Яйца Кощеевы

Вадим Кузнецов

Яйца Кощеевы

Осветилось небо вечернее и подул ветер северный. Вековые ели накренились, но выстояли. С запада, у самого края земли нашей, пронеслась по небу звезда огненная. И падала она, тянув за собою хвост сияющий. Свет от нее был так силен, что застил другие звезды и даже луну бледную.

Между тем все было готово к честной свадебке. Вскоре Иван с Василисой сядут за широкий праздничный стол, обручаются кольцами, облобызаются троекратно согласно обычаю, станут мужем и женою. Воспоют новобрачным хвалебные речи дружки с подругами, родственники со знакомцами. Да и просто хорошие люди слова поздравительные скажут, поднимут серебряные кубки за здоровье удалого князя и его супружницы.

Вот и зазвенели весело бубенчики на конской сбруе. Приехал в княжий терем поезд свадебный. Широко-широко отворились ворота, вышли навстречу дружки молодых. Хлебом-солью встречают. Держит старая горничная Апраксия румяный каравай на расписном рушнике. Рядом воевода стоит, кивает важно, пряча улыбку в косматую бороду.

Приблизилась к воротам телега с боковинами расписными, лошадка с ленточками в гриве голову клонит, фырчит, бубенцами на всю округу звенит. А на телеге той, на богатых мягких подушечках, покрытые одеяльцем атласным, восседают жених да невеста. Рязанский князь Иван с Василисою, дочерью князя Новгородского.

Вот и ступила нога в красном кожаном сапоге на землю, удалой князь спрыгнул с телеги лихо, гикнул по-молодецки, всему народу русскому улыбается. Радостно на душе и хорошо. Невесту свою озорно подхватил, да и понес мимо дружек прямо в светлую горницу.

Сели молодые и гости за столы дубовые. Стали говорить слова люди добрые. А прежде всех встал старый воевода, Илья:

– Славься, князь Иван! Княжить тебе долго и радостно. Защита ты наша и опора! Но, как говорится… Хотя и молод ты еще да силен, но и о будущем думать надобно. Нет дома без хозяйки, а муж без доброй бабы завсегда дичает да хиреет. Славную девку ты себе подыскал, и быть ей хорошей женой тебе. Славься, княже!

Подняли кубки гости дорогие и выпили, и закусили. Богатый стол у князя нашего. Все, что на земле русской народилось, все на столе княжеском завсегда оказывается. Рыба северная: красная да белорыбица; дичь жареная: перепела да кабанчики; соленья разные. Грибы рыжики, налитая клюковка, пироги румяные да баранки сдобные. Квас хлебный, а для мужей – мед хмельной. Цельная бочка в углу стояла, а служки вокруг суетились, как угорелые бегали, новые блюда подносили и кувшины с питием вовремя меняли.

Говорила слова княгиня старая, Дарья. Напутствовала, советы давала. Свое слово молвил и отец невесты – князь Новгородский. Одряхлел он уже, потому и думал молодца Ивана вместо себя на княжение посадить.

Хорошая жена Ивану досталась! Ростом маленькая, волос пышный да длинный, глаза умные. А коли голова не пуста, то доброй хозяйкой в доме будет, да и в делах княжеских помочь сумеет.

Много еще слов было сказано, много хмельного испито, потом скоморохи с дудками да бубенцами прискакали, вволю покуражились. Иные с гуслями прибыли, кто веселые песни горланил, другой хвалебные. Ну, и когда все натешились, настало время проводить молодых в опочивальню.

Встали со своих мест Иван с Василисою, гостям поклонились, да и пошли в тихую спаленку. Бабка Апраксия постелила им простыни белоснежные, подушечки взбила, одеяльце пуховое приготовила. Травами да маслами особый аромат создала, обереги колдовские, где надо, развесила. Светоч малый на полке запалила, да и вон вышла.

