Обитель теней

– Посмотри, – донесся именно оттуда повелительный голос Дэла.

– Эй, ты где? – позвал его Том, поначалу рассмотрев лишь контуры кровати.

И тут же челюсть у него отвисла: напряженное тело его друга зависло прямо в воздухе, футах в четырех над кроватью. Дэл повернулся к нему лицом – его улыбка напоминала акулью.

Том, разумеется, не мог видеть выражение собственной физиономии, но Дэл от одного взгляда на него покатился со смеху. Не переставая хохотать, он начал спуск, причем каким-то странным образом: сначала резко опустился почти на фут и так же резко остановился, потом, уже медленнее, соскользнул вниз еще на полтора фута. Том рванулся было подхватить его, однако не смог сделать ни шага. Дэл снова рассмеялся, опустил на кровать сначала одну ногу, а потом и все тело.

Пока Том ошеломленно наблюдал, как к Дэлу возвращается его нормальное лицо, размышляя, грохнется ли он сейчас в обморок или его стошнит, тело друга снова воспарило над кроватью и зависло на расстоянии вытянутой руки.

– Вот этим мы и завершим наше представление, – выговорил, давясь от смеха, Дэл.

На этот раз смех не помешал ему удержаться в воздухе.

Глава 16

– На следующий день – а было это воскресенье – я все еще не мог оправиться от потрясения, – рассказывал Том во время нашего третьего свидания в «Занзибаре». – Больше всего меня угнетала противоестественность того, чему я стал свидетелем, потому что это происходило на самом деле. То была настоящая левитация, то есть всамделишное – без дураков – .колдовство, кульминация всей этой чертовщины: кошмарных птиц, жутких видений и прочего. Мне сделалось действительно дурно. Вступив, вернее, будучи вовлечен в мир магии, я потерял способность отличать реальность от иллюзии – все перемешалось.

Я вышел из дому. Мой пес Спарки тут же проснулся и запрыгал вокруг меня, требуя поиграть с ним: швырнуть его любимую игрушку – старый, замызганный теннисный мяч. Я поднял слюнявый мячик и кинул его к загородке. Спарки бросился за ним, и в этот момент что-то начало происходить с воздухом вокруг: он сгустился, потемнел и сделался каким-то зернистым, ну совсем как старая фотография. Спарки недоуменно закрутился на одном месте, потом заскулил и, поджав хвост, рванулся назад к дому. Реакцию пса я очень хорошо запомнил.

Она принесла мне некоторое облегчение: я не терял рассудок, это действительно происходило, и даже пес это почувствовал.

А потом я увидел на месте загородки уже знакомый маленький дом из сказки, с коричневой дверью и тростниковой крышей, окруженный громадными деревьями. Старик смотрел на меня из окошка возле двери, поглаживая свою длинную бороду.

Я двинулся по тропинке к дому. «Сейчас, – думал я, – сейчас я наконец узнаю…» Что именно? Точно не скажу, ноу меня было ощущение, что древний старик-волшебник объяснит мне все-все-все, рассеет все мои сомнения. Дойдя до двери, я опять взглянул в окошко и остановился, пораженный его видом, таким же напуганным и больным, какой был у меня в то кошмарное утро. Вот только для него такое выражение лица представлялось абсолютно неуместным. Старик отпрянул от окошка.

Я распахнул дверь.

Изнутри дом был погружен в кромешную тьму. Горела лишь одна свеча – она, наверное, стояла на каминной полке, но, казалось, висела в воздухе. Света она не давала никакого: точно так кошачий глаз сверкает в ночной тьме.

Дверь за моей спиной вдруг захлопнулась. Напуганный, я повернулся, чтобы выскочить из дома, однако двери не увидел.

Неясный звук сзади заставил меня снова обернуться: что-то ко мне приближалось.

