Рубин

– Мне так жаль будить вас, мэм-сагиб.

Это была всего лишь Мита, а не задумчивый незнакомец с суровым взглядом из ее снов. Медленно растаял окружающий ее туман. Быстро колотившееся сердце Баррет замедлило свой бег до отдельных резких ударов.

– Вы проспали уже больше суток...

Удивленный возглас Баррет прервал извинения служанки:

– Это невозможно! Я ведь только что закрыла глаза...

Баррет умолкла, как только стройная синеглазка распахнула ставень за спиной Миты, открыв ее взгляду багряное небо.

– Ах, вы спали как мертвая, мисс! Но теперь вы должны подняться и поесть.

Позади Миты двое сингалезских девушек внесли тяжелый саквояж и поставили его у дальней стены.

– Да, Тигр приготовил много красивых вещей для мэм-сагиб. – Мита нетерпеливым жестом отослала девушек и открыла крышку, показав груду ярких тканей. – Этот багаж только что доставили из Коломбо. Сагиб, должно быть, послал за ним носильщиков в тот самый день, когда он нашел вас.

У Баррет перехватило дыхание, как только Мита подняла из чемодана воздушно-тонкие шелка и блестящее полотно, расшитое золотом. Каждый следующий предмет одежды был более красив, чем предыдущий, все было тщательно вышито и украшено рюшами, все подогнано на миниатюрную стройную фигурку. Мита благоговейно уставилась на одно из платьев – из темно-красной парчи, украшенной бархатными розетками.

– Ах, мисс, оно сшито как раз на вас! У Тигра очень острый взгляд, не так ли?

Даже без примерки Баррет знала, что это платье будет ей совершенно впору. Так же как и все остальные. Тихонько вздохнув, Мита подняла другое платье и положила его на кровать. Блестящая переливчатая темно-голубая ткань напоминала поток воды в свете факелов. Это был точный оттенок глаз Баррет.

Англичанка медленно провела пальцами по струящимся волнам шелка, прислушиваясь к их шуршанию. Точно как и прежде, она ощутила нарастающее давление в голове, тяжкий вес неясных воспоминаний. Она нахмурилась, понимая, что и раньше держала в руках такие шелка. Да, когда-то у нее было много подобных платьев – из разных тканей, разных цветов. Внезапно она увидела стройную молодую девушку, вглядывающуюся в свое отражение в высоком зеркале, она прикладывала такие же шелка к своей груди. Но видение растаяло, и Баррет поняла, что это было очень давно. В последние годы она носила только практичную одежду из тонкого сукна и саржи, которую можно было перешить, когда она подрастала, или полностью перекроить, когда ей надоедал фасон. Смешиваясь с тусклыми воспоминаниями, возникло чувство опасности. Пальцы Баррет вздрогнули и отдернулись от великолепной ткани.

– Мэм-сагиб дрожит. Вам холодно? Если так, я прикажу закрыть ставни.

– Нет-нет, Мита. Я просто задумалась.

Решительно вздернув подбородок, Баррет отбросила покрывало и поднялась с кровати.

– Очень хорошо. Полковник-сагиб ожидает вас в гостиной. Вам следует поспешить, если вы не против.

Баррет почему-то не задала вопрос, который был готов сорваться с ее губ. Она и так скоро выяснит, ждет ли ее там Пэйджен. На середине комнаты она остановилась, принюхиваясь к воздуху.

– Что это за запах, Мита? Немного едкий и пахнет дымом. Веки Миты дрогнули, и она опустила взгляд на платье.

– Это аромат Тигра-сагиба, мисс. Он снова курит эти малазийские сигары. И, судя по запаху, он был в вашей комнате, мэм-сагиб.

Две женщины обменялись взглядами, в которых была не столько ревность, сколько взаимное понимание.

– Вам понадобится и это тоже, я думаю.

Мита подняла белый сверток. Это был корсет, который Пэйджен запретил ей носить, пока они находились в пути. Баррет с любопытством рассматривала предмет одежды, казавшийся ей теперь таким странным и незнакомым, как будто он проник сюда из другого мира или другого времени. Мита осторожно расправила корсет и протянула его Баррет.

– Это ваше, мэм-сагиб. Вы, наверное, захотите его надеть.

Баррет все еще колебалась, чувствуя странное нежелание надеть или даже просто прикоснуться к этому предмету. Корсет был вычищен и отглажен. Конечно, это постаралась Мита. Но Баррет сознавала, что, если снова облачится в него, она вернется ко всему тому, что с ним связано, – строгим английским правилам и твердым принципам. Вся непринужденность и свобода, которых она достигла здесь, закончатся.

