Гамаюн – птица сиреневых небес

Девушка кидает на меня быстрый взгляд, и я начинаю чувствовать себя неуютно. О чем это она?

– Ты про экстрасенсов ведь слышала? – спрашивает в лоб.

– Да враки это, наверное, – неуверенно говорю я, боясь, что голос выдаст меня, и ерзаю на месте. Что-то как-то холодать начало. Не пора ли нам на зимние квартиры?

– Да нет, Ксения, это все чистая правда, – замечает девушка. – Такие люди есть, и я с некоторыми из них знакома. По работе.

– Ни фига себе, – стараюсь изо всех сил выжать из себя удивление.

– А кроме прочего, нам приходится контактировать с органами.

– Какими… органами?

Этот разговор мне нравится все меньше и меньше, но как прервать его и уйти с гордо поднятой головой, я не знаю.

– Ну, с полицией, например. Не со всей, а лишь с некоторыми конкретными людьми, которых поневоле приходится посвящать в наши секреты.

Да не нужны мне уже ваши секреты. Отпустите душу на покаяние. Робко кошусь на собеседницу. Как там ее историчка назвала? Старательно припоминаю имя. Алевтина? Алиссия? Нет, там что-то попроще было. Александра, кажется. Отчество не помню.

– Мне летом пришлось по работе пересечься с одним очень умным полицейским, – как ни в чем не бывало продолжает Александра. – Его по службе из вашего города в областной центр перекинули. Там мы и столкнулись, когда пришлось одно дело расследовать.

– Какое дело? – спрашиваю чуть ли не шепотом.

Александра хмурится.

– Да нехорошее это дело было. Кровавое. Тебе о нем знать незачем. К счастью, все уже в прошлом. Убийцу поймали и обезвредили. Дело не в этом. Следователя, который вел это дело, звали Вадим Михайлович.

Вздрагиваю и тут же старательно прячу глаза. По спине пробегает озноб.

– Ты его знаешь, Ксюша?

Мягко стелете, уважаемая Александра, но и мы, знаете, тоже не лыком шиты.

– Не, не помню, вряд ли, – отвечаю, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно безразличнее.

– Странно. А вот он тебя очень хорошо помнит.

Тщательно рассматриваю обтянутые в перчатки пальцы. А сама лихорадочно прикидываю возможности ухода по-английски. Вот, скажем, если я прямо сейчас с места без предупреждения стартану и рвану наперерез через сугроб и заборчик, догонит? А если очень быстро? Потом вспоминаю «шкафчика» и сдуваюсь. Нет, такой, если надо, дверь нашей халупы одной бровью вышибет. И даже глазом не моргнет. Да и адрес мой у них наверняка имеется, подсказывает мне всхлип разума.

– И рассказал мне Вадим Михайлович прелюбопытную историю, – продолжает Александра. – Как одна девочка помогла ему поймать маньяка, жестоко расправившегося с ребенком. Школьница эта сказала ему, что якобы видела, как убийца уходил с места преступления. Однако Вадим Михайлович на человеческой лжи собаку съел. И вранье девочки той сразу же раскусил. Решил проверить и проследил ее путь от школы до гаражей. Подсчитал, сколько времени ей понадобилось бы, чтобы столкнуться там с убийцей. И получилась в результате несостыковочка. Ну никак не могла она на том месте в момент убийства оказаться. Врала та девочка…

Старательно разглядываю следы от рифленой подошвы сапог на снегу. Вот оно, значит, как. Раскусил меня Вадим Михайлович. А я-то, дура, думала, что уболтала его, убедила. Полицейского. Который почище любого психоаналитика в людях разбирается. Вот тебе, Ксюха, щелчок по зазнавшемуся носу. Думала, ты умнее других?

– И что этот полицейский сделал? – едва удается пропищать мне внезапно истончившимся голоском.

– Вадим Михайловича рассудил так. Разумеется, девочка могла с чужих слов рассказывать. Кто-то видел, но сам побоялся признаться. И ее попросил. А могла и специально на невиновного человека наговаривать. Все в жизни бывает. Только вот излагала та девочка так убедительно, с таким жаром, так упирала на то, что уверена в виновности убийцы, что Вадим Михайлович дрогнул. «Такая правда в ее глазах горела, – рассказывал мне следователь, – что я невольно заразился этой уверенностью. Может, сама и не видела, но в том, что убил именно этот человек, была убеждена на все сто поцентов. И я решил ей поверить. Стал подозреваемого проверять. И что вы думаете? Ведь права она оказалась. Действительно, сосед тот, на которого она указала, убийцей оказался». А теперь вопрос…

Ладно, добивайте. Ваша взяла. Хотя могли бы и без барабанной дроби обойтись.

