Роза пустыни

– Не надо расстраиваться, ситте. Просто он такой, – сказал Али на прощание.

Когда за ним закрылась тяжелая входная дверь, Колетт начала бормотать по-французски:

– Где он? Он же ваш отец. Какой стыд! Какой позор!

Элизабет с трудом проглотила ставший в горле ком. На глаза ее навернулись жгуче горькие слезы.

– Ну пожалуйста, Колетт! Папа не хочет никого обидеть. Правда!

– Это я знаю. И конечно же, мне самой все равно. Это вы, cherie, страдаете от его невнимательности.

Элизабет смахнула со щеки слезу.

– Али прав. Папа просто такой.

– Ах, милочка, не обращайте на это внимания. Я рас. пакую наши вещи, и к чаю этот дом уже будет в полном порядке. Но сначала мне надо проверить спальни!

Колетт вышла из гостиной. В синюю входную дверь робко постучали.

– Это, конечно, наши сундуки. Я распоряжусь сама, – крикнула Элизабет своей служанке.

Она направилась к выходу и, открыв дверь, с изумлением обнаружила на пороге мальчика лет десяти-одиннадцати. В руках он держал небольшую коробочку.

– Ситте?

Она кивнула:

– Да.

Он протянул к ней руки с коробочкой, показывая, что она должна принять ее.

Никакой записки не было.

– Но от кого она?

Мальчик покачал головой: видно было, что он не понял ее вопроса.

Элизабет все равно попробовала еще раз:

– Кто дал тебе эту коробочку?

Карие глаза мальчишки по-прежнему выражали недоумение. Потом вдруг они вспыхнули, и он начал что-то оживленно тараторить. Теперь уже Элизабет не могла понять ни слова из того, что он говорит.

Немного подумав, она подняла руку высоко над головой:

– Мужчина?

Он нахмурился, потом энергично закивал головой:

– Мужчина!

При этом он подпрыгнул высоко в воздух и вытянул вверх руку, чтобы показать, каким невероятно высоким был этот мужчина.

– Черные волосы? – внятно произнесла она, указывая на собственные темные локоны.

Мальчишка ухмыльнулся и снова кивнул.

Высокий мужчина с черными волосами.

Им мог быть только Джек.

Сделав знак свободной рукой, Элизабет велела посыльному:

– Подожди, пожалуйста.

Она ушла в дом, чтобы достать из ридикюля мелкую монетку, однако когда снова вышла за дверь, мальчишка уже исчез.

Элизабет закрыла синюю дверь, прошла в комнату и, поставив коробочку на столик у кушетки, принялась рассматривать ее. Она решила, что вещица изготовлена из алебастра и относится ко времени девятнадцатой династии. Значит, это была вещь древняя и весьма ценная. Резьба на крышке и боковинах была выполнена умелым мастером. Коробочка поражала своей изящной простотой.

Пульс девушки стал быстрым и неровным. Неуверенно протянув руку, она открыла крышку. Секунду была в недоумении – но только одну секунду.

Радостно улыбаясь, Элизабет достала из коробочки великолепную и очень реалистичную фигурку. Это оказалась миниатюрная овечка из черного оникса…

Элизабет хотелось, чтобы ее встреча с отцом после долгой разлуки произошла не на глазах у всех. Однако этому не суждено было случиться. Все путешественники собрались в главном здании гостиницы на традиционный английский чай, когда к дверям подкатила его коляска.

Глядя в окно, Элизабет поначалу его не узнала. Она увидела немолодого мужчину в пыльных одеждах. Когда тот сбросил с головы капюшон, то видно стало лицо, покрытое морщинами, обветренное и обожженное солнцем. Волосы у приехавшего были длинные, косматые и совершенно седые. Кожа его напоминала коричневый сафьян. Глаза привычно щурились.

Она поняла, что это ее отец, только когда Али бросился привязывать коня.

Что скажет ей отец после долгой разлуки? И что скажет ему она?

С глубоким волнением и нарастающим нетерпением Элизабет поднялась из кресла и поспешила в вестибюль, чтобы поздороваться с ним.

Эвери Гест, шестой граф Стенхоуп, стремительно прошел в парадную дверь гостиницы. Широкие одежды его развевались, сапоги были покрыты красной пылью пустыни. Граф что-то быстро говорил по-арабски, обращаясь к красивому молодому египтянину, шедшему рядом. В эту секунду он поднял голову, заметил ее и остановился, как вкопанный.