– Мэм-сагиб? – спросила с любопытством Мита. Баррет не отвечала, ее глаза были прикованы к корсету.

Почему у нее возникло такое чувство отвращения к нему? Может быть, из-за страшных воспоминаний, спрятанных в самой глубине ее мыслей?

– Вы опоздаете, мисс.

– Да. Да, конечно.

Баррет глубоко вздохнула. Что это с ней творится? Что-то бормоча себе под нос, Баррет схватила тяжелый жесткий корсет и поднесла его к груди. Что-то оцарапало ей кожу; одна из планок, казалось, была погнута.

– Она была сломана, и мне пришлось поправить ее – планка, кажется, так вы называете их? Я надеюсь, что работа удовлетворит мэм-сагиб?

– Все прекрасно, Мита.

Баррет пришлось приложить все силы, чтобы не заплакать. В конце концов, пора с этим покончить, почему именно эта часть одежды так ее расстраивает? Может, потому, что она символизирует все, что ненавидит Пэйджен, все, что стояло между ними? Выпрямив спину, Баррет сбросила ночную рубашку и обернула корсет вокруг себя, еле сдерживая дрожь, как только он сдавил ее мягкую кожу. Как странно, подумала она, трогая пальцами твердые металлические кости. Да, весьма странно, что мы должны надевать подобные вещи, чтобы выглядеть цивилизованными.

Полковник Адриан Хадли ожидал в обтянутой ситцем гостиной в огромном каменном западном крыле Виндхэвена. Баррет была рада, что Мита проводила ее, так как она сама никогда не нашла бы этой комнаты.

– О, мисс Браун. Вы сегодня выглядите намного лучше, должен сказать. – Его пальцы обхватили ее руку в дружеском приветствии.

– Вы... вы слишком любезны, – приветливо сказала Баррет, тронутая его нескрываемым сочувствием.

– Ерунда, моя дорогая. Теперь садитесь... садитесь, пожалуйста. Разговаривать стоя весьма приятно, когда вы молоды, но в моем возрасте суставы уже не так послушны, как были когда-то. Конечно, моим досталось слишком много.

Слегка нахмурившись, полковник уселся в кресло у окна и осторожно вытянул левую ногу. Баррет хотела расспросить его поподробнее, но сдержалась, понимая, что он сам расскажет обо всем, если захочет. Баррет просто с любопытством осмотрелась вокруг. Голубые и белые фарфоровые вазы заполнили все полки на стене, и в каждой стояли свежесрезанные цветы жасмина, алых орхидей и пышных роз, заполняя комнату опьяняющими ароматами.

– Как прекрасно!

– Фарфор – из коллекции Тигра, а цветы – это мое хобби, – пояснил полковнике нескрываемой гордостью. – Это одно из немногих занятий, доступных старику, к моему сожалению.

– Но они замечательны! Я не думаю, что когда-либо прежде видела такое разнообразие цветов. Вы, должно быть, настоящий волшебник.

Хадли скромно улыбнулся ее неумеренной похвале:

– Это работа, а не волшебство, моя дорогая. Почва здесь так же богата, как девонширский чернозем. Единственная проблема – защита от проклятущих насекомых в этой долине. О, я прошу прощения за свою болтовню, – сказал он быстро. – Мы здесь не привыкли к женскому обществу.

Баррет почувствовала странное удовлетворение при таком заявлении, хотя и отказывалась признаться самой себе, почему именно.

– Вы что-нибудь выпьете? Херес?

Баррет кивнула, принимая протягиваемый ей бокал. Цвет напитка не уступал богатством оттенков цвету вечернего неба. Полковник провел ее в освещенную свечами столовую, сверкавшую от изобилия хрусталя и тончайшего фарфора. Тяжелые гравированные серебряные приборы лежали у каждой тарелки, и Баррет заметила, что стол накрыт на троих. Хадли перехватил ее осторожный взгляд.

– Тигр уехал, чтобы осмотреть высокогорные плантации. Я не думаю, что он вернется назад раньше завтрашнего утра, но Мита всегда ставит для него прибор на всякий случай. Так что сегодня мы будем обедать вдвоем. – Его взгляд был очень проницательным. – Я надеюсь, что вы не возражаете.

– Нет. Конечно, нет, – поспешно ответила Баррет.