Иван с Василисой зашли в спаленку и на кроватку присели. Посмотрели друг на дружку, счастливые. Заулыбался молодой князь, заглядывая в светлые глаза своей суженой. Так и утонуть бы в них хотел, и не всплывать более, ибо получил Иван счастье земное, настоящее! Простое счастье, человеческое! И не нужно ему никакой славы, княжества русского, богатства да почести, лишь бы была милая рядышком!

Внезапно ветер поднялся, открыл ставни в горнице. Задрожала липа за окном, ударяясь упругими ветками. Луна желтым зраком зловеще глянула. И что-то в горницу дунуло-плюнуло. Пополз по полу туман зеленый, травами пряными да цветами сонными пахнущий. Стал туман тела младых обволакивать, дрему насылать и слабость телесную. Закрылись глаза Ивана, и повалился он на кровать вместе с суженой, не смог противиться. Лишь чуял сквозь сон, как рука любимой из его руки ускользает… Только сон превозмог, очнулся – нет Василисы в спаленке, а фата ее подвенечная у окошка лежит сиротиночкой.

Заметался Иван, на ноги вскочил, быстрым коршуном из горницы выбежал. Стал искать жену свою, расспрашивать… Но никто не видал Василисушки. Пир давно уж закончился, кто не пьян – сам ушел, остальные ж на лавках вповалку спали, тихо гусли у окошка тренькали. Но стоял в дверях суровый новгородский князь, бородою тряс, головой качал:

– Не сберег ты дочь мою, Василису! Не сберег жену свою молодую! Опозорил ты себя, Иванушка! Вот ищи ее теперь, недостойный сын! Не найдешь – прокляну тебя, охальника! И войною пойду на Рязань твою!

Закручинился Иван, в тереме темном заперся и долго думу тяжкую думал. Где искать ему жену свою, Василису? Уж совсем ничего в голову не шло, как постучалась в дверь Апраксия, старая горничная:

– Не кручинься, Иван, ибо ведомо мне, кто невесту твою уволок к себе!

– Кто? Скажи, я найду хитника! Уж получит он меча доброго! Не носить злыдню головы на плечах!

– Ах, остынь, богатырь. То дело нелегкое. Видел ты, как звезда упала небесная?

– Видел, да.

– То кощеи пришли с чужой Земли на нашу. Тати злые и разбойники! Похищают людей и мучают, разоряют поселения русские, и стоит горький плач кругом! Плачет стар и млад, и защиты нет, нет спасения от мучителей! Старый конюх видал, как прилетела птица большая черная. С пол избы размером, вышел оттуда человек черный и безликий. Ловко на конек терема забрался да в горницу вашу и проник.

– А дальше-то что? Почему конюх тревогу не поднял?

– Сон его нежданно сморил, а что видел, долго не сказывал, ибо слабости своей стыдился.

– Как найти мне кощеев тех? Уж я с ними за все посчитаюся!

– Непростое дело, но знаю я. Коль пойдешь на звезду Северную, через два дня и ночку темную выйдешь к холодному морю синему. А в то море река течет широкая полноводная. У реки излучина, и растет там древо великое. Говорят, живет в лукоморие ведьма старая, у нее спроси путь к царству кощееву. Ведьма старая и мудрая, а я все что знала, тебе поведала. Поспеши-ж, Иван, ибо знаю я, что день твой – для кощеев лишь миг малый.

– Всех подниму. Дружину снаряжу. Воевода, ко мне! – вскричал Иван.

– Нет, княже, – молвила Апраксия. – Нельзя к ведьме той с дружиной идти. Говорят, что только один человек к ней попасть может. А сколько ее терем пытались другие разорить и саму хозяйку в полон взять – никто не вернулся.

– Ну мы ж с миром пойдем.

– Даже о том не думай. Ты не только князь, но и муж. Сам невесту свою потерял – сам и вернуть должен. Я свое слово сказала, а ты поступай, как ведаешь.