Рот его раскрылся от изумления.

– Лиззи?

Элизабет старалась владеть собой. Она не даст воли жгучим слезам, которые подступали к ее глазам. Она закусила нижнюю губу с такой силой, что во рту появился вкус крови.

– Да, папа.

Он посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом, но не сделал к ней даже шага.

– Ты выросла.

– Да, выросла, – глуховатым голосом подтвердила она.

Внезапно на загорелом лице лорда Стенхоупа появилась виноватая улыбка.

– Ты уже больше не «моя малышка Лиззи» – да?

– Да, папа.

Она уже много лет не была «его малышкой Лиззи». Просто отца не было рядом, и он не видел, как она растет, как из ребенка превращается в подростка, из подростка – в юную женщину. И его не было рядом тогда, когда он был ей нужнее всего. Он сам этого захотел. Но в результате потеряли они оба.

Конечно, за прошедшие годы ее отец тоже изменился. Элизабет помнила его высоким, красивым, щеголеватым. Джентльменом с ног до головы, ухоженным и безупречно одетым по последнему слову портновского искусства, как подобало человеку с положением в обществе. А теперь отец сутулился. И она была почти одного с ним роста.

Ее отец превратился в старика.

Лорд Стенхоуп рассеянно погладил подбородок, и Элизабет заметила под его ногтями полоски красной глины.

– Сколько времени прошло, Элизабет?

– Три года.

– Три года? Так много?

«Почти четыре, будь ты проклят!» – хотелось крикнуть ей в ответ. Однако она сумела промолчать.

На его лице не было и тени раскаяния.

– Значит, тебе уже почти…

– Восемнадцать, папа. Весной мне исполнится восемнадцать.

– Ты уже можешь считаться взрослой женщиной.

– Я и есть взрослая женщина.

Он виновато улыбнулся.

– Да, конечно-конечно. И к тому же красивая.

Элизабет зарделась от удовольствия.

Это был первый комплимент, который она услышала от отца с того дня, когда он предположил (лет пять или шесть назад), что она, возможно, не окажется такой же пустышкой, как ее старшая сестра Каролина. Та превратилась в совершенно никчемную ветреницу, которую интересовали только сплетни, модные наряды, бессмысленные развлечения и молокососы, смеющие называть себя мужчинами.

После того случая лорд Стенхоуп и его старшая дочь редко сходились во мнениях хоть по какому-то вопросу. Больше того, Каролина даже не стала приглашать его на свою свадьбу, хотя в тот момент он как раз ненадолго появился в Англии, чтобы навестить семью.

Но это, конечно, все осталось в прошлом, пыталась убедить себя Элизабет, пока ее отец стряхивал с сапог пыль пустыни. Еще секунда-другая, и он спросит ее о матери, или о Франклине, или о Каролине, или хотя бы о милой бедняжке Анни.

Вместо этого лорд Стенхоуп напомнил ей:

– Не следует заставлять остальных дожидаться нас. Я был бы не прочь выпить чаю. В горле у меня пересохло.

Элизабет шагнула к нему и, понизив голос настолько, чтобы ее мог услышать только он, решительно сказала:

– Мне надо поговорить с вами наедине, папа. У меня чрезвычайно важное дело.

Он рассеянно-небрежно взмахнул рукой:

– Может быть, за чаем.

Она устремила на него укоризненный взгляд своих огромных зеленовато-серых глаз:

– Мы должны остаться вдвоем.

– Вдвоем, конечно, – согласился он после секундной паузы. – Нам надо будет поговорить. Скоро.

– Как можно скорее.

– Скоро. Я обещаю.

У Элизабет упало сердце. Она вспомнила множество других обещаний, которые он ей давал в прошлом и которые так и остались невыполненными.

«Обещаю, что в день, когда тебе исполнится семь лет, ты получишь в подарок белого пони».

«Обещаю, что ты поедешь со мной в Лондон, когда я в следующий раз соберусь туда».

«Обещаю, что в этом году приеду на Рождество домой», «Обещаю, что в этот раз я не уеду, не попрощавшись».

Обещаю…

Обещаю…

Обещаю…

Элизабет больше не верила обещаниям. Она уже много лет им не верила.

Чьи-либо безответственные обещания разбивают вам сердце.

Глядя на ночную пустыню, молодая француженка тихо говорила своему возлюбленному:

– Знаешь, дорогой, скоро я обо всем расскажу миледи. Мы с ней уже много лет вместе, не расстаемся. Я не просто ее служанка – я ее подруга, и она мне доверяет.