И тут я чуть не потерял голову от ужаса: это было не одно «что-то», а множество – может, четыре или пять, а может быть, и сотня, и от этих таинственных существ веяло неким потусторонним извращенным злом. Что бы это ни было, я понимал, что оно исходит от незнакомца, виденного мной во сне или наяву на Мейса-лейн за день до начала учебного года. Было такое ощущение, что весь волшебный мир, в который я окунулся в этом доме в прошлый раз, оборотился вдруг злом.

Передо мной возникла кошмарная морда, за ней – еще и еще.

Эти рожи – более гнусных я в жизни не видел – скалились, хохотали, высовывали длиннющие языки и вдруг исчезли так же внезапно, как и появились.

Теперь позади свечи возникло пятно света, а в нем – кисти рук, изображающие голову собаки, словно в театре теней. В таком театре я не раз бывал и раньше, но столь искусного изображения еще не видел: уши у собаки стояли торчком, язык, будто в жару, вывалился наружу, и было в этой картинке что-то зловещее. Вдруг собачья голова повернулась ко мне – уж такого в театре теней сроду не увидишь. Но я продолжал видеть и уши торчком, и шею… Пальцы чуть раздвинулись, изображая сверкающие глаза, и, уверяю тебя, это выглядело не менее жутко, чем те безумные рожи. Глаза горели пустым, ничего не выражающим светом, и в то же время было в них совершенно определенное выражение: они прямо-таки излучали безумную злобу. Тут до меня дошло, что голова была не собачьей, а волчьей.

Затем она исчезла, и таинственные руки сложились в птицу с громадными, размашистыми крыльями и зловещим серповидным клювом.

Не покидая светлого пятна, птица-тень полетела прямо на меня. Инстинктивно я пригнулся, стараясь увернуться от ее жутких, торчащих наружу когтей, и тут по всему дому разнесся сумасшедший хохот.

Птица-тень исчезла во тьме. Я услышал шум ее крыльев и обернулся, чтобы проводить ее взглядом, когда картинка этого чудовищного театра теней сменилась. Теперь передо мной какие-то типы избивали ногами парня, взяв его в кольцо. Я слышал, как они кряхтят, нанося удары, слышал и сам звук ударов. Они явно вознамерились забить беднягу до смерти. Один ударил его ногой по голове, и я увидел, как кровь брызнула во все стороны. Подобную сцену изобразить пальцами уж точно невозможно… Ударивший жертву по голове вдруг распался, словно его фигура и в самом деле была составлена из пальцев, которые тут же сложились в слово: ОБИТЕЛЬ. Рядом возникло другое слово: ТЕНЕЙ. Обитель Теней… Вокруг меня – отовсюду и ниоткуда – зазвучал дьявольский хохот, и я не мог понять, то ли те гнусные рожи таким образом предупреждали, чтобы я держался от Обители Теней подальше, то ли в образе забитого до смерти парня показали мне Дэла, давая этим понять, что я должен быть с ним.

– Должен? – переспросил я.

– Должен, – твердо повторил Том.

Глава 17

Наутро того дня, на который были назначены клубные выступления, я появился в школе на час раньше обычного: отец, всегда подбрасывавший меня на машине, спешил на деловую встречу, которая должна была состояться в полвосьмого в центре города. Он высадил меня напротив Верхней школы. Я, перейдя улицу, поднялся по ступенькам и подергал дверь – она была заперта. Тогда я заглянул через стекло: вестибюль был пуст и мрачен, равно как и лестница, ведущая в библиотеку.

Присев на ступени в лучах раннего утреннего солнышка, я принялся дожидаться дворника или кого-нибудь из учителей. Это, однако, мне быстро надоело, и я опять спустился к тротуару, откуда от нечего делать стал разглядывать школьное здание, словно видел его в первый раз. Карсон в столь ранний час чем-то походил на монастырь: от него веяло спокойствием, благочестием и порядком, так что школа даже показалась мне прекрасной – в таком-то месте просто немыслимо представить что-нибудь плохое.

Я проскользнул между прутьев ограды, поднялся по дорожке к личной директорской автостоянке и сошел на газон.

