Рубин

И лишь затем, когда она была совершенно готова, когда ее кожа разгорелась от нестерпимого огня и ее глаза почти ослепли от красоты его обнаженного желания, Пэйджен привлек ее еще ближе и проник глубоко в ее мягкий дрожащий жар.

– О Господи, Баррет, ты такая маленькая. Ты так напряжена. О Боже, гори для меня, Angrezi. Сожги меня дотла!

Она вздрогнула от его слов, ощутив мгновенную вспышку огня и больше ничего, кроме напряженного плавного скольжения. Пэйджен проникал все глубже, достигая своим напряженным мускулом до самой потаенной глубины ее тела. Нет, глубже. До самого сердца. Внутри ее, рядом с ней, вокруг нее. Он был огромным и живым, горячим и напряженным, он стал ее частью, проник в ее душу.

Даже этого ей было мало. Ее бездыханные стоны сказали ему об этом. Руки Пэйджена напряглись. Он погрузил ее спину в серебряные воды и стал покачивать в такт волнам. Он стонал каждый раз, когда на мгновение покидал ее, и задыхался от радости, когда вновь сливался с ней. Каждое движение соединяло в себе конец и начало, все чувства мира слились в одно неописуемо прекрасное чувство.

– Еще, Angrezi! Отдайся мне вся. Я хочу обладать всей твоей дрожью, каждым вздохом. Я хочу, чтобы твое сердце дрожало на кончиках моих пальцев. Я хочу, чтобы каждый горячий сладкий дюйм твоего тела растворился во мне.

Баррет стонала, обвиваясь вокруг него, задыхаясь в урагане чувств. Он весь состоял из расплавленной лавы и стальной воли, он был неустанным захватчиком и таинственным защитником. Это был Пэйджен, мужчина, который вернул ей целостность.

И вот, не разнимая ног, обвивавших его торс, она почувствовала, что ослепительный свет наслаждения засиял снова, буйный и немыслимый, потому что на этот раз Пэйджен заполнил ее, добрался до самых глубин, пронзая ее с жестокой яростью своего вырвавшегося из-под контроля желания. Ее ногти впивались в его плечи. Она изгибала спину, качаясь на раскаленных волнах восторга.

– О Боже!

– Ты... Я могу... – В напряженном голосе Пэйджена слышалась тревога.

– Да, Пэйджен. Да!

И вслед за ее ошеломленным криком Баррет почувствовала, что он двинулся еще глубже. Она смутно поняла, что до сих пор он предлагал ей только часть своей пульсирующей силы. Она чувствовала, как ее тело обнимает и поглощает его жар, чувствовала, что ее собственный огонь окружает его плотным облаком.

– Всемогущий Бог, Angrezi!

Пэйджен запрокинул назад голову и погрузился в нее до конца, резко застонав, когда ощутил, что она задрожала и конвульсии сотрясли ее тело. Она хотела ощутить каждый горячий дюйм его мощи, и она получила это. Каждый его натиск нес в себе отголоски рая, взрыв эмоций целой жизни, бурное рождение великолепной красоты.

В эти краткие секунды Пэйджен без слов преподал Баррет урок жизни, о которой она не могла и подумать и которую уже не надеялась узнать.

– Всемогущий Бог, Angrezi. Я не могу больше... а-а-а...

Баррет улыбнулась, когда ощутила его дрожь, означавшую, что его самообладанию пришел конец. Тогда Баррет приняла его в себя, полностью закрыв собой от призраков Канпура, от приносящих несчастья злобных лучей ненавистного рубина. Она дала ему все, что страстно хотела дать с той самой ночи под уличным фонарем, когда он дважды спас ее от ужасной смерти. Она дала ему всю себя.

Потому что теперь она помнила, хотя и отрывочно, но достаточно твердо, чтобы знать, что он был там. И когда Пэйджен решительно и яростно устремился в ее лоно, она открылась ему, открылась навстречу его оглушительному желанию, почувствовала его силу и всю ярость, и тогда горячее мужское семя заполнило ее. Баррет с радостью приняла его. И в тот момент Баррет знала, что Пэйджен нашел свой приют, так же как и она сама, независимо от того, сколько долгих лет блуждания и предательства было позади.

