Полная версия
О тебе и обо мне. Рассказы
Каждый раз, получая временную работу, он обретал знания. Но больше всего ему нравилось сидеть на теплых скалах и смотреть за горизонт, ни о чем не думая.
С приближением зимы он двинулся в сторону лучшего для зимовки города, города света – Аликанте.
Зимним вечером я шла забирать детей с занятий по карате и увидела замерзшего человека, сидящего около помойки в дырявой шапке с помпоном и поющего «Хава нагила» на мотив «Аве Мария». От него шел густой смрад, что помогло сохранить социальную дистанцию за пару лет до пандемии. Волосы вшивыми дредами болтались ниже плеч. Темное от загара и грязи лицо, потрескавшиеся бескровные губы и огромные блестящие глаза.
Забрав детей, я разогрела шурпу, что варила накануне, до крутого кипятка и, перелив в одноразовую посудину, отломив ломоть от багета, вышла на улицу. Молча протянула все это ему. Он так же молча, бросив хмурый взгляд исподлобья, взял и положил на поребрик рядом с собой.
– Come, come. Mientras está caliente. Esta sopa me enseñaron a cocinar en Asia Central[2].
Он ничего не ответил, глядел поверх моей головы на звезды. Я подняла голову: огромная синяя Луна освещала наши лица призрачным светом. Такой я ее еще не видела. Интересно, что пророчит синяя Луна?..
С этими мыслями я ушла домой и услышала за спиной на чистом русском языке голос, напоминающий варган:
– Вку-у-усно, как же вку-у-усно!..
На следующий день я принесла к помойке тушеное мясо с картошкой.
Так началась наша дружба.
– Ты мог бы найти работу: говоришь на нескольких языках и наизусть цитируешь Канта.
– Не хочу.
– Но так жить тоже нельзя.
– Я свободен выбирать, – спокойно отвечал Кирилл.
– Ты свободен от общественного мнения, от опеки матери, от привязанностей, от религии. Но живешь как растение. Сколько еще? – Я пыталась принести ему пользу.
– Сколько захочу, – говорил он, закуривая.
– Обо что ты споткнулся, идя к своей свободе? – размышляла я.
– Человек на самом деле не знает, что он будет делать, если обретет ее. Вот и я пока не знаю, – почесываясь, отвечал он.
В один из весенних дней, когда солнце нещадно палит в полдень, а ночи наполняются сладкими запахами цветущего миндаля и апельсинов, он шел мимо магазинчика со всякой всячиной. Владелица магазина, Галочка, барышня под пятьдесят с крупными глазами и не менее выдающимися бедрами, переругавшись со всеми с утра, пожинала плоды, разгружая коробки без чьей-либо помощи.
Кирилл, забыв, что он свободный бомж, молча отодвинул ее плечом и помог все разгрузить. Поставил груз аккуратно в подсобку, мрачновато ухмыляясь своим мыслям в свойственной только ему манере.
Не требуя награды, лишь попросил воды и возможность умыться. Галочка, немного опасаясь, что ее ограбит плохо пахнущий мужчина, но втайне надеясь на лучшее, выдала бутылку воды и разрешила воспользоваться ванной. Позже, заглянув в приоткрытую дверь, она увидела, что под толстым слоем уличной жизни скрывается тело с идеальными пропорциями, и решительно предложила работу в обмен на крышу над головой, услуги брадобрея и еду.
А еще через некоторое время у магазина появился новый управляющий, с отличными навыками и несколькими иностранными языками.
Пришлось выдать секрет шурпы Галочке, которая, открыв в себе страсть к приключениям, сбросила вес и возраст до минуса тридцати по обоим пунктам, и согласиться прийти на свадьбу. Только Галочке предстояло съездить на юг Марокко, в Сахару, откопать банку с паспортом жениха, влюбить в себя главного туарега из берберов и убегать от него в ночи, обмирая от ужаса и восторга.
Кирилл за это время увеличил торговый оборот втрое и присмотрел пару гектаров апельсиновых угодий.
На вопрос, что заставило его вернуться к людям, он ответил:
– Просто свобода сама по себе ничего не значит, если вам некому ее подарить.
* * *Я знаю своих читателей, поэтому предвижу требовательные комментарии с вопросом о рецепте. Не благодарите.