– А вопрос такой, – голос Александры доносится как будто издалека. – Как эта девочка смогла понять, кто убийца?

Я давно уже перестала думать о бегстве. Зачем? Куда? Если даже прошлое догнало меня. Оно поймало меня врасплох, когда я забыла о нем и думать. Сижу, отвернувшись, и смотрю на серую урну с валяющимися вокруг нее окурками. Старательно молчу.

– Я приехала в город по работе, Ксюш, но решила немного задержаться, чтобы найти ответ на этот интригующий вопрос.

– И как? Нашли? – вяло спрашиваю я.

А что тут юлить? Я же уже догадалась, как они меня с этими анкетами обвели вокруг пальца. Я же сама, дура, голову в петлю сунула. Сама расписалась в своей тупости. Вот, оказывается, кто я – самонадеянная дура.

– Ксюша, у тебя уникальный дар. Такой бывает у одного на сотни миллионов.

– Разве? – криво усмехаюсь. – И что с того? Сову мне пришлете из Хогвардса?

– Ну, чего нет, того нет, – разводит руками Александра. – Такому нигде не обучают. Это врожденное. Так что тебе и обычного среднего образования за глаза хватит. А вот как использовать твой дар, это другое дело.

– Не надо меня использовать, – тут же пугаюсь я, и воображение услужливо рисует шокирующие картины: как меня похищают и увозят в тайные лаборатории, где ко мне присоединяют разные датчики, ставят эксперименты и…

– Никто тебя и не собирается использовать, – досадливо машет рукой Александра. – Твое дело, как жить. Можешь растрачивать свой талант втуне, а можешь людям помогать. Как того маньяка помогла вычислить.

– Это чистая случайность была, – говорю на автомате, понимая, что этим уже никого не проведу и не обману.

– Ксения, никто тебя ни в чем убеждать не собирается, – строго говорит Александра. – Твой дар, твоя жизнь, твой выбор и твоя ответственность за него.

– Опять про важность мелочей втирать будете? – потухшим голосом спрашиваю я.

– Какая мелочь, – задумчиво говорит Александра, – увидеть приоткрытую дверь, заглянуть за нее, а потом набраться смелости и заявить об этом в полицию. Какая мелочь, но какой огромный шаг храбрости. Ты сделала правильный выбор и спасла многих людей, которые, смалодушничай ты, струсь и отступи, погибли бы в будущем от руки маньяка. Но ты смогла остановить это чудовище. Ты герой, Ксюша.

– Да ладно вам, – вяло открещиваюсь я, чувствуя тем не менее, как уши становятся горячими.

– А представляешь, сколько еще ты смогла бы сделать? Скольких спасти?

– Да не хочу я никого спасать! – огрызаюсь я. – Я хочу жить нормально. Хочу свою комнату, одежду красивую, питаться нормально. Денег хочу много, чтобы и сестру вытащить с этого дна. Вот что я хочу. А на других мне…

– Плевать?

– Ну пусть не плевать. Но они-то для меня ничего не делают. Почему я должна?

– Да, ты не должна, – тут же соглашается Александра. – Никому и ничего. Но если сама вдруг однажды захочешь?..

– Не захочу, – упрямо говорю я. – Мне и одного раза хватило. Знаете, сколько лет я заснуть от кошмаров не могла? Да мне запах этот тошнотворный повсюду чудился. Снилось, что он лезет ко мне изо всех темных мест. Открою шкаф, а оттуда этот смрад, и руки ко мне тянутся. Или… Да я до сих пор из-за него темноты боюсь.

– Понимаю, – говорит Александра, – поэтому и не настаиваю. Это действительно не всем под силу. Хотя ты сильная.

– Это я – сильная?

– Сильная, сильная. И смелая к тому же. И для людей много чего хорошего сделать сможешь.

