Фрэджилити

– Нам обоим нужно отдохнуть, – вдруг тихо сказал он и внимательно посмотрел на нее. – Столько всего случилось в этот вечер. Он был таким разным, таким насыщенным эмоциями, что утомил и тебя, и меня. Завтра утром мы проснемся и увидим, что ничего плохого не случилось. Каждый из нас сегодня приобрел что-то новое и очень ценное для себя, и надеюсь, мы стали чуть лучше и мудрее. Просто нужен тайм-аут, чтобы успокоиться, прийти в себя и понять, что в жизни случилось что-то важное. А всё, что тяготит – всего лишь мелочи, с которыми мы сможем справиться.

Он подошел к ней и протянул руки. Опершись на них, она встала и тут же опустилась в его объятия. По ее лицу струились теплые слезы, которых она впервые за долгое время не стеснялась.

Весь обратный путь они прошли молча, держась за руки и не глядя друг на друга. Природа, как могла, старалась развлечь одиноких странников, то поигрывая ветерком, то напевая что-то веселое голосами ночных птиц. Но и она, и он были слишком погружены в себя, чтобы отвечать улыбками на эти выступления или хотя бы просто как-то реагировать на них.

Они остановились только у дверей ее корпуса.

– Мы пришли, – прошелестел ее голос, и она повернула свое лицо к нему.

Он пристально посмотрел в ее глаза. Они глядели на него чуть устало, но благодарно. Слезы исчезли, легкая улыбка появилась в уголках ее губ.

– Спасибо тебе, – прошептала она, крепко сжимая его ладонь.

– Мы ведь сходим к нашему камню завтра? – проговорил он хрипловато.

Улыбка коснулась ее глаз, они снова засияли ровным и теплым светом, который ему так полюбился.

– Никто не знает, что случится завтра. Приходи утром, – произнесла она нежно.

– Я зайду после завтрака. Ты подождешь меня? – спросил он с надеждой.

– Номер 216, второй этаж, в конце коридора, – проговорила она и коснулась пальцами его щеки. – Спокойной ночи. Нам нужно отдохнуть, ты прав.

Ему с трудом удалось заставить себя выпустить ее из своих рук. Она бросила на него последний взгляд и стала подниматься по ступенькам. Он молча смотрел, как размеренной походкой она приближается к дверям, открывает их и проходит внутрь. Еще несколько секунд ее силуэт был различим сквозь толстое дверное стекло, но затем и он рассеялся, как рассеялись последние штрихи этого теплого приморского вечера.

Утреннее солнце в строгом соответствии со своим обычным графиком совершало прогулку по идеально синему небу, очищенному ночным бризом от облачности, то есть приведенному в полную готовность "навстречу пожеланиям отдыхающих". Сами же гости курорта, сверкая загоревшими, обгоревшими, а иногда бледными телами то и дело появлялись в окнах корпусов пансионата. Лениво щурясь на солнце, они добродушно кивали и улыбались друг другу. Все отлично, очередной приятный солнечный день уже в кармане. Собираемся загорать, купаться и делать всякие милые глупости, на которые только сподобятся наши истосковавшиеся по развлечениям сердца. Но прежде ценный калориями завтрак в раскинувшейся неподалеку столовой. Небольшая традиционная толкотня у входных дверей корпуса – всего лишь забавная мелочь, подумаешь. Главное, не поднимать шум по пустякам, не портить чудесное настроение себе и остальным голодным гостям – и меньше чем через минуту ты уже на свежем воздухе, на пути к утренней пище.

Только в обратную сторону идти сейчас не время, о чем вот этот напористый молодой человек в мятом костюме явно не знает. Неместный? Или новенький? Скорее, второе. Кто же еще будет прорываться сквозь стройную толпу, да еще разодевшись в пиджак и брюки по такой жаре? Ну, проходи, проходи, коли так уж приспичило…

Его костюм действительно измялся за ночь. Брошенный в беспорядке на ночном берегу, а затем и вовсе использованный вместо пижамы, он не мог выглядеть по-другому. Впрочем, состояние костюма беспокоило его не так сильно, как могло бы, если бы он проснулся вовремя. Прошедшая ночь была далеко не самой спокойной в его жизни. Вернувшись в номер, он вдруг понял, что не в состоянии заснуть. Тело изнемогало от усталости, но голова была переполнена обрывками мыслей и переживаниями, не позволявшими даже подумать о безмятежном сне. Он слонялся по номеру, не в силах подолгу задерживаться на одном месте, сконцентрироваться на чем-то одном. Попытки прилечь и забыться пресекались им же почти сразу. Он вздрагивал от малейшего шороха, вскакивал и подбегал к окну. Напрягая зрение, вглядывался в темноту, и ему казалось, что он снова видит ее силуэт, который тут же растворялся. Несколько раз он слышал ее голос, видел ее глаза напротив себя, – но то была лишь причудливая игра теней и ночных звуков, затеявших над ним свое колдовство.