Заранее прошу прощения у узбеков, потому что это волшебство на открытом огне, в чугунном казане и с платком на голове… ладно, уговорили – и тюбетейкой (вспомнила, что только пожилые женщины ее не носят) – я обожаю, но не могу себе пока позволить открытый огонь и казан.
Бросив на раскаленную сковороду куски баранины, я их пришквариваю до золота и, пока они потрескивают, источая густой горячий аромат, быстро шинкую чеснок, лук и морковь. Что важно, морковь в этом блюде – не приправа, а полноценные овальные ломтики. Если говорить метафорически, то шурпа – это свадьба, где баранина и морковь – жених с невестою, а картофель – гости.
Только после того, как баранина изменит цвет, я высыпаю лук и чеснок, позволяя им стать прозрачными. Затем заливаю все водой, добавляю специи. Тут я не советчик, хотя зира, хмели-сунели, черный перец и соль прекрасны.
Дальше признаюсь, что моя сковорода – она же скороварка, поэтому через двадцать минут крепость и прозрачность бульона подчеркивает, что баранина мягка до развратного отпадения от костей. Добавляю помидоры, болгарский перец и картофель и варю на тихом огне с мерными побулькиваниями до готовности. А если есть пара ломтей пахнущей арбузом тыквы, то шедевр можно считать завершенным. Сверху зелень.
Именно сочетание прозрачного бульона и каждого ингредиента в отдельности олицетворяет для меня гармонию простой жизни, полной тихих радостей. Когда каждый находится на своем месте, не высовываясь и не толкаясь, лишь подчеркивает вкус другого, цвет и аромат.
Есть блюдо нужно горячим, в кругу семьи или одному, в холодное время года, подмигивая Луне и звездам, ощущая, как тепло разливается по всему телу, вызывая желание написать приятные слова бывшим. Но здесь, во избежание неловкости поутру, запейте все огненным зеленым чаем и заблокируйте их, бывших, от греха подальше.
Приятного аппетита! И помните: свобода прекрасна лишь на сытый желудок.
Путлибы
Вечером смотрела в окно.
Молодая ночь не темна, ее чернила ровно разлиты по небосводу, и лишь растущий яркий месяц навевает воспоминания. Он похож на песочное печенье.
Размышляя о ночной прохладе, вспомнила, как много лет назад меня позвал на ночную прогулку скромный мужчина непонятного возраста. Он был не особо разговорчив и как-то странно поглядывал, слегка наклонив голову.
Я подняла брови, выразив беспокойство по поводу позднего времени и непредвиденности действий с его стороны. Он сказал, чтобы я не переживала, так как на прогулку отправятся несколько человек, компания приятная, и, возможно, я смогу весело провести время.
Тогда я была в глубоком разводе, растила дочь и давно не выходила из дома по ночам, но упоминание «прогулки» склонило меня согласиться.
Ночью в Москве даже летом случаются заморозки, поэтому приоделась я удобно и тепло, положив мягкое пончо в большую сумку. В моем понимании подобная «прогулка» означала километров пятнадцать пешком по Садовому кольцу или семь кругов по Ботаническому саду, так что на ногах были старые кеды повышенной комфортности. Краситься не стала – ночью все кошки серы.
Подойдя к месту сбора, я поняла, как далеки мои представления о прогулках от общепринятых. Барышни, приглашенные на встречу, сверкали оголенными талиями и плечами, а от взмаха их ресниц, казалось, поднимался легкий ветерок. Босоножки на высоком каблуке, маленькие сумочки и множество деталей, усиливающих этот блеск, мне даже не пришло бы в голову использовать.
Одна из барышень, вежливо отведя меня в сторону поведала, что никто и не собирался гулять, все хотят в ресторан, поэтому форма одежды – «вынуждающая мужчин принять единственно правильное решение».
– Ясно, – вздохнула я и достала из сумки печеньку, чтобы поднять резко упавший сахар в организме.
Пришедшие на встречу молодые люди, кажется, предполагали ресторанное развитие событий, поэтому поглядывали на меня с сочувствием.
Вскоре подъехала машина, из которой вышли пригласивший меня мужчина и его друг. Они молча переглянулись, и друг сказал:
– Я ж предупреждал, что мы идем на прогулку.
– Но мы уже проголодались и замё-о-орзли! – пропели девушки, которые могли бы вполне сойти за второй состав Spice Girls.
– У нее одной есть голова? – кивнув на меня, вздохнул друг скромного мужчины.