Молодой человек крепко прижимал к себе мадемуазель и горячо шептал ей на ухо (он свободно говорил на нескольких языках):

– Я тебя люблю! Я тебя обожаю! Я хочу на тебе жениться. Мы должны уехать как можно быстрее, пока еще не поздно. Корабль отплывает в Александрию в конце недели. К весне мы уже были бы дома.

Она мечтательно вздохнула:

– Весна в Марселе!

– На извилистой улочке у моря у нас будет свой магазин и квартирка над ним. У нас будет возможность всю оставшуюся жизнь жить так, как мы хотим.

– Да, конечно, конечно! – тихо воскликнула она.

– Когда-нибудь у нас будут дети.

– Дети! – радостно повторила она.

– Я люблю тебя, cherie.

– А я люблю тебя, – ответила она. – Я скоро скажу миледи. Обещаю.

– Уверяю вас, мой муж ничего о нас не знает, – промурлыкала женщина многообещающим тоном, бесшумно скользя в темноте к его распахнутой постели.

Она уже была полураздета – двигаясь по спальне, возбуждающе скидывала с себя одежду. Мужчину действительно возбудил вид ее полуобнаженного тела.

Его серые глаза были прикованы к ее высокой упругой груди, пока женщина распускала шнуровку корсета. Его взгляд скользил по длинным и стройным ногам, когда она медленно и маняще сворачивала бледно-розовые шелковые чулки, которые вскоре полетели в сторону. Он задержал взгляд на округлой попке, когда она повернулась к нему спиной, чтобы избавиться от кружевных панталон.

Она повернулась к нему спиной не из застенчивости (они оба прекрасно это понимали), а для того, чтобы продемонстрировать ему еще одну часть ее точеной фигуры.

А потом женщина встала перед ним во всей своей красе, обнаженная, и подняла руки над головой.

– Ты – тщеславная кошечка, Амелия, – хрипловато рассмеялся ее возлюбленный.

Она не собиралась этого отрицать:

– Да, это правда.

Красивый мужчина перевернулся на бок и приподнялся, упираясь локтем в гору подушек.

– Однако я отнюдь не уверен в том, что твой муж ни о чем не подозревает.

Она подошла к кровати, где лежал мужчина, и наклонилась над ним так, чтобы ее соски скользнули по его обнаженной груди. При этом они маняще набухли.

– Хилберт стареет. И он глуп.

– Либо глуп, либо очень хитер. – Мужчина притянул ее к себе и с наслаждением провел рукой по всей спине. Поцеловав голое плечо, он добавил: – Хотел бы я это знать наверное.

Она прижалась губами к его губам. Ее язычок быстро высовывался и прятался обратно – будто кошечка лакала сливки.

– Обещаю, Хилберт ни о чем не узнает. И еще обещаю тебе: он сделает все, о чем я его попрошу.

Его белоснежные зубы обнажились в сардонической улыбке.

– Ты сучка, Амелия.

– А ты, Андре, подонок.

Граф рассмеялся.

– Возможно, именно поэтому мы так подходим друг другу. – Его голос звучал тихо и обещал наслаждение.

Ее ловкие руки нашли его плоть и начали творить с ней свое волшебство.

– Думаю, не только поэтому, – проворковала она, когда ее возлюбленный не сдержал стона удовольствия.

Глава 17

– Папа, я настаиваю, чтобы мы поговорили наедине, – заявила Элизабет отцу чуть ли не в десятый раз за неделю ее пребывания в Луксоре.

Не отрывая взгляда от черепка древнего кувшина, отец ответил, как всегда, неопределенно:

– Обещаю, что мы скоро поговорим.

Элизабет уперла руки в бока и решила не уходить из лачуги, которая служила лорду Стенхоупу чем-то вроде рабочего кабинета.

– Сейчас, папа! Мы должны поговорить здесь и сейчас.

Ей удалось наконец добиться его внимания.

Он осторожно положил на стол осколок кувшина, снял очки (как он мог что-то видеть сквозь толстый слой мельчайшей красной пыли, которая покрывала стекла?) и посмотрел прямо на дочь. Не в первый раз Элизабет подумала о том, каким усталым выглядит отец.

– Хорошо, – согласился он без всякого энтузиазма, – давай поговорим.

– Наедине.

Граф что-то быстро сказал на местном диалекте рабочим, копошившимся возле корзин, наполненных разными черепками. Рабочие закивали и поспешно вышли из хижины.