Заснул он лишь под утро, когда уже собирался покинуть номер, чтобы пару часов погулять по утреннему побережью и привести себя в порядок перед новой встречей с ней. Вернее, забылся и тут же выдернул себя из бессмысленных сновидений. Сквозь занавеску на окнах, однако, уже вовсю пробивался свет, а его электронные часы высвечивали начало десятого.

И вот, позабыв обо всех условностях и правилах приличия, он мчался к ее корпусу, к ее дверям, к ней.

Прорвавшись сквозь толпу отдыхающих на входе, заслужив своей настойчивостью и внешним видом букет неодобрительных замечаний и колкостей, он ринулся к лестнице. По ней он взлетел на второй этаж и оказался в просторном и пустынном коридоре. Осмотревшись по сторонам в поисках горничной и не увидев ее, он направился влево от лестницы, торопливо поглядывая на дверные таблички. 209, 211… Нужна четная сторона. 212… 214… Ее номер действительно был последним в коридоре, рядом с дверью располагалось огромное окно, сквозь которое внутрь пытались заглянуть кроны туй и еще каких-то неизвестных ему деревьев. Всем им словно было любопытно, что же он увидит, подойдя к цифре 216.

Дверь в номер была открыта настежь. Табличка на месте, никакой ошибки не было. Это был ее номер. Но еще раньше, чем заглянуть туда, он почувствовал, что ее в этом номере не окажется.

Внутри он увидел горничную, проворно менявшую постельное белье. Заметив его, невысокая женщина средних лет в фирменном халате с бэйджем приветливо улыбнулась.

– Доброе утро, – хрипло выдавил из себя он.

– Здравствуйте, – тут же откликнулся мелодичный исполнительный голос.

– Я ищу хозяйку этого номера. Вчера мы с ней договорились… – начал он, подбирая слова.

– Вы – Максим, верно? – неожиданно спросила горничная.

– Да, – растерянно подтвердил он.

– Марина говорила о вас, – сказала женщина, демонстрируя белоснежную улыбку.

– Очень приятно, но… – снова начал он предложение и снова не смог закончить, видя, как лицо горничной принимает участливое выражение.

– К сожалению, она уехала рано утром. Расплатилась и покинула номер. Просила меня извиниться перед вами, – послышался слегка сочувствующий голос.

– Уехала? – переспросил он, чувствуя, как его сердце, набравшее бешеный ритм, внезапно остановилось.

Больше ему было нечего сказать. Она исчезла так же неожиданно, как и появилась, и он понял, что не знает ни ее телефона, ни адреса, ни даже фамилии. Он мог бы попробовать все это выяснить, но факт заключался в том, что она уехала. И если не разыскала его, значит и не искала новой встречи с ним.

– Спасибо, – пробормотал он и медленно пошел к выходу.

– Подождите минутку! – окликнула его горничная.

Он остановился.

– Она оставила вам записку, спросите у администратора, – сказала женщина за его спиной.

Тут он обернулся и пристально посмотрел на нее.

– Вы говорили с ней? Она сказала, почему уехала? Как она выглядела? Куда направилась? – его губы озвучивали один вопрос за другим, в то время как глаза словно искали надежду в образе этой седеющей участливой женщины со шваброй и мокрой тряпкой в руках.

Но та лишь чуть растерянно качала головой.

– Мы почти не общались с ней. Обслуживание, кухня, условия проживания – ее все устраивало. Она за все поблагодарила и меня, и администратора. Но сослалась на дела, на желание поменять обстановку. И несколько раз напомнила о вас. Мне показалось, что она сожалеет о своем поступке, но не уехать не может, – задумчиво проговорила женщина.

Что-то материнское промелькнуло в ее взгляде, когда она снова посмотрела на него.

– Я уверена, что вы еще встретитесь, – вдруг сказала она. – Вы чем-то сильно на нее похожи.