– Да чего я смогу-то? – горько усмехаюсь я. – Вы, может, себе вообразили, что я невесть на что способна? Да если хотите знать, я ничего особенного такого и не могу.

– А что ты можешь?

– Что? Ну… ауру у человека прочитать. Понять, какие чувства им в данный момент владеют. Какой он по характеру. Еще могу, взяв в руки предмет, понять, кто его держал в руках. Это если времени почти не прошло с того момента. Еще… Да все, пожалуй.

– Это потрясающе!

Смотрю на неподдельное восхищение в глазах Александры. Что, удивила? Знай наших. Распрямляю спину.

– Ты представляешь, что можно сделать с такими способностями?

Да представляю я, представляю. Я только пока не придумала, как это монетизировать можно. Тру замерзшие руки. Что-то мы засиделись. Смотрю на часы. Мама дорогая! Это столько времени прошло?!

– Что, уже пора тебе? – участливо спрашивает Александра. – Извини, что задержала так сильно.

– Ничего, – фальшиво отвечаю я. Ох, и будет мне от матери, если ужин не успею сготовить. А еще уроки. И прибраться бы неплохо было. Бабушка уже несколько дней в больнице лежит. Так что все на мне.

Мы поднимаемся со скамейки.

– Ксюш, я тебя больше беспокоить не буду. Сама решай, как жить. Никто за тебя дорогу не выберет. Но я почему-то уверена, что ты правильный выбор сделаешь. И по какой бы ты дороге ни пошла, ты не сможешь пройти мимо человеческой беды и горя. Непременно остановишься и подойдешь. И тогда, возможно, применишь свой дар. Но вот о даре своем ты лучше помалкивай. Разные люди есть. Плохих тоже немало. Так что будь осторожней.

– Хорошо. Обещаю.

– И вот еще что…

Александра роется в сумке и достает листок бумаги. Протягивает мне. Вопросительно смотрю на бумажку.

– Это тебе контакты мои. Если помощь потребуется. Ни к чему не обязывает. Сохрани на всякий случай. Как спасительный круг на судне. Висит, висит десяток лет, а потом вдруг, да и пригождается.

Смотрю на бумагу.

– А что за телефон такой странный?

– Это код города. Московский номер. Стационарный. Не поменяется. А это мобильный.

Верчу неуверенно в пальцах.

– Ксюш, ты мне очень понравилась. И я очень хочу, чтобы у тебя все счастливо сложилось. Но если что… Звони. В любое время дня и ночи. Ты мне веришь?

И руку протягивает. Беру руку, и меня снова пронзает то чувство. Смущенно убираю руку, как будто стыдясь своих подозрений. Зачем вы сами с полиграфом обнимаетесь-то? Я и так вам…

– Я вам верю, – говорю.

Убираю бумажку в дальний кармашек сумки. Ладно, сохраню на всякий случай. Убудет от меня, что ли?

– Ну тогда давай прощаться.

Киваю головой и смотрю, как Александра уходит от меня по скверу. Почему-то щемит сердце. Как будто друга потеряла. Но разве можно подружиться за каких-то полчаса? Наверное, нельзя. Тогда почему так одиноко и грустно?

Иду домой и думаю о нашем разговоре. Ловко она меня просчитала и на чистую воду вывела. Вызывает уважение своим нетривиальным подходом к вербовке. А может, и правда к ним податься? Нет. Качаю головой. Ни за что. Конечно, мимо человека в беде не пройду, тут и говорить не о чем. Но не более того. Я хочу простого человеческого счастья. И достатка. Которого у меня никогда не было. Разве я этого не заслуживаю? Еще как заслуживаю. Не меньше других. И я этого добьюсь. Раньше вот не уверена была, а теперь знаю, что у меня все получится. Как будто разговор с Александрой придал мне уверенности в себе. Подарил веру в свои способности. Как там говорилось в старых советских фильмах? Путевка в жизнь? Да, именно она. Александра своим неподдельным восхищением, своей верой в меня подарила путевку в жизнь. И я знаю теперь, что смогу идти дальше. Идти, не боясь, не сомневаясь, не оглядываясь, забыв прошлые обиды и горечи, веря в удачу, веря в счастье, веря в людей. Спасибо вам, Александра. Я пойду вперед. И может… когда-нибудь… однажды… судьба снова столкнет нас. По крайней мере, я буду на это крепко надеяться.