– Ты своего добилась, дочь. Мы одни. – Он устало потер близорукие глаза. – Видимо, ты хочешь говорить о твоей матери, или о Франклине, или, может быть, о Каролине…

Элизабет не хотелось выказывать неуважения, но, несмотря на свои благие намерения, она не выдержала.

– Они – ваша семья, папа. Неужели вам не важно, что с ними происходит? Неужели вам не хочется знать, здоровы ли они, счастливы ли и вообще живы ли? Неужели они ровно ничего для вас не значат?

У графа хватило совести смутиться:

– Конечно, значат.

Ей хотелось спросить: «Что они могут для тебя значить, папа? Ты уже много лет никого из них не видел. Ты даже не потрудился приехать, когда умерла Анни!».

– Вы ни слова не сказали об Анни…

Элизабет замолчала, изумившись тому, сколько горечи прозвучало в ее словах.

Лорд Стенхоуп на минуту понурил голову.

– Я не знал, что сказать.

– Вы могли бы спросить, не страдала ли она перед концом. Вы могли бы сказать мне, что молились о том, чтобы она тихо скончалась во сне. – Ее голос смягчился. – Вы могли бы пролить хоть слезинку, хоть одну слезинку и погоревать о том, что такой нежный ангел, каким была наша Анни, покинул землю.

– Я боялся, – устало проговорил он.

– Боялись? Почему?

Он вытащил из кармана замызганный носовой платок с монограммой и безуспешно попытался протереть им стекла очков. Элизабет узнала платок: он был одним из нескольких, которые она подарила отцу на Рождество много лет назад, только теперь песок, пот и глина придали ему бурый цвет.

– Наверное… – он отчаялся привести очки в порядок, – потому что не хотел слышать ответы.

Элизабет вдруг захотелось плакать. В одно мгновение они с отцом поменялись местами. Она стала родительницей, а он – малым ребенком. Ее отношение к отцу уже никогда не будет прежним.

Ее голос был полон слез:

– Ох, папа, вам ведь пятьдесят семь! Сколько же вы еще сможете убегать от жизни?

– Я не убегаю от жизни вообще. Только от той, которую я знал в Англии.

Этот ответ по крайней мере был честным.

Элизабет вздохнула и рассеянно взяла крышку древнего кувшина, лежавшую на столе. Внимательно рассмотрев ее, она, едва шевеля губами, произнесла:

– Дуамутеф.

Лорд Стенхоуп мгновенно насторожился:

– Что ты сказала?

Она подняла голову:

– Дуамутеф.

Отец сощурил глаза:

– Ты разобрала? Что тебе известно о Дуамутефе?

Она пожала плечами:

– Он был одним из четырех сыновей бога Гора. Во время древнего процесса мумифицирования сердце и почки возвращали обратно в тело умершего, а остальные внутренние органы помещали в сосуды, на крышках которых были изображения сыновей Гора: под крышкой с головой сокола хранились кишки, с головой человека – печень, с головой шакала – легкие, а с головой павиана (это Дуамутеф) – желудок.

Впервые с момента ее приезда в Луксор в глазах отца вспыхнул интерес.

– Ты читала мои книги.

– Да.

Он сдержанно заметил:

– Я удивлен, что графиня это разрешила.

Элизабет ответила не сразу. Лицо у нее порозовело, и она начала ковырять земляной пол носком туфельки.

– Ну… Надеюсь, матушка не знала, что именно я читаю.

Ее отец ухмыльнулся и внезапно помолодел лет на двадцать.

– Ты ей не призналась, да?

Элизабет кивнула:

– Да.

Лорду Стенхоупу трудно было поверить, что все осталось в тайне. Он недоверчиво спросил дочь:

– И она даже не заподозрила?

– Нет.

– И по-прежнему ничего не знает?

– Думаю, нет.

Он громко расхохотался. Это был чудесный, юный смех.

– Поверь мне, если бы она догадалась, что ты хоть чуть-чуть интересуешься Египтом, она вопила бы с крыши самого Стенхоуп-Холла. – Тут граф закашлялся. – В переносном смысле, конечно: ведь графиня никогда не вопит.

Элизабет сжала губы и, помолчав, серьезно проговорила:

– Вы должны меня понять, папа. Мне было очень неприятно обманывать матушку. Правда. Но только мне однажды попалась книга Бельцони, и я начала ее читать и никак не могла остановиться…

– Я твою тайну не выдам, – пообещал отец, посмеиваясь и качая головой.