Смутившись от необязательной фразы, она отступила к номеру, надела тряпку на швабру и бросила на него кроткий взгляд.

– Записка у администратора, – напомнила она и, коротко попрощавшись, скрылась в дверях.

Администратор, молодая женщина с живыми карими глазами и местным темно-коричневым загаром, с готовностью передала ему сложенный вчетверо листок бумаги. Он не придал значения любопытству в ее взгляде, важнее для него было то, что он держал в руках. Несколько секунд он медлил, словно пытаясь представить себе то, что прочтет. Наконец он развернул листок с надписью "Для Максима". Эта надпись, видимо, принадлежала руке администратора, потому что текст записки был написан совсем по-другому. На белизне бумаги крупным аккуратным почерком было выведено: "Спасибо, милый Максим. Мы еще обязательно встретимся. Ведь именно благодаря тебе…

– …мне удалось сделать свое настоящее запоминающимся, – вдруг произнесла она.

Серёня удивленно посмотрел на нее и тут же удивился еще больше, заметив на ее лице теплую лучезарную улыбку. Она умеет так улыбаться? Почему-то ему ни разу не доставалось от нее подобных знаков внимания. А кому досталось, интересно знать? Он попробовал проследить ее взгляд, но в этот момент она повернула голову к нему и выжидающе посмотрела прямо в глаза. От этого взгляда ему вдруг стало не по себе. Нет, что-то не так с этой телкой, надо бы поскорее высадить ее из тачки и подыскать другую.

– Мы долго будем торчать на этом дурацком перекрестке? – послышался капризный голос Лены. – Возможно, ты решил простоять здесь до завтра? Но я предпочитаю встретить завтрашний день в тепле и в хотя бы минимальном комфорте.

– Никто не знает, что случится завтра, – не задумываясь, бросил он ей, и вдруг почувствовал, как радостная улыбка меняет его лицо, и как с очередным порывом колючего ветра уносятся все его дурные мысли и невзгоды.

Он взглянул на недоумевающую Лену, затем посмотрел перед собой. Прямо напротив него в спустившихся на осенний город сумерках горел зеленый сигнал светофора.

Декабрь 2003 – август 2004

День вишневого цвета

Будильник разразился своей безобразной трелью в начале девятого, вырывая меня из объятий сумбурных сновидений. Присев на край кровати, я несколько секунд пытаюсь припомнить хоть что-то из того, что снилось, но ничего, кроме бессмысленной беготни по темным переулкам, не возвращается. Такое ощущение, будто сон предпринял отважную попытку разобраться в моей реальной жизни, но ни к чему хорошему эти старания не привели, и он с облегчением воспользовался предложением будильника передать меня в руки наступившего дня. Так что неизвестно, кого именно и от кого этот звон освободил – меня ото сна или сон от меня.

Новый день, между тем, действительно набирал ход. Матово-красные шторы окрасились в алый цвет, но упорно не пропускают внутрь шаловливые солнечные блики. Предусмотрел. Заблаговременно укрылся от утреннего солнца. Надеялся, что отсутствие признаков праздника лета в комнате быстрее приблизит меня к реальности; позволит поскорее понять, что первый рабочий день уже пришел на смену отпуску. И что вместо разочарования внутри меня поселится философское спокойствие. Удалось? Наверное, хотя вряд ли героические шторы тому причиной. Просто жизнь совсем не изменилась по сравнению с началом августа, когда я точно так же стоял у окна и строил планы на приближавшийся отпуск. Что мы имеем к его завершению? Ремонт почти закончен, но лишь на кухне, в прихожей и в Сашкиной комнате – продолжение следует ближе к зиме. Дача? Крыша дома покрыта на две трети, да выправлен покосившийся было забор. И еще много всяких мелочей, не имеющих большого значения. Ожидал другого. Хотел привести в порядок мысли и стряхнуть накопившуюся усталость. Но август не смог освободить меня из моей клетки, ему не удалось придать легкости моим шагам и безрассудности моим поступкам. Тогда к чему это? Зачем защищаться от солнца, если оно не имеет никакой власти надо мной. Прости, лето, за то, что мне не было весело с тобой, – ты честно старалось, но, видимо, со мной что-то не так.

