Гамаюн – птица сиреневых небес

– Ну, все, разумеется, с радостью согласились, – продолжила мать, меняя нитку в иголке, – И я с ними пошла. Когда стали подходить к ее квартире, меня как обухом по голове ударило. На мне же юбки нету! Позор какой! В чужой дом идти, а я в колготках одних. А тут еще и мальчик рядом, который мне нравится. А придумать ничего не могу: от стыда и ужаса язык к гортани прилип. Короче, все раздеваться стали, одна я столбом стою. Красная, как рак. Думаю: лучше сейчас сквозь землю провалиться или умереть, чем раздеться. Хорошо, что у этой одноклассницы бабушка оказалась мудрым человеком. Подошла ко мне, осторожно расспросила, в чем дело, и тайком юбку дала. Чужую. Боже! Я этот случай до сих пор забыть не могу. Так что ты, Ниночка, не серчай на меня. Я бы и рада тебе туфельки купить, да нет возможности.

Заплаканная сестра только кивала, широко раскрывая страдающие глаза, и прижималась ко мне.

Разумеется, в этой ситуации и речи не могло идти о том, чтобы пригласить в дом кого-нибудь из одноклассников или даже друзей во дворе. Да и крошечный метраж нашей однокомнатной квартиры, заставленной убогой обшарпанной мебелью, не способствовал гостеприимству.

Так постепенно разрывались связи с друзьями в классе, возникшие в ранние детские годы. Других одноклассников сплачивали общие кружки, обоюдные приглашения на дни рождения, походы в кино и в магазины. Но для меня все это было недоступно по материальным соображениям. Выкинутая из ближнего круга, я не была изгоем, но и протянутой руки дружбы не дождалась. Высокомерные взгляды нарядных одноклассниц, подсмеивание одноклассников или же полное игнорирование, – все это в целом не тянуло на буллинг, но ранило и угнетало. К счастью, хотя для травли и была питательная среда, ее злые побеги начисто выпалывали заботливые и внимательные руки учителей. Школа была старая, с традициями, и она еще не успела к тому времени растерять свою воспитательную функцию, которой лишены нынешние школы.

Из всех одноклассников только Антон остался, в общем и целом, лоялен ко мне, но в то же время немного стеснялся нашего знакомства, а посему предпочитал не выказывать на людях свое покровительство «нищебродке». Кроме него, мне некого, пожалуй, и вспомнить с теплом и улыбкой.

Школьные годы лежат в моей памяти бесприютной серой каменистой дорогой с рытвинами и колдобинами, по которой я брела, глотая сухой острый ком в горле. Они навсегда оставили в моей душе горькое послевкусие и болезненные, лишь недавно совсем зарубцевавшиеся раны, которые тем не менее готовы в любой момент воспалиться при контакте с прошлым.

ГЛАВА 15. Ксандра. Чудная анкета

Переломное событие, прочертившее мне светящимся в темноте мелом взлетную дорожку в будущее, случилось в обычный школьный день на уроке истории.

После звонка, приглашающего к началу урока, вместе с учительницей по истории в класс вошли двое: высокий широкоплечий мужчина и совсем молоденькая девушка в строгом костюме с гладко собранными в пучок светлыми волосами.

Девушка была худощава, подтянута, и ее свежее лицо сияло открытостью и доброжелательностью. Она вошла в класс вслед за историчкой Натальей Александровной и остановилась у доски, внимательно оглядывая класс серыми лучистыми глазами. Мои не особо зашоренные правилами этики одноклассники тут же возбудились, и по классу пронеслись слабо притушенные шепотки:

– Ой, какая няшка!

– Молоденькая!

– Хороша телочка!

– Хороша Маша, да не наша.

Забегали смешки.

Мужчина, вызвавший невольные ассоциации с Халком или на худой конец с Терминатором, вошел вслед за коллегой, тоже рассыпая вокруг взволнованный шепот, но уже иного толка, однако не прошел дальше в класс, а остался подпирать стену у двери. Там он достал бумаги из тоненького файлика и начал их просматривать, время от времени одаривая окружающих широкой улыбкой. Учительница было предложила ему стул, но мужчина так потешно воззрился на сей предмет мебели, и его лицо выразило до того явное недоумение, что первые ряды прыснули, уже не стесняясь. Я тоже улыбнулась, поскольку представила себе, как гротескно будет смотреться этот гигант, оседлавший низкий школьный стульчик. Учительница смутилась и поставила стул к стене, сделав вид, что так и было задумано. Потом обвела класс строгим взором, пытаясь подавить в зародыше проклевывающийся смех, и звонким голосом сказала:

– Ребята, сегодня вместо урока истории будет проведен психологический тест. Район прислал к нам двоих специалистов для его проведения.