Элизабет вздохнула.

– Я хотела поговорить с вами наедине не для того, чтобы обсуждать матушку или мои занятия египтологией – или по крайней мере только косвенно. Дело совершенно в другом. Мне нужно поговорить с вами, – тут она понизила голос до доверительного шепота, – о Мернептоне Сети.

Он все еще улыбался:

– О Мернептоне Сети?

– Да, о Мернептоне Сети.

Граф вытер слезы, вызванные долгим смехом.

– О моем Мернептоне Сети?

– Да, о вашем Мернептоне Сети, если вы настаиваете на том, чтобы назвать его именно так.

Почему отец ее не слушает?

Его глаза искрились смехом.

– Ты и о нем читала?

– Он был фараоном конца девятнадцатой династии и, как считается, правил с 1201 по 1192 год до Рождества Христова. Он был мужем прекрасной Нефертери, получившей имя в честь жены великого Рамсеса. У них было четверо детей, а потом она умерла от лихорадки. Сети оплакивал ее до конца своей жизни, отказываясь взять новую жену, – на память прочитала Элизабет.

Лорд Стенхоуп одобрительно кивал седой головой:

– Ты всегда была умницей. Самая сообразительная и способная из всех моих детей. – Однако он тут же добавил: – Хотя если вспомнить Франклина, Каролину и даже милую бедняжку Анни, это не покажется очень высокой похвалой. – С этими словами он нацепил оставшиеся пыльными очки на нос. – Прекрасно, Элизабет. Великолепно.

– Папа…

Он посмотрел на нее поверх стальной оправы очков, а потом устремил взгляд на противоположную стену, где находилось единственное крошечное окошко его «кабинета». В него можно было увидеть только уходящие до самого горизонта бесконечные коричневые пески пустыни.

– Да, я до сих пор очень живо помню, как ты стояла в классной комнате Стенхоуп-Холла, натянутая как струна, и перечисляла всех монархов, которые правили в Британии, начиная с Этельреда и кончая Викторией. Ты говорила с такой же уверенностью и точностью.

– Папа…

– Я горжусь тобой, малышка Лиззи.

– Я больше не малышка Лиззи, – бросила она ему, испытывая чувство полного бессилия.

– Да, это так, конечно. Ты теперь совсем взрослая.

Элизабет справилась с раздражением.

– Папа, мне нужно поговорить с вами о Мернептоне Сети.

На секунду он опешил.

– Да, милая? Мне казалось, что ты уже это сделала.

Слезы подступили к глазам Элизабет, однако она не желала сдаваться. Дело было слишком важным. На этот раз многое зависело от ее упорства.

Она попробовала другой подход:

– Вы ведь уже тридцать лет ищете захоронение Сети, не правда ли?

Усталые глаза графа снова вспыхнули.

– Да, и на этот раз я уверен, что мы ищем там, где надо. Керамические черепки, которые мы находим, относятся именно к этому периоду, как и осколки камня. Если мы начнем копать в нужном месте, то наверняка натолкнемся на стелу и вход в гробницу Мернептона Сети. Я знаю, что мы близко. Я это нутром чую. – Он увлекся и забыл о ее присутствии. – В Долине царей так много трещин, но он здесь. Я знаю, что он здесь. Я почти что ощущаю его присутствие.

У Элизабет не было выбора.

Она расправила плечи, набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:

– Папа, я полагаю, что вы ищете не там, где надо.

Лорд Стенхоуп медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза:

– Что ты сказала, Лиззи?

Она с трудом проглотила подступивший к горлу ком и повторила:

– Полагаю, вы ищете гробницу Сети не там, где надо.

Поначалу ее отец просто опешил. Ей даже показалось, что он вот-вот расхохочется. Но он не засмеялся. Когда он заговорил снова, она услышала в его голосе изумление, смешанное с гневом:

– Ты – девчонка, ты только-только выросла. Что ты знаешь о таких вещах?

Элизабет хотелось ответить ему, что о таких вещах она знает очень много. Проблема, естественно, заключалась в том, как убедить отца в своей правоте. Как и большинство мужчин, он был упрям.

– Я читала и изучала…

Он резко оборвал ее объяснения.

– Читала и изучала! – презрительно бросил он пронзительным голосом. – Я всю жизнь провел в пустыне! И позволь тебе сказать, что опыт – это самое главное.

Он буквально пыхтел от возмущения.