Подхожу к окну и протягиваю руку, чтобы отдернуть штору. Но в последний момент спохватываюсь. Оглядываюсь. Пусть поспит, раз будильник ее не разбудил. Сашка возвращается только завтра, хлопот не оберешься. Но сегодня пусть отдохнет. Может, хотя бы ей этот предпоследний день лета доставит немного удовольствия.

На кухне не удерживаюсь и все-таки выглядываю в окно. Да, все именно так, как я ожидал увидеть. С той лишь разницей, что в глаза бросается не голубизна и безбрежность летнего неба, не отблески ласкового солнца в окнах проезжающих машин, а незаметные до сей поры стайки желтеющих листьев, собирающиеся в саду и на тротуаре. "Дело к осени", – все явственнее слышится мне шепот тополей и берез за окном. Вынужден согласиться и в очередной раз покачать головой.

Есть не хочется, но необходимо – впереди долгий и трудный рабочий день. Трудный оттого, что первый после долгой паузы, а не потому, что много работы, тем более интересной. Вряд ли кто-то вообще заметил мое отсутствие, оно не имело такой уж очевидной значимости для научно-технического прогресса, разве что для начисления моей же заработной платы.

Она входит по привычке тихо, когда я готовлю кофе. Медленно проходит мимо меня и останавливается у окна.

– Кофе будешь? – спрашиваю я, пытаясь придать голосу заинтересованность.

– Буду, – без выражения говорит она, не оборачиваясь.

Не выспалась. Она всегда спала довольно чутко, и мой будильник все же пробрался и в ее сны. Похоже, что ей также не приснилось ничего жизнеутверждающего.

– Через три дня у Лехи день рождения, – произносит она рассеянно.

Действительно. В отличие от меня, у Оли была прекрасная память на даты. Она вообще всегда была более внимательной, более чуткой, более восприимчивой, чем я. Конечно, она наверняка видит, что со мной творится что-то неладное. И, может быть, даже хотела бы помочь, если бы сама не чувствовала нечто подобное. Тяжесть и пустоту, которая не позволяла нам больше разговаривать по душам и слышать друг друга, как было когда-то, еще до рождения Сашки. Она думает, что я не замечаю этого. А я? Замечаю? Замечаю, но тоже не могу ничего с этим поделать. Пройдет. Вернется сын, и мы оба снова станем образцовыми родителями и чудесной парой. По мнению сослуживцев, родственников и родителей Сашкиных одноклассников.

– Мы приглашены? – спрашиваю я.

Не отвечает. Да, дурацкий вопрос. Леха Скворцов наш давний знакомый, один из немногих оставшихся в этом городе людей, которые помнят нас обоих и каждого по отдельности до свадьбы, после нее и сейчас, когда прошло уже больше 12 лет. Конечно, они с Лидкой ждут нас в гости. Посмотреть друг на друга, поговорить на общие темы и понять, что их совместная жизнь ничуть не отличается от нашей. Деньги, шмотки, дети, работа.

– Я сегодня, наверное, буду поздно, – говорю я, моя чашку.

Наконец, она оглядывается. Тени под глазами, спутавшиеся длинные волосы и халат поверх ночной рубашки. И снова это выражение глаз – печаль и отрешенность. Всё вместе – портрет красивой женщины, ведущей неравный бой с тягостным душевным состоянием. Меня начинает раздражать эта картина, ее контуры стали моим вторым "я". Может быть, причина именно здесь? В том, что в этом зеркале я не вижу огонька надежды?

Еще несколько секунд мы смотрим друг на друга. Я надеюсь, что она скажет мне что-нибудь или что ее глаза изменят свое выражение. Но она лишь снова отворачивается к окну. А я снова начинаю сомневаться, что мне на самом деле интересно, о чем она думает.

– Приятного рабочего дня, – слышится ее голос.

Наверное, нам действительно стоит попробовать поговорить. Ведь мы не чужие, а просто вымотанные, потерявшие контакт, замкнувшиеся в череде одинаковых дней люди. Возможно. Но не теперь, когда мне нужно бежать на работу. И не вечером, когда я, усталый и еще более раздраженный, явлюсь домой. Когда же? Что делать, когда необходимость разговора созрела, но оба собеседника не чувствуют в себе сил его начать? Видимо, это простой вопрос. Видимо, он имеет простой ответ. Но я не вижу его. Или не хочу видеть. Завтра вернется Сашка. Все будет нормально, наши мысли переключатся на него.

