Пираты Мексиканского залива

– Это значит, сеньор, что вы благоволите ко мне, как отец.

– Не стоит говорить об этом, – ответил, спохватившись, Морган.

– Прошу прощения, если мои слова задели вас, но я вам так признателен за ваше доброе отношение. Однако мне пора, ведь мы скоро выходим в море.

– Да, ступайте.

Дон Энрике повернулся, чтобы уйти, но адмирал его окликнул. Ему захотелось посмотреть на лица юноши и доньи Марины, когда они будут говорить друг с другом в его присутствии.

– Слушаю сеньор, – сказал, возвращаясь, дон Энрике.

– Я хочу познакомить вас с одной молодой женщиной, если только вы не были с ней знакомы ранее.

– Мне кажется, я говорил вам, что познакомился с ней в Мексике.

«Они знают друг друга и обманывают меня», – подумал Морган, а вслух произнес:

– Так вам тем более следует подойти к ней. Я ее люблю больше, чем родную дочь.

Они направились к донье Марине. Ни Марина, ни Энрике не подозревали, что происходит в эту минуту в душе адмирала.

– Сеньора, – сказал Морган, – этот юноша, который был знаком с вами еще в Мексике, желает с вами проститься.

Донья Марина церемонно поклонилась, дон Энрике учтиво произнес:

– Припадаю к вашим стопам, сеньора. – Потом протянул руку пирату. – Прощайте, сеньор.

– Прощайте, Антонио, – ответил Морган, пожимая руку юноше.

Спускаясь по трапу в шлюпку, дон Энрике подумал:

«Адмирал сегодня печален. Может быть, получены плохие вести?»

А Морган меж тем говорил себе:

«Притворщики! Как все ловко разыграно! Не слишком ли холодное прощанье для двух старых знакомых? Они задумали обмануть меня; но трудно провести старого морского волка!.. Я буду следить за ними. И тогда – горе им!»

Дул попутный ветер, и адмирал отдал приказ выйти в море. В первый вечер плаванья Морган не заметил ничего особенного, хотя ни на минуту не спускал глаз с доньи Марины. Молодая женщина была по-прежнему весела, общительна, и мрачные мысли пирата понемногу рассеялись.

В конце концов он решил, что ошибся, и стал упрекать себя в излишней подозрительности; чтобы загладить свою невольную вину, он удвоил внимание к Марине.

На следующий день, повинуясь команде капитана, «Отважный» подошел так близко к флагману, что можно было переговариваться с одного судна на другое. Дул свежий ветер, небо было ясное, отчетливо различались фигуры людей на палубе.

Морган задумчиво курил и смотрел на Марину, сидевшую невдалеке. Молодая женщина, погруженная в свои мысли, не замечала Моргана.

Внезапно адмирал увидел, как Марина, подняв голову, устремила взгляд по направлению «Отважного»; подозрение вспыхнуло в нем с прежней силой, и он, отойдя, стал украдкой наблюдать, что будет дальше.

Марина огляделась вокруг и, решив, что поблизости никого нет, взмахнула белым платком. Морган так и впился горящим взглядом в «Отважного»: в ответ дон Энрике – пират узнал его – тоже взмахнул белым платком. Итак, они договорились, это, несомненно, был сигнал или по крайней мере приветствие.

Кровь бросилась в голову адмиралу, в глазах потемнело, в ушах загудел ураган; он покачнулся и, чтобы не упасть, ухватился за борт.

Им овладело неодолимое желание с ножом броситься на Марину, заколоть ее, кинуть ее труп в море и, открыв огонь против «Отважного», пустить корабль ко дну со всей его командой; а потом поджечь порох в трюме своего флагмана и взорвать его на воздух.

В один миг Морган превратился в разъяренного тигра, способного на любую жестокость. Но тело не пришло на помощь кровавым замыслам: потрясение оказалось настолько сильным, что он не смог с ним справиться, и после первой безумной вспышки его охватила слабость, глаза затуманились, мысли в голове помутились, он уронил голову на грудь и разрыдался.

Каменное сердце дрогнуло, гнев и ярость уступили место простому человеческому горю, боль оказалась сильнее, чем жажда мести, и слезы хлынули из глаз пирата, спасительные слезы, облегчающие душу в те минуты, когда она переполнена нестерпимым страданием или безграничной радостью. В такой миг даже самый сильный человек может умереть или лишиться рассудка, если у него отнять способность плакать.