Отсюда просматривалось только главное здание школы – старинный особняк тоже как будто был покрыт таинственно-волшебной дымкой. Вид этот настолько меня растрогал, что на мгновение я забыл про все плохое, что здесь было.

В тот краткий миг я искренне любил это место.

Пройдя чуть дальше к тыльной стороне здания, для чего пришлось отыскать брешь в густорастущей живой изгороди, я с изумлением увидел, что тут кто-то есть. Он лежал в траве лицом вниз, рядом с кейсом: всклокоченные волосы, измятый на спине пиджак – разумеется, это был Дейв Брик. Мое восторженное состояние тут же испарилось. Брик лежал на травянистом склоне, как раз в том месте, где мистер Роббин показывал нам летящий спутник. Измятый и сильно тесный ему пиджак принадлежал Тому Фланагену – Брик одолжил его два дня назад, умудрившись где-то забыть или посеять собственный, а запасной пиджак оказался в шкафчике у одного Тома. Брик медленно и методично рвал пригоршнями траву. Заметив меня, он ускорил этот процесс.

– Ранняя пташка, – соизволил он в конце концов обратиться ко мне.

– У отца с утра пораньше деловая встреча в центре, – объяснил я.

– Ясно-понятно. А я всегда прихожу рано – позаниматься, вот только дворник сегодня что-то задерживается, – Вздохнув, он перестал рвать траву и вместо этого уткнулся в нее лицом. – Слыхал? Все начинается по новой.

– Что именно?

– Допросы. Все эти гестаповские штучки. И начинается опять с нас.

– Откуда тебе известно?

– Слышал разговор Брума с миссис Олинджер вчера вечером, прежде чем уйти домой. Причем я даже не подслушивал – он определенно сам хотел, чтобы я узнал это.

– Бог ты мой! – вырвалось у меня.

– Вот именно… Я даже собирался сегодня пропустить занятия. – Он приподнялся на локтях, и я испугался, что он испортит пиджак Тома, выпачкав его о траву. – Слава Богу, что не решился на это: ведь рано или поздно он доберется до меня, и тогда будет в тысячу раз хуже.

– А может, он на этот раз оставит тебя в покое, – предположил я.

– Может. Но если он меня вызовет, я расскажу на сей раз все как было. Больше я не вынесу такого, к тому же теперь он еще больше озвереет.

– Ну, я уже попробовал рассказать Торпу, и что из этого вышло?

– Так ты же не сказал ему, что я Скелета тоже видел. За это я тебе, конечно, благодарен, но… Теперь мне на Скелета наплевать. Я все скажу Бруму, если он меня вызовет с латыни.

– Не думаю, что он тебе поверит.

– Поверит, – убежденно сказал Брик. – Поверит, вот увидишь. Я заставлю его поверить. И пускай хоть вся школа горит синим пламенем – начхать я хотел.

Когда дворник наконец-то появился, я последовал за Бриком с таким чувством, будто в школе меня поджидал бешеный зверь с бычьей головой.

Через пять минут после начала урока латыни явилась миссис Олинджер со сложенным вчетверо листком-запиской.

Дейв Брик многозначительно посмотрел на меня – в глазах его читалась паника. Мистер Торп зарычал было от ярости, что его прервали, однако сдержался и чуть ли не выхватил записку из рук миссис Олинджер. Он развернул листок, прочел и провел ладонью по лицу, вытирая невидимый пот.

Воцарившаяся в классе тишина была оглушительнее крика.

– Брик, к директору, – прозвучало словно выстрел.

Дрожь так била Брика, что он дважды уронил учебники на пол, прежде чем засунуть их в кейс. Наконец он поднялся и на негнущихся ногах поплелся к выходу. В дверях он обернулся и взглянул на меня – лицо его стало белее мела.