– Я не хотела вас обидеть, папа.

Лорд Стенхоуп не обратил внимания на ее попытку извиниться.

– Ты молодая девица, получившая небольшие знания. А небольшие знания бывают опасными.

– Я с этим согласна, но…

Отец поднял руку и покровительственно погладил Элизабет по голове, хотя она была не ниже его ростом.

– Не забивай свою хорошенькую головку вещами, которые больше подходят зрелым мужам и ученым.

Элизабет ушам своим не верила. Боже правый – и ее отец туда же! Она так надеялась, что он будет не таким, как остальные. Она была в этом так уверена!

– Но, папа…

– Ты сама это сказала, дочь. Тебе почти восемнадцать, ты взрослая женщина. Пора тебе подумать о замужестве.

– О замужестве?

Он был неумолим.

– Каролина в восемнадцать уже была замужем, как и твои мать и бабка. Право, для молодой женщины это самое лучшее. Подальше от неприятностей…

– Подальше от неприятностей?

От изумления у нее широко открылся рот.

Граф уже окончательно пришел в себя и глубокомысленно рассуждал:

– Мужчина, естественно, должен быть гораздо старше и опытнее.

Она все еще не могла закрыть рот.

– Ты девушка с характером, и воля у тебя сильная. Для женщины это ни к чему, но что теперь поделаешь. Да, в наши дни многие девицы этим грешат. Тебя просто должен взять в руки подходящий мужчина.

Элизабет наконец опомнилась и закрыла рот, А потом снова открыла, чтобы переспросить:

– Подходящий мужчина?

Ее отец вдруг увлекся этой мыслью.

– У меня здесь, в Египте, есть знакомые, да и в Англии их тоже немало. Я не сомневаюсь, что смогу подобрать тебе в мужья подходящего джентльмена.

«О чем это он говорит?» – думала Элизабет.

– Подходящего джентльмена?

– Возможно, сына какого-нибудь графа.

Она с болью вспомнила свои слова, адресованные Джонатану Уику в первую ночь на борту «Звезды Египта»: «Для меня невыносима мысль о будущем. Я должна выйти замуж за сына какого-нибудь графа, родить ему наследника и еще сына про запас. А потом буду беззаботно менять любовников, как делают другие дамы из круга Мальборо-Хаус».

Чувствуя, как ее охватывает отчаяние, Элизабет сделала еще одну попытку:

– Папа, я не хочу сейчас выходить замуж. Я хочу остаться с вами в Египте и помочь вам в поисках гробницы Мернептона Сети.

– Это невозможно.

Отчаяние подступало все ближе.

– Невозможно? Почему?

– Потому что Египет – неподходящее место для англичанки, – ответил он сухо и решительно.

Элизабет показалось, что она очутилась в кошмарном сне, только на этот раз проснуться будет невозможно.

– Тогда почему вы вообще за мной послали?

Лорд Стенхоуп наморщил лоб и пробормотал себе под нос:

– А я за тобой посылал? Как странно, совершенно не помню, чтобы я…

– Вы написали матушке прошлым летом.

Он нахмурился еще сильнее:

– Неужели? Прошлым летом? Ты уверена?

Элизабет сжала побелевшие губы.

– Конечно, уверена. Вы попросили, чтобы полковник и миссис Уинтерз взяли на себя труд сопровождать меня, поскольку они гостили в Англии и собирались вернуться в Египет, – напомнила она отцу.

Тот равнодушно пожал плечами.

– Тогда, значит, я это сделал.

– Ох, папа! – тихо вскрикнула она.

Граф поправил сползшие с переносицы очки.

– Я слишком много времени потратил на разговоры о твоем замужестве, Лиззи. Мне надо вернуться к работе. У меня немало важных дел. Видишь ли, я вот-вот найду гробницу Мернептона Сети.

Элизабет была подавлена. Она побрела к двери, там все-таки обернулась, чтобы посмотреть на незнакомца, который был ее отцом.

В ее голове снова зазвучали пророческие слова Джека: «Поднимаясь вверх по Нилу, который мы зовем Рекой жизни, будьте осторожны, леди Элизабет. Возможно, вы найдете больше того, чем вам хотелось бы».

Она закрыла за собой дверь и отправилась на поиски единственного мужчины, который никогда ей не лгал.

Глава 18

Сейчас он ей бессовестно солжет.

– Откровенно говоря, нет, я больше не думал о нашей помолвке, – заявил Джек.