Обед на серебряных блюдах подавали застенчиво улыбающиеся сингалезские служанки, одетые в длинные, до пола, саронги и с цветами орхидей в длинных волосах.

– Вы должны попробовать это блюдо, моя дорогая. Мы называем его самбол, или рисовые колбаски. Но будьте осторожны, поскольку в них много красного перца, лимонного сока и тертого кокосового ореха. А потом пробуйте вот эти зажаристые вафли. И, конечно, вы должны отведать кокосового кэрри. – Полковник подавал блюда Баррет с такой же скоростью, как и говорил. – Есть еще прекрасный чатни. А еще манго и другие местные фрукты. И не пропустите талагулу. – Не обращая внимания на изумленно поднятые брови Баррет, Хадли протянул ей блюдо с кунжутными лепешками. – Это еще одна из многочисленных способностей Миты, знаете ли.

Баррет послушно брала понемножку с каждого блюда. При виде живописных пряных блюд она ощутила нестерпимый голод. Хадли улыбнулся:

– Горе мне старику, я совсем заболтал вас. Не слушайте меня, поешьте. Завидую вам, поскольку вы впервые отведаете этой божественной пищи. Мита просто превосходно готовит.

И полковник оказался прав, как поняла Баррет. Все эти легкие и экзотические блюда были приправлены кокосовым орехом, кориандром, тмином, корпией и какими-то еще другими специями, которых она не могла даже назвать. Она попробовала каждое блюдо, стараясь наслаждаться роскошной обстановкой. Но каждый раз, когда она поднимала глаза от тарелки, взгляд обращался к пустому месту во главе стола, и аппетит пропадай.

Через полчаса оживленной беседы, которую поддерживал в основном смущенный полковник, Баррет откинулась на спинку стула с жалкой улыбкой.

– Я не думаю, чтобы мне когда-нибудь прежде приходилось пробовать такие яства.

Лицо Баррет омрачилось, как только она поняла, что не может быть в этом уверена, так как она все еще не имела никакого представления о жизни, которую вела перед прибытием на остров. Баррет поморщилась. Она очень осторожно отложила вилку, рассеянно наблюдая за игрой отраженных в ней лучей висящих над столом ламп.

– Я... я полагаю, что вы недоумеваете, почему я нахожусь здесь, даже если вы слишком любезны, чтобы спрашивать.

Отводя протесты полковника, она покачана головой и сплела пальцы на коленях.

– Я бы хотела все рассказать вам. Но я не могу, как вы уже, наверное, знаете. Произошел несчастный случай или, возможно, это не было несчастным случаем, и... – Баррет подняла глаза и жалобно улыбнулась собеседнику. – Теперь я ничего не помню. Только отдельные обрывки событий. И я не думаю, что Тигр, как вы его называете, склонен поверить мне.

Полковник наклонился над столом и похлопал ее по плечу с грубовато-добродушным сочувствием.

– Да, Тигр все рассказал мне. Чертовски грязное дело, извините меня за грубость. А что касается Дева, я убежден: он верит вам. – Хадли нахмурился. – Это все тот рубин. Он просто сводит с ума всех мужчин. Женщины тоже не могут удержаться от вожделения обладать им. И пока он не найден...

Голос полковника затих, он молча уставился на дрожащий свет свечей. В этот момент большая ночная бабочка метнулась вверх, ее крылья отбросили пугающую тень на противоположную стену. Неровными зигзагами бабочка все ближе и ближе подлетала к источнику света, пока наконец не влетела в язычки пламени и сгорела там, неярко вспыхнув. Баррет задрожала, задыхаясь в своем корсете, который внезапно показался ей неимоверно тугим. Она никак не могла избавиться от вида этих изящных крылышек, вспыхнувших в пламени фонаря и исчезнувших в один миг. Может, и ее собственная судьба будет такой же недолгой и жестокой?

Из-за двери в коридоре раздался приглушенный шум и негромкий голос Миты. Потом кто-то ответил ей на тамильском наречии. У Баррет перехватило дыхание, и мурашки покрыли кожу над низким декольте темно-голубого платья, надетого по настоянию Миты. Баррет нервно теребила пальцами салфетку, прислушиваясь к приближающимся шагам. Жар бросился ей в лицо. Шаги затихли перед закрытой дверью столовой.

