствовала она.

Я задумался на секунду.

– Классе в девятом, наверное.

Бекка закатила глаза.

– Вот это да.

– Ты решила быть девушкой, которая осуждает своего возлюбленного? – шутливо поинтересовался я.

– Ну просто… как можно быть таким невеждой! – воскликнула она со смехом.

– Прошу заметить, что я прочел все книги о Гарри Поттере!

Кажется, ее это не впечатлило. Ни капельки.

– Это не считается. Гарри Поттера все читали. У детей это вообще что-то вроде обряда инициации.

Справедливое замечание.

Бекка потянулась за рюкзаком, и наши колени соприкоснулись. Я уставился на ее носки, торчавшие над кроссовками, пока она собирала вещи. Носки были белые, с кошачьими ушками наверху. Я рассмеялся, а она вдруг сказала:

– А тут ведь никого нет.

– И что же?

– Нам ни к чему притворяться, что мы встречаемся, если нас все равно никто не видит.

Еще одно дельное наблюдение.

Бекка собрала свои вещи, и мы вышли в коридор. На подходе к двери, ведущей к футбольному полю, она вдруг дернула меня за руку.

– Что такое? – спросил я, борясь с раздражением. Мне не терпелось попасть к своим.

– А можно я пойду домой и пропущу общий сбор? – Она прикусила губу, точно ей страшно было задавать этот вопрос. – У меня в понедельник тест по алгебре, я хотела подготовиться.

– Бекка, сегодня же только четверг.

Она скрестила руки на груди и нахмурилась.

– Вот именно. Начать стоило еще неделю назад.

Непонятно было, иронизирует она или говорит всерьез.

На трибунах уже сидели сотни учеников. Вряд ли кто-то заметит, что Бекки среди них нет.

– Ну ладно, – уступил я. – Но завтра-то ты на игру придешь?

– Конечно! – пообещала она.

Я улыбнулся и отступил на шаг.

– Тогда продуктивной тебе подготовки. – Бекка помахала мне и поспешила по коридору, крепко держа в руках книгу.

Я выскочил на поле, опоздав на несколько минут. Директор уже что-то вещал, а Джефф энергично махал мне рукой, указывая на свободное местечко рядом. Я проскользнул к нему, стараясь быть как можно незаметнее.

– Привет! – шепнул я другу.

– Опоздал! – подметил тот.

– С Беккой разговаривал. – Джефф многозначительно на меня покосился, но потом снова сосредоточил внимание на директоре. Наверное, решил, что мы не в библиотеке были, а затаились где-то и обжимались втихаря. Я не стал его разубеждать. Так наша история хотя бы выглядит правдоподобно.

Через час мероприятие кончилось. Когда я был уже на полпути к машине, у меня зазвонил телефон. Звонила мама. Я ответил почти мгновенно.

– Мам, привет! Что случилось?

– Все в порядке? – послышалось из трубки. – Обычно в это время ты уже дома. – Перемена в ее голосе от меня не укрылась. Так бывало всякий раз, когда папа уезжал. Без него ей было одиноко. И немного грустно.

Я напомнил ей о сборе и пообещал скоро приехать. По дороге к дому я заметил пекарню и, повинуясь внезапному импульсу, решил в нее зайти. Может, какой-нибудь вкусный десерт поднимет маме настроение. Я открыл дверь. Звякнул колокольчик, а в нос мне ударил запах ванили. Вдоль стены стояли столики, а неподалеку от них – большая стеклянная витрина. Кругом было пусто. Я подошел к прилавку и позвонил в звонок. Мне навстречу вышла женщина с короткими светлыми волосами и улыбнулась.

– Чем могу помочь, золотце?

Мама никогда при мне не ела десертов, так что я даже не знал, какие ей нравятся, и решил взять ассорти: несколько капкейков, несколько корзиночек с фруктами, несколько круассанов и белые шарики с вареньем в центре.

– Моя дочка их обожает, – сообщила женщина, когда я попросил завернуть и их.

– Тогда три возьму, – сказал я. – А канноли у вас есть? Вроде, мама как-то на свадьбе ела такое пирожное.

– Сейчас как раз свежую партию принесем. Она вот-вот будет готова, – женщина обернулась и крикнула: – Котик, принеси немного канноли!

Я улыбнулся и протянул ей несколько банкнот.

– Спасибо вам!

Женщина, на чьей груди я увидел бейдж с именем «ЭМИ», насыпала мне сдачу в ладонь, и тут позади нее кто-то появился. Я поднял взгляд и обмер. Бекка. Все ее лицо было перепачкано в муке, а одета она была в розовую форменную футболку с надписью «Капкейки от Харт».