И снова школу закрутило в подспудном бурлящем водовороте. По окончании урока латыни выяснилось, что миссис Олинджер дожидалась у двери классной комнаты. Вид у нее был, как у гонца, принесшего дурные вести. Дотронувшись до локтя мистера Торпа, она что-то шепнула учителю на ухо.

– Черт, – сказал мистер Торп. – Хорошо, иду.

Он заспешил к лестнице, ведущей в кабинет директора.

Мы же, войдя в класс мистера Фитцхаллена, обнаружили написанное мелом на доске объявление, из которого следовало, что урока не будет и что вместо него нам следует самостоятельно прочитать две главы из "Больших надежд".

– Что происходит? – спросил меня Бобби Холлингсуорс, после того как мы сели за парты и раскрыли книги.

– Ничего не понимаю, – ответил я.

– Держу пари, что на сей раз Брик-педрик точно вылетит из школы, – высказал предположение Бобби.

Я быстро справился с обеими главами и решил достать из шкафчика другую книгу. Проходя мимо классной комнаты старших, я услышал голос, по-моему, Терри Питерса. Явственно прозвучало: "Скелет". Как я ни напрягал слух, ничего больше разобрать не удалось: дверь была чересчур толстой.

Достав книгу, я бросил взгляд на стеклянную стену галереи, откуда был виден коридор старого здания. Внезапно одна из дверей распахнулась, и из класса стремительно выскочил мистер Уэзерби, направляясь вниз. За ним вышла миссис Олинджер.

Торп, Фитцхаллен, теперь вот Уэзерби… Все те, кто слышал мои обвинения против Скелета.

Мимо промчались к своим шкафчикам несколько старшеклассников. У них что – тоже не было урока?

Глава 18

В зале, где собралась вся школа, явственно ощущалась атмосфера всеобщего, но пока не прорвавшегося наружу смятения. Перед сценой, где помимо фортепиано громоздилась ударная установка и лежала на полу басовая труба, ученики образовывали небольшие, но шумные группки, которые то распадались, то соединялись снова. Тут же выяснилось, что утром учителя отсутствовали на многих уроках.

Моррис, отыскав в дальнем углу зала Брауна и Хэнну, присоединился к ним, ожидая, когда объявят начало выступления. Мистер Ридпэт беседовал с мистером Торпом. Последний пожимал плечами и вдруг, раздраженно отвернувшись от собеседника, встретился взглядом со мной. Глаза его метали громы и молнии. Ридпэт, проследив за его взглядом, тоже посмотрел на меня, а Торп показал жестом, чтобы я подошел к двери.

Пока я подходил, он не спускал с меня холодного, пронизывающего взгляда, да и сам походил на седовласую ледяную статую. Некоторое время он выдерживал паузу, дожидаясь, пока я не покроюсь испариной, затем бросил отрывисто:

– Ровно в три пятнадцать – ко мне в кабинет.

Это, очевидно, было все, что он хотел сказать, однако, не в силах сдержать ярость, он добавил:

– Ты и представить себе не можешь, какую заваруху устроил в школе.

Ответить я ничего не мог, но он и не ждал ответа. Скривив губы, Торп проронил:

– Сгинь с глаз моих долой до трех с четвертью!

Ну конечно же, он собирается объявить мне об исключении… Я на ватных ногах доплелся до первого ряда и плюхнулся рядом с Бобом Шерманом. Большинство ребят продолжали переговариваться стоя.

– Прошу всех занять свои места! – крикнула миссис Олинджер.

Ей пришлось повторить призыв несколько раз, прежде чем ее услышали и разговоры постепенно начали смолкать, сменившись скрипом отодвигаемых стульев. Затем вновь послышалось несколько голосов.

– Тихо! – рявкнул мистер Торп.

Теперь и в самом деле воцарилась тишина. Все наконец расселись, кроме трио Морриса: они стояли возле сцены, явно испытывая волнение и страх перед своим дебютом.

Только теперь мне пришло в голову поискать Скелета Ридпэта: если он в зале, значит, в четверть четвертого он также должен быть в кабинете Торпа. Я обернулся – среди старшеклассников, на двух задних рядах, его не было. Может, Брум все-таки его уже выгнал?