– В Сашкиной комнате, наверное, обои уже высохли. Можешь начинать переносить легкие вещи и вешать полки. Я вечером займусь шкафом и кроватью, – сказал я просто потому что надо было что-то сказать перед уходом.

– Хорошо, я все равно, скорее всего, буду дома.

На лестничной площадке, разумеется, снова вывинтили лампочку. А на стенах подъезда, конечно, появилась новая порция надписей. Эминем, вероятно, был бы весьма польщен таким вниманием к своей персоне со стороны русских почитателей.

Во дворе пустынно, для детей в период каникул девять утра – слишком раннее время для прогулок на свежем воздухе, а уж для взрослых, не занятых на производстве, тем более. Разве что традиционная пара пенсионерок из второго подъезда возобновила каждодневное плодотворное общение, сидя на своей любимой скамейке в глубине двора.

Через арку выбираюсь на проспект, тут же окунаясь в шум городского транспорта.

– Андрей! – слышу позади голос Оли и оглядываюсь.

Хм, странно. Открыла окно и высунулась чуть ли не по пояс. Что-то не так в ее внешнем виде, или мне только кажется? Нам ведь очень нечасто доводится общаться вот так, через окно. Медлит в ответ на мое вопросительное выражение лица. Давай быстрее, мне через полчаса надо быть на работе.

– Нет, ничего, – наконец, говорит она. – Хлеба и сметаны купи.

Смотрит на меня еще пару секунд и исчезает в окне.

Глупость какая. Хлеб и сметана. Не могла обратиться ко мне с этой пикантной просьбой, воспользовавшись услугами мобильной связи.

Иду к остановке. Навстречу бойко вышагивает пацан лет шести рядом со своей мамой, за спиной у мальчишки огромных размеров ранец. Скорее, рюкзак толщиной со своего хозяина. Разнашивает перед новым учебным годом. Наверное, новое поколение наших детей должно вырасти в поколение культуристов, раз им с раннего детства доверяют переносить на себе такой груз знаний. Еще совсем недавно Сашка таскал почти такой же. Завтра приедет и примерит на себя очередную порцию платной учебной литературы. Скорее бы приехал.

Девушка с броской внешностью останавливается прямо посреди тротуара неподалеку от остановки, достает косметичку и вынимает из нее губную помаду. Явно лучшего места не могла най…

Секундочку. В лице Оли, когда она выглядывала из окна, действительно что-то изменилось. На лице, вернее. У нее были накрашены губы. Причем ярко, как же я не обратил на это внимания? Но почему? У нее выходной, она собиралась остаться дома. "Хлеба и сметаны купи". Ведь если бы собиралась подышать воздухом, то купила бы сама?

Внезапная догадка замедляет мой шаг, а затем я и вовсе останавливаюсь.

Нет. Что за бредовые мысли, с какой стати? Но кто-то внутри меня повторяет и повторяет эту фразу раз за разом. "Она ожидает любовника". Пошлятина. Оля? Моя жена, которую я знаю почти 14 лет?

Но отчего я так нервничаю? Отчего такой сумбур в голове? Не оттого ли, что я все же допускаю эту мысль? Ведь она уже хозяйничает в моем мозгу, выискивая подтверждения собственной правоты.

За все время нашего знакомства я ни разу не заподозрил ее в измене. И вдруг такая догадка является ко мне вот так, из ниоткуда. И моментально делает из меня круглого дурака – доверчивого, самоуверенного, жалкого. А я почти не сопротивляюсь. Может быть, оттого что нахожусь в состоянии легкого шока. А может быть, оттого что все мои чувства к собственной жене слишком сильно притупились. Все, кроме внезапно объявившейся ревности. Черной и ошеломляющей.

Почему, собственно, ей было не завести себе любовника? Разве я не предоставил ей все условия? Работа допоздна в будние дни, выезды на дачу в выходные. Сашка у бабушки уже почти месяц. Море свободного времени. И море нерастраченной любви, а? Полная потеря контакта с мужем. Можно и из дома не выходить, и даже губы накрасить, все равно этот придурок ничего не заметит, правда?

Разворачиваюсь. Передо мной та самая девушка с губной помадой, которую она прячет обратно в сумочку. Загадочная улыбка и трепетное нетерпение на лице. И вот ее ожидания оправдываются. Откуда-то из-за моей спины выныривает высокий стройный парень, подкрадывается к девушке сзади и обвивает загорелыми сильными руками ее тонкую талию. Радостный смех в два голоса. Она поворачивается к нему, заглядывает в глаза и обнимает за шею. Долгий горячий поцелуй. Страстный, неистовый, юношеский. Да уж, ради этого, конечно, стоило красить губы.

Обхожу эту влюбленную парочку. Походка старика. Иду по направлению к дому. Стараюсь не смотреть людям в глаза. Все улыбаются чудному августовскому солнцу, но уж точно никого не порадует мое перекошенное лицо и пылающие нехорошим огнем глаза.

Снова останавливаюсь. Не имею представления, что должен делать. Идти домой бесполезно – слишком рано, она разумна и расчетлива, ни за что не позовет его, пока не будет уверена, что я далеко. Да и зачем мне там быть? Убедиться? Устроить сцену в лучших традициях немого кино?

Не знаю.

Пока мне лучше уйти подальше от этого дома, так будет лучше. Просто на всякий случай.

Снова иду к остановке и опять сталкиваюсь с той же парой. Хорошо, что им, похоже, нет никакого дела ни до кого, кроме них, на всем свете. Иначе они могли бы заподозрить меня в каких-то недобрых замыслах.

Уехать. Куда-нибудь подальше от этого проспекта, этого дома с центральной аркой, от этих двух счастливых молодых сердец.

Сажусь в первый подъехавший к остановке автобус, даже не взглянув на его номер. Перед тем, как двери захлопываются, успеваю заметить, что парочка осталась стоять рядом с остановкой, поглощенная друг другом. Их ожидает прекрасный день, а может быть, и год. А может быть, и несколько лет безоблачной жизни, до тех пор, пока один из них не поймет всю глупость разделения своей жизни надвое и не найдет себе кого-то получше нынешней чудесной во всех отношениях половинки.

В автобусе людно и душно. Такое чувство, будто все пассажиры вокруг смотрят на меня. Несколько минут не могу собраться с мыслями, словно моя голова ждала удобного момента, чтобы отказать мне в способности думать, анализировать и находить решения. Перед глазами лицо Оли – чужое, бесстрастное. Злоба на нее постепенно сменяется ужасом, чувством полного одиночества и беспомощности, вызываемым этим образом. Никогда бы не подумал, что способен ощущать это так остро. Я никогда не был достаточно дальновидным, способным оглянуться по сторонам и заметить угрозу. Увидеть, что обстоятельства складываются не в мою пользу. Поэтому я никогда не бываю готовым к встрече с неприятностями. Но именно теперь я должен совладать с ними, найти выход – и именно сейчас, когда я меньше всего готов к этому, мое решение является очень важным.

– Следующая остановка – улица Орлова, – произнес мелодичный женский голос из динамика над моей головой.

Горькая усмешка. Очень кстати. Орлова – это, если я не ошибаюсь, фамилия ее мамы. Да, точно. Оля еще шутила, что при желании могла бы выступать на сцене, замещая солистку какой-то из девичьих поп-групп. Могла бы. Красотой не обделена, говорила, что пошла в отца, которого не стало, когда ей было десять. Впрочем, и до этого мама воспитывала ее практически в одиночку, – отец покинул семью в раннем Олином детстве. Вера Аркадьевна. Маленькая энергичная женщина со строгим лицом и постоянно забранными в узел темными с проседью волосами. Мудрая и деловая, с прекрасным чувством юмора. При этом редко улыбавшаяся. Мне запомнилась единственная из ее улыбок – в ЗАГСе, когда она с моими родителями подошла нас поздравить. "Совет да любовь", – проговорила она негромко, но четко. И вдруг улыбка озарила ее лицо, сделала его значительно моложе и одухотвореннее, тут же вызвала ответную улыбку и у нас с Олей.

Совет да любовь. Да-да, вот именно. То самое немногое, что нам было нужно. То самое главное, что сейчас нужно мне. И чего не достать, не получить, не купить ни за какие деньги. Вера Аркадьевна могла бы помочь, но уже семь лет, как ее нет с нами.

Двери распахиваются, и я выхожу из автобуса. Трудно быть среди людей. Тесно рядом с чужими проблемами, еще теснее рядом с чужими радостями. Все счастливы или несчастливы сегодняшним днем и живут ради того, что случится вот-вот. Надеются, что случится. Я не чувствую приближения чуда. Собственно, не чувствовал я этого и вчера, но сегодня у меня нет и того, что было накануне.