– Бекка? – еле выдавил из себя я.

Она уронила целый поднос с пирожными на пол.

Женщина – по всей видимости, это была мать Бекки, учитывая поразительное внешнее сходство, – обернулась и вскрикнула, зажав рот рукой.

– Бекка! Что случилось?

– Я… – Бекка залилась краской. А я так и застыл с вытянутой над прилавком рукой, полной монеток.

– Ладно, прибери тут, а я еще принесу, – сказала ей мама, перевела взгляд на меня и добавила: – Золотце, прошу нас извинить. Одну минутку.

Мама ушла, а Бекка тут же подскочила к прилавку.

– Что ты тут забыл? – прошипела она, ткнув в меня пальцем.

Я поднял руки.

– Зашел купить чего-нибудь для мамы. Я и не знал, что ты тут работаешь… Котик.

– Меня так только мама зовет, – прошипела Бекка. – Это ее пекарня! – она украдкой бросила взгляд через плечо. – «Капкейки от Харт»! А я – Бекка Харт! Ты что, правда не смог сложить два и два?

Ох.

– А я-то думал, ты к алгебре готовишься, – заметил я. Бекка нагнулась, чтобы собрать расплющившиеся сладкие трубочки. – Тебе помочь?

– Нет, – отрезала она и вздохнула. – Прости. Я правда засела за уроки, но потом позвонила мама и попросила прийти и помочь ей. Внезапно поступил огромный заказ на завтрашнее утро.

Тут вернулась ее мама с полным подносом канноли. Взяла с него три штуки и положила в коробочку.

– Подарок от заведения, золотце. Прошу прощения, что так вышло, – она посмотрела сперва на меня, потом на Бекку и, кажется, догадалась, что мы только что разговаривали. – Вы что, знакомы? – спросила она, просияв.

Я протянул ей руку.

– Да. Знакомы. Я – Бретт. Ее паре…

Бекка резко распрямилась и воскликнула, перебив меня:

– Друг! Это мой друг, мама. Бретт.

Не успел я обидеться, как сзади распахнулась дверь, и в зал вошла девушка с темными волосами – та самая, с аватарки Бекки. Она смерила взглядом меня, Бекку, ее маму. Усмехнулась, прислонилась к стене и стала наблюдать.

Ситуация вышла, мягко говоря, неловкая, и я даже обрадовался, когда мама Бекки протянула мне коробку с пирожными и сказала:

– Приятно познакомиться, Бретт! Приятного аппетита и, еще раз, прошу прощения!

Из пекарни я вышел в ступоре. Бекка ни разу не упомянула, что хочет сохранить наши отношения в тайне от своей матери. Но сейчас это стало ясно, как божий день. Неужели ее мама и впрямь владеет пекарней? Выходит, я вообще ничего не знаю о своей «девушке». Надо исправляться. Иначе мне никто не поверит. Тут я вспомнил про завтрашний матч, на котором обещали присутствовать мои родители. И Бекка.

Я скрестил пальцы, моля небеса о том, чтобы все прошло хорошо.

И чтобы Бекка не сбежала в последний момент.

Бекка

После драматичного фиаско в пекарне прошло добрых четыре часа, а мама все не умолкала. И вовсе не потому что я уронила целый поднос с канноли, приготовленными по тайному рецепту ее бабушки. Это было бы не так страшно. Нет – она говорила о Бретте, с восторгом и изумлением.

Мы закрывали пекарню. Кроме нас в зале никого не осталось – Касси уже ушла, пожелав мне удачи. И правда, она мне точно понадобится. Раз уж мама оседлала своего любимого конька, затеяв разговор об отношениях, ее было не остановить, пока она сама не выговорится.

– И как же вы познакомились? – спросила она, подметая пол.

– На занятиях по английскому, – в третий раз сообщила я.

– Он твой ровесник?

– Да, мам.

– А девушка у него есть?

– Ну мам! – я кинула в нее мокрой тряпкой. – Хватит! Ну пожалуйста!

– А то, помнится, он что-то начал говорить такое, пока ты не принялась вопить, что вы только друзья, – продолжила она, не особо вслушиваясь в мои ответы.

Мама подозрительно уставилась на меня поверх швабры.

– Не знаю, что он там хотел сказать. Я мысли читать не умею, – проворчала я.

Мама усмехнулась.

– Еще бы, котик.