Потом мы втроем уехали гулять и бродили долго-долго, как я люблю, и болтали о разном, а остальные молодые люди, полагаю, вынужденно уехали кормить и согревать блестящих дев.
От неловкости момента я тогда достала печеньки и предложила мужчинам.
Откусив по кусочку, они сказали хором:
– Ого, путлибы!
И стало понятно, что пароль произнесен, можно не опасаться этой ночью ничего этакого, чего я успела нафантазировать.
А когда под утро сильно похолодало и я достала пончо, мужчины снова переглянулись и договорились, что хотя бы одному из них нужно жениться на мне.
Впрочем, так потом и произошло, а друг стал крестным у моего сына, который смотрит на меня всегда слегка наклонив голову как и его отец.
Думаю, что быть самой собой – большая роскошь. Но скажу вам, что в той сумке кроме печенек и пончо были зубная щетка, расческа и загранпаспорт. Ну так, на всякий случай, вдруг жить в Испанию кто позовет.
P. S. Песочное печеньеЧестно говоря, мне всегда нравилось представлять вкус путлибов. Если помните, их пекли с собой в дорогу хоббиты в Средиземье. Поэтому то, что я пеку, называю именно так: «путлибы».
Главный секрет этого печенья – в моей забывчивости и любви к сливочному маслу. Оно всегда есть в скромном хозяйстве, но я его регулярно забываю убрать в холодильник. Так вот, теплое, еще держащее форму масло – основа будущей выпечки. Оно – как та женщина, которая смотрит на вас… и все уже мысленно сделала. Она теплая, податливая. Она стоит у окна, ожидая, что вы подойдете сзади и обнимете так, чтобы ей не вырваться из этих объятий никогда, и от этого на душе станет спокойно и мирно. Она будет смотреть на ночное небо, указывая путь для того, кто стоит позади и обнимает. Потому что женщина – всегда навигатор. Она, может, и не укажет конечную цель, но точно почувствует, в правильном ли направлении вы двигаетесь.
В это масло вы добавите яйцо, соль на кончике ножа, сахар, немного ванили, разрыхлитель и муку. Солить любое тесто обязательно нужно, потому что без соли невозможно оценить сладость. Так и в жизни: мы не могли бы понять, что счастливы, если бы регулярно не спускались в подвал грусти.
Можно добавить овсяные хлопья или спельту. Здесь не надо сражений за здоровый образ жизни, здесь мы принимаем калории в их чистом, первозданном виде. Их много, и никакой овес не сделает путлибы диетическими, а лишь удвоит их калорийность. Но путлибы пекут для того, чтобы получить удовольствие, чтобы чашка крепкого чая не чувствовала себя одиноко в промозглый день.
И вы замешиваете все это не спеша, чувствуя, как смягчается кожа рук.
Разные манипуляции с просеиванием муки вместе с разрыхлителем, очередность закладки компонентов кем-то, сильно разбирающимся в кулинарии, – все это, конечно, оправданно. Но не в моем случае. Я кладу все и сразу, а муки – столько, сколько возьмет тесто, никогда не взвешиваю и не измеряю, но обязательно добавляю изюм и все орехи, которые найду, или мак, а могу взять и цедру лимона, даже имбирь натереть на меленькой терочке. Шоколад в тесте не люблю, поэтому не положу ни при каких условиях, а вот курагу ювелирно изрубить на кубики – это вполне приемлемо.
Получившееся тесто кладу на полчаса в пищевой пленке в холодильник. Потом, налепив лепешки, совершенно не заботясь, чтобы они были одинаковыми и круглыми, выпекаю при 180 градусах минут этак двадцать пять, иногда тридцать.
Запах, плывущий по квартире, дает надежду, навевает приятные мысли.
Я даже коварно открываю окно, чтобы волна аромата теплой ванили вперемешку с лимонным привкусом отвлекла соседей от важных дел и заставила молча смотреть на ночное чернильное небо, облизываясь на растущий месяц из песочного печенья.
Роза
– Роза А-а-ароновна-а-а!..
Раскатистое эхо звенело над пыльным двором столичного края.
– Роза Аароновна, где тебя носит?.. – крикнула из окна хрипатая коротко стриженая тетка в цветастом халате и накрахмаленном фартуке с кружавчиками. С раздраженным вздохом она захлопнула форточку.