Ослепленные страстью и тоской, они вдвоем нашли свой рай, их тела слились, лихорадочные вздохи стали единым выдохом. Последней мыслью Баррет перед окончательным погружением в водоворот наслаждения была мысль о том, что происходящее между ними сейчас предопределяло их будущее. Судьба, как любил говорить Пэйджен. И вернется к ней память или нет, Баррет поклялась сделать все, чтобы этот страстный мужчина в ее объятиях никогда не покинул ее снова.

Спустя целую вечность они медленно вернулись на землю. Пэйджен все еще крепко держал Баррет в руках. Его судорожная хватка не ослабевала, и страсть вспыхнула в них снова. Ее глаза все еще были темны от переживаний, когда Пэйджен снова вошел в нее. Он крепко прижал ее к себе, бедро к бедру, плечо к покрытому испариной плечу. Ее имя звучало в его стонах, когда он достиг вершин наслаждения, ее имя он шептал, когда чувствовал ее ответные судорожные конвульсии. И он шептал ее имя, когда они снова сошлись, на этот раз на теплом сверкающем песке.

Над ними облака окрасились в багряные и фиолетовые тона. Когда они наконец погрузились в сон, ленивые и пресыщенные, как огромные коты в джунглях, его сильные пальцы все еще не отпускали шелковое облако ее волос.

Рай и ад, прошлое и настоящее, все это теперь не имело никакого значения. Все, что имело значение для редко улыбающегося и решительного англичанина, это приятная тяжесть тела Баррет на его руке и тонкие пальцы, прижатые к его груди. Он будет ненавидеть себя через час или два, он знал это. Но теперь он отдался мечтам и получил забвение. Сейчас пришло время доверия.

Пэйджен вздохнул. Пресыщенная и обессилевшая, Баррет что-то пробормотала. Они спали, прижавшись к теплому песку и друг к другу. Под потемневшим бирюзовым небом простирались зеленые девственные долины. Облака вспыхнули последними багряными и фиолетовыми лучами солнца, исчезавшего позади далеких вершин, где их ждали обширные просторы Виндхэвена.

Пэйджен беспокойно перевернулся. Он слабо улыбнулся и проснулся. Его первый взгляд коснулся лица Баррет, побледневшего и спокойного во сне. Ее волосы рассыпались, укрывая их обоих плотным золотым облаком, слабо пахнущим жасмином.

Пэйджен почувствовал, что его мужественность напряглась, призывая снова погрузиться в ее мягкий жар. Одно прикосновение, один поцелуй – и она снова оказалась бы под ним, задыхаясь и готовая принять его.

Одно только прикосновение – это все, что требуется. И тогда Пэйджен заставил себя успокоиться. Щеки и грудь Баррет покраснели и даже были немного поцарапаны от его невольного насилия, его бессмысленного вожделения. Это неприятно поразило Пэйджена.

«Все случилось не так, Angrezi. Я никогда не думал ни причинять тебе боль, ни предавать тебя».

Пэйджен медленно отвел длинную прядь волос с ее гладко-фарфоровой щеки и пропустил этот текучий шелк между пальцами. Огонь в паху разгорелся сильнее, превратился в боль, в раскаленное мучение.

Сейчас. Он должен сделать это сейчас, решил Пэйджен. Иначе он никогда не сможет решиться. Его лицо застыло от неимоверных усилий, когда он разжал объятия и поднялся.

«Лучше уж так, маленький сокол. Лучше один быстрый разящий удар, который раз и навсегда разобьет все твои надежды».

Да, он сможет сделать это хотя бы для нее по крайней мере. Он знал, что однажды она поблагодарит его за это.

Пронзительный окрик Нигала разбудил Баррет после показавшегося вечностью сна. Она беспокойно забормотала и раскинула руки. Влажный песок коснулся ее пальцев, каждое отглаженное водой зернышко ярко поблескивало в ее руках. Баррет медленно открыла глаза. Она нехотя возвращалась в реальный мир бледно-лиловых теней и дрожащих лепестков жасмина. Воздух был насыщен ароматами цветов и прозрачен от прохлады наступающей ночи. Далеко на западе, за темной стеной джунглей угадывалось заходящее солнце, оставившее после себя только отсвет багряных лучей.

Все еще вялая и сонная, Баррет потянулась, чувствуя странную, но приятную боль в мускулах, о существовании которых она никогда прежде даже не догадывалась. И когда она со вздохом села, ее глаза блеснули, как только Баррет вспомнила. Вспомнила о лихорадочно горящей коже и нетерпеливых пальцах. Вспомнила о нескрываемом желании и натиске страсти.

– Пэйджен!