Ее взгляд невольно скользнул по мощной фигуре мужчины, выдавая выражением лица когнитивный диссонанс между представлением о внешности психолога и этим «шкафчиком», улыбающимся на все тридцать два зуба. Потом она перевела взгляд на девушку в строгом костюме, поколебалась, немного успокоилась и уселась на свое место, готовая помогать по мере своих скромных сил в проведении коллективного мозгокопания.

– Меня зовут Александра Станиславовна, – быстро и веско заговорила девушка-психолог, параллельно доставая из пакета кипу приготовленных распечаток. – Тест, который я буду проводить, отличается новаторством и неординарностью, и точно такой же неординарности я ожидаю и от вас. Пришпорьте свое воображение, откройте третий глаз, – тут она весело нам подмигнула. – Но пожалуйста, ответьте на все вопросы, какими бы странными они вам не показались. Отвечайте со всей искренностью и открытостью. Тесты никто, кроме нас, то есть специально аккредитованных на это психологов, читать не будет. Даю честное пионерское слово.

И она приложила руку ко лбу.

– Ну да, ответишь со всей искренность, а потом за тобой карета приедет и повезет в учреждение для скорбных главою, – раздался насмешливый голос записного шутника нашего класса, и многие подобострастно захихикали.

– Карету мне, карету! – закричало сразу несколько одноклассников, не удержавшихся от демонстрации своих основательных познаний в русской литературе.

– Маркин! – хлопнула книгой по столу историчка.

– А что, Наталь Санна? – сделал дурашливое лицо Маркин. – Я же со всей искренностью.

Класс снова заржал.

– Уважаемые! – повысила голос девушка с пучком, и класс замер, пораженный необычностью обращения. – Никто не посягает на ваши гражданские свободы и тонкую душевную организацию. Тест вообще не об этом. Он совершенно уникальный. Спущен сверху, – тут девушка указала куда-то вверх, намекая то ли на администрацию, то ли еще выше. В классе кто-то присвистнул. – Не хотите писать правду – ваша воля. Однако искренность в ответах может послужить вам в будущем большим подспорьем, если вы вдруг вознамеритесь сделать серьезную государственную, административную, деловую либо какую другую карьеру. Я не шучу.

Тут девушка сузила глаза и медленно пробежалась ими по всем рядам, не выпуская из прицела ни одну цель. Ее взгляд пробрал меня до печенки, и мне вдруг показалось, что даже будь на моем месте бегемот, крокодил или какое другое трудно поддающееся дрессировке животное, оно бы по ее команде не отказалось прямо сейчас станцевать польку-бабочку, а то и канкан. Видимо, мои одноклассники испытали схожие ощущения, потому что класс выдохнул и присмирел. И только неугомонный Маркин, не желая терять лицо перед публикой, заметил:

– Тогда мне первому дайте. Я в президенты баллотироваться собираюсь.

Хлипкие и единичные смешки были недостаточным вознаграждением его сольному выступлению, поэтому Маркин на время взят тайм-аут и, последовав всеобщему примеру, вооружился ручкой.

Девушка прошлась по рядам и раздала листки бумаги с вопросами. Она потребовала убрать телефоны, и ее тихий голос почему-то так подействовал на ребят, что никто не стал спорить, даже Маркин.

Я взяла тест и просмотрела по диагонали. What the …? – чуть не прибегло к английской ненормативной лексике прущее из моей души недоумение. Рядом раздавались похожие возгласы.

– Э… э… – Маркин тянул руку.

– Да? – девушка-психолог подняла вверх тонкую бровь.

– Я могу уточнить?

Царственный кивок головой поощрил его на дальнейшее словоизлияние.

– Простите, вот тут пунктом десятым значится: «Опишите цвет, запах, вкус или другую стойкую ассоциацию, которую вызвал у вас интервьюер, в скобочках – анкетер, который проводит опрос». Это о ком идет речь, простите?

– В данный момент времени опрос провожу я, а посему речь идет обо мне.

– То есть мне писать, какие вы у меня вызываете ассоциации? – хищно прищурил глаза Маркин.

– По-видимому, да, – твердо ответила психолог.

– А если я напишу… – начал Маркин.