Я солгу, если скажу, что даже не думала о том, чтобы сообщить ей, будто мы с Бреттом встречаемся (не упомянув, что только понарошку, конечно). Недаром ведь в списке аргументов «за» фейковые отношения с Бреттом значился пункт «мама наконец перестанет сетовать на мое одиночество». Она будет на седьмом небе от счастья, если узнает, что Бретт – мой (фейковый) парень. Тут же стиснет меня в объятиях, и это будет по-настоящему радостная минутка…

– Он очень симпатичный! – продолжала она.

Такие вот слова все и испортили. Одержимость, которая пробуждалась в ней в подобные моменты, ни на шутку меня пугала. Она ведь на полном серьезе собралась планировать нашу свадьбу, продав ему несколько пирожных.

– Не замечала, – солгала я. Мама наверняка это поняла. И как тут было не понять. Я ведь тоже все понимала. Да что там я, целый мир! Так и хотелось прибить себе на голову табличку: «Да, согласна, Бретт – красавчик, но нет, я не схожу по нему с ума» и закончить на этом.

– Бекка, – мамин голос стал совсем серьезным. Она направилась ко мне. Я потупилась. – Ты же знаешь, я желаю тебе только счастья, – сказала мама и коснулась моей руки.

– Знаю, мам, – и это была чистая правда. Она постоянно говорила мне об этом.

– И если у нас с твоим отцом ничего не вышло, это не значит, что ты не найдешь своего счастья.

– Да, мамуль.

Она приподняла мой подбородок и заглянула в глаза.

– Я хочу, чтобы ты встретила по-настоящему любимого человека, который будет тебя заслуживать.

Черт. В такие моменты мне сложнее всего было понять, как отец мог оставить мою маму. Такую заботливую и добрую. Такую красивую. По-настоящему красивую. Как можно ее не любить? Это же лучший человек на земле.

– Ты же знаешь, развод…

– Генетически не передается, – закончила я за нее. – Зна-а-а-аю.

Она довольно улыбнулась.

Мы продолжили уборку в тишине. Я все думала об отце. В голове роились миллионы вопросов о нем. Вообще они были под строгим запретом. Из-за них мама 1) начинала плакать – или 2) замыкалась в себе и уходила в спальню. Но сейчас она улыбалась, орудуя шваброй, и все бросала на меня обнадеживающие взгляды. Поэтому я сделала глубокий вдох и произнесла:

– Мам, послушай… А когда вы с папой в последний раз общались?

Казалось, она меня не услышала. Мама продолжила подметать, не нарушая привычного ритма. Я прикусила язык, решив, что оно и к лучшему. Но тут она произнесла:

– Когда пекарня открылась.

Я застыла.

– Он пришел на второй или на третий день. Все поверить не мог, что я печь научилась. Помнишь, какие жуткие торты у меня получались на дни рождения? Он был в шоке. Видела бы ты его лицо! – мама задумчиво улыбнулась. – Купил немного канноли – сама знаешь, как он любил бабушкин рецепт – и ушел. Больше я о нем не слышала.

Я не знала, что на это ответить.

– Так, чистоту навели. Закрываемся, котик.

Я взяла швабру и тряпку и убрала их в шкафчик. Мы забрали куртки и вышли на улицу, а потом мама заперла двери и мы побрели домой.

Больше я не задавала вопросов. А она не отвечала.

* * *

Наутро вся кухня снова была в капкейках. Выходит, маму не очень расстроила наша вчерашняя беседа. А я все никак не могла отделаться от ощущения, что мне только почудилось, будто она говорит об отце. Всю ночь в моих ушах звучал воображаемый звон колокольчика над дверью пекарни, и я представляла, как папа заходит в нее, и что в этот момент чувствует мама. Больно ли ей было? Или она обрадовалась, увидев его? Спросил ли он обо мне? Что еще они обсудили кроме выпечки? Голова шла кругом. А хуже всего было понимать, что ответов я не получу никогда. Даже мамин рассказ о встрече с ним был из разряда чудес. Чудес, которые случаются только раз.

Даже в школе я все никак не могла отвлечься от своих переживаний, и поэтому не заметила пакет, лежащий на нижней полке шкафчика, пока он не упал мне на ноги. Я быстро подняла его и огляделась. Никто за мной не следил. В пакете обнаружилась синяя форменная футболка с фамилией «УЭЛЛС», вышитой на спине золотистыми нитями. На футболке лежала записка: «Надень это сегодня, любимая». Я закатила глаза. До чего же нелепо: впервые за все время учебы в старшей школе заявиться на матч, и то по надуманному поводу. Но футболка оказалась мягкой наощупь, да и пахла приятно – как и сам Бретт (хотя откуда мне знать, как он пахнет?), поэтому я ее надела.