Баррет вскочила на ноги, безуспешно вглядываясь в сумерки. Только когда ветер пролил ароматный белый дождь лепестков жасмина на ее голову, темная фигура появилась из подлеска на дальней стороне поляны. Последние лучи солнца светили ему в спину, так что Баррет не смогла увидеть ничего, кроме неясного пятна его лица и напряженной линии плеч. Ее сердце тревожно забилось.

– Пэйджен, я... я...

– Я вижу, ты проснулась. Прекрасно. Я не хотел тебя будить.

Пэйджен держался напряженно, его голос звучал спокойно. Но почему он одет и его винтовка висит на плече? Откуда этот холодный, равнодушный голос, который прогнал воздух из ее легких, радость из сердца и тепло из ее дрожащего тела? Скомканная одежда мелькнула в воздухе и упала к ее ногам.

– Оденься. Нигал может появиться здесь в любую секунду.

Баррет автоматически подняла одежду и уставилась на нее, не в силах вымолвить ни слова. Англичанин выругался и отвернулся, принявшись расхаживать по песчаному берегу, как голодный зверь.

– Одевайся, черт побери! Тебе нечего бояться, что я буду смотреть. Теперь это не имеет ни малейшего значения, – раздраженно добавил он вполголоса.

Тонкие пальцы Баррет развернули скомканную ткань. Она бессознательно отметила, что он починил ее бриджи и дал чистую рубашку, наверняка одну из его собственных. Ее сердце неровно забилось.

– Что... что ты собираешься делать?

– Я думал, что я выразился совершенно ясно, Angrezi. Я провожу тебя назад к лагерю. Прямо сейчас.

– Но...

– Но что? – Пэйджен скрипнул зубами. – То, что случилось, было ошибкой, громадной ошибкой. Это никогда не повторится, я ручаюсь тебе. И как только мы доберемся до Виндхэвена, вероятно завтра утром, я позабочусь отправить тебя назад в Англию. У меня там остались кое-какие связи. Я найду для тебя безопасное место, где даже длинная рука Ракели не сможет тебя достать.

– Но... – Баррет от изумления некоторое время не могла говорить, кровь отхлынула от ее лица. – Ты говорил... я думала...

На лице Пэйджена резко дернулся мускул. Англичанин порывисто протянул Баррет потрепанную шляпу, которую перед этим перебирал в пальцах.

– Не создавай себе лишних проблем, Angrezi. Сохрани воспоминания о случившемся вместе с остальными памятными событиями. В обитой шелком шкатулке с высохшими цветами лаванды и розами или в аккуратных строчках твоего дневника, если тебе это больше нравится. Но не думай, что это будет продолжаться, и не думай, что это когда-нибудь повторится снова, потому что этого никогда не будет!

– Но... но я не хочу помнить тебя! Я хочу быть с тобой, стать частью твоей жизни здесь, а не где-нибудь в безопасном месте.

Пэйджен судорожно сжал кулаки. Его голос стал резче.

– И все из-за пары часов занятий любовью? Нет, Angrezi, женщине потребуется сделать что-нибудь большее, чтобы войти в мою жизнь. – Пэйджен сверкнул глазами. – Даже такой красивой женщине, как ты.

– Ты... ты так не думаешь... ты не можешь!

– Я? – Мужчина в тени деревьев невесело рассмеялся. – О, эта игра была достаточно приятной, хотя я и не большой любитель совращать девственниц. Что касается тебя, Циннамон, то к тебе этот термин вряд ли можно применить, потому что я почти не почувствовал сопротивления.

Баррет вздрогнула от его жестоких слов, пытаясь убедить себя, что это просто еще одно представление, что на самом деле Пэйджен не мог так думать о ней. Она прижала одежду к груди, стараясь не поддаваться унылой тоске, но все же чувствуя, что последние остатки тепла покидают ее тело. Но вот она распрямила свои тонкие плечи. Она никогда не будет ни о чем просить. Больше никогда. Несмотря на то что ее сердце было вырвано из груди и разбито на крошечные осколки.

– Прекрасно, – сумела она ответить, сама поражаясь тому, что ее голос мог звучать настолько спокойно. – Ты освободил меня от оков невинности, и я благодарна тебе. Это значительно упрощает мое дальнейшее общение с мужчинами и сделает его более приятным.

Как будто подчиняясь демону противоречия, Баррет отбросила на спину волосы, предоставив взгляду Пэйджена свое обнаженное тело во всей его красе, и испытующе посмотрела ему в глаза.

– Я только надеюсь, что ты не ожидаешь платы за свои услуги.

Баррет видела, что он вздрогнул, видела, что его губы сжались в тонкую линию. Это должно было сделать ее счастливой, но почему-то тоска еще сильнее сжала горло. Руки Пэйджена судорожно сжимали приклад винтовки.

– Нет, я не собираюсь брать с тебя деньги за введение в тайны чувственности, Angrezi, хотя и считаю себя неплохим мастером в этом деле. Но в данном случае, моя дорогая, ощущение твоего горячего миниатюрного тела и напряженного, влажного лона было предостаточным вознаграждением. Да, я уверен, что у тебя хорошие способности для занятий любовью. Если ты убедишься, что твоя память утеряна безвозвратно, ты сможешь зарабатывать на жизнь лежа на спине. Когда-нибудь ты достигнешь совершенства.

Пэйджен говорил спокойно и неторопливо, словно желая убедиться, что она понимает каждое слово.

«Почему ты так поступаешь, Пэйджен?» – хотелось закричать Баррет. Но она этого не сделала, гордость заставляла ее слушать молча, хотя в этот момент ее ногти до крови впивались в ладони.

– Возможно, – сказала она холодно. – Но есть и много других способов управлять мужчинами, не так ли? Использование моего тела – просто один из них, как ты знаешь. К сожалению, я не могу сказать, что твое мастерство произвело на меня большое впечатление, милейший.

Ярость вспыхнула на лице Пэйджена.

– Действительно? Твои отчаянные крики говорили о другом. Не говоря уже о царапинах от твоих ногтей и отметинах от зубов, которые ты оставила на моей спине и плечах.

Баррет сумела спокойно и насмешливо улыбнуться.

– Но такие вещи так легко симулировать. Конечно, человек с таким опытом, как у тебя, должен об этом знать, Тигр-сагиб.

Пэйджен окаменел, ярость, казалось, исходила от него черными волнами. Когда он заговорил снова, его голос был низким и грубым:

– Но ты действительно наслаждалась этой игрой, Циннамон. Эти конвульсии восторга едва ли можно симулировать. На самом деле я доставил тебе больше удовольствия за один час, чем большинство английских женщин получают за всю жизнь. Твои болтливые подружки в Лондоне, без сомнения, будут поражены этой историей и потребуют рассказа о мельчайших подробностях. Но на всякий случай, если им покажется мало, моя дорогая, почему бы не потешить их любопытство? Ты только сообщи им, что ты занималась любовью с полукровкой, англоиндийским ублюдком, зачатым при встрече настоящего английского пэра с местной проституткой. И не забудь рассказать им обо всех деталях. Я уверен, что они захотят узнать, как мое тело отличается от тел их высокородных английских кузенов.

Баррет инстинктивно подняла руку, как будто защищаясь от этого потока потрясающих откровений.

– Пэйджен, не надо...

– Тебе мало? Ты маленькая жадная ведьма. Хорошо. Когда эта сплетня перестанет их занимать, ты можешь сообщить им еще одну вещь: твой партнер был ни больше ни меньше, как убийца. Его первой жертвой стала его собственная мать, за гибелью которой он наблюдал, не вымолвив ни одного слова. Я уверен, это надолго развлечет всю компанию.

Пока потрясенная Баррет замерла, не в силах вымолвить ни слова, Пэйджен отвернулся и зашагал к тропе, где Нигал уже карабкался по склону. На этот раз Баррет даже не подумала попытаться остановить его.

Глава 38

Баррет бессознательно повернулась, смахнула слезы и натянула на себя бриджи и рубашку, оставленные Пэйдженом. Она услышала возбужденный голос Нигала, которому вторила резкая тирада Пэйджена на незнакомом ей языке. Ее оцепеневшие пальцы с трудом справились с рядом пуговиц на одежде, потом Баррет пригладила волосы и заплела их в толстую золотую косу. Все это она проделала совершенно механически, ее разбегающиеся мысли были заняты последними резкими признаниями Пэйджена.

Убийца... Полукровка... Ублюдок...

Эти слова бились в ее голове, как град маленьких острых камешков. Боль его предательства и боль ее собственной потери не имели смысла перед этим открытием. Было ли все это истиной? Могло ли это быть правдой?

Баррет вытерла слезы и наклонилась, чтобы надеть ботинки, пробуя забыть мучительную сладость, когда он ворвался в ее лоно, осыпая ее негромкими и таинственными словами любви, не отводя губ от ее обнаженной кожи.

Кто он, защитник или предатель, таинственный герой или хладнокровное животное? Мог ли он одновременно быть и тем и другим? Совершенно растерявшись, Баррет побрела к зарослям бамбука на краю поляны, где спокойно стояли Пэйджен и Нигал, ожидая ее появления. Она ни разу даже не взглянула на Пэйджена, пока они шли назад, торопливо спускаясь к лагерю. Позади них угасли последние слабые отблески света, и ночь опустилась на джунгли.

Как только на поляне снова стало тихо, над водопадом зашелестели и раздвинулись листья папоротников.

Густую траву примял черный лакированный ботинок. Холодный взгляд единственного глаза спокойно осмотрел поляну. Второго глаза на лице мужчины не было, вместо него осталась только отвратительно пустая глазница, перечеркнутая неровным красным шрамом, протянувшимся от виска до челюсти.

«Итак, мой дорогой Пэйджен, я наконец-то нашел тебя. Сведение старых счетов обещает быть весьма приятным, особенно теперь, когда я увидел эту новую часть в нашей игре. И медленное, жестокое обладание женщиной у тебя на глазах будет самой лучшей частью моей расплаты».

Инструкции Ракели относительно рубина были совершенно определенными. Найти его, и он мог бы назвать свою цену – любую цену. Относительно женщины Ракели выразился менее ясно, оставляя ее на попечение своего наемника. Лишь бы она была возвращена Ракели живой. Или по крайней мере с какими-то признаками жизни.

Человек в зарослях папоротника улыбнулся, но в его улыбке не было ни признака сердечности – только холодный расчет. А теперь женщина становилась неожиданно ценным призом. Ее тело было весьма привлекательным, особенно теперь, когда местные красавицы уже прискучили ему. Да, это весьма страстная маленькая сучка. И скоро она будет стонать для него, как она недавно стонала для Пэйджена. Только он преподаст ей более изобретательные способы развлечения.

Спрятанный и забытый, древний камень сверкал и переливался, его темно-красная глубина полыхала огнем. Лучи света не попадали на его темные грани, пока рубин лежал в забвении в душной темноте. Но даже теперь, как совершенно настроенный инструмент, он улавливал все звуки и вибрации вокруг, преобразовывая их энергию в искры кроваво-красных глубин. Грани рубина стали не такими яркими, как обычно, они слегка потускнели в этой тюрьме. Но даже в темноте его огромная энергия сохранялась, регистрируя звуки и движения, заключая их в хранилище памяти вместе со всей другой информацией, накапливавшейся веками.

На одной из этих граней виднелись две фигуры, слившиеся в древнем танце любви. На соседней высвечивалась другая сцена, в которой длинные худые пальцы гладили пустую, выстланную атласом шкатулку. Луч света на мгновение вспыхнул в темноте, и пронзительный крик, казалось, вырвался из таинственной глубины драгоценного камня.

Скоро эти образы исчезли, оставив только одну фигуру, танцующую на поверхности рубина. Худой человек, одетый только в холщовую набедренную повязку, смотрел в огонь костра, его глаза были глазами джунглей, и его лицо таило в себе саму ночь. Не отрывая взгляда от огня, он произнес нараспев единственное слово. Немедленно огонь затрещал и выстрелил искрами. Рубин, казалось, тоже ответил ему, зазвенев глубоким, неслышным переливом. Даже когда искры угасли и свет костра стал слабеть, он все еще сидел и смотрел, терпеливый, как паук, ткущий свою смертельную невидимую паутину. Мудрый старик знал, что время бесконечно. Возможно, именно поэтому его лицо превратилось в маску бесконечного терпения, как только он рассмотрел последние решающие шаги, которые ему предстояло пройти ради безопасности его любимого острова.

Часть третья

ВИНДХЭВЕН

Есть люди, которые будут утверждать, что у них нет никакого страха перед джунглями, что они знают их так же хорошо, как улицы Маханувара или свои собственные поместья. Эти люди либо лгуны, либо хвастуны, либо они – дураки...

Леонард Вульф. Деревня в джунглях

У гнева нет глаз.