Сердце Баррет бешено забилось, его удары отдавались в каждой клеточке ее тела. Она молилась, чтобы он ушел, молилась, чтобы ей не пришлось встретиться с ним, особенно сейчас, когда она чувствовала себя такой ранимой, неспособной справиться с хаосом эмоций. И тогда из дальнего коридора послышался голос Нигала. Ощутив какую-то боль, похожую на сожаление, Баррет услышала, что Пэйджен двинулся дальше, и его шаги затихли где-то вдалеке.

Баррет с шумом выдохнула. Только тогда она поняла, что все это время почти не дышала.

– Так вот в чем дело, моя дорогая? – Глаза полковника были темными и проницательными, но в них не было злобы. – Я видел все это слишком часто, чтобы не понять. Да, женщины всегда преследовали Пэйджена с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. Даже тогда он имел загадочную власть над ними, что-то вроде магической силы, которая притягивала их, как бабочку притягивает огонь в фонаре.

Баррет вздрогнула. Она пыталась заговорить, но не смогла произнести ни звука, руки без устали перебирали салфетку на коленях.

– Не стоит отрицать этого. И можете ничего не говорить. Я все понимаю. Не стоит отрицать.

Баррет напряженно прислушивалась к тихому гулу в голове. Не стоит отрицать, не стоит отрицать. Баррет дрожащими руками сжала виски. Усмехающийся и безликий темный призрак вырисовывался в темноте. Она могла слышать его, чувствовать его. Но когда она пыталась взглянуть ему в лицо, он таял, упорно держась всегда вне поля ее зрения. Тогда она поняла, что это ее память, что она всегда там. Все, что ей необходимо сделать, – это протянуть руку и схватить ее. Все, что она должна, – это захотеть, как говорил ей Пэйджен в долине у реки. Баррет зажмурилась, пробуя вызвать в памяти прошлое, которое всегда ускользало от нее.

Не стоит отрицать. Не стоит...

Внезапно появился страх. Как маленький быстрый грызун со сверкающими белыми зубами, он легко подскочил к ней и вонзил острые клыки. «Я хочу вспомнить, – решительно говорила она себе. – Я должна вспомнить!»

– Баррет, дорогая...

Голос полковника звучал слабо, так слабо, как будто раздавался откуда-то издалека.

Прошлое было рядом, она чувствовала это. Баррет уже не ощущала уколов страха, ожидая его приближения. Только грудь резко поднималась и опускалась.

«Возьми, Баррет. Захоти – и ты все получишь».

– Не стоит отрицать. – Баррет повторила эти слова вслух, затем тихо, а потом все громче, ощущая небывалый прилив сил.

Она чувствовала его приближение, первые вспышки полного понимания. Но вместе с этим усиливался и страх, пока Баррет не показалось, что ее разорвет на тысячу мельчайших частичек. Но она держалась, держалась до тех пор, пока челюсти страха не ослабили свою хватку, пока она не поняла, что ее прошлое встало перед ней, что, когда она откроет глаза, она увидит его.

– С вами все в порядке, моя дорогая? Может быть, немного бренди...

Слова полковника теперь звучали ближе, но казались странными, как будто он говорил на иностранном языке. Баррет не обратила на них никакого внимания, полностью сосредоточившись только на безликих образах, таящихся в темноте.

«Да, я хочу этого. Господи, я должна все вспомнить. Ради меня самой. Ради Пэйджена».

Баррет открыла глаза, обращенные на взволнованное лицо полковника. Но ее темно-голубой взгляд проникал далеко за него, прикованный к плотной клубящейся темноте, которая, казалось, подступала все ближе с каждым резким ударом сердца.

Как разбившееся вдребезги стекло, темнота вдруг взорвалась яркими осколками разного размера и разных очертаний. И каждый из них был воспоминанием – некоторые приятные, некоторые грустные, некоторые неописуемо жестокие. Внезапно все они собрались вместе, все отдельные фрагменты ее прошлого блестящим потоком закружились вокруг нее. Свет был настолько ярок, что слепил глаза.

– Моя девочка... мисс Браун... – Костлявые пальцы сжали ее руку с удивительной силой. – Скажите, что вас так беспокоит?

Баррет не собиралась лгать, особенно проявлявшему такую доброту Хадли.

– Вы можете называть меня Брет, полковник, – произнесла она высоким дрожащим голосом. – Просто Брет. Все мои друзья так делают. А что касается остального, я... я никогда не любила коричневого. – Ее глаза широко распахнулись. – Если вы хотите большей формальности, вы можете называть меня Уинслоу. Вы понимаете – я... я знаю. Господи, я все знаю теперь.

