Маленькие грязные секреты

– Простите, мне жаль, что так получилось с вашим мужем.

При всей благожелательности, эти слова разозлили Марин. Чего ради она извиняется? Почему женщинам вообще это свойственно? Кастро ведь поведала ей не о каком-то своем ужасном проступке; она доложила о том, что узнала о любовнице мужа своей клиентки. Не она ведь обманула Марин. Обманул Дерек. С двадцатичетырехлетней аспиранткой.

И, тем не менее, прощения просила именно Ванесса Кастро. Может, это формальные или утешительные слова, но, черт возьми, Марин до тошноты устала от женщин, терзавшихся из-за того, в чем они не виноваты. Ей и самой осточертело извиняться в том, в чем сама она не виновата.

Но она не поделилась с Ванессой Кастро своим раздражением. Эту тему они смогут обсудить в другой раз. Спокойно поблагодарив детектива, Марин вышла из офиса и, уже спускаясь по лестнице, почувствовала, как ее начало потряхивать. К тому времени, когда она села в машину, ее душу раздирал безмолвный вопль.

Она чертовски разъярилась. И эта ярость, словно горячий воск, затвердев, покрыла защитной оболочкой все самые сентиментальные, мягкие и уязвимые части ее души.

Марин порадовалась нахлынувшей злости. Прошло много времени с тех пор, как она испытывала такой гнев. Пусть же гнев наконец возобладает над печалью. За последние четыреста восемьдесят шесть дней скорби удалось сбить ее с ног, ослабить, запутать, подвигнуть на нежеланные и не свойственные ей поступки.

Ярость же, с другой стороны, поможет ей покончить с дерьмовой жизнью.

Глава 6

Кошмары порой воспринимаются на редкость странно. Ваше тело и разум как будто разделяются, и вы перестаете быть цельной личностью. Тело продолжает делать то, что необходимо для выживания – есть, переваривать съеденное, спать и так далее, – в то время как ваш мозг продолжает разделяться на отсеки, раскладывая по ним то, что «Необходимо Осмыслить Сейчас», и то, с чем «Следует Разобраться Позже, Когда Вы Будете Мыслить Здраво».

Марин жила в душевном онемении так долго, что вспышка гнева застала ее врасплох. Словно некая ее ипостась пробудилась после глубокого сна. Ощущение покалывания в онемевших членах болезненно, однако оно полезно, поскольку напоминает о том, что вы еще живы.

Марин отправила Сэйди сообщение.

Сегодня не появлюсь. Нужно время, чтобы прийти в себя. Не беспокойся, я в порядке.

Сэйди ответила мгновенно. Ей, наверное, не терпелось узнать, что Марин сообщили в офисе детектива, но она не будет спрашивать. «Я в порядке» – это все, что ей сейчас нужно знать. Сэйди – одна из немногих, кому Марин доверяла.

Понятно. Я все устрою. Береги себя.

Сэйди прицепила к сообщению фотографию своей дочки, Эбигейл, в комбинезончике с розовым слоном, подаренным Марин в прошлом месяце на ее первую годовщину. Фотки Эбби всегда вызывали у Марин улыбку, и она послала в ответ сердечко.

В кои-то веки дождь прекратился, поэтому она, опустив боковое стекло машины, вдохнула свежий весенний воздух. Значит, впереди у нее свободный день, но ей хотелось лишь скорее добраться до дома.

Их дом в районе Капитолийского холма[20] не походил на шикарный особняк, но при своей общей площади около четырех сотен квадратных метров он выглядел потрясающе красиво. В две тысячи девятом году они купили развалины, заново отстроив их снизу доверху, продолжая ютиться в крошечном доме с двумя спальнями в жилом районе Королевы Анны. Сейчас они сдавали его в аренду. Их прошлый дом стоил чуть больше миллиона баксов, а нынешний – более пяти. Всегда полезно знать реальные рыночные цены, даже если вы не помышляете о продаже.

Проехав по подъездной аллее в гараж, Марин вошла оттуда в дом по коридору, ведущему прямо в кухню. Когда здесь жил Себастиан, этот коридор всегда бывал в чудовищном беспорядке. Башмаки, туфли, игрушки, худи и варежки, потерявшие пару, были постоянно разбросаны по полу, хотя их сыну отвели личный шкаф с вешалкой, где его вещи могли храниться в порядке. На шкафчике даже имелась табличка с его именем. Одна из ее клиенток – вдобавок связавшая ему тот самый свитер с оленем – сделала им подарок, написав идеальным витиеватым курсивом имена всех членов семьи Мачадо на отполированных деревянных дощечках.

…– Мама, а что там за буковки? – спросил Себастиан, когда она повесила на дверцу эту табличку.

– Тут написано твое имя. Себастиан, – отступив назад, пояснила Марин, с восхищением разглядывая изящную надпись.

– Какие смешные буковки.

– Это волшебные буквы, – Марин подняла своего мальчика на руки и поцеловала, – для твоего волшебного шкафчика. Там ты будешь вешать свою курточку и хранить свои личные вещи, понятно? Никто, кроме тебя, ничего не будет класть туда.

Теперь и шкафчик, и вешалка всегда пребывали в полном порядке. Проходя по коридору, Марин коснулась курточки Себастиана, той самой, что была на нем в тот злосчастный день на рынке, той самой, что она носила в руках, потому что он слишком разгорячился после долгих блужданий по магазинам. Его курточка и резиновые сапожки по-прежнему оставались в шкафчике, эту традицию психотерапевт также советовал ей изменить.

…– Разумеется, Марин, вам нет нужды от них избавляться, – мягко и доброжелательно произнес доктор Чен пару месяцев назад, – однако, возможно, вам самой стало бы легче, если б вы не видели постоянно его вещи. Может, лучше перенести и курточку, и сапожки в его спальню? Тогда вы сможете заходить туда и видеть их только при желании, а не сталкиваться с ними всякий раз при входе в дом.

– При чем тут столкновения? – возразила Марин, одновременно огорченно и непреклонно. Именно на том сеансе она задумалась о том, что ей пора заканчивать психотерапию. – Во всех местах, где бывал мой сын, остались зияющие пустоты, и у меня нет желания перемещать куда-либо его вещи.

Она не понимала, почему все пытаются заставить ее изменить жизнь, когда ей самой хотелось лишь сохранить ее в неизменности.

…Сняв туфли, Марин зашла на кухню, где пахло свежестью и чистотой. Когда Себастиан жил дома, она то и дело что-то готовила. Но больше ничего не готовит, и теперь, когда Дерека не бывало дома по несколько дней, в этом отпала необходимость. Она скучала по уютному беспорядку их семейной жизни. Даже с приходящей раз в неделю уборщицей наведенные ею чистота и порядок недолго оставались нетронутыми. Свидетельства присутствия Себастиана неизменно встречались повсюду. Крошки печенья на полу под столом в кухне. Пятна от молока на кухонных стульях. Брошенные на лестнице детали из «Лего» и разнообразные машинки с красными колесами. Одинокий носок, застрявший между диванными подушками. За прошедший год эти вещицы исчезли – не все сразу, но постепенно, по мере обнаружения, – и Себастиан уже не нарушал порядок. Именно поэтому никому не разрешалось прибирать в его шкафчике в коридоре или в спальне. Даниэла по-прежнему приходила по пятницам, но теперь она успевала прибраться за рекордно короткое время.

– Мэм Марин, вы не против, если я буду приходить раз в две недели? – однажды, через несколько месяцев после похищения Себастиана, застенчиво спросила Даниэла. – Ведь в доме сейчас не так много беспорядка.

– Нет-нет, продолжайте приходить каждую неделю. – Марин не хотелось, чтобы молодая женщина потеряла половину ожидаемого дохода. – Убирайте все, что необходимо, пусть даже вы успеете закончить уборку пораньше. Я все равно буду платить вам за целый день работы.

Чаще всего Даниэла работала в наушниках, в основном слушая музыку, но иногда она разговаривала по телефону.

– Aqui ya no queda much(о) que hacer, – услышала Марин однажды ее разговор по телефону, – me siento mal de haber tomar su dinero[21].

…Марин заварила чай в большой кружке и забрала его наверх в семейную спальню, где, устроившись на огромной кровати, взяла свой ноутбук. Как и весь дом, спальня была прибрана профессионально, вплоть до идеально натянутых бамбуковых простыней. Не в первый раз Марин подумала, что могла бы считаться типичной богатой женщиной из романтической комедии Нэнси Мейерс[22]. Только в ее жизни нет ни романтики, ни комедии. И тут уж не до смеха.

Ее втянули в настоящую трагедию.