Пословица хинди

Глава 39

Виндхэвен. Такой же гордый, как и его название[13]. Большой дом возвышался на гребне покрытых туманом холмов подобно сверкающему драгоценному камню в изумрудном море джунглей. Десятки окон ловили лучи встающего солнца и отбрасывали бледно-лиловые и коралловые блики в долину, над которой господствовало здание. Его блеск ослеплял своей неожиданностью среди пышных лесистых холмов и богатых зеленых чайных полей.

Стертые ноги, искусанные москитами руки, пульсирующая головная боль – все было забыто, как только Баррет в безмолвном удивлении взглянула на этот замечательный дом. Построенный из редкой твердой древесины и розоватого гранита, он отражал явное влияние Древнего Востока, видное в изящно изогнутых арках и узорной решетке на широких верандах, которые опоясывали южный фасад. Несмотря на свою величину, он казался легким и изящным благодаря изобилию окон. Не совсем западный и не совсем восточный, решила Баррет. И именно поэтому он был совершенным воплощением сущности Деверила Пэйджена.

Прошлая ночь доставила ей адские мучения, пока она напряженно лежала в кровати, пытаясь забыть сурового мужчину, спящего – или бодрствующего – у противоположной стороны палатки. Сама она старалась не спать из опасений, что снова будет ходить во сне. Но все ее усилия были напрасны. В самое темное время между заходом луны и восходом солнца она поднялась с кровати и выскользнула наружу в гудящую москитами ночь.

Она узнала об этом только потому, что Пэйджен догнал ее, поднял на руки и отнес назад на кровать. Там она и проснулась окончательно, потрясенная путаницей реальных и вымышленных видений, задыхаясь от странного смешения эротических фантазий, воспоминаний и страстного желания. И Пэйджен присутствовал в каждом из ее кошмаров.

Даже когда он разбудил ее, вспыхнувшая от стыда Баррет не произнесла ни слова, как и Пэйджен. Они не обменялись ни одной фразой с момента их последнего разговора у водопада. Это и к лучшему, считала Баррет. Если он начнет с ней разговаривать, она расплачется. Но ни он, ни любой другой мужчина никогда не должен видеть ее слез, поклялась она себе. Так что Баррет выпрямила спину и подняла вверх хрупкий, точеный подбородок, скрывая боль и желание под маской безразличия. В конце концов, у нее был превосходный учитель.

– Ах, Хадли, я никогда прежде не ценил, как чертовски хорошо оказаться дома.

Пэйджен поднялся на ступени и схватил руку седого и морщинистого человека, ожидающего перед полированной дверью из тикового дерева. Стройный мужчина с крючковатым носом – слуга, ближайший помощник и друг – подарил Пэйджену одну из своих редких улыбок и сильно встряхнул его руку.

– Мне тоже очень приятно видеть тебя снова, Тигр, если ты позволишь мне быть откровенным.

Бровь Пэйджена насмешливо изогнулась.

– Тебе никогда прежде, как я помню, не были свойственны такие нежности, суровый шотландец.

– Да, но и ты никогда еще не подвергался такой опасности из-за вооруженных туземцев, леопардов и пуль бандитов, как мне кажется. – Резкий акцент его речи смягчался приветливой улыбкой.

– Проклятие, они чуть не достали меня на этот раз. – Голос Пэйджена стал напряженным. Он собрался было продолжить, но остановился, увидев, что морщинистое лицо Хадли нахмурилось.

– Что это, черт побери... – Старик заморгал и протер глаза. – Женщина, если я еще не сошел с ума! Боже, женщина?

Пэйджен напрягся, почувствовав присутствие Баррет у себя за спиной, как будто она прикоснулась к нему. Воздух вокруг него внезапно стал теплее и наполнился прекрасным слабым ароматом жасмина. Лицо Пэйджена превратилось в неподвижную задумчивую маску.

– Хадли, поприветствуй... э-э-э... мисс Браун. Ты можешь называть ее Баррет, поскольку мы здесь не соблюдаем официальных условностей. Она останется у нас в течение нескольких дней, пока я не смогу предоставить ей охрану для путешествия в Коломбо.

– Милосердный Бог, Тигр, где ты... То есть ты никогда не говорил мне ни слова о... – Шотландец оборвал себя на полуслове, встряхнув головой, чтобы привести в порядок разбежавшиеся мысли. – Конечно, Тигр. – Он протянул огрубевшие скрюченные пальцы, и Баррет автоматически пожала их.

– Мисс Браун, я имею удовольствие представить вам полковника Адриана Хадли. Он проводит вас в ваши комнаты и окажет всевозможную помощь, если вам что-нибудь потребуется.