Долго еще жгучие слезы струились по обветренному лицу адмирала, в голове не осталось ни одной светлой мысли, сердце было опустошено, мечты разбиты.

Наконец, он гордо вскинул голову, вытер слезы и, тряхнув гривой, как лев, почуявший врага, грозно прорычал:

– А я поверил ей! Она обманывала меня, презренная женщина играла моим сердцем. Но я поступлю с ней, как поступал с другими. Лишь бы мои люди ничего не узнали – то-то была бы для них потеха…

Потом, приняв спокойный вид, он подошел к донье Марине.

Молодая женщина рассеянно смотрела, как волны бьются о борт корабля.

– Марина, – тихо окликнул ее пират.

– Я вас слушаю, отец мой, – спокойно сказала Марина.

– Мне надо поговорить с тобой.

– Я всегда рада вас слушать.

– Знаешь, – начал пират, оглядывая ее жадным взором, – знаешь, я не в силах сдержать данное тебе слово.

– Какое слово?

– Относиться к тебе, как к дочери.

– Боже мой, но почему?! – воскликнула, бледнея, молодая женщина, взволнованная необычным видом адмирала.

– Почему? – переспросил Морган, и глаза его загорелись. – Потому, что твоя красота сводит меня с ума, потому, что я не могу дольше владеть собой и, наконец, я ревную.

– Ревнуете? Но к кому же?

– Ни к кому и ко всем. Я ревную тебя при одной мысли, что вместо меня другой может завладеть твоей любовью. Тогда мне уже будет поздно каяться, что я по собственной вине потерял тебя. Лежа в объятиях другого, ты будешь расточать ему свои ласки и вместе с ним смеяться над моей глупостью.

– Но, сеньор, чего вы можете достичь, раз моя любовь еще не принадлежит вам?

– Марина, на что мне твоя любовь, раз ты будешь моей и я смогу делать с тобой все, что захочу. Не все ли мне равно, отдашься ли ты мне из любви или из страха, будешь ли ты принадлежать мне по доброй воле или уступишь силе. Лишь бы ты стала моей. А когда придет день и ты покинешь мой корабль, тебе уж не удастся посмеяться надо мной. Пресытившись, я расстанусь с тобой и снова почувствую себя свободным. А теперь, пойми, неутоленное желание сжигает меня. Хватит этой пытки, понимаешь? Такова моя воля, и она свершится, я привык к покорности, и горе тебе, если ты вздумаешь противиться моей воле!

Пират был вне себя. Грудь его бурно вздымалась. Гнев, любовь, желание, ревность – все привычные мятежные страсти бушевали в его сердце, отражались в искаженных чертах лица, трепетали в голосе.

– Сеньор, – прошептала перепуганная Марина, – а радость души, а любовь духовная?..

– Молчи, не говори мне об этом. Я понял, что вечная борьба между телом и духом – сущий ад. Такая любовь не дает ничего, кроме горьких сомнений и отчаяния, она сжигает человека, на медленном огне иссушает его сердце. Нет, нет, я не желаю тебя слушать, твои слова – обман, колдовство, отрава. Я чувствую, как пламя пожирает мои внутренности, я должен погасить его наслаждением. Ты будешь моей, как были моими все другие женщины, ты должна успокоить жар, возбужденный твоей красотой.

– Сеньор, ради бога!

– Слышишь, отныне ты моя, я больше не желаю мучиться. Ты будешь… моей возлюбленной, пока не надоешь мне.

– Никогда! – с яростным мужеством воскликнула Марина. – Никогда!

– Никогда, змея? Никогда? Уж не думаешь ли ты, что, ужалив меня в сердце, отравив его своим ядом, ты выскользнешь из моих рук?

– Тысячу раз предпочитаю умереть, чем быть твоей хоть на один миг.

– Это мы еще увидим, высокомерная индианка. Я сумею превратить тебя из гордой орлицы в кроткую голубку. Я тебя заставлю на коленях приползти и умолять меня о любви и ласке. Ты так настрадаешься, что моя любовь станет для тебя желаннее рая. А потом, когда я упьюсь твоей красотой и мне приглянется другая женщина, я брошу тебя на первом же острове, который встретится на нашем пути, и ты слезами омоешь свою вину, свой обман и непокорность.

– Лучше смерть, презренный человек! – воскликнула донья Марина, гордо закинув свою прекрасную голову и гневно сверкая глазами. – Лучше смерть. Если тебе удавалось подчинять твоим низким страстям других женщин, значит, они малодушно страшились смерти. Но я, я навсегда освобожусь от твоего ненавистного присутствия…

С этими словами донья Марина рванулась вперед, чтобы броситься в море; но, прежде чем ей удалось осуществить свое намерение, могучая рука пирата остановила ее.

Завязалась яростная борьба, адмирал с трудом удерживал молодую женщину, – отчаяние удесятерило ее силы.

Морган кликнул на помощь двух матросов.

– Связать и бросить ее в трюм, – приказал рассвирепевший адмирал.

Не прошло и двух минут, как приказ его был выполнен.

XVI. ИСПЫТАНИЕ

С этого дня сердце Моргана ожесточилось. Запертая в грязном трюме, не видя никого, кроме матроса, приносившего ей ломоть хлеба и кружку воды, лишенная свежего воздуха и света, несчастная Марина стойко переносила все страдания.

Трюм кишел огромными крысами, которые чуть ли не из рук вырывали у нее скудную пищу, кусали ее, рвали на ней одежду. Невозможно было даже уснуть; стоило ей прилечь, как омерзительные животные нападали на нее, пробегали по ее лицу и своими холодными лапами приводили в содрогание бедную узницу. Зловонный воздух трюма был для нее не меньшей пыткой.

Так прошла неделя, а Морган ни разу не появился в этой плавучей тюрьме, которая была в тысячу раз ужаснее любой темницы на суше.

Наконец наступил день, когда адмирал решил проведать свою жертву. Полагая, что страдания сломили ее, он спустился вниз.

За эти несколько дней платье молодой женщины превратилось в лохмотья; грязные волосы были всклокочены, лицо побледнело и осунулось, помутившийся взор горел мрачным огнем.

Чувство жалости шевельнулось в сердце пирата, когда он с фонарем в руке вошел в трюм. Донья Марина при виде его забилась в угол, ей стало и страшно и стыдно.

– Надеюсь, ты раскаялась в своем упорстве, не так ли?

Донья Марина не отвечала.

– Говори, – продолжал Морган, – говори, ты раскаялась? Хочешь выйти отсюда?

Молчание вместо ответа.

– Не бойся, подойди. Ты меня больше не привлекаешь, за неделю от твоей красоты не осталось и следа. Повстречайся ты мне такой с самого начала, я не взглянул бы на тебя. Но хоть один день, а ты будешь моей, для меня это вопрос чести, самолюбия; пусть никто не посмеет сказать, что Морган-пират не добился своей цели. Поразмысли, Марина, и согласись. Всего один день, и я отпущу тебя на волю, осыпав золотом. А нет, так останешься в трюме, пока не сгниешь, пока тебя не выкинут за борт. Вместе с тобой я похороню на дне океана тайну своего поражения. Говори, будешь моей?

– Никогда, чудовище! Ступай отсюда прочь, дай мне спокойно умереть, не отравляй своим видом моих последних дней; я горжусь тем, что никогда не была и не буду твоей, умру, проклиная твое имя, и до самой смерти тебя будет грызть досада, что ты так и не овладел мной.

– Марина! Марина! Не искушай моего терпения, берегись моего гнева.

– Твоего гнева? Ты мне не страшен, я презираю тебя. Думаешь, я боюсь смерти? Ошибаешься, пират, гнусный насильник, разбойник, еретик! Убей же меня, убей! Пускай твои трусливые приспешники боятся тебя, пускай они трепещут и бледнеют перед тобой, не смея взглянуть в глаза смерти. Я презираю тебя и бросаю тебе вызов, слышишь! Бросаю тебе вызов, презренный пират!

Адмирал выхватил нож и кинулся на Марину, а та бросилась навстречу и подставила клинку свою обнаженную грудь. Огромным усилием воли адмирал овладел собой и отступил.

– Видишь, видишь! – воскликнула донья Марина, вне себя. – Ты дрожишь, ты не решаешься убить меня. Ведь ты умеешь убивать только трусов, таких же трусов, как ты сам… Ударь меня ножом, я не боюсь тебя, я тебя презираю.

Пират зарычал и, не в силах долее владеть собой, кинулся прочь из трюма; вдогонку ему раздался громкий смех Марины.

В мрачном молчании пират вышел на палубу; пережитая сцена произвела на него тягостное впечатление.

В тот же день в трюме появились два матроса; без единого слова они вывели донью Марину наверх и заперли в каюте.

Морган испугался, что его жертва погибнет в трюме прежде, чем он удовлетворит свою прихоть. Нет, он не желал ее смерти, он жаждал, утолив свой каприз, прогнать ее прочь со своих глаз. Вернется ли она потом к мужу или погибнет на дне океана – не все ли ему равно, лишь бы одержать победу над строптивицей.

Между тем после приступа ярости и отчаяния в сердце Марины проснулось страстное желание бороться против судьбы и сохранить жизнь. Она вдруг поверила в свое спасение. Только крайность заставит ее пойти на самоубийство.

Смерть – последнее и верное прибежище. Если она потеряет надежду спасти свою честь, она доведет пирата до бешенства и умрет от его руки или бросится в море. А пока надо бороться, да, бороться и сохранить жизнь ради дочери, – ведь она чувствовала в себе достаточно мужества и сил для борьбы.

Покидая Ямайку, Морган получил от англичан значительную подмогу в виде корабля с тридцатью шестью пушками; губернатор острова желал обеспечить пирату успешное вторжение в испанские владения на Большой Земле.

Капитан английского корабля, голландец по имени Бинкес, был давнишний друг Моргана. Они вместе выросли. Бинкес был единственным человеком, с которым Морган мог поделиться своим горем. Он рассказал другу все, что произошло между ним и доньей Мариной.

– Ты любишь эту женщину? – спросил Бинкес.

– Не думаю. Но я должен отомстить ей, а главное, я не желаю, чтобы она насмеялась надо мной.

– Ты не мог сладить с ней?

– Нет, это какая-то неукротимая воля.

– Отдай ее мне, я укрощу строптивицу.

– Но…

– Раз ты ее не любишь и до сих пор ничего не смог добиться, отдай ее мне, и посмотрим…

– Но она будет смеяться надо мной, решит, что одержала надо мной верх.

– Послушай, Морган, я не видел этой женщины, но я знаю, ее надо убрать с твоих глаз. Право, из-за нее ты потеряешь свое мужество и несокрушимую отвагу.

– Признаюсь, я последнее время сам не свой.

– Боюсь, однако, что это средство не поможет.

– Какое?

– Передать ее мне.

– Что ж, придется действовать силой.

– Пожалуй, другого выхода нет. Завтра после обеда отправимся вместе к твоей упрямой пленнице, и увидишь, она покорится тебе.

– Ты думаешь?

– Беру все на себя. Мужайся и доверься мне.

После этого разговора Морган заметно оживился и стал с нетерпением ожидать завтрашнего дня. Человек, встречающий на своем пути непреодолимые преграды, всегда надеется на какую-то неведомую таинственную силу, которая придет ему на помощь. Пират решил, что его друг владеет секретом покорять строптивых женщин.

На другое утро английский корабль был расцвечен флагами, на борту его готовились устроить пир в ознаменование предстоящего нападения на город Маракайбо.

Донья Марина, одинокая и отчаявшаяся, сидела под замком в каюте флагмана.

Узнав о жестоких испытаниях, выпавших на долю молодой женщины, дон Энрике стал обдумывать план ее спасения. Он решил воспользоваться отсутствием Моргана, приглашенного на английский корабль, и поговорить с ней.

В самом деле, началось пиршество, и морские разбойники, забыв обо всем на свете, отдались безудержному разгулу. Даже Морган и тот, очутившись среди своих соотечественников, на время отвлекся от мыслей о донье Марине.

Пользуясь случаем, дон Энрике поспешил на флагман, где оставалось всего несколько дежурных; одни из них спали, другие не спускали глаз с палубы английского корабля, и никому не было дела до того, что происходило у них под носом.

Дон Энрике подошел к флагману с противоположного борта таким образом, что корпус корабля прикрывал его от англичан.

Никем не замеченный, он без помехи дошел до каюты, где сидела взаперти пленница адмирала.

– Донья Марина, донья Марина! – прошептал он у двери.

– Кто здесь? – откликнулась слабым голосом молодая женщина.

– Ваш друг. Мне надо поговорить с вами. Подойдите к двери.

– Ах, это вы, дон Энрике?

– Да, меня тревожит ваша судьба.

– Дон Энрике, мне приходится нелегко. Морган обрек меня на страдания, он задумал силой овладеть мной.

– Но что случилось, почему он так изменился к вам?

– Он ревнует.

– Ревнует, но к кому же?

– К вам.

– Ко мне?

– Да, к вам. Он изменился с того дня, как увидел нас вместе. Прежде такой добрый и ласковый, он стал жестоким и беспощадным.

– Вы потеряли всякую надежду укротить его нрав?

– Мне поможет только смерть.

– Не отчаивайтесь. У меня созрел план. Вы будете жить.

– Что вы задумали?

– Бежать.

– Бежать? Но как?

– Я выжидаю случая переправить вас на мой корабль. Мы подымем паруса, тогда пусть гонится за нами хоть вся флотилия Моргана, «Отважный» быстроходнее всех других судов.

– Да услышит вас бог!

– Вместо бога услышал вас я! – прогремел позади дона Энрике чей-то голос.

Юноша быстро обернулся и очутился лицом к лицу с Бинкесом, другом Моргана, и четырьмя английскими матросами.

«Мы пропали!» – сказал себе дон Энрике.

– Нечего сказать, хорош капитан! Замышляет похитить возлюбленную у своего адмирала! – проговорил Бинкес. – Сегодня же будешь висеть на мачте на потеху всей команде. Связать его!

Не успел дон Энрике опомниться, как четверо английских моряков набросились на него и скрутили ему руки веревкой.

– Теперь несите его на расправу к адмиралу. Получит по заслугам.

Моряки потащили дона Энрике с флагмана в шлюпку, меж тем как пораженная команда корабля безмолвствовала, не зная, чем объяснить такое обращение с любимцем их адмирала.

Донья Марина с ужасом прислушивалась к тому, что происходило на палубе, а когда англичане со своим пленником спустились в шлюпку, она упала на колени, моля бога о помощи.

Расскажем наконец, каким образом Бинкес очутился на борту флагмана.

К концу празднества буйное веселье пирующих перешло все границы. То и дело поднимались заздравные тосты, их сопровождали оглушительные залпы из пушек. Подойдя к Моргану, Бинкес сказал:

– Для полноты торжества я сейчас приведу твою строптивицу. Здесь, на глазах у всех, она упадет в твои объятья, чтобы все могли восславить твою победу.

Не ожидая ответа, он велел спустить на воду шлюпку и отправился на борт флагмана.

Мы уже знаем, что, на беду Марины и дона Энрике, ему удалось подслушать их разговор.

Шлюпка с Бинкесом, его пьяными приспешниками и пленным доном Энрике направилась к английскому кораблю. Юноша понял, что настал его последний час. Он знал безудержный нрав Моргана и не сомневался, что тот велит немедленно его повесить.

Шлюпка подошла к борту, и Бинкес в сопровождении трех матросов поднялся по трапу, оставив дона Энрике на попечении всего лишь одного гребца.

– Окажите мне милость, – обратился к нему дон Энрике.

– Какую? – коротко спросил англичанин.

– Развяжите мне руки.

– Чтобы вы бросились в море?

– Слово моряка, что не тронусь с места; веревка врезается мне в тело.

– Так даете слово?

– Даю. – Англичанин развязал руки дону Энрике. – Благодарю вас, – сказал юноша, садясь с ним рядом.

Между тем Бинкес прошел на корму, где Морган вместе со своими соотечественниками без устали провозглашал тост за тостом под грохот пушечных залпов.

– Привез Марину?

– Пока еще нет, но зато приготовил тебе и ей чудесный сюрприз.

– Какой?

– Не скажу, иначе пропадет весь интерес. За мной, – бросил он морякам и пошел на нос корабля. – Поставить здесь славную виселицу для того бездельника, – сказал он.

Матросы живо взялись за дело.

На корме Морган поднял полный бокал:

– За чудесный, неведомый сюрприз!

Снова грянула пушка. Но за пушечным выстрелом неожиданно раздался оглушительный взрыв, и английский корабль, содрогнувшись, взлетел на воздух.

В свое время на носу английских кораблей располагался пороховой склад; от искры последнего пушечного выстрела загорелись колеса лафета, огонь перекинулся на пороховой склад, и над палубой взвился огненный смерч.

Бинкес и все матросы, находившиеся на носу, погибли; спаслись только Морган с тридцатью англичанами, бросившись с кормы в море.

На миг команды всех судов оцепенели от ужаса, потом, опомнившись, поспешили спустить на воду шлюпки. Дон Энрике с помощью англичанина первым подобрал немало пострадавших.

– Надеюсь, вы сохраните в тайне все, что произошло на флагмане, – сказал дон Энрике английскому моряку.

– Видно, богу не угодно, чтобы Моргану стало известно все происшедшее, – ответил англичанин. – Не иначе как по его воле навсегда умолк Бинкес. Я волю божию не нарушу.

– Слово моряка?

– Клянусь.

Морган вернулся на свой корабль, так и не узнав, какой сюрприз готовил ему его незадачливый друг.

Оставаясь в полном неведении, донья Марина дрожала при малейшем шуме и ждала, что к ней вот-вот ворвется взбешенный адмирал.

XVII. БРАНДЕР

Бедствие, постигшее английский корабль, произвело такое тягостное впечатление на адмирала и остальных пиратов, что долго никто не мог думать ни о чем другом; таким образом, бедная Марина на время получила передышку.

Морган со своей флотилией держал курс на Большую Землю и, казалось, совсем забыл о молодой женщине.

Суда подошли к берегу там, где можно было тайно высадиться для набега на Маракайбо. На флагмане осталось всего несколько пиратов, чтобы стеречь пленницу.

Отличительной чертой адмирала была безудержная стремительность при выполнении задуманного. В голове его бурлило и сталкивалось столько различных планов, что порой его принимали за человека непостоянного. На самом деле все это объяснялось иначе. Морган был по натуре искателем приключений; он смело бросал вызов опасностям. Набеги и бои с противником без остатка поглощали его, не оставляя в сердце места ни для любви, ни для дружбы. После одержанной победы он снова с безудержной страстью предавался всем своим обычным забавам.

Увлеченный новыми планами, он оставил в покое донью Марину как раз в тот момент, когда ее упорство довело его до бешенства.

Дон Энрике знал характер адмирала и понял, что наступает подходящий момент для побега. Но, на беду, Морган назначил его командовать высадкой пиратов на берег; накануне боя было просто невозможно заняться подготовкой к побегу.

Казалось, злой дух благоприятствует Моргану, – несмотря на героическое сопротивление испанского гарнизона Маракайбо, пираты овладели городом. Несчастные жители попали в руки беспощадного врага.

Зверства пиратов в Портобело были ничто по сравнению с жесточайшими бедами, которые обрушились на Маракайбо и его окрестности. Если захваченные в плен торговцы отказывались сообщить, где зарыты сокровища, победители подвергали их нестерпимым пыткам.

Один из очевидцев так свидетельствует о страшных событиях:

«Пираты применяли всяческие истязания: били пленников палкой и плетью, закладывали между пальцами пропитанную горючей жидкостью веревку и поджигали ее, а то, повязав вкруг головы веревку, затягивали ее до тех пор, пока у несчастной жертвы глаза не вылезали из орбит. Словом, невинные люди подвергались бесчеловечным, доселе неслыханным страданиям».

Немало пленников погибло в жестоких муках, ибо они ничего не знали о зарытых сокровищах и ничего не могли сообщить. А тех, что с отчаяния давали ложные сведения, тоже умерщвляли, едва обнаружив их ложь. Город превратился в сущий ад. До той поры дон Энрике как следует не знал, что представляют собой пираты, а потому не понимал, почему их ненавидит весь цивилизованный мир.

Он знал лишь по фантастическим легендам об их подвигах и, смешивая понятия отваги и беспощадности, считал, что испанские власти распространяют о пиратах всякие небылицы с досады, что им никак не удается сладить с морскими разбойниками. Но, став очевидцем потрясающих зрелищ в Маракайбо, дон Энрике понял, что ему не место среди этих озверелых людей.

Итак, он твердо решил расстаться с ними, но не раньше, чем вызволит из плена донью Марину. Оставалось выжидать подходящего случая.

Разбойничая на море и на суше, пираты сеяли ужас и отчаяние среди жителей окрестных городов и селений вплоть до Гибралтара.

Ничто не могло устоять против их яростного натиска, в каждом селении они требовали «контрибуцию огня» и сказочно обогащались.

Упоенный победой и богатой добычей, Морган неожиданно получил весть о том, что в бухту Лагон пришла испанская флотилия, преградив пиратам выход в открытое море.

Морган понял, какую грозную опасность таит в себе встреча его суденышек с испанскими высокобортными кораблями. Однако, отнюдь не помышляя о бегстве, неустрашимый пират послал одного из своих пленников-испанцев к адмиралу вражеского флота с требованием уплатить «контрибуцию огня» за город Маракайбо.