ГЛАВА 17. Михаил. Лестница в прошлое

Михаил совсем запыхался, пока поднялся на пятый этаж Таниного дома. Здание сталинской постройки было всем хорошо: высокие потолки, широкие коридоры, просторные кухни и высокие окна, но такая роскошь, как второй лифт в подъезде, там предусмотрена не была. Сейчас шахта лифта на первом этаже была огорожена щитами, и оттуда доносились голоса рабочих, которые разбирали последствия неожиданной катастрофы, унесшей жизни двоих людей. Было понятно, что как минимум на полгода жильцы были лишены привычного удобства, и вне зависимости от комплекции, здоровья и степени нагруженности продуктами, взбираться им придется вверх на своих двоих.

«Знатная зарядочка! – думал Михаил, останавливаясь на каждом этаже и утирая пот. – Совсем утратил форму. И ведь каждый год уговариваю себя: надо заняться собой, надо ходить в спортзал, но где там… То одно, то другое… А там и жизнь закончится».

Он вдруг вспомнил, как легко бегал по ступеням в молодости. Боже, кажется, что это было лишь вчера! Вчера или в далеком-далеком прошлом? Прошлом, провороненном хмельными июнями, оплаканном июльскими ливнями, отпетом хриплыми голосами осенних ветров и навсегда похороненном стылыми зимними рассветами. Да, пусть так, но все же, все же… оно ведь было?..

…Солнце, заливающее сочно-зеленую бухту, немилосердно жжет плечи. Неужели за сутки сгорел? – морщится Миха. Жилые корпуса «Буревестника», пансионата для студентов и преподавателей университета, раскинулись высоко на горе. Корпуса преподавателей в два раза ближе к морю и пляжу, чем студенческие корпуса. Но никому и в голову не приходит обижаться на такую несправедливость. «Буревестник» в Вишневке! Попасть сюда мечтает каждый студент, но удается далеко не всем. Мише и его однокурснику Ленчику повезло.

Единственный минус пансионата – его легендарная лестница, испокон веков служащая прекрасным тренажером для ног десятков поколений преподавательского и студенческого состава. В лестнице целых 204 ступеньки, даже не так – не ступеньки, а ступенищи! Высокие, каменные! Лестница уходит далеко вверх и время от времени заворачивает, снисходительно даруя для отдыха уютные терраски, на которых можно остановиться, перевести дыхание и полюбоваться темно-синим, масляно блестящим на солнце морем и обрамленной высокими горами бухтой. Июньское солнце палит нещадно, и тень от глянцевых листьев южных деревьев и лиан манит блаженством прохлады. Но с лестницы на пересушенную землю лучше не сходить: обколешься колючками, поцарапаешься сухими ветками. Нет, дорога к дому, то есть своему корпусу, одна: вверх и вверх по лестнице.

– Девчонки, постойте!

Миха с Ленчиком пытаются догнать Марину и ее подругу Ольгу, легко бегущих по ступенькам. Ребята приехали только пару дней назад и еще не привыкли к многоразовым подъемам и спускам, тогда как девчонки здесь уже больше недели и скачут по лестнице с проворством горных коз.

– Давайте, ребята! На обед опоздаем!

Марина останавливается на площадке и смотрит с прищуром сверху вниз на еле ползущих Миху и Ленчика. Ветер обнимает ее, прижимает легкий белый сарафан к животу и бедрам, отчетливо вырисовывая высокую грудь с влажными пятнами из-за неснятого мокрого купальника. Марина прижимает рукой подол, который готов в любой момент взлететь под порывом ветра и чрезмерно заголить аппетитно загорелые ноги. Миха с трудом отрывает глаза от стройных ног девушки и переводит их на лицо Марины. Девушка вздевает милый носик, слегка подрумяненный загаром, и ее серые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, искрятся смехом. Для нее не является секретом впечатление, которое она производит на Миху.

– Девчонки, давайте хоть минуту передохнем! – отчаянно взывает Ленчик, но в ответ ему слышится только задорный смех подруг, которые едва дождавшись ребят, снова принимаются карабкаться вверх по лестнице.