Послушал Иван Апраксию. Собрался в путь-дорогу дальнюю. Взял с собой меч отцовский, лук со стрелами да котомку дорожную. Долго шел он лесами, дубравами, пробирался болотами топкими, видел реки быстрые и поля, цветами манящие. Много всякого по дороге познал, в деревнях были рады молодцу, предлагали меда хмельные, соблазняли охотой доброю, и манили в стога девки сельские. Только от всего Иван отказывался, ибо шел за Василисой, своей суженой, к морю синему, в лукоморие.

На исходе седьмого дня показалась река широкая, а в излучине древо великое. Дуб стоял, словно богатырь заколдованный. Крепкий дуб, корни толстые, ветки мощные, а листва его столь густой была, что луну скрывала от глаз человеческих и пронзала тучи темные, в клочья разметывая. Пригляделся Иван и заметил, что по стволу дерева то ли нить, то ли цепь идет позолочена. Блестит она, переливается и уходит цепь в высоту, прямо к небу синему.

Призадумался добрый молодец. Не ловушка-ли это хитрая? Не бывает так, чтобы золото просто так на виду валялося. Завсегда найдется хозяин ему, а вот тут такое сокровище на дубу висит и лишь дразнит всех. Подошел Иван на два шага вперед, и навстречу ему вышло животное странное. Вроде черный кот, только очень загадочный. Росту он, как мальчонка маленький, и на задних лапах стоит. Стоит и смотрит, а в глазах его видно что-то родное близкое. Толи скорбь, толи любовь, толи надежда на светлое. Не успел Иван ничего сказать, как вдруг кот вокруг дуба пошел да завел песню горькую страдальческую. Человеческим тихим голосом! Сам идет да назад оборачивается, на Ивана тишком поглядывая. Но стоит на месте молодец и не тронется, ибо понял уже, что тот кот охраняет древо могучее и златую цепь стережет.

Ну, а кот обернулся вкруг дерева и обратно двинулся, начал сказки сказывать, и совсем понятно стало, что внимание отвлекает он. Только к цепи златой подойдешь, как черный кот на тебя и бросится. Огляделся Иван, увидел на земле кости белеющие, человеческие, и задрожало сердце в груди, заойкало. Понял он, почему нельзя было дружину брать с собой. Кто знает, может, всех друзей бы тут и положил!

Обошел опять черный кот вокруг дерева и на месте застыл, в глаза Ивану уставился, ну а тот исхрабрился и спрашивает:

– Не знаешь ли ты, котик, где тут ведьма мудрая обитает?

Промолчал кот загадочный, лишь лапой махнул в сторону и вновь пошел вокруг дуба, песню новую зачал.

Звезда Северная путь указывала, и вскоре перед Иваном возник частокол бревенчатый. Ладный забор, колья крепкие, сосновые. А на колышках черепа висят, и звериные, и человеческие, а по углам – совсем уж страшные черепушки торчали. Свет из них лился. Колдовской свет, желтый, рассекая тьму шагов на сто окрест. Подошел ближе Иван, хоть и боязно. На вратах заприметил пупырышку малую. Долго думал, рукой потрогал, чуть нажал – проминается. Раз, второй нажал, и вдали соловей засвистал отрывисто.

Тяжелые шаги послышались, со скрипом неестественным отворились врата, и увидел Иван румяную бабушку. На лицо пригожую, гладкую, одеждой чистою, аккуратную. Неужели, это и есть та ведьма самая?

– Что нужно тебе, добрый молодец? Как звать, какого роду-племени?

– Иваном нарекли родители. Князь я земли рязанской. Помоги мне, мудрая! Похитили мою невесту кощеи проклятые! Пособи словом добрым да советом мудрым!

– Ох, все никак злыдни не успокоятся! Ну, заходи, Иван, добрый молодец.

Проводила его старая в терем свой. Чудной терем. Хорошо построен, умелым мастером скроен. Бревнышко к бревнышку в ряд положены. Красивые оконца с наличниками узорными, и петушок на коньке красный вертится.