– Смелей, Маркуша, – бухнул басом Климовцев. – Пиши, чем душа озабочена. За порно-отзывы несовершеннолетних не сажают.

Класс грохнул. Даже здоровяк у дверей спрятал свою будку-лицо в бумаги, стараясь скрыть слабое похрюкивание.

Историчка побагровела и снова грохнула книгой по столу, но класс уже лежал в лежку, и стук книгой не возымел ожидаемого эффекта. Тогда историчка в надежде на помощь посмотрела на психолога. Из всего класса одна девушка даже не повела бровью.

– Пишите, что хотите, – отчеканила психолог, и ее голос не утратил ни на микрон своей титановости. – Отведите душу, ежели кроме психологического опросника вы не можете найти другого объекта для применения своего острословия и чувства юмора. Только помните: в жизни важна любая мелочь. Знаете, как бывает? Вот человек проливает сок на брюки… – легкий недоуменный шепоток по классу, – ну, он, понятное дело, ругается, потом торопливо меняет одежду или, может быть, быстро замывает пятно и проглаживает его утюгом, спешит, поскальзывается на льду, опаздывает на автобус, ждет на морозе следующего, негодует, а потом узнает, что это досадная задержка спасла ему жизнь, поскольку автобус попал в аварию, и все пассажиры погибли, – психолог сделала паузу, чувствуя, что полностью завладела вниманием класса, и понизила голос: – А может быть и наоборот.

Теперь класс наполняла мертвая, почти осязаемая тишина. Даже историчка, кажется, никак не могла поднять челюсть, которую уронила на парту.

– Я вас не запугиваю, не поймите мои слова превратно. Я просто хочу сказать, что порой любая мелочь может иметь серьезные жизненные последствия.

– Это как Аннушка с ее подсолнечным маслом? – вдруг спросила я и сама испугалась невольно вырвавшегося вопроса.

– Совершенно верно, – девушка сузила глаза и посмотрела мне прямо в лицо. – Очень верное сравнение. Помня о значимости каждой мелочи, пишите честно, пишите от души, от сердца. В вашей жизни это может иметь важные последствия. А лично вы, уважаемый…

– Маркин! – подсказал кто-то из задних рядов.

– А вы, уважаемый Маркин, – кивнула благодарно девушка и обратилась к застрельщику балагана. – Можете в работе над анкетой кроме основных задействовать и другие органы… м-м… чувств, коли вам так неймется.

Класс снова грохнул, но уже над Маркиным, который покраснел, что-то невнятно пробурчал и склонил голову над партой, поняв, что в этой словесной баталии его войскам нанесен гораздо больший ущерб, чем противнику, отделавшемуся лишь царапинами от картечи.

Теперь, когда сила и перевес оказались на стороне педагогического коллектива, историчке легко удалось восстановить пошатнувшийся порядок. Класс послушно погрузился в чудный тест, лишь изредка перешептываясь, когда замешательство от вопросов анкеты достигало своего апогея.

Анкета была чудная в прямом смысле этого слова. Вот, например, как вам это, а? Пункт двадцатый:

«Как часто вы видите во сне умерших родственников (других людей)? Какими они вам являются (настроение, вид, ощущение)? Кто из родственников снится чаще?»

Или:

«Ощущали ли вы, находясь в каком-либо помещении или на улице, внезапное и с виду беспричинное изменение температуры, как то: резкое похолодание или напротив резкое повышение температуры?»

И таких вопросов был вагон и маленькая тележка. Вокруг раздавалось задумчивое постукивание ручкой по парте и сосредоточенное пыхтение моих озадаченных одноклассников.

Хм, а действительно интересно, что Маркин напишет в пункте про впечатление от интервьюера? Представила, как он описывает свою эротическую фантазию и поржала про себя. Тайком скосила глаза на листок соседки по парте. Та, отгородившись от меня локтем, что-то быстро строчила. Вытянув шею, подсмотрела десятый пункт. Так. «Интервьюер вызвал у меня ассоциацию с Наташей Ростовой и…» Соседка покосилась на меня и перевернула листок.

Чуть не хмыкнула вслух. Наташа Ростова, значит. А у Маркина не иначе, как Леди Гага будет.

Хм, а мне-то что писать? Разве что… Посмотрела на девушку. Та стояла у окна и задумчиво поглядывала то в окно, то на склоненные головы одноклассников. Какая интересная аура! Но если не дотронуться, толком не поймешь. Подняла руку.

Девушка очнулась, кивнула и подошла ко мне.