– Миха! – бросает на друга измученный взгляд Ленчик, но Миха только подмигивает ему и устремляется вслед за Мариной. И снова вверх по ступенькам, несмотря на колотящееся сердце, несмотря на мокрую от пота спину – кажется, что и не купались три часа в море, – сквозь зеленое буйство кавказской растительности. Как можно отказаться от этого: идти, погружаясь в сладкую усталость, бороться с искушением поймать рукой и погладить изящные лодыжки в легких босоножках, видеть перед собой танцующую фигурку с мокрыми извивами волос, которые оставляют на белой ткани и на серых камнях сорвавшиеся темные капли. Идти, без стеснения окидывая взглядом упругие формы, иногда ловить насмешливый, но все понимающий взгляд девушки, все вверх и вверх, в звенящий от цикад воздух, среди ароматов цветущих магнолий, как будто поднимаясь вслед за мечтой, вслед за счастьем к хрустальным неведомым вершинам гор…

Михаил досадливо морщится. То вчера давно отзвенело и затихло. Оно давно растеклось по ладоням и врезалось канавками навек неизменных линий жизни, судьбы и любви. Эти тонкие канавки, выйдя из одной точки между большим и указательным пальцем, бесповоротно разбежались в разные стороны, как радиальные линии метро. И нет той силы, которая снова могла бы заставить их пересечься в какой-то немыслимой и нереальной точке пространства.

Мужчина наконец достигает пятого этажа и останавливается перед знакомой дверью. Когда он был тут в последний раз? Да лет пять назад, кажется. В последние годы в тех редкими случаях, когда ему надо было встретиться с Сергеем не по работе, они предпочитали встречаться на нейтральной территории, например, в ресторане. Сергей не звал Михаила домой. Нехотя упоминал какие-то семейные неполадки, в чем-то извинялся, отводил глаза. Михаил не вникал и не настаивал. Жизнь неумолимо разводила и их тоже, переводя дружеские отношения в деловые. А вот сегодня попросил. Надо же! Значит, действительно беспокоится о дочери.

Михаил нажимает звонок и внимательно прислушивается. За дверью тишина. Нет дома? Зря приехал? Он морщится. Потратить час времени на пустое катание по пробкам – это неслыханная роскошь для занятого человека. Михаил снова звонит и снова прислушивается. Но разве что услышишь? По лестнице снуют люди, из шахты лифта слышатся голоса и звуки инструментов. Михаил едва удерживает себя от детского искушения приложить ухо к двери. Глупо, как глупо!

– Таня, ты дома? – не выдерживает мужчина и спрашивает громким голосом.

За дверью тут же раздается скрежет ключа, как будто девочка за дверью только и ждала этих слов, и дверь распахивается.

– Здравствуй, Таня! – говорит Михаил и тут же чувствует удар в сердце.

Боже, как же она похожа! Если бы Михаил не знал, что перед ним дочь Сергея и Марины, он решил бы, что это сама Марина. Та Марина, из его далекого прошлого, может, немного моложе той, но почти та. Те же огромные серые глаза, опушенные длинными ресницами, тот же изящный носик, чуть вздетый в милой заносчивости.

Когда Михаил видел Таню несколько лет назад, она еще пребывала в неопределенно-невзрачном состоянии подростка, состоянии, которое предшествует чудесному преображению в женщину. Но вот – вуаля! – это чудо произошло, и, несмотря на угловатость движений, на такую популярную среди подростков одежду унисекс, прячущую женские выпуклости, под всеми этими не до конца стесанными слоями камня уже видна прекрасная статуя, которой до совершенства осталось всего несколько крошечных ударов резца.

Таня смотрит на Михаила, нахмурив брови и слегка наклонив голову, и в этом милом жесте он снова видит ее – Марину из его далекого прошлого.

– Танечка, ты меня не узнала? Это я, дядя Миша.

Облегчение, которое отобразилось на ее лице, заставляет Михаила улыбнуться.

– Ой! Простите! Конечно же, меня папа предупреждал.

– Пройти можно?

– Да-да, разумеется.

Таня смущается, отступает назад, и Михаил переступает порог квартиры, в которой он давно не был.

– Вы чай будете?

– Не откажусь, – решает Михаил и снимает ботинки.

– Где? В большой комнате?

– Да зачем нам такой официоз? На кухне уютней.