По двору шла, переваливаясь, грузная женщина. Про такие глаза, как у нее, говорят, что в них застыла вся боль иудейского народа. На поводке за ней плелся старый пудель.
Хозяйка пса бормотала под нос:
– Потеряла она меня. Тоже мне, смотритель личных дворцовых дел… Да здесь я, здесь, не ори, сейчас приду…
Войдя в подъезд, она открыла почтовый ящик, подцепив длинным твердым ногтем, вытащила оттуда пачку писем и квитанций.
– Так, посмотрим… Это к праотцам. – Разорвав письмо, она, не читая засунула клочки в карман плаща. Продолжая рвать письма, отправилась к лифту.
Скрипучая коробка нехотя раскрыла двери. Посреди кабины лифта лежала газета с аккуратной свежей кучей.
– Подарки судьбы, – констатировала Роза и со вздохом потянула пуделя к лестнице, но старый и измученный жизнью кобель сопротивлялся.
Роза увещевала пса:
– Пойдем, мальчик, на наш любимый еврейский этажик… Таки четвертый – не десятый, дойдем потихонечку.
Пудель переставлял больные лапы, но для виду упирался.
– Я дам тебе марсика, – использовала метод пряника Роза.
Пудель пошевелил помпоном хвоста и прибавил скорости.
Открытая дверь квартиры на четвертом этаже вызвала сквозняк, распахнулась даже дверь у соседей. Послышался хриплый женский голос:
– Роза Аароновна, ты здесь?
– Да пришла я, пришла…
– Пришла? Тогда захлопни мне дверь, я волновалась.
Роза исполнила просьбу пнув дверь ногой, и удалилась в свою квартиру. Там достала из холодильника сладкий батончик, отрезала от него кусочек и выдала пуделю:
– Ешь, я слово держу.
Пес сглотнул лакомство и застыл в умоляющей позе, выпрашивая еще.
– Нет! – громко хлопнула дверца холодильника.
Пудель обиженно улегся под столом, утомленно прикрыв глаза.
Роза посмотрела на собаку, вздохнула. Выложив разорванные письма на стол, взяла большую клетчатую сумку и вышла из квартиры.
– Я ушла! – гулко разнесло эхо по подъезду.
Постояв еще немного, Роза начала спускаться вниз. Наверху было слышно, как открылась дверь и с глухим звуком захлопнулась. Роза, довольно усмехнувшись, вышла из дома. Скоро троллейбус довезет ее до ВДНХ, она откроет маленькую будку с надписью «Табак», разложит на витрине многочисленные зажигалки, колоды карт и прочий сувенирный мусор и начнет свой торговый день.
* * *В безденежье девяностых она чувствовала себя нормально: не сказать, чтобы комфортно, но и не бедствовала.
– Роза Аароновна, доброе утро! – услышала она знакомый мальчишеский голос.
– И тебе не опаздывать в школу. Десять утра. Ты почему на улице?
– Так лето же, каникулы!
– А, точно. На вот, возьми, передай матери… А это тебе. – Она протянула мальчишке пачку апельсиновой жвачки.
– Спасибо, Роза Аароновна, спасибо.
– Иди уже отсюдова! – проворчала она, желая избавиться от надоеды.
Довольный подарком, он быстро скрылся из глаз.
– Шалопай…
В середине дня Роза задремала в своей «будке», как она сама ее называла, и ее разбудил настойчивый стук.
– Явились не запылились. – Роза мрачно смотрела на гостей.
Женщина в строгом светлом костюме, в блузке, с большим бантом, завязанным под тремя подбородками, носила на голове прическу в виде пирамиды из долины Гиза. Невысокий лысоватый мужчина с бегающими глазками и высоченный детина в черных брюках и такой же черной кожаной куртке смотрели в крошечное окошко, через которое Роза и вела торговлю.
– Пора, дорогая, вот распоряжение, – прервал томительное молчание лысый. Он на секунду остановил бег маленьких глазок.
– Я же оплатила разрешение на торговлю до конца года…
– Я знаю, знаю… но все палатки устаревшего типа пойдут под снос.
Роза понимала, что ничего не сможет сделать, а ведь она так привыкла к этому образу жизни: к табуретке внутри будки, запаху табака, постоянным покупателям, подпольной продаже по одной сигаретке, к разговорам о том о сем. Привыкла даже к цыганам, которые пару раз выманивали у нее часть выручки. Еще она воспитала сына, который запил в тридцать лет и замерз зимой прямо напротив подъезда их дома. У нее остались кое-какие накопления и старая дача в Подмосковье.