Миссис Олинджер возвестила со сцены:

– Сегодня мы имеем честь присутствовать на первом в истории школы клубном выступлении. Сначала попрошу вас поприветствовать трио Морриса Филдинга. На барабанах – Фил Хэнна, трубач – Дерек Браун.

Устаревшая терминология вызвала у Морриса Филдинга улыбку, и я подумал, что, по крайней мере, с ним-то все будет в порядке. Все трое поднялись на сцену, Хэнна сел за ударную установку, Браун приладился к своему басу, Моррис отсчитал "раз, два, три", и они заиграли "Кто-то меня любит".

Мелодия навевала приятные образы, вроде золотого отблеска солнечных лучей в ослепительно чистых струях горного водопада, и я отключился от всего, полностью отдавшись во власть музыки.

Концерт подходил к завершению – трио играло последний из объявленных номеров программы, когда по залу пронесся тревожный гул. Обернувшись, я увидел в дверях Лейкера Брума. Рука его лежала на плече Дейва Брика. Лицо у Брика было смертельно бледным, глаза покраснели. Моррис также взглянул в ту сторону, затем с видом отчаянной решимости вновь оборотился к клавиатуре, и я явственно расслышал в его сольной импровизации пассаж из "Вот и вся наша банда в сборе".

В тех обстоятельствах это был, прямо скажем, героический поступок с его стороны, однако музыка меня уже не занимала. По виду и, главное, выражению лица Лейкера Брума (то было лицо убийцы) я понял, что взрыв бомбы, ожидаемый с самого утра, произойдет прямо здесь с минуты на минуту.

Глава 19

Когда Моррис раскланивался перед публикой, директор аплодировал вместе со всеми. Брика он усадил на свободный стул в самом дальнем углу, отдельно от остальных учеников.

Мистер Ридпэт несколько мгновений, как мне показалось, с ненавистью смотрел на Брума, затем двинулся к нему, словно надеясь что-то услышать, однако директор одним взглядом пригвоздил его к месту.

– Минуточку внимания! – громко произнес он, когда аплодисменты начали стихать.

Все повернулись к нему, провожая его глазами на всем пути от двери к сцене, а он в это время говорил – размеренно, четко, будто чеканя каждую фразу. Поистине это была своеобразная демонстрация могущества.

– Мне очень не хотелось прерывать это интереснейшее мероприятие, однако я чувствую себя просто обязанным поделиться с вами весьма волнующей информацией. Обещаю, что буду предельно краток, после чего мы с вами вместе насладимся второй частью этого великолепного представления. Итак, к делу. Джентльмены, довожу до вашего сведения, что тяжелейшая проблема, с которой школа когда-либо сталкивалась со времени основания, наконец-то разрешена, и я хотел бы, чтобы каждый из вас стал свидетелем финального акта этого, прямо скажем, отвратительного спектакля. – Он улыбнулся, с подчеркнутой небрежностью облокотившись о край сцены. Тем не менее было видно, что он весь напрягся, словно гончая, почуявшая добычу. – Некоторые из нас будут присутствовать на совещании, которое назначено на три пятнадцать в кабинете заместителя директора. Совещание это состоится в узком кругу, а через час, в четверть пятого, я попрошу всех до одного собраться здесь, в этом зале.

В последнее время в школе завелась заразная болезнь, и давно уже пора отсечь пораженные ею ветви, чтобы спасти дерево. – Он еще раз криво улыбнулся, и меня поразило сходство этой дьявольской улыбки с той, что играла на губах Скелета, когда он готовился высечь Дэла. – А теперь, если я не ошибаюсь, двое учащихся начального класса должны показать нам фокусы.

Том с Дэлом бесшумно поднялись со стульев и, пройдя мимо мистера Брума, вышли на сцену.

***

Брум отошел от сцены и прислонился к стене у одной из дверей, скрестив руки на груди. Усмешка так и не покинула его лицо. Том и Дэл задернули занавес, и некоторое время мы слышали, как они ходят по сцене, устанавливая оборудование. Вот они с грохотом, словно это был тяжелый грузовик, отодвинули фортепиано в угол сцены. Вслед за этим раздался звук рвущейся материи. Наконец занавес отъехал в сторону, и перед нашими глазами предстала самодельная афиша:

"ФЛАНАГИНИ И НАЙТ.

ИЛЛЮЗИОНИСТЫ".

По рядам пробежал смешок.

Откуда-то сбоку заструились клубы белого дыма. На несколько минут дым скрыл всю сцену, потом начал подниматься, и мы увидели, что афиша исчезла. Вместо нее в луче прожектора стоял Том Фланаген. На нем было нечто вроде постельного покрывала и, разумеется, чалма. Рядом возвышался стол, задрапированный черным бархатом, а за ним обнаружился Дэл в черном же костюме и накидке с капюшоном. Смех в зале возобновился. Оба "иллюзиониста" поклонились публике, а когда выпрямились – дым уже почти рассеялся, – по их лицам было видно, что ребята здорово нервничают.

– Перед вами – Фланагини и Найт, – торжественно объявил Том, стараясь не обращать внимания на смех в зале. – Мы – маги, и мы здесь для того, чтобы развлечь и удивить вас, дорогие зрители, чтобы вызвать у вас благоговейный страх и восхищение.

Он сдернул бархатное покрывало со стола, и оттуда вылетел огненный шар, похожий на шаровую молнию. Шар завис над ними футах в шести, потрескивая и разбрасывая искры, потом стал понемногу затухать и, напоследок мигнув, исчез.

На лице Змеюки Брума не дрогнул ни один мускул, будто он уже видел это тысячу раз.

– Мы также постараемся вас немного позабавить.

С этими словами Дэл сбросил с плеч накидку, накрыл ею стол, сдернул ее, и перед нами предстал гигантский белый кролик фута в четыре высотой. Был он совсем как живой, и все от изумления на секунду замерли. Дэл ухватил кролика за длиннющее розовое ухо и небрежно швырнул его через плечо в темноту. Только теперь до нас дошло, что кролик-монстр был всего лишь плюшевой игрушкой. Это, а также профессиональная грациозность движений Дэла вызвали новый взрыв смеха, на сей раз не издевательского, а доброжелательного.

Последовала серия весьма ловко исполненных карточных фокусов с участием нескольких зрителей, затем – фокусы с носовыми платками и веревками, включая трюк с освобождением Дэла от пут, затянутых двумя лучшими спортсменами школы. После этого иллюзионисты произвели из ничего целый дождь живых цветов над сценой.

Потом Фланагини уложил Найта в ящик, который проткнул шпагами насквозь, а когда Найт вылез оттуда – цел и невредим, – он выдвинул вперед другой ящик – черный, расписанный китайскими узорами, и сам залез внутрь.

– Фалада, или говорящая голова, – объявил Найт, похлопывая по ящику со всех сторон, тем самым демонстрируя, что все его стенки – деревянные.

Затем он закрыл переднюю крышку, скрыв тело Фланагини. Сверху торчала лишь его голова в чалме.

– Готов? – осведомился Найт, и голова кивнула.

Верхняя крышка захлопнулась. Найт взял длинный меч, достал откуда-то апельсин, подбросил его в воздух и разрубил мечом на две половинки.

– Это – остро заточенный самурайский меч, – пояснил он, – настоящее боевое оружие.

Он еще раз взмахнул рукой, и меч со свистом рассек воздух. Тогда он вставил его в зазор между двумя крышками ящика, обернул обе ладони черными носовыми платками и просунул меч дальше, пока тот не встретил препятствие. Найт обернул ладони поплотнее, снова взялся за рукоятку, налег на нее, крякнул и просунул дальше, пока острие не показалось с противоположной стороны ящика. Тогда он выдернул лезвие и протер его платком, после чего отодвинул нижнюю секцию ящика, так что она больше не поддерживала верхнюю. Открыв переднюю стенку нижней секции, он продемонстрировал обезглавленное тело Фланагини.