– Ты с дороги умойся сперва, а то, видимо, употел. Аки пес смердишь.

И провела его старуха в малую горницу, окон нет, а свет откуда-то льется. Там она какие-то пуговки в стене нажала, и полилась сверху водица. Не струей, а тихим ласковым дождичком.

– Я выйду, ты одежу скидай, да ополоснись. А в том коробе возьмешь рубаху и штаны чистые.

Послушался Иван, знатно омылся. Ибо водичка была не холодной и не горячей, а приятной. Помылся и переоделся, ибо в коробе нашлась мужская чистая одежка. Да непростая, а ароматно пахнущая.

В самой горнице чисто и прибрано. Приветливо. Стол дубовый, стульчики со спинками расписными, а у входа чудо дивное. Зерцало стояло в полный рост человеческий! Отродясь Иван таких не видывал. У русских красавиц, и то, лишь у знатных барышень, малые зеркальца, а у ведьмы махина такая! Видать, непростая хозяйка в доме сем обитает.

– День долгий, путь не короткий. Отведай то, чем богата я, – молвила бабушка.

– Да некогда мне трапезничать! Суженую выручать надобно!

– Подожди, Иван. Ночью тебе несподручно будет. Отведай угощения, уважь Яглу старую.

Отошла она в сторону горницы и нагнулась к какому-то сундуку. Заприметил Иван, что одна нога у бабушки – не родная. Скрипит и как-то неестественно сгибается. А второй раз нагнулась, сарафанчик всколыхнулся-задрался и обнажил не ногу, а голую косточку! Содрогнулся Иван, вспоминая сказки страшные.

Но потом страх сменился удивлением. Странный сундук у старухи, цвета белого. Раз – внизу открыла крышечку, и на свет поднос черный вытащила. А на подносе том ножки куриные запеченные! Два – поверх сундука кастрюлька задымилась. Взяла и ее Ягла. Понял Иван, что сундук сей – это чудо-печь. Без огня, без дыма, а жарит да варит.

А бабка всю снедь на стол поставила, кастрюлю открыла, а там яблоки-неяблоки, белые, незнакомые. Но вкусно пахнущие.

– Что за блюдо такое заморское? – удивился Иван.

– А ты ешь, не твоего ума дело. Будешь хвалить бабу Яглу словом добрым.

Положила в плошку Ивану белых круглых овощей дымящихся, сверху лучка зеленого накрошила, пару лапок куриных дала и налила квасу кружечку.

– Не обессудь, Иван, хмельного не держу я в доме.

– А и не надо, не пировать я пришел, а суженую свою найти!

– Вот и правильно.

Как покушали они, всю посуду быстро убрала Ягла, в другой сундучок спрятала и какую-то пупырышку рукой жмякнула. Что-то там закрутилось-завертелось, вода полилась, и огоньки на стенке сундука замигали.

А бабушка стол протерла и достала черное зеркальце чудное, прямоугольное. Пальцем по темной поверхности провела и молвила:

– Вот смотри, Иван, мое зеркальце! Сейчас увидишь ты замок кощеев!

И прояснилась гладь стекла зачарованного. Почувствовал Иван, будто летит он, аки птица над землею. Показался лес темный, скалы, мхом покрытые, а среди них – замок кощеев. Странный замок, однако. Ни башенок, ни ворот, а словно коршун с крылами широкими да клювом хищным. И ни одного оконца не видать!

– Уразумел, Иван?

– Да, как же мне попасть в замок кощеев? Ни окон, ни дверей!

– А ты сначала приди к нему. Затаись неподалеку, а к стенам не приближайся. Ночь пройдет, утро настанет. Кощеи в логове своем долго не отсиживаются, входят и выходят. За людями и тварями земными охотятся. Вот и подстереги. Заприметь, где и как войти можно. А дойти до замка я тебе помогу, словом и подарками пособлю.

Вновь нажала Ягла на свое зеркальце, и стала картинки другие показывать.

– Смотри, Иван. Вот так кощеи выглядят. Носят брони да шеломы черные, ибо страшатся они света земного, Ярилы нашего. Потому боятся, что прибыли они из далеких миров Мрака и Холода. Только их броню ты своим мечом не возьмешь и каленой стрелой не проткнешь! Коли улучишь момент, когда шеломы снимать будут – близко подходи да по голове бей наотмашь. А издали они опасны, ибо лучами смертельными пожгут тебя. Но не бойся их. Они телом хилые, в бою ратном слабые, лишь бронью своей зачарованной сильны.

– Это уж я сумею. Всех кощеев перебью, но спасу свою Василису!

– Не храбрись, Иван. Один супротив всей вражьей дружины не устоишь! – молвила Ягла, другую картинку показывая. – Это, Иван, яйцо кощеево. Всяких размеров эти яйца бывают. Вороги везде их используют, ибо таится в сих яйцах сила великая, уму человеческому непостижимая. Если разбить яйцо, вытечет оттуда вода мертвая, все живое вокруг убьет.

– А кощеев?

– И их тоже! Не сразу, конечно, но убьет. Заразит хворью смертельной, от которой спасения нет. Но, помни, Иван! Тот, кто разобьет яйцо кощеево, сам тоже погибнет!

– Неужели нет другого способа их победить?

– Есть, Иван. Дальше смотри мое зеркальце. В самом сердце замка кощеева горит печь жаркая. В той печи не одно, а три больших яйца кощеевых в океане кипящем, огненном висят на нитях волшебных. И если пекло в печи колдовской раздуть до неистового, Ярилина, то лопнут яйца, и жаром губительным, силой своей чудовищной замок кощеев полностью уничтожат.

– Я смогу это!

– Трудно это, Иван. Ибо стерегут ту печь кощеи пуще зеницы ока. Но если удастся раздуть пламя в печи, то беги сразу из замка кощеева. Без оглядки беги, без продыха, ибо смерть придет по пятам быстрая и жестокая. А времечка будет у тебя лишь минутка малая, миг да полмига. Я тебе помогу. Вот тебе светоч, что сумеет врага коварного при случае ослепить, игла вострая, которой можно яйцо кощеево проколоть да пуговка малая, приведет она к замку кощееву. И запомни еще насчет пуговок, в любой вещице кощеевой есть они, найдешь-нажмешь-используешь!

Сказала и черную пуговичку на одежду Ивану приколола.

– Ты с утра пойдешь на запад от моего терема. Я следить за тобой буду, путь указывать. Хоть я рядышком не пойду, но тебя в своем зеркальце волшебном увижу. А ты слушай мой голос через пуговку, тогда не заблудишься.

– Понял, бабушка. Благодарствую.

– Но одно есть условие. Как дойдешь до замка кощеева, то сию пуговку меж камней раздави, ибо найти тебя по ней не только я могу, но и кощеи проклятые!

Утром встал Иван и в дорогу опять отправился. Как обещала баба Ягла, пока шел, ее голос невидимый вел по тропочкам, не давая заблудиться. Видел Иван, и леса темные, и горы, мхом покрытые, озерца малые да речки чистые. А к полудню показался вдали замок кощеев. Запищала тревожно пуговка на одежде, и Иван быстро снял ее. На гранитный камушек положил да другим прихлопнул. В прах рассыпалась пуговка, и ничего от нее не осталось.

А вокруг замка кощеева вся земля огнем жарким выжжена. Безобразные проплешины, кусты обгорелые. А где пепла нет, – стоят деревья скрюченные, листом пожелтевшие. Не слышно ни птичьего свиста, ни зудения комариного. Замок, как и в зеркальце волшебном – без дверей и окон, черный и длинный, словно стена крепостная. А сверху не видел его сейчас Иван, но знал, что замок кощеев птице хищной подобен.

Подступился Иван к замку, за валуном затаился. Долго ждал, занемог, уж и глаза слезиться начали. Наконец, заметил, как стена черная разошлась в стороны, и вышел из нее кощей в черной брони сверкающей. Руки и ноги черные, от сапог до рукавиц, да и головы не видать. Под округлым шеломом, чернотой блестящем, она спрятана. А в руках кощей держал сундук железный. Как вышел из чертога, дверка за ним и сомкнулась, а сам недруг начал ходить-бродить вдоль да около замка своего. Первый раз остановился – мухомор подобрал, второй раз – мох болотный, а на третий – лягушку крикливую за лапку из болотины вытащил. И все находки свои в железный сундук складывал. Ну вот так походил-побродил, да и снова к замку направился. А Иван ладонью от солнца отгородился, прищурился и во все глаза начал смотреть. Углядел: кощей ладонь приложил к стене черной, она вновь и расступилась.

Усмехнулся Иван, и когда скрылся кощей в своем чертоге, он сам подошел к замку черному. Посмотрел внимательно и увидел на стене дощечку малую, на коей горел контур руки человеческой. Ну, Иван, недолго думая, взял и свою ладонь приложил. Раз приложил, второй. Жмет-ждет, но ничего не происходит. Надавил сильнее, и тут вдруг как заверещало со всех сторон, огоньки по черной стене побежали, а Ивана бедного в воздух подкинуло и от замка кощеева, словно пушинку, отбросило. Полетел он над елками и березами, прямо к солнцу ясному да небу синему. И уже ждал смерти неминуемой.

Очнулся Иван от того, что кто-то его по щекам хлопает. Открыл глаза и чуть разума не лишился. Нависал над ним чудик неведомый. Человек-не человек, волк-не волк. Весь аки зверь косматый, ноги звериные, руки человеческие, но с когтями; лицо лохматое, волосатое, а нос, губы и глаза – тоже людские.

– Успокойся, добрый человек! Не причиню тебе зла я! – молвил чудик.

– Да кто ты есть такой?

– А как хочешь называй! Хоть волком, хоть серым другом, а можешь и чудищем безобразным кликать!

– Как же ты таким странным уродился? – изумился Иван.

– Ах, история моя короткая, но страшная… – прохрипел чудик, – Был я, как и ты, человеком русским. Кузнецом и мастером на все руки. Но взяли меня в полон кощеи проклятые. А они, изверги, в чертоге своем над людьми творят каверзы лютые. То хворями страшными заражают, то тело на части режут или еще какие-то неведомые злодейства вершат. Души людские в тела зверей лесных помещают. Усыпили меня в образе человеческом, а проснулся я уродцем ужасным. Да чем-то кощеям тем самым и не понравился. И не волк еще, и не человек уже.

– Ты мне, Серый Волчок, поможешь?

– Серый Волчок? Хм, а мне нравится, как ты меня назвал. Да чем тебе помочь? Ты ж сам чуть было смерть не принял, ибо летел от замка кощеева быстрее, чем кречет, что на добычу с небес падает. Кости-то целы?

Пошевелил Иван плечами, ноги, руки ощупал. Вроде на месте все, лишь спина побаливает. И вспомнил Иван, что в последний момент на ель вековую приземлился, да все ветки ее с макушки до самых корней, пока летел, и пересчитал.

– Да, здоровый, я, Волчок! Отлежусь только, и вновь к кощеям попасть попробую.

– А что за дело у тебя к ним?

– Похитили кощеи невесту мою, Василису. Не видал ли ты ее?

Вздохнул Серый Волчок:

– Плохо дело! Знаю, что девиц молодых кощеи насильничают! – губы сжал Иван, но дальше слушал. – Видел я в чертоге кощеевом много людей разных, и молодцев добрых, и красавиц пригожих. Только вот неживые они, но и немертвые.

– Как так? – изумился Иван.

– Есть у кощеев большая просторная горница. Света нет там почти, и холодно, как в сырой земле. Там и держат кощеи пленников. Стоят на полу домовины хрустальные прозрачные. А в домовинах тех люди русские, в сон волшебный погруженные. Я и сам там спал. Коли злодейство вершить кощеи собираются, так берут одного человечка в другую горницу и всячески истязают.