– Что такое?

– Я тут не совсем поняла…

Нарочито показываю на какой-то пункт. Уловка срабатывает. Девушка наклоняется ко мне. Тайком прикасаюсь к ней. Потом задеваю рукой ее запястье. Как бы случайно. Ощущения переполняют меня.

Психолог что-то объясняет мне тихим голосом, но я ее уже не слышу, вся во власти своих ощущений. Молча киваю. Девушка отходит от меня.

Поразительно! Первый раз такое встречаю. Ни одного ярко выделенного цвета. Цвета мелькают, сменяя друг друга в стремительном хороводе. От этого аура кажется белой, даже не белой, а сверкающей, ослепительной для глаз. Запах? М-м-м, и не подобрать. Разве есть запах у, скажем, солнца или молнии, у нетоптаного ногами снега, покалывающего глаза мириадами крохотных бликов? Нет. Зато есть ощущение праздника, ощущение свежести и радости. Так бывает весной, когда вдыхаешь насыщенный юной, рвущейся в рост жизнью воздух, и радость просто быть окатывает тебя волной. Так бывает, когда просыпаешься ранним воскресным утром от ворвавшегося в окно непрошенным гостем луча солнца и смотришь в полной тишине еще не проснувшейся квартиры на хоровод золотых пылинок в луче света. Так бывает, когда в деревне услышишь летом на рассвете, как неуверенно пробует голос первая птица, а за ней весь мир вдруг взрывается радостным многоголосьем птичьего мира. Это как… Эмоции переполняли меня.

Но что писать? Вот это? «Пишите искренне, это важно!» – вдруг слышу я снова голос девушки. Колеблюсь буквально секунду и уверено берусь за ручку. Будь что будет, но писать про Наташу Ростову тоже не собираюсь. Это же не сочинение, в конце концов.

Быстро и сумбурно пишу, стараясь не думать об уже написанном, чтобы не сбиться с настроя. Заканчиваю анкету и протягиваю психологу. Не перечитывая, ничего не правя, как будто бросаюсь с разбега в холодную воду. Пусть!

Психолог смотрит, подписана ли анкета, и кладет странички к тоненькой стопке уже готовых. Собираю вещи в сумку и выхожу из класса вслед за счастливчиками, успевшими отстреляться раньше меня. Прощаюсь, киваю «шкафчику», который бросает на меня чуть насмешливый, но доброжелательный взгляд. Закрываю дверь класса и застываю на секунду в пустом коридоре. Вот ведь блин! Чудны дела твои, Господи! Чего только не напридумают!

Хорошо, что этот урок последний. Можно наконец расслабиться и домой пойти. Медленно спускаюсь по ступенькам, еще вся под впечатлением от чудного опросника. Но Маркин… Снова хихикаю. Ай да Маркин, ай да сукин сын! Готова отдать свой грядущий обед – гречку с капустой – за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на его опус, а также на лицо психологини, когда она будет его читать. Кино и немцы! Вздыхаю от невозможности увидеть этот шедевральный кадр, выбрасываю из головы всю сегодняшнюю нелепицу и радостно выбегаю из школы.

ГЛАВА 16. Ксандра. Путевка в жизнь

Когда я вышла из ограды школы на следующий день, меня уже поджидали.

– Ксения! Гладышева!

Я обернулась на незнакомый голос и увидела девушку, которая спешила догнать меня по обледенелой улице. Я подождала, пока она подойдет ко мне.

– Здравствуйте!

Сегодня я ее едва узнала. Куда делась строгая прическа? А костюм? Сегодня психологиня была одета в удобную курточку с капюшоном и джинсы, а волосы свободно лежали на плечах, выбиваясь из-под вязаной шапки.

– Здравствуй, Ксения, – сказала мне психологиня. – Ты сможешь уделить мне полчаса?

Я с подозрением поглядела на нее. Вот ведь чувствовала во всем этом действе какой-то подвох, ведь чувствовала. Слова Маркина невольно всплывают в памяти. Я затравленно озираюсь по сторонам, как будто ожидая, что меня тут же повалят в грязный сугроб, свяжут и повезут, чтобы запереть в какой-нибудь комнатушке с небьющимися стеклами и пружинящими стенами.

– А где ваш… – с языка чуть не срывается «шкафчик», но я вовремя прикусываю бескостного болтуна и заканчиваю, – коллега?

Девушка морщит нос, как будто пытаясь удержаться от смеха.

– Я ему сегодня выходной дала. Он тут третьим лишним будет. В нашу компанию не вписывается.

– А-а, понимаю, – глупо отвечаю я, ничего не понимая, но все же вздыхаю с облегчением: пока, по крайнем мере, этот костолом не будет меня хватать, вязать и в психушку везти.

– Ксюш, мне с тобой посекретничать надо, – доверительным тоном говорит психологиня. – Где бы это поудобней сделать?

Я пожимаю плечами. О чем нам с вами секретничать, тетя? Хотя… На тетю она явно не тянет. Ненамного старше меня самой. Ну, может, ей лет… Но не старше двадцати, двадцати трех уж точно.

– Слушай, – вдруг оживляется девушка. – А давай в кафе пойдем. Посидим, поговорим, чего-нибудь сладенького съедим. Я тебя угощаю, разумеется.

Увидев мое окаменевшее лицо, она тут же с беспокойством уточняет.

– Что-то не так?

Я сурово качаю головой. Вы знаете первое правило бобового клуба? Вот то-то же. Первое правило бедности – никому не говорить о своей бедности. Второе правило… Второе правило – вовремя отдернуть руку, если кто-то вознамерился вложить в нее подаяние. Да, мы нищие, но гордые. И ваши подачки нам не нужны. Мы, если понадобится, и сами можем вас в кафе позвать. Нам просто сейчас недосуг. Нас на приеме ждут. В этом, как его… Ну там, где бордовый ковер на лестнице, где зал сверкает от хрустальных люстр и мраморных полов.

– Мама запрещает мне куда-либо идти с незнакомыми людьми, – строго выговариваю я психологине. – Вы разве не знаете элементарных правил безопасности?

Гордо задираю подбородок. Знай наших! Ишь ты, возомнила тут себя птицей дальнего полета. В кафе она меня, благодетельница хренова, приглашает. А то я без нее сходить не могу. И в кафе, и в ресторан, и вообще…

Психологиня снова морщит нос и на секунду прячет лицо в шарф. Я смотрю на нее с подозрением. Она что, смеется надо мной, что ли? Но девушка уже выныривает из шарфа, и ее лицо безмятежно, как у младенца.

– Извини, Ксения, это я, не подумав, предложила. Мне просто показалось, что ты совсем взрослая – как-никак уже среднюю школу оканчиваешь, поэтому и позвала. Но да, ты, разумеется, права, правил безопасности никто не отменял. Извини, не подумала.

– Я уже взрослая, – снова обидевшись, отвечаю я.

Тоже мне ребенка нашла. Да я уже такая взрослая, как вам и не снилось. Да я…

– К тому же я ведь не с неба свалилась, – уговаривает девушка. – Ты меня уже видела в школе. Какие тут могут быть подозрения на мой счет?

– Никаких…

– Тогда лады?

Психологиня в ожидании согласия молчит, чуть наклонив голову. Внимательно присматриваюсь к ее ауре. Нет, точно не обманывает. Когда врут, глядя в глаза, то… Нет, эта точно не врет. Немного расслабляюсь.

– В кафе не пойду. Но поговорить согласна.

– Вот и прекрасно!

Девушка вдруг расплывается такой улыбкой, что я невольно улыбаюсь в ответ. Вот дал же Бог кому-то обаяние и шарм! Честное слово, даже мне захотелось для этой фифы что-нибудь сделать. Представляю, как мужики от нее дуреют. Дуреют, падают к ногам и в штабеля укладываются. Эх, мне бы хоть малую толику таких природных данных.

– Раз в кафе ты не хочешь, пойдем в сквер? От мороженого ты же не будешь отказываться?

– Не буду, – неуверенно киваю я головой. – Но я его сама куплю.

– Как скажешь.

Иду и вспоминаю, сколько мелочи у меня за подкладку запрятано. В нашей семье только так: учет и контроль каждой копейки. Вот и приходится прятать крохи. Хотела сестренке чупа-чупс купить. Ну да ладно. Иногда и на себя, любимую, можно толику тугриков потратить. Главное, чтобы хватило.

Купив мороженое, присаживаемся на спинку скамейки, как школьницы. В сквере малолюдно. Вороны каркают. Вдалеке слышно, как дворники скребут свежевыпавший снег. Кошусь на психологиню, поедающую мороженое. Вот как ей удается его так эстетично вкушать? Я, что бы ни ела, непременно обтявкаюсь по уши. Из-за того, что отвлеклась, еле успеваю в последний момент поймать языком вытекающую из дырки внизу струйку мороженого и шумно всасываю. От стыда вжимаю голову в плечи. Однако психологиня даже ухом не ведет.

– Ксюш, а ты секреты хранить умеешь? – вдруг спрашивает она тихим голосом.

Застываю с приоткрытым ртом. Смотрю на нее. Похоже, серьезно говорит. Киваю и задеваю мороженое в стаканчике. Торопливо отворачиваюсь и вытираю кончик носа. Краснею.

– Ты знаешь, – доверительным тоном продолжает вещать психологиня, не глядя на меня, – мы ведь к вам в город не для тестов приехали.

– А зачем?

– Понимаешь, у нас с напарником работа особая, необычная.

– Какая работа?

– Работа у меня такая, о которой на каждом углу трубить нельзя, – строго замечает психологиня и наконец поворачивает лицо ко мне.

Вот тебе и поворот сюжета! Сейчас-сейчас! Знаю! Она скажет, что она на секретном задании и шпионов ловит. А один шпион в нашу школу затесался. И она не может его поймать без моей помощи. Yes, yes, yes! Горячая волна воодушевления поднимается и затапливает меня. Разумеется, я не откажусь помочь. Я его разоблачу, ох как разоблачу! Вы же тут все просто так, а я… Я – Ксения Гладышева. И потом меня наградят! Прямо перед школой награду вручат. Какая школа?! Меня в Кремль пригласят, и там сам прези…

– Ну так что, обещаешь все в тайне сохранить? – глядит на меня испытывающе.

Отвечаю преданным взглядом.

– Конечно. Вам подписку о неразглашении подписать?

– Зачем? Мне и твоего честного слова достаточно.

– Да я… Я никому! Клянусь здоровьем… отца, – вовремя вспоминаю я жертву семейного остракизма. А что? Даже если и проговорюсь потом, отцу уже терять нечего. Ему после материнского проклятья и так свой век с повышенным холестерином доживать. Пусть радуется, если проклятье на простату не перекинется.

– Верю, что не выдашь, – с улыбкой говорит разведчица, и я уже начинаю всерьез размышлять над вопросом, что бы такое приличное надеть на прием в Кремль. В голову приходит разве что только бабушкино парадное платье, которое она отложила для своих похорон. Колеблюсь буквально секунду и с сожалением отметаю этот вариант.

– Так что делать-то надо?

– Тебе? А почему ты решила, что тебе надо что-то делать? – девушка смотрит на меня, и я ясно вижу, как ее губы подрагивают, готовые вот-вот изогнуться в улыбке.

Вот тебе раз! А я уже и дырку себе для ордена провертела.

– Так зачем вы меня позвали? Разговоры разговаривать? – надуваюсь я.

– Ага, – бессовестно соглашается девушка. – Я тебе одну историю рассказать хотела. Послушать не откажешься?

Молча киваю головой. Вот так всегда. И в кафе не отвела, и мороженое за свой счет пришлось покупать, а теперь еще и всероссийская слава с пожизненным бесплатным проездом на городском транспорте мимо меня просвистели. Се ля ви. Ну ладно, ладно, вещайте, истории я люблю слушать. Вешайте ваши макаронные изделия, благо уши-то у меня большие и развесистые.

– Работа у нас с напарником необычная, – снова начинает девушка. – Есть такие люди, которые разбираются со странностями всякими.

– Со странностями? – морщу лоб.

– Да, ведь ты не можешь не согласиться, что не все в нашей жизни так просто и очевидно, как описывают в учебниках. Есть уйма вещей, которые лежат за пределами линейных закономерностей. И ладно бы они там лежали и никого не беспокоили. А они таки иногда беспокоят. Людей беспокоят. Пошаливать порой начинают. И всерьез так.

– Они? – непонимающе переспрашиваю я.

– Они, – смотрит на меня строго и веско.

Ну… По мне так, это странность нашего разговора уже превышает всякую линейную… всякое вероятие. Ой! – вдруг пугаюсь я. А вдруг она психованная? Свихнулась на почве анализа своих безумных тестов? Точно! Это ее Маркин так доконал. Подтолкнул к черте. Довел до точки кипения мозгов. Невольно отодвигаюсь подальше. Смотрю: вроде глаза, как у нормальной. Хотя кто ж их разберет? Говорят же, что не существует нормальных, есть только недообследованные.

– И вот в нашей работе, – продолжает психическая, – используются разные нетривиальные методы. А также привлекаются люди, имеющие не совсем обычные способности.