Полковник с любопытством уставился на нее, высоко вздернув брови. Но, прежде чем он смог заговорить, раздался другой голос из дверного проема – низкий и повелительный. В-этой суматохе ни Баррет, ни Хадли не слышали, как открылась дверь.

– Ну, моя дорогая, прошу, просветите и нас. А что здесь происходит?

Он был одет в вечерний костюм, тонкий жилет сверкал белизной из-под черного пиджака. Только что вымытые волосы были еще влажными и блестели в свете лампы. Баррет внезапно поняла, что он был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела, независимо от черной повязки на глазу. И еще он был неимоверно разъярен. Его челюсти судорожно сжались, как только он взглянул на руки Хадли, обхватившие ее тонкие запястья. На его губах играла слабая насмешливая улыбка, пока он пересекал комнату, направляясь к огромному черному буфету. Только налив себе виски, он не спеша прошел к столу.

– Да, расскажите нам. Мисс... Уинслоу, вы говорите? Я с нетерпением жду. И если эта история... так же хороша, как и предыдущая, ты получишь немало удовольствия, Адриан, я ручаюсь.

Два ярких пятна вспыхнули на щеках Баррет, резко выделяясь на побледневшем лице. Но ее гордость была с ней. Баррет и раньше инстинктивно ощущала ее, а теперь это было нечто большее. Теперь это была уверенность, подкрепленная ясными воспоминаниями, начиная с детства, когда она поколотила высокомерного Джейми Уоррентона за то, что он назвал ее дедушку «выжившим из ума старым бедняком, у которого волос больше, чем разума».

Баррет глубоко вздохнула. Да, все это было теперь перед ней. Долгие годы одиночества, когда она так и не смогла подружиться с легкомысленными и пустыми девушками, знакомыми по Брайтону. И дедушка, приехавший, чтобы забрать ее из привилегированной школы в Кенте, куда ее отослали после смерти родителей. Все это она помнила. И хотя воспоминания порой причиняли боль, она наслаждалась ими, пристально изучая каждый фрагмент, пряча его глубоко в сердце, дрожа от сознания, что все это снова частица ее самой. Да, она была горда. Все Уинслоу были таковы. И в какой-то мере именно гордость была причиной тех бедствий, которые обрушились на ее голову и на голову дедушки.

Вновь Баррет задрожала от страха. Но пока она была здесь, он будет в безопасности. В этом Баррет была уверена. И пока она не разберется во всем, что ее окружает, пока она не распутает все запутанные ниточки и не получит ответы на все свои «как» и «почему», ей не стоит полностью раскрывать свою тайну. Баррет сильно сжала руки на коленях. Да, до тех пор она не должна говорить о ее секрете. Если бы она имела дело только с полковником, глядящим на нее с таким добродушным сочувствием, она могла бы ему довериться. Но только не тому насмехающемуся человеку, который смотрел на нее поверх полупустого хрустального бокала. Ему она ничего не будет объяснять.

– Мы ждем, мисс Браун... то есть Уинслоу.

Тон Пэйджена был искренне издевательским. Баррет вздернула подбородок.

– Не будете ли вы так любезны налить мне бокал хереса, полковник?

– Конечно, моя дорогая.

Он довольно неловко поднялся, но быстро справился. Через несколько секунд полковник возвратился к столу, протягивая бокал, полный янтарного напитка, в ее похолодевшие пальцы. Он нахмурился:

– Боже, да вы совсем замерзли! Херес вам поможет. Выпейте поскорее.

Напиток, одновременно острый и сладкий, наполнил ее тело приятным огнем. Когда она наконец заговорила, ее голос звучал приглушенно и сдавленно:

– Я проводила дни в такой зловонной комнатушке, что мне порой хотелось умереть. Хотя это и является непростительным грехом, было время, когда мне казалось, что еще большим грехом было продолжать жить. Вечный мрак. Вечная морская качка. И вечно глаза, прильнувшие к отверстию в двери. – Голос Баррет постепенно окреп. – Однажды я попыталась убить его. Я вытащила стальную планку из моего корсета и затаилась около двери. Я услышала, как он подошел и открыл окошечко в двери, куда они подавали мне еду, если протухший суп и червивые сухари можно назвать едой. И когда глаз опять заглянул в отверстие, я ударила в него стальной планкой.

Баррет посмотрела вдаль через открытое окно.