– Так спешить надо! Пока еще до милой моей очередь не дошла! – воскликнул Иван.

– Надо-то надо, только попасть в замок трудно. Ведь пытался уже.

– Эка печаль! Видать, одежда нужна кощеева. Скоро опять этот кощей черный из чертога своего выйдет. Я его дубьем сзади угощу да раздену. Сам кощеем обряжусь и во врата черные постучусь.

– Не получится так, Иван! – покачал головой Волчок. – Думаешь, ты один смелый такой. До тебя пробовали. Этот кощей, что всякую живность русскую сбирает, далеко от стен не отходит. А у стен черных и глаза, и уши имеются! Не успеешь сзади к кощею подойти, как он тебя чужими глазами увидит и убьет лучами смертельными. Тут по-другому надо!

– А как? – вопросил Иван.

– А то я тебе завтра на рассвете подскажу!

– На рассвете? Но Василиса!

– Дурачок! Не получится сейчас, да и тебе надо малость отлежаться. Еще навоюешься!

Рано утречком схоронились Иван с Волчком за камнями, то и дело на замок кощеев поглядывая. А между тем Серый Волчок Ивана поучал:

– Смотри, Иван. Скоро из замка вылетит птица черная. На ней кощеи в землю русскую летают, злодейства творить. Когда птица сия показывается, она до полянки открытой долетает, там ненадолго задерживается. А после уже стремительно вверх взмывает и быстро-быстро мчится. Так быстро, что и не догонишь.

– Что делать-то? – вопросил Иван.

– А вот слушай. Сзади птицы той печка имеется, из которой огонь и дым жахают. От огня кощеева птица по небу и летает. А еще знаю, что птица та у них ущербная. Пыхтит, шипит, как только сама не свалится. А если дыру в печке заткнуть, тогда огню некуда деться будет, и птица наземь падет!

– Еловыми шишками что ли?

– Нет, баламошка! – рассмеялся Волчок. – Ты возьми, Иван, стрелу! Только не древесную, а железную каленую, и когда замрет птица черная на поляне, ты ей в печную дыру и стрельни! Попасть надо! Но не раньше, не позже! Раньше стрельнешь – глаза замка кощеева тебя заметят, а позже – из птицы огонь жаркий польется и даже каленую стрелу спалит!

Понял Иван, и они близ полянки нужной спрятались. А еще в помощь плотный туман на землю лег, скрывая от ворога.

Как говорил Волчок, так и случилось. Вылетела из замка большая птица черная, размером в пол избы русской. Зависла недвижимо над поляной, Иван изловчился да стрелу каленую взад ей и пустил. Накренилась, чихнула птица, а Иван и вторую стрелу следом отправил. Завертелась туда-сюда птица и пала на поляну. Треснуло стекло на черной главе, и оттуда полез проклятый кощей наружу. Серый Волчок подскочил и так ему своей лапищей врезал, что кощей наземь замертво повалился. И полилась кровь кощеева, да не красная, а сизая. Понял тогда Иван, что кощеи – нелюди! Прилетели они на погибель нам, и жалеть их нельзя нисколечко!

Увидали други, что внутри птицы второй ворог недвижимо лежит. Закричал Волчок:

– Поспеши, Иван! Хватятся кощеи своих, набегут сюда, окаянные! Снимай одежду с кощея да сам облачайся.

Начал раздевать Иван кощея, долго думал, как сорвать одежду бронную. Повезло: пуговку на плече увидел, нажал на нее, черная кожа и пошла расходиться. Шелом черный пошатал, свинтил с главы и узрел без брони врага человеческого. Ох, уж и безобразный кощей без одежды оказался. Лысый и безбровый, лицо струпьями покрыто и сморщено, губы синие бескровные, глаза серые холодные. А вместо носа – одни малые дырочки.