– Танец смерти, – проговорил он и постучал лезвием, плашмя, по боковой стенке. Тело в индийском одеянии задергалось в конвульсиях. – А теперь – говорящая голова!

Он открыл дверцу верхней секции, и в зал уставилась голова в чалме.

– Какой первый закон магии? – задал ей Найт вопрос.

– Что сверху, то и внизу, – несколько невразумительно ответила голова.

– А второй?

– Материальный мир – вздор.

– А третий?

– Реальность иллюзорна.

– Сколько томов в школьной библиотеке?

– Н-не помню.

Последний ответ Тома Фланагена – голос, несомненно, был его – вызвал в зале оглушительный взрыв хохота.

Найт закрыл обе дверцы, сдвинул нижнюю секцию ящика вровень с верхней, открыл переднюю крышку, и все увидели невредимого Тома.

Бурные аплодисменты.

– Разумеется, – с легкой усмешкой заявил Найт, – все это не более чем иллюзия, обман зрения, как говорится, ловкость рук.

Найт внезапно посерьезнел.

– Однако четвертый закон магии гласит, что иллюзия может стать реальностью, подобно молнии, что, сверкнув, исчезает, как мимолетная улыбка волшебника…

(Белый дым снова заструился по сцене.).

– Как человеческие мечты, как сокровенные, глубоко уходящие в подсознание фантазии, как видения во сне и наяву – все это волшебный мир магии, и мир этот реален. Как извечное стремление…

(Внезапно двери зала сами распахнулись. Кто-то сзади меня вскрикнул.).

– ..Открыть двери, за которыми скрыты тайны нашего разума, нашего сознания и подсознания.

(Он широко раскинул руки.).

– И это в наших силах, ведь человек способен даже…

Дым – не белый, а грязно-желтый – повалил в зал из распахнутых дверей.

Дэл прервал свое магическое словоблудие и уставился на двери. Теперь это был не всемогущий волшебник, а охваченный страхом четырнадцатилетний мальчик. За мгновение до того, как в зале начался сплошной кошмар, я успел взглянуть на Тома Фланагини – он тоже ошеломленно вперил взгляд во что-то мне невидимое, но взгляд этот был устремлен не на двери, а куда-то вверх, чуть ли не в потолок над задними рядами.

Мистер Брум выглянул в ближайшую от него дверь, затем обернулся и ткнул пальцем в жалкую теперь парочку на сцене.

– Вы это натворили! – завопил он.

***

– Ты прав, – говорил мне в «Занзибаре» Том, – то, что происходило там, снаружи, я увидел лишь спустя несколько секунд. Я стоял на сцене и ждал, пока Дэл произнесет последнее, так и не произнесенное слово: «летать». Всю свою речь он готовил ради этого слова, после которого намеревайся воспарить над сценой, чтобы у всех глаза полезли на лоб. Мы долгие недели готовили трюк с распахиванием дверей. Дэл хотел попытаться долететь до ближайшей к нему двери, потом опуститься на ноги и покинуть зал. Более эффектную концовку нашего шоу трудно и вообразить… Так вот, я, хоть и знал прекрасно, что должно произойти, со страхом ожидал этого завершающего слова – «летать», как вдруг, бросив случайный взгляд в дальний конец зала, увидел там две вещи, которые меня перепугали уже до чертиков. Во-первых, там под потолком то ли висел, то ли парил Скелет Ридпэт. Вид его просто ужасал: он походил на громадную летучую мышь или на гигантского паука и при этом зловеще ухмылялся. Второе видение возникло спустя долю секунды, словно мы с Ридпэтом вызвали его совместными усилиями. Это был объятый пламенем мальчик.