– Он дико закричал. Он выкрикивал ужасные угрозы, и я полагаю, что заслужила их. Потом меня били. Было очень больно. – Ее голос звучал неестественно ровно, почти механически. – Конечно, они были очень искусны в этом. Они никогда не били по обнаженной коже и старались не оставлять никаких следов. Синяки никогда не держались дольше недели. Моя наружность была для них очень ценной, как вы понимаете. Потом в конце им пришло в голову отметить меня, чтобы у вас не возникло подозрений.

Баррет послышалось грубое ругательство, донесшееся с противоположной стороны стола, но она не отвела взгляда от ночной темноты, полностью углубившись в воспоминания.

– У меня не было никаких сил для борьбы и никакой надежды на спасение, пока мы были в открытом море. Каждый день, каждая секунда стала агонией. Однажды я прекратила есть, так как поняла к тому времени, что в суп они подсыпают какой-то наркотик. – Глаза Баррет невидяще уставились в ночное небо. – Тогда они подробно объяснили мне во всех деталях, что случится, если я повторю этот опыт или проявлю неповиновение любым другим способом.

Ее лицо превратилось в бледную маску, вырезанную из алебастра вокруг тревожных темно-голубых озер ее глаз. Тонкие пальцы поглаживали длинную ножку бокала.

– Но я тогда все еще пылала огнем справедливого негодования. Я попыталась убежать на следующий день, симулируя болезнь и пытаясь проскользнуть мимо сторожа, когда дверь открылась. – Ее пальцы прекратили на миг свое медленное, гипнотизирующее движение. – И тогда... достаточно сказать, что они выполнили все свои угрозы. После этого я не сделала ни одной попытки убежать.

Лицо Пэйджена окаменело. Он хотел закричать, чтобы она остановилась, хотел выбежать вон из комнаты. А еще ему очень хотелось прижать ее к своей груди и успокаивать, пока все эти ужасные события не будут навсегда стерты из ее памяти. Но он не сделал этого, так как был достаточно мудр, чтобы знать – она должна говорить, чтобы достичь мира в своих собственных мыслях. И он должен слушать.

– Героизм не стоит такого наказания, – сказал он резко.

Его голос пробился сквозь тьму. Резкий звук ударил ее, и щеки Баррет снова вспыхнули. Она хрипло и невесело рассмеялась.

– Но в одном, по крайней мере, я убедилась. Я вовсе не героиня. Потому что, в конце концов, я согласилась, как видите. Я согласилась сделать все, что они приказали.

Тогда Баррет отвернулась от окна. Ее огромные глаза, блестевшие от непролитых слез, встретились с глазами Пэйджена.

– Все было так, как ты и думал, конечно. Я была послана на тот пляж для тебя, Пэйджен. Чтобы обмануть тебя. Соблазнить тебя. Найти потерянный рубин вместе с рубиновой шахтой. – Ее голос стал звучать пронзительно и прерывисто. – И Бог помог мне, когда я ударилась головой во время попытки убежать и потеряла память, иначе я сделала бы все, что они хотели!

Пэйджен услышал истерические нотки в ее голосе и с трудом удержался, чтобы не прервать рассказ. Но он знал, что это еще не все, он знал, что воспоминания будут мучить ее, если она не расскажет обо всем до конца.

– И что дальше? – настаивал он. В его спокойном голосе звучала насмешка. Да, это спровоцирует ее лучше всего, как он знал. Гнев заставит высказаться до конца. – Не собираетесь ли вы прекратить ваш увлекательный рассказ теперь, мисс Уинслоу? Теперь, когда мы подошли к самому интересному?

Баррет вздрогнула, как будто он ударил ее. Краска негодования залила не только ее лицо, но и шею, и грудь, и плечи. Она сильно сжала ножку бокала побелевшими пальцами.

– Я почти жалею, что забыла о своем задании, мой господин. Мужчина вроде вас заслуживает хорошего урока, он должен хоть раз в жизни попробовать свое собственное лекарство. – Ее глаза напоминали холодные сапфиры. – И я могла бы даже наслаждаться таким заданием. Почему я должна чувствовать угрызения совести, когда вы не чувствуете ничего? Да, вы правы, мистер Пэйджен. Этот мир принадлежит сильным и хитрым существам, и я собираюсь стать одной из них с этого момента.

Уверенным жестом Баррет подняла свой бокал в насмешливом приветствии, потом поднесла его к губам и осушила до дна. Лицо Пэйджена потемнело. Он сбил пальцами невидимую пылинку со своего рукава.