А теперь от нее требовали освободить помещение до 17:00.
Коммерческая жилка до сих пор позволяла Розе держаться на плаву. Когда поток покупателей иссякал, она читала. А еще – помогала другим. Об их напастях она узнавала от детей. Давешний мальчик проговорился как-то, что маме нужны таблетки для больной щитовидки, но их не на что купить и даже не найти в местных аптеках. Роза через свои связи нашла лекарство и каждый месяц передавала с мальчуганом «Трийодтиронин» его матери.
Еще она иногда бесплатно кормила местного попрошайку а он в ответ делал вид, что играет ей на несуществующей скрипке. Ее мальчик тоже играл когда-то…
– Хорошо. Я доработаю до половины пятого и уйду.
– Вы должны освободить помещение, в противном случае оно будет утилизировано вместе с товаром.
– Я знаю.
– Подпишите акт, что вы ознакомлены с решением управляющего органа.
– Управляющий о-о-орган… – повторила Роза так, что громила в черной кожанке нервно почесал подбородок.
– Я хочу удостовериться, что вы поняли.
– Передай своему начальнику Долмаханову чтобы шапку носил, голову берег в мороз.
– Не понял…
– И не надо, – ответила Роза, захлопывая створку окошка.
Ровно в 17:00 она вышла из палатки с неизменной клетчатой сумкой в руках. Пройдя несколько метров, присела на лавочку и закурила. Посидев так с полчаса, вздохнула и отправилась на остановку троллейбуса.
Когда мимо проехал грузовик с небольшим погрузчиком, Роза поняла, что это по ее душу. Она смотрела, как отсоединяются провода, питавшие лампочку в ее будке, как погрузчик подхватывает домик под самое дно, как, матерясь и переругиваясь, двое рабочих грузят палатку в машину.
Роза вышла к шоссе и подняла руку. Водитель остановившегося «жигуленка» спросил с южным акцентом:
– Куда домчать, красавица?
Роза, усевшись на заднее сиденье, объяснила:
– Сейчас этот грузовик поедет, следуй за ним, дорогой… я заплачу.
Водитель недоверчиво посмотрел на Розу и она, понимающе кивнув, протянула ему авансом купюру.
* * *Палатку выгрузили в другом районе города. Пожав руку вышедшему из ближайшего подъезда мужчине, грузчики уехали.
Тишину в машине первым нарушил водитель:
– Дарагая, мне так жаль… Это твой палятка быль? Да?
Роза не мигая смотрела через лобовое стекло на происходящее снаружи.
– У меня брат цветами торговал, трижды новую палятку покупал, весь в долгах. А каждый год архитектор приходит и говорит: устарела, устарела…
Роза наконец выдавила из себя:
– Ты подожди меня за углом, добрый человек… Хорошо?
– Ты что задумала?
– Я просто постою здесь.
– Э-э, я узнаю этот взгляд, слышишь… Мой брат, когда к нему бандиты приходили, так же смотрел. Здэсь подожду. Иди смотри.
Роза вылезла из машины, достав флакон с заправкой для зиповских зажигалок из клетчатой сумки, молча начала поливать будку. Потом, вынув зажигалку, щелкнула и застыла перед палаткой. Коричневатые буквы «Табак» тускло поблескивали, но она никак не могла решиться.
Водитель, посмотрев на оцепеневшую женщину, вздохнув, заглушил мотор. Тихо подошел к Розе и аккуратно накрыл своими большими руками ее сухие, трясущиеся от волнения ладони, загасив пламя:
– Не надо. Прошу тебя, пойдем… Где ты живешь? Я отвезу… Пойдем, дорогая…
Роза на негнущихся ногах вернулась к машине, повалившись ничком на заднее сиденье, беззвучно затряслась.
«Жигули», пробуксовав, рванули с места.
* * *Давид – так звали заботливого водителя – не отпустил Розу одну домой, проводив ее до квартиры. Дома отставную ларечницу ждала тишина. Пуделя она нашла за шторой в комнате. Кажется, у него отнялись задние ноги. Он тихо скулил и даже не пытался подползти к хозяйке.
Давид взял собаку на руки и молча понес к машине.
Раздался хриплый крик:
– Роза Аароновна, ты здесь?!
– Здесь я, здесь. Дурