Тайна Лоринг-Чейза

Все больше запутываясь в нагромождении фактов, Дэвид наконец добрался до гостиницы и в удивлении остановился, увидев мистера Шрига, в одиночестве сидящего перед входом на одной из скамей. Сыщик усердно дымил своей трубкой.

– Сэр, – торжественно отсалютовав Дэвиду трубкой, обратился к нему Шриг, – прошу вас на два слова.

– Сколько угодно, – ответил Дэвид.

– Может быть, присядете?

– Нет, – сказал Дэвид, – не могу, пока не принесу извинения за свою резкость. Я сожалею о своих словах, но не о своем поступке и искренне прошу вас не обижаться…

– Ладно, дружище, все в порядке… Хотя, конечно, «бездушный зверь» – это, пожалуй, преувеличение.

– Прошу прощения.

– От всей души прощаю, ибо все понимаю. Вы достойно признали свою ошибку… Конечно, уничтожена улика, которую я, как представитель закона, обязан был сохранить, чтобы впоследствии предъявить… Но, как друг, готов признать, что ваши чувства или, так сказать, любовь к подозреваемой номер два многое извиняют…

– Любовь! – негодующе воскликнул Дэвид. – Какого дьявола вы болтаете, сами не зная о чем?

– Как не знаю? О естественном влечении между двумя созданиями различных полов, дружище… Однако оставим эту тему. Как уже сказано, будучи вашим другом, я отнесся к уничтожению улики снисходительно… Кроме того, я вышел на другое доказательство, лучше и надежнее!

– Вы имеете в виду рассказ старого Джоуэла?

– Нет, приятель, я имею в виду историю, которую мне поведал покойник. После вышеупомянутого уничтожения улики я снова дюйм за дюймом обследовал тело. Результаты неожиданные, но в целом благоприятные.

– Неужели обнаружили какое-нибудь явное указание на преступника?

– Круг сужается, приятель. Из шестерых подозреваемых осталось пять! И весьма скоренько, если мои умозаключения верны, останется один…

– Откуда такая уверенность, Джаспер? Разве ошибка исключена?

– Друг мой, в этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным, разве что в смерти. А посему отложим этот разговор и перейдем к вам. Итак, стоит вам только захотеть, и вы станете законно признанным сэром Дэвидом Лорингом, которым были и останетесь впредь. А все благодаря скромному Джасперу.

– Каким образом, скажите на милость?

– Тут наверху ужинает один джентльмен, по имени Гиллеспи, мой знакомый адвокат. Он является юридическим поверенным семьи Лорингов. Там же у него все бумаги и документы, украденные у вас человеком, который тем самым, вне всяких сомнений, спас вашу жизнь.

– Бедняга, он жестоко поплатился.

– Вам остается только доказать, что вы – это вы, и, к удовлетворению мистера Гиллеспи, вы станете в глазах закона сэром Дэвидом Лорингом, баронетом и богачом впридачу! Что вы на это скажете, сударь мой?

– Поблагодарю за проявленную заботу о моих интересах и отвечу: «Нет».

– Э-э… то есть как это – «нет»? – изумился мистер Шриг. – Так-таки и «нет»?

– Так-таки и «нет», Джаспер.

– Господи, помилуй! – воскликнул сыщик. – Пусть меня вздернут и четвертуют, если я когда-нибудь сталкивался с таким бесстыдным пренебрежением к фортуне, не говоря уже о провидении! Почему, позвольте спросить?

– По очень веской причине.

– Разрази меня гром! – ужаснулся сыщик. – Нищему достается состояние, титул! У него башмаки каши просят!.. Как у вас с головой? Случайно, не беспокоит опять, а приятель?

– Благодарю вас, нет.

– Н-да-а… Тогда взгляните на это.

И, достав свою записную книжицу и вытащив из нее сложенный лист бумаги, Шриг развернул его и протяну Дэвиду. Луна светила ярко, и Дэвид прочел следующий текст, написанный крупным, уверенным почерком:

«Копия завещания сэра Невила (только для Дж. Шрига).

Я, Невил Лоринг ect., находясь в здравом уме ect., завещаю все, чем я владею ect., моей неисправимой Антиклее. Предвижу, предвкушаю и горячо надеюсь, что этот дар станет для нее подлинным проклятием. Ставлю непременным условием получения наследства названной Антиклеей ее безоговорочное согласие на опеку ее светлости герцогини Кэмберхерст до замужества вышеназванной Антиклеи или достижения ею двадцатипятилетия. Таким образом, обе дикие кошки получат редкую возможность вволю поупражнять друг на друге свои когти, до полного изнеможения или взаимного уничтожения. В случае отказа ее светлости от столь многотрудной обязанности завещаю все свое состояние – целиком и безусловно – старшему смотрителю моих угодий, преданному мерзавцу Томасу Яксли – ему и его потомкам, на вечные времена. С подлинным верно etc.»

– Вот так и не иначе! – изрек мистер Шриг, когда Дэвид сложил и вернул ему документ. – Что вы теперь скажете, друг мой?

– Я скажу «нет», Джаспер! Раз я умер и похоронен – пусть так все и останется… по крайней мере на некоторое время.

– Вы хотите сказать, что все равно отказываетесь?

– Категорически!

– А на что вы собираетесь жить, приятель? Чем собираетесь заниматься?

– В настоящее время, – ответил Дэвид, поднимаясь, – я собираюсь лечь спать. Доброй ночи, Джаспер, и благодарю вас.

– Черт побери! – в сердцах выругался Шриг и вслед за Дэвидом вошел в гостиницу. – Дружище Дэвид, – сказал он, зажигая свечу, – на завтра назначено дознание. Надеюсь, вы придете?

– Не знаю, Джаспер. А что вы собираетесь сообщить коронеру?

– Ничего.

– Почему? – недоуменно поглядев на него, спросил Дэвид.

– Во-первых, потому что я всячески постарался, чтобы меня не вызвали, а во-вторых, потому что я не хочу вылезать со своими уликами, пока нет окончательных доказательств, черт бы их побрал!

– Когда же они появятся?

– Что вам ответить? Все зависит от одного обстоятельства.

– Какого, Джаспер?

Свеча мистера Шрига горела ярко, и он повернул ее так, чтобы свет падал на лицо Дэвида.

– Это зависит, дружище, от того, как скоро вы расскажете мне, куда дели кинжал с серебряной рукояткой.

Дэвид отпрянул и на мгновение застыл. Пламя отражалось в его расширенных зрачках.

– Вот и все! – удовлетворенно произнес сыщик и улыбнулся безмятежнейшей улыбкой. – Finita, дружище! Это так называемый элемент внезапности… Слава Всевышнему, ваша физиономия доказывает правильность моих выводов. Кинжал действительно был орудием убийства – кинжал с серебряной рукояткой, который принадлежит… сами знаете кому!.. Стилет, дружище, быть может, вместе с клочком бумаги, который вы нашли, сами знаете где… и спрятали в известном вам одному месте. Правосудие требует, а ваш друг просит предъявить их. Подумайте над этим на досуге, дружище, даю вам времени до утра! Спокойной ночи, Дэвид, и приятных снов.

И мистер Шриг, весело насвистывая себе под нос, удалился наверх, в свою спальню.

Глава XXXI,

в которой мистер Молверер дает совет

В просторном, песочого цвета холле гостиницы «Герб Лоринга», осевшее набок крыльцо которой, казалось, склонилось в вечном поклоне, а покосившиеся окна криво подмигивали обветшалой церкви напротив, перед тесно набившейся в зал публикой торжественно восседали коронер и двенадцать выбранных им присяжных. Среди зрителей Дэвид обнаружил скромно притулившегося в дальнем углу мистера Шрига.

Коронер и жюри присяжных с серьезным видом выслушали произнесенный тихим голосом уверенный рассказ миссис Белинды, угрюмые ответы Антиклеи, спокойное и ясное заявление мистера Молверера и показания разной степени вразумительности, которые дали слуги. Потом всем свидетелям устроили прямой и перекрестный допрос, изучили найденную на месте преступления поношенную шляпу, все взвесили и, посовещавшись, вынесли следующий вердикт:

«В ночь на третье число сего месяца, приблизительно в двенадцать часов, сэр Невил Лоринг из Лоринг-Чейза, что в графстве Сассекс, баронет, был заколот неизвестным острым орудием, проникшим в тело на глубину четырех с половиной дюймов, в результате чего мгновенно скончался. Поскольку он, вне всяких сомнений и каких бы то ни было оговорок, скончался в результате сознательного насильственного акта неизвестного лица или лиц, против названного лица или лиц заводится дело об умышленном убийстве».

Тем самым закон был должным образом исполнен, после чего коронер, жюри и зрители отправились восвояси. Дознание кончилось, но к несказанному облегчению Дэвида добавилось недоумение, столь сильное, что, заметив в рассасывающейся толпе мистера Молверера, он поспешил за ним и тронул его за плечо.

Джентльмен круто повернулся и воззрился на Дэвида диким, яростным взглядом. Похоже, он испугался – его поведение столь разительно не походило на обычные, полные степенного достоинства и мрачной сдержанности манеры, что Дэвид непроизвольно вздрогнул.

– Прошу прощения, – сказал он, – кажется, я вас напугал.

– Да… Нет! Я задумался. Что вам угодно?

– Позвольте переговорить с вами наедине.

– Мне через луг.

Перебравшись по мостику через изгородь, они молча пошли рядом. Достигнув места, откуда их не было видно с дороги, Молверер остановился.

– Слушаю вас, сэр.

– Мне хотелось бы знать, почему вы воздержались в своих сегодняшних показаниях от какого бы то ни было упоминания о моей первой встрече с сэром Невилом Лорингом?

Молверер смотрел на Дэвида с выражением мрачной отчужденности, но его длинные пальцы нервно теребили белоснежное жабо на груди.

– Это моя забота, сэр! – наконец ответил он.

– Осмелюсь полагать, и моя тоже, – возразил Дэвид. – Ведь, сдается мне, вы не сделали этого отнюдь не по причине непреодолимой симпатии, вдруг вспыхнувшей по отношению к моей персоне.

Сардоническая улыбка мистера Молверера была достаточно красноречивым ответом.

– Считайте как вам угодно, сэр, – произнес он, слегка поклонившись. – Пусть так: я воздержался от упоминания вашей особы, которое принесло бы вам дурную славу и могло иметь также куда более неприятные последствия, исключительно из доброго к вам расположения.

– Вам неплохо удается сарказм, сэр! – сказал Дэвид, краснея. – Тем не менее считаю своим долгом поблагодарить вас за услугу.

– Мы принимаем вашу благодарность, сэр, – насмешливо ответил Молверер. – Смею ли я полюбопытствовать, не успела ли вам приглянуться какая-нибудь другая часть Англии, более подходящая вашему своеобразному темпераменту?

– Возможно, сэр. Однако я нахожу здешние места довольно милыми, а пробыл здесь совсем недолго и не успел пресытиться ими.

– И все-таки я почти не сомневаюсь, сэр, что гораздо разумнее с вашей стороны было бы исчезнуть.

– Это угроза? – вкрадчиво поинтересовался Дэвид.

– Лучше назвать советом, ведь я исхожу из вашего же блага.

– Ваша заинтересованность в моем благоденствии поистине трогательна, сэр. Но, как бы я ни был признателен вам за оказанную сегодня услугу, меня, признаться, озадачили причины вашего молчания. Принимая во внимание все сопутствующие обстоятельства…

– Сэр, я говорю или молчу, когда считаю нужным!

– Разумеется, это ваше право! Вот только мне крайне любопытно, как много, возникни такая нужда, могли бы вы поведать в свете упомянутых обстоятельств о некоем кинжале с серебряной рукояткой?

В то же мгновение статная фигура мистера Молверера словно съежилась, плечи поникли, а бледное лицо с выпученными глазами, став багровым, снова приобрело мертвенно-серый оттенок. Он дважды открыл рот, пытаясь заговорить, потом вдруг повернулся и бросился прочь. Споткнувшись о луговую кочку, он не сбавил темпа и мчался, ни на что не обращая внимания, словно убегая от стремительно надвигающейся опасности.

Не успел Дэвид собраться с мыслями и прийти к какому-нибудь выводу, как секретарь столь же внезапно повернул обратно и торопливо зашагал к нему.

– Сэр, – сказал он едва узнаваемым хриплым голосом. – Сэр… что бы ни довелось вам узнать в отношении этого рокового оружия, я покорнейше прошу, я умоляю, заклинаю вас: никому… ни единой душе… не говорите о нем! В противном случае вы наверняка горько пожалеете… Очень горько пожалеете!

И, не дожидаясь ответа, так же стремительно развернулся на каблуках и заспешил прочь.

Настала пора предать земле бренные останки сэра Невила Лоринга. В яркий солнечный полдень гроб установили возле могилы его предков. Еще загодя в церкви собралась толпа жителей Лоринг-вилледж и окрестных деревень – дородные фермеры, деревенские сквайры, дворянство из ближних и дальних родовых гнезд – торжественно приодетое, пестрое общество, провожающее не последнего из своих представителей. Впрочем, как знать, не влек ли их сюда скорее нездоровый интерес – любопытство, смешанное со страхом перед насильственной смертью, и надежда лицезреть драматичный финал таинственной трагедии?

«Полные жизни, мы уже мертвы…»

Бесспорная истина! Но как приятно ощущать ток крови в жилах, как восхитительно замирает сердце, когда бросаешь боязливый взгляд из-под кокетливого чепца или модной широкополой шляпы на траурные бархатные покровы, тяжелыми складками которого искусно задрапировано то, что осталось от ближнего твоего!

«Ибо из праха вышел и во прах возвратишься»!

Ужасен грохот падающих комьев земли!

«Аз есмь Воскресение и Жизнь!»

Множество глаз, полных жадного любопытства, – и ни плача, ни слезинки жалости – ни единой!

Но вот наконец гроб сэра Невила зарыли, спрятали подальше от полуденного солнца и безжалостных любопытных взглядов. Зрители, нестройно переговариваясь, задвигались и вскоре разошлись – кто в сельский особняк, кто на уединенную ферму, кто в один из домов, теснящихся на деревенской улице. Разговоров, толков и пересудов хватит надолго. Интригующая, жуткая тайна во всех своих устрашающих подробностях не один день останется главной их темой. Ах какие открываются широкие возможности для преувеличенных содроганий, глубокомысленных покачиваний головой и блестящих умозаключений доморощенных провидцев!

Церковь опустела. Дэвид подошел к старому камню, прочитал свежевыбитые слова:

СВЯЩЕННОЙ ПАМЯТИ

СЭРА НЕВИЛА ЛОРИНГА,

52 лет,

тринадцатого баронета Лорингского

из графства Сассекс

Дэвид стоял в тени, подпирая плечом колонну и скрестив руки на груди. Вдруг он услышал быстрые, легкие шаги. К древнему монументу подошла миссис Белинда. Как видно, не подозревая о том, что за ней наблюдают, она опустилась перед ним на колени, и хрупкую, так похожую на девичью фигурку сотрясли мучительные рыдания. Седая голова упала на тонкие руки, и бескровные губы зашептали торопливые слова, то и дело прерываемые судорожными паузами:

– О, Невил, Невил! Зачем ты грешил, зачем осквернял себя нечистыми помыслами? Зачем был так жесток, так немилосердно жесток ко мне?.. А теперь тебя нет… О, Невил, моя любовь последует за тобой… она останется с тобой, Невил, навсегда, навсегда!

Дэвид на цыпочках прокрался к выходу. Слава Богу, нашелся хоть один человек, оплакивающий его недостойного дядю. Есть кому помолиться о его черной душе, пролить на его могилу слезу жалости.

Глава XXXII,

дающая необходимое развитие философским воззрениям на слабительное

Ранним утром Дэвид отдернул занавеску, и в открытое окно хлынул ослепительный поток солнечного света. Веселый мелодичный птичий свист, полный неожиданных переливов и трелей, сразу стал громче. Дэвид, еще не кончив одеваться, высунул на улицу взъерошенную голову. Прямо под его окном, посреди двора, стоял человечек в белоснежной рубашке без сюртука, черных бархатных штанах и ботфортах и над чем-то усердно колдовал возле большого стола, на котором были выстроены рядами банки, склянки и пузырьки. Коротышка наполнял их темно-коричневой жидкостью, да с такой выверенной точностью и быстротой, что просто любо-дорого было посмотреть. Наконец, когда каждой склянке была скормлена точно отмеренная порция жидкости, человечек отставил ведро и черпак и, запустив пятерню в лежащую рядом сумку, достал оттуда пригоршню пробок. Тут он случайно поднял голову и заметил Дэвида.

– Великолепное утро, мистер Пибоди! – приветствовал его Дэвид.

– Вы так считаете? Будь по-вашему, – ответил странствующий лекарь, сняв свою широкополую шляпу. – Отрадно сознавать, сэр, что ваша печень, сей благородный орган, чувствует себя сносно, раз вы способны столь высоко оценить обыкновенный ясный денек.

– Кажется, вы меня забыли, мистер Пибоди!

– Не стану отрицать, сэр, я вижу бессчетное количество лиц, множество физиономий per diem[12]… Однако дайте-ка мне подумать.

– В Лорингском лесу! – подсказал Дэвид – И пострадала не печень, а голова.

– Ну конечно! Правда, вас не узнать. Corpore sano…[13] Хм! Благодаря бритью и наружному применению aqua pure ваша внешность значительно выиграла. А как поживает поврежденная макушка? Лучше?

– Вашими заботами!

– Лучше сказать, моим средством от мозолей. А в остальном как ваше самочувствие – желудок, например, не беспокоит?

– Еще как! Он давно пуст! – засмеялся Дэвид.

– Ну, этот недуг легко излечим. Спускайтесь, позавтракаем вместе, я с удовольствием вас попотчую.

– Нет, нет, спасибо, – начал отнекиваться Дэвид.

– Да, и никаких отговорок! – пресек его возражения Пибоди. – Э-гей, Том! Томас, выгляни на минутку! – позвал он.

Из маленького оконца высунулась круглая голова хозяина.

– Да, мастер Пибоди?

– Накрывай завтрак, Том! Яичницу с беконом, и побольше, мы проголодались.

– Увольте, мистер Пибоди! – крикнул сверху Дэвид.

– Не может быть и речи! – ответствовал Пибоди снизу и принялся сноровисто затыкать бутылочки пробками. – Питание в хорошей компании помогает пищеварению; в результате приятное сочетается с полезным. А если лопать в одиночку, как попало, это может вредно отразиться на жизненно важных органах, содействовать диспепсии. А в результате – страдания и злоба, вплоть до желания убить!.. Кстати об убийстве…

– Только не о нем! – перебил его Дэвид.

– Как знаете, – не стал настаивать эскулап. – А может вы, пока завтрак не готов, спуститесь и пособите мне заткнуть эти флаконы?

– С удовольствием! – ответил Дэвид и вскоре, завершив свой туалет, присоединился к мистеру Пибоди. – Если не секрет, – поинтересовался он, оглядывая нестройные сонмы пузатых склянок, – неужели ваше знаменитое снадобье пользуется столь поразительным спросом?

– Именно так! – подтвердил мистер Пибоди. – Хотя здесь не только оно, ибо при смешении с определенной добавкой средство от мозолей превращается в Незаменимое Слабительное Пибоди, иначе, Бесценную Помощь Желудку или, на выбор, Своевременный Облегчитель – нежный, словно южный зефир; пробирающий насквозь, словно борей; и действенный, как землетрясение. Одна столовая ложка после еды, и человек оживает и воспаряет, словно птица в поднебесье, а в душе гремит симфония восторга. И все удовольствие за какой-то шиллинг, а три бутылочки и вовсе даром – восемнадцать пенсов… Хе, вы никак улыбаетесь, сэр?

– Простите меня, мистер Пибоди, но ваши поэтические сравнения и эпитеты…

– А, так то непременный элемент врачебного искусства! Люди любят красивые, образные выражения, точно так же как предпочитают, чтобы лекарство было на вид, запах и вкус настоящим лекарством. Я даю им то, чего они желают… И это, молодой человек, не шарлатанство. Если оно и есть, то совсем чуть-чуть… Если бы все лекарства, продаваемые ничего не подозревающей страждущей публике, были так же невинны, как снадобья Пибоди, мир был бы куда счастливее и куда меньше в нем вершилось бы зла и преступлений… Кстати о преступлениях…

– О, только не о них! – взмолился Дэвид. – Расскажите лучше о себе.

– Обо мне? Что ж обо мне рассказывать, у меня все прекрасно, благодарение небу и здоровой печени! Торговлишка процветает, в особенности это касается слабительного. В самом деле, спрос на него оказался столь велик, что мне пришлось спешно возвращаться сюда – я ведь храню свои целебные травы и прочие ингредиенты для пилюль и настоек здесь, на попечении Тома. Пришлось возвращаться, как я уже сказал, и стряпать дополнительную партию. Средство от мозолей тоже прямо с руками отрывают, а пилюли для бледных расхватали с алчностью изголодавшихся хищников. – Пибоди взглянул на Дэвида оценивающе. – А как вы смотрите, молодой человек, на возможность присоединиться ко мне? Работой загружу по горло, будете трудиться с утра до вечера, а платить буду гинею в неделю. По-моему, неплохо для начала. Подумайте над этим!

Из окна высунулась голова хозяина, который громко возвестил:

– Кушать подано, джентльмены.

Войдя в харчевню, они обнаружили аппетитнейше накрытый стол под свежей скатертью – скворчащую яичницу с ветчиной и ароматный кофе, от запаха которого у обоих слюнки потекли.

– Здоровый аппетит – нагрузка для желудка, Слабительное Пибоди умножит ваши дни! – продекламировал бродячий эскулап, когда они уселись за стол. За сим последовала продолжительная пауза, поскольку сотрапезники были чересчур заняты, чтобы поддерживать беседу.

– Секрет любого хорошего лекарства, сэр, – спустя некоторое время изрек мистер Пибоди, назидательно подняв вилку, – секрет всякого пользующегося успехом снадобья для облегчения телесных недугов – это aqua vulgaris c маленькой таинственной добавкой. Да, тайна – великая вещь! Разум человеческий благоговеет перед всем, чего не в состоянии постичь, и человек обнажает и склоняет перед тайной свою пустую голову! Откуда и берутся шарлатаны, факиры, некроманты, священники и философы вроде Пифагора. Все они внушают нам, простым смертным, что приоткрыли покров тайны. Только нас не пускают посмотреть… Будь ты трижды дураком и отъявленным мошенником, но если у тебя хватит ума выглядеть загадочным, тебя будут уважать, ссылаться на твои заумные речи и всячески восхвалять. Тебе будут подражать. А мудрого или просто хорошего человека, презирающего дешевые уловки и эффекты, толпа просто не заметит… Да-с!.. Кстати к вопросу о загадках. Страшная история с сэром Невилом…

– Для меня остается загадкой, как вы ухитряетесь носить такую чертову пропасть бутылочек в такую даль? – поспешно перебил Дэвид. – Ведь вы ходили в Льюис, на ярмарку?

– Ничего особенного, молодой человек. Нанял у Джима Крука пони с тележкой. Ну, так что, идете в ученики эскулапа, двинете по стопам Галена, Гиппократа и Пибоди за одну гинею в неделю? Решайтесь.

– Я искренне благодарен вам за предложение, но…

– Значит, нет! – кивнул Пибоди. – Что ж, дело ясное: мозоли, простуды, кашель и колики недостаточно романтичны для вашей возвышенной натуры, так ведь, сэр?

– Э-э, действительно, – протянул Дэвид. – Я, э-э, испытываю недостаточно…

– Ладно, не продолжайте! Позвольте лучше дать вам дружеский совет: научитесь говорить без этого блеяния.

– Сэр! – воскликнул Дэвид, краснея. – Если вы намекаете на мой акцент…

– Вот именно! – подтвердил бродячий целитель. – Вы блеете, сэр! Бекаете и мекаете, как заблудившаяся овца! К тому же произносите «а» вместо «я» и «моэ» вместо «мой» – это ж никуда не годится. Иностранный акцент, в отличие от жеманства, обращает на себя внимание, коробит обывательское ухо и вызывает предубеждение. Кроме того, считается, что, так или иначе выделяясь – я не имею в виду рекламу для пользы дела, – вы либо специально выставляете себя напоказ, а это вульгарно, либо невольно предстаете перед другими в нелепом или смешном виде… Ну вот вы и обиделись, сэр!

– Нет, – ответил Дэвид и засмеялся. – Правда, нет!

– Рад слышать это, сэр, ибо гнев отнимает массу жизненных сил и энергии. Ярость и гнев – две страсти, сжигающие…

– Мастер Пибоди, ох, конечно, извините, что я помешала, но мне очень надо вам что-то сказать.

На пороге стояла полногрудая опрятная девица. Она присела в реверансе, и Пибоди приветствовал ее с самым серьезным видом.

– Что ты хочешь, Мэри Байбрук? – спросил он.

– О, сэр, скажите, пожалуйста, то лекарство, которое дедушка получил от вас, оно для кашля или для мозолей?

– Для мозолей, Мэри. Что, они его уже не беспокоят и он забыл, от чего микстура?

– Господи, кто ж его знает, мастер Пибоди? Видите ли, дедушка взял да и выпил его – опрокинул, и прямо залпом!..

– В самом деле? – удивился эскулап, нимало не тревожась. – И ничего не осталось, дитя мое?

– Ни капельки, сэр! Дедушка совсем ничего не смыслит в лекарствах!

– Да, пожалуй, медицина только вредит ему.

– Ох, что же будет с его бедным старым желудком?

– А как подействовало лекарство?

– Да вообще-то ничего. Он отправился в свинарник, уселся там и поет!

– Поет, Мэри?

– Ага, весело так, прямо заливается! Страсть, говорит, как отлично себя чувствую.

– Так и должно быть! – важно кивнул мистер Пибоди. – Таково одно из многочисленных достоинств средства от мозолей Пибоди – его можно принимать как угодно, сколько угодно и когда угодно. Как наружно, так и внутренне.

– А от него не нарастут мозоли у дедушки в кишках, сэр?

– Если они там есть, то крупнее не станут, Мэри, можешь быть спокойна.

– Ох, слава Богу, сэр! Тогда он просит дать ему еще бутылочку, если можно, будьте так добры.