Как только ноутбук ожил, у Марин возникло искушение заглянуть на те нелегальные сайты, что так беспокоили доктора Чена. Но она решила пока отложить это. У нее появился другой интерес. Файл, присланный Ванессой Кастро, содержал в основном фотографии и записи звонков Дерека. К началу электронной таблицы детектив добавила одно замечание.

М. М. – у них в журналах слишком много сообщений, поскольку они также использовали для общения разные другие приложения (типа Вотсапа или Фейсбука). Рекомендую просмотреть приложение под названием «Шэдоу». Вы сразу поймете, заинтересует ли оно вас. – В. К.

Марин не стала открывать это приложение. Она уже знала, для чего оно предназначено. Однажды оно всплыло в разговорах группы поддержки, и Саймон пожалел, что не имел к нему доступа до того, как его дочь пропала. Приложение «Шэдоу» – программа, позволяющая родителям читать сообщения своих детей в режиме реального времени, без ведома самих детей. Любое сообщение, отправляемое и получаемое ребенком, загружается через приложение «Шэдоу» на родительский телефон. Саймон чертовски разнервничался, обсуждая его преимущества.

– Если б у нас тогда было это приложение, Брианна по-прежнему жила бы с нами. Она могла бы, конечно, возненавидеть нас за шпионаж, но осталась бы с нами.

«Шэдоу» имело спрос именно у родителей, поскольку для его работы «отслеживаемый» телефон должен быть оформлен на вашу фамилию. Дети обычно получают мобильники, подключенные к тарифным планам родителей. Вот почему такое приложение могло сработать на телефоне Марин. В начале их семейной жизни, когда у нее появился стабильный доход и приличный кредит, она первой завела мобильный телефон. Год спустя добавила к своему аккаунту номер Дерека, и все эти годы они пользовались общим тарифным планом. Никому из них не пришло в голову, что имеет смысл разделить тарифные планы. В общем, все это время Марин могла проверять звонки мужа.

Но чего ради? Она не стала бы утруждать себя просмотром даже собственных телефонных записей, если только не сочла бы странной сумму ежемесячных счетов, чего никогда не бывало, поскольку у них безлимитный интернет и максимальный тарифный план для звонков.

Марин скачала «Шэдоу», выбрав ежемесячную подписку. Годовая ставка стоила дешевле, но она не представляла, что приложение понадобится ей дольше, чем на пару недель. Заключительная часть настройки включала в себя несколько коротких шагов, для предоставления разрешения на доступ к номеру Дерека. Приложение интересовало также, хочет ли она отслеживать все сообщения Дерека или только с определенного номера телефона.

Марин помедлила, обдумывая эту опцию. Как и она сама, Дерек постоянно пользовался телефоном по рабочим делам, а это означало, что он получает тысячи сообщений в месяц. Сверяясь с данными файла Кастро, Марин сосредоточенно напечатала только номер телефона его любовницы и завершила настройку.

Она включила уведомления и ждала, пока приложение синхронизируется, отчасти дожидаясь также, когда закачается поток старых текстовых сообщений. Потом поняла, что не сможет узнать сообщения, отправленные до активации приложения. Досадное разочарование. Марин предпочла бы увидеть, как развивался роман Дерека с его любовницей. Вместо этого ей придется довольствоваться новостями, а они могут появиться не скоро, учитывая, что эти двое расстались в Портленде только сегодня утром.

Досье Кастро на любовницу Дерека оказалось менее информативным, чем надеялась Марин. Разумеется. Частный детектив совсем недавно узнала об их романе и не знала, попросит ли ее Марин копнуть глубже. По сути, имелась лишь краткая справка о жизни этой особы. Имелись ссылки на ее Инстаграм, Snapchat, Фейсбук и Твиттер, хотя последними двумя сетями она пользовалась редко. Когда Марин ввела ее адрес в гугл-карты, то определился жилой дом в Университетском районе. Также выяснилось, что она на полпути к получению степени магистра изящных искусств, со специализацией дизайнера мебели. До этого закончила колледж изящных искусств в Бойсе, штат Айдахо. У нее есть кот и сосед по квартире. А подрабатывала она баристой в кофейне «Грин бин».

Ее зовут Маккензи Ли.

Фотокопия водительских прав штата Вашингтон подтвердила, что ей действительно двадцать четыре года. Рост около метра восьмидесяти, вес шестьдесят килограмм, каштановые волосы и карие глаза. Фотография с водительских прав, сделанная два года назад, отличалась от фотографий, сделанных вчера в Портленде. Нынешний цвет волос у нее бледно-розовый, оттенка сладкой ваты.

Всего двадцать, офигеть, четыре. И розовые офигенные волосы. Марин сочла бы это забавным, если б эта интрижка не затрагивала ее семейные интересы.

Обнаружились и новые фотки, не показанные в офисе.

Снятые прошлым вечером длиннофокусным объективом фотографии Дерека и Маккензи в отеле «Монако», – эти двое даже не опустили жалюзи на окне, будто готовы были объявить о своей связи всему миру.

Ее внешность. Теперь, у себя дома и без посторонних наблюдателей, Марин могла сосредоточиться на ее внешности и позволить откровенно выразить собственные чувства.

А чувствовала она ненависть. Чистую, всепоглощающую и ослепительно-белую ненависть. Марин возненавидела Маккензи Ли всеми фибрами души, не задействованными в чувствах вины, печали, депрессии и ужаса.

И – о боже, как же благотворна эта ненависть! Марин и не догадывалась, что такие негативные эмоции способны опять вдохнуть в нее жажду жизни.

Судя по записям с телефона Дерека, очевидно, что он общался с любовницей по телефону только в те дни, когда они не встречались лично. Два месяца назад между ними не было никакого мобильного контакта целых три дня. Марин проверила, где Дерек был в это время. Они вели «семейный календарь» и старались обновлять его данные, указывая даты деловых встреч друг друга. На той неделе ее муж уезжал в Нью-Йорк для пополнения капиталовложений. Четыре полных дня встреч с инвесторами на Манхэттене.

Марин открыла инстаграм Маккензи, публичный аккаунт без каких-либо ограничений приватности. Прокрутив множество выложенных фотографий, обнаружила кучу снимков за ту самую неделю. И среди них, приглушенные фильтрами мягкого фокуса, живописные доказательства их поездки в Нью-Йорк, в виде фотографий Маккензи на фоне Эмпайр-стейт-билдинг и Рокфеллеровского центра. Искусно срежиссированная фотография застывшего горячего шоколада в легендарном кафе «Серендипити III»[23]. А вот она взирает умильным взглядом на фирменную сумку от «Дольче и Габбана» в магазине «Блумингдейл»[24]. Фотография возле бродвейского театра Ричарда Роджерса[25], где она ликующе показывает два билета на «Гамильтона»[26].

Млятский «Гамильтон». Марин еще не видела этот мюзикл.

Она не обнаружила ни одной совместной фотографии, хотя заметила кое-что знакомое на одном селфи, сделанном в последний день на пароме до Стейтен-Айленда. На этом снимке, на фоне статуи Свободы, запечатлелась улыбающаяся физиономия с развевающимися на ветру розовыми волосами. Ее плечи обнимала рука. Мужская рука. Обручального кольца нет, рукава голубой рубашки закатаны до локтя, предплечье покрыто тонким ворсом золотистых волос, а на запястье поблескивает «Ролекс».

Даже без «Ролекса» – ее подарка на день рождения – Марин узнала бы его руку где угодно. Эта рука поддерживала и любила щекотать ее, на этой руке она порой засыпала… Марин физически помнила эту руку. Помнила все ее мышцы и вены, ощущение ее мягкого прикосновения к своей щеке, и запах кожи – чистый, мускусный, мужской.

Фотографию сопровождала подпись:

Первое путешествие по Нью-Йорку с сумкой (от «Дольче и Габбана»)!!! (Смотрите, как я веселилась там.) Спасибо, статуя Свободы и бэй!!!

Бэй? Что, черт возьми, такое «бэй»? Марин погуглила и выяснила, что, согласно Городскому словарю, это термин нежности. Он может означать «детка», «милашка» или аббревиатуру before anything else, то есть «прежде всего». Очевидно, что никому старше тридцати лет не пришло бы в голову использовать такое слово.

Эта фотография набрала более тысячи «лайков» и несколько десятков комментариев. Приятели Маккензи спрашивали одно и то же: «Кто этот таинственный парень?» Или: «Кто такой “Бэй”?» Она ответила только одному человеку, но без слов, с помощью улыбающихся смайликов с высунутым языком.

Если кровь человека способна закипеть, то у Марин она воспламенилась. Ее температура подскочила так высоко и стремительно, что она невольно подумала, не начался ли у нее жар. Но, как бы странно это ни звучало, всегда полезно знать, кто именно пытается разрушить твою жизнь. У человека, похитившего Себастиана, нет лица. Зато оно есть у женщины, пытающейся украсть ее мужа.

Телефон издал совершенно незнакомый рингтон, заставив ее слегка вздрогнуть. Проснулось приложение «Шэдоу». Значок уведомления рядом с иконкой приложения показывал, что поступило одно новое сообщение, и Марин с бьющимся сердцем открыла его, страшась того, что там могло быть, но все-таки заставив себя прочитать его. Она добавила Маккензи в список контактов этого приложения, так что ее имя появлялось там так же, как и на телефоне Дерека.

Поезд приехал на 10 минут раньше, так что успела на работу вовремя! Ура!! У нас суперлюдно, завалена клиентами. Ах!!! Уже скучаю. Напиши мне позже.

Марин облегченно вздохнула. Не так уж плохо. Эта девица могла бы выдать нечто более откровенное в сексуальном плане. Хотя, если поразмыслить, ее послание похоже на легкомысленный повседневный треп, каким она могла бы обмениваться со своим… парнем.

Внезапно Марин осознала, что должна увидеть ее лично. Она отлично знала, где находится «Грин бин», точно помнила, как в юности частенько заглядывала туда выпить кофе. Она могла отправиться туда прямо сейчас. Представиться этой шлюхе. Встретиться с ней лицом к лицу. Устроить скандал. Опозорить перед коллегами. Выцарапать ее наглые прелестные глазенки.

Идея сама по себе ужасна. Марин понимала, что сейчас в ней бурлит изрядное количество кофеина и накачанного яростью адреналина, поэтому, возможно, теперь не лучший момент для публичного скандала с молодой любовницей мужа. Лучше подождать возвращения Дерека. Сначала поговорить с ним, узнать его точку зрения, выяснить, как он относится к этой девице. Может, между ними нет ничего серьезного. Может, отношения ограничиваются просто сексом. У мужчин же есть потребности, как сказал вчера милый Саймон.

«Без обид, но пошел ты подальше, Саймон».

Не давая себе времени передумать, Марин запрыгнула в машину. А когда выезжала из гаража, пришло сообщение от Сэла.

Жива еще?

Тормознув, Марин быстро набрала ответ:

Такой живой я уже давно не была.

Глава 7

Едва войдя в зал, Марин заметила розовые волосы этой длинноногой девицы, но потом она исчезла в задней комнате, утащив с собой объемистые мусорные мешки.

Огромный кофе-бар «Грин бин» больше походил на паб. Как и почти в каждой кофейне Университетского района, здесь полно клиентов, столики забиты студентами, маститыми хипстерами и полудюжиной начинающих писателей, на физиономиях которых отчетливо читалось то, что они глубоко сомневались во всех своих жизненных решениях. Марин вдруг осознала, насколько неуместно ее появление здесь. Ее каблуки слишком высоки, пальто слишком изысканно, макияж слишком идеален. Она выглядела как владелица элитного салона, где обслуживались исключительно знаменитые и богатые персоны, что в точности соответствовало ее нынешнему статусу. Но Марин понимала также, что выглядит хорошо. Именно так она и должна выглядеть. Внешность – ее единственная броня.

Она в равной мере охвачена яростью и ужасом.

Аромат кофе проникал в ноздри. Из установленных по всему залу динамиков неслась какая-то легкая музыка, гитарные и вокальные каверы «Нирваны» и «Перл джем»[27]. Она понимала причины бешеной популярности этого просторного, но уютного заведения. Круглые столы разных форм и размеров на шесть мест, прямоугольный стол на двенадцать мест, квадратные столики с четырьмя стульями. Пара диванов и ряд газовых каминов напротив стойки, а в дальнем углу – крошечная эстрада с какими-то стульями, микрофоном и усилителем. Вывеска у главного входа гласила, что по вечерам пятницы и субботы здесь исполняется живая музыка и что дежурным блюдом сегодня является овсяное печенье с изюмом и клюквой.

Марин встала в очередь за пятью другими клиентами. Обслуживание шло достаточно медленно, и она почти успела уговорить себя уйти отсюда. Сердце болезненно билось в груди. Ладони покрылись холодным потом. Розоволосая красотка куда-то пропала, но как только Марин приблизилась к стойке, она вдруг появилась, точно из ниоткуда, выскользнув из тех самых недр, где исчезла с мусорными мешками. Теперь, вместе с двумя другими бариста, она работала за стойкой, быстро перемещаясь на своих длинных и стройных, как у газели, конечностях; ее розовые волнистые волосы рассыпались по плечам, коричневый фартук туго обхватывал тонкую талию.

Вот она. Любовница Дерека. Она существует в реальности.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Марин наконец подошла к стойке, отчасти надеясь, что ее заказ примет другая бариста. Но, увы, не судьба. Маккензи, выдав клиенту перед Марин тарелку с итальянским бискотти[28], ожидающе взглянула на нее.

Оценив супермодельный рост Маккензи, Марин, несмотря на высокие каблуки, почувствовала себя старой коротышкой, глядя снизу вверх на молодую любовницу своего мужа. Да, в реальной жизни все по-другому. На экране компьютера Маккензи оставалась всего лишь кадром, и Марин могла уничтожить ее, со злорадством, без возможности восстановления. Лицом к лицу, однако она едва сумела заставить себя посмотреть ей в глаза.

И вот их взгляды встретились. Марин собралась с духом, готовясь к тому, что сейчас ее узнают, к взгляду страха или смущения, или тому и другому, что наверняка хоть на мгновение промелькнет в глазах соперницы.

Однако выражение лица Маккензи не изменилось. Ее улыбка не увяла. Щеки не вспыхнули. Взгляд остался неизменным.

– Что я могу вам предложить? – звонко спросила она.

Марин открыла рот, собираясь сказать: «Мне нужно лишь, чтобы ты перестала трахаться с моим мужем. Нужно, чтобы ты, западающая на чужих мужей шлюха, держалась от него подальше, иначе я убью тебя».

Но эти слова застряли у нее в горле. Вместо этого она услышала, как заявила приятнейшим голосом:

– Двойной ванильный латте, пожалуйста, без соевого молока и без пенки. И ваше печенье дня.

Маккензи написала золотым маркером какие-то буквы на боку коричневого бумажного стаканчика. Почерк у нее изящный и легкий, его большие буквы далеко простирались за границы рамочек, проштампованных на стакане. Она пробила заказ. Назвала общую сумму. Взяла протянутую десятидолларовую банкноту, выдала сдачу и поблагодарила, когда Марин отправила всю мелочь в банку с чаевыми. Затем поставила перед ней пакетик с печеньем.

– Ваш латте будет ждать вас в конце стойки. Приятного аппетита.

Марин прошла дальше, сжимая печенье, все еще теплое в восковом бумажном пакете. С каждым шагом она ощущала себя все более мелкой, незначительной, беспомощной. В течение шести месяцев эта красотка спала с ее мужем. В то время как сама Марин скорбела, винила и кляла себя, занимаясь самолечением с помощью таблеток и алкоголя, Дерек занимался самолечением… с ее помощью. Шесть месяцев… но она, похоже, понятия не имела, кто такая Марин.

Когда Маккензи спустя несколько минут выдала ей латте, их взгляды снова встретились. И опять – ни малейшего признака узнавания. Марин вдруг вспомнилась одна сцена из ее любимого фильма «Принцесса-невеста»[29]. В которой Макс-Чудотворец говорит Иниго: «Если я вылечу его, Хампердинк будет страдать?» А Иниго отвечает: «О да, это будет огромное унижение!»

Эти воспоминания заставили Марин улыбнуться. Она вспомнила, с каким волнением собиралась однажды посмотреть это кино с Себастианом, не сомневаясь, что сказка ему понравится, когда он станет достаточно взрослым, чтобы понять все шутки. Теперь ей уже не смешно. «Огромное унижение» – название ее будущих мемуаров.

Взяв кофе и печенье и проскользнув за столик у окна, Марин села лицом к стойке. Она открыла свой компьютер, на экране которого все еще висели фотографии Маккензи. Да, в реальности любовница ее мужа выглядела немного менее совершенной. Бледно-розовые волосы, казавшиеся блестящими на фотографиях, на самом деле были суховатыми и плохо прокрашенными. К тому же Марин заметила сантиметровую полоску натурального темно-каштанового цвета возле корней. Волосы явно пришлось высветлить почти до белизны, а потом уже покрасить в пастельно-розовый цвет, что в итоге сильно повредило их структуру. В салоне проводят процедуры восстановления и возвращения блеска окрашенным волосам. Если б они дружили, Марин не задумываясь предложила бы ей помощь. Но между ними не могло быть никакой дружбы.