Таня уходит на кухню, и оттуда доносится звон посуды и шуршание пакетов. Помыв руки, Михаил идет знакомым коридором и усаживается на стуле за барной стойкой. Он поглядывает на хлопочущую девочку и ищет в ней теперь уже не сходство, а отличия от матери. Их тоже немало, и его сердце постепенно успокаивается, возвращаясь к привычному ритму.

– Как же ты выросла, как изменилась, – не выдержав, признается он. – Я тебя сто лет не видел.

– Да, я тоже, – легко соглашается Таня без особого сожаления и ставит перед Михаилом чашку дымящегося чая и вазочку с конфетами, печеньем, мармеладом и пастилой.

– Я смотрю, ты тут с голода не пропадаешь, – кивает Михаил с улыбкой на горку сладкого.

– У меня много еды, – пожимает плечами Таня.

Михаил смотрит на замкнутое лицо девочки и не знает, как строить разговор. Да, задал ему Сергей задачу. Вряд ли Таня будет с ним откровенничать, даже если у нее и возникли какие-нибудь девчачьи проблемы. Да и какие проблемы могут быть? Поссорилась с подружками? Помирится. С парнем разругалась? Ну, об этом она точно не расскажет почти не знакомому ей другу отца. И вот что тогда Сергей от него хотел?

– Папа почему-то решил, что у тебя могло что-то приключиться, и попросил навестить, – решает он пойти напролом и пристально вглядывается в лицо девочки.

Таня меняется в лице и бросает на Сергея пронзительный взгляд. Господи, и взгляд такой же, как у Марины! Да, генетика великая вещь, но как же странно видеть одного человека в другом!

– Так у тебя все нормально?

Таня опускает глаза и нервно стучит ложечкой по блюдцу. Не отвечает. Сам черт этих подростков не разберет. Ведь наверняка же какая-нибудь чушь на постном масле.

– У меня все в порядке, – отчеканивает ровным голосом Таня. – Так папе и передайте. Все у меня хорошо.

– Ладно. Так и сделаю.

Разговор не вяжется. Михаил пьет чай и мучительно выискивает темы для разговоров. Но все его попытки разговорить Таню натыкаются на стену… нет, не равнодушия, а чего-то другого… Она как будто не слышит его, прислушиваясь к одной ей ведомым мыслям, но при этом не высказывает ни поспешности, ни желания избавиться от нежданного гостя. Однако через полчаса Михаил сдается. Выполнил просьбу друга, проведал и хватит с него.

– Ну тогда я поехал, Танечка, – говорит он.

Таня пожимает плечами. Провожает гостя до входной двери, стоит, прислонившись плечом к стене коридора, и наблюдает, как Михаил завязывает шнурки ботинок.

– А я вас помню, дядя Миша, – вдруг говорит она без всякой связи с предыдущим.

– Прости. Не понял.

– Я вас помню, – упрямо повторяет Таня. – В детстве. Я тогда совсем маленькой была. Однажды просыпаюсь утром, а рядом с постелью стоит огромная коробка, полная зеленых мандаринов. И кукла в них лежит большая. Я ее потом Соней назвала. А мама и говорит: «Это тебе дядя Миша привез с юга».

Михаил расплывается в улыбке.

– Точно. Было такое. Я тогда в Абхазию в командировку ездил. И привез тебе в подарок мандарины и куклу. Неужели помнишь?

Таня кивает головой. Глаза ее в полумраке горят болезненным блеском. Такой бывает у людей, долго болевших и уставших душой, которых долго качало над черной бездной, перевешивая гири судьбы то в одну, то в другую сторону.

– Дядя Миш…

– Что, моя дорогая?

– Дядя Миш, а вы не скажете, где находилась та квартира, где мы с папой и мамой до переезда сюда жили?

Михаил старательно наклоняется и заново распускает уже завязанный шнурок. Он медлит в попытке придумать ответ, в попытке скрыть свое перекошенное лицо и вспыхнувшую в глазах растерянность.

– Какая квартира, Тань?

– Я помню, – упрямо повторяет девочка, глядя в затылок Михаилу. Он чувствует это по тому, что руки вдруг стали потными, и шнурки скользят, не желая завязываться как надо. – Я помню, что мы жили в другой квартире. У нее окна выходили на институт.

– На институт?

– Да. И когда в институте раздавался звонок, ну, на перемену, я его слышала. А в окно был виден маленький двор с клумбой, и посередине двора огромный тополь и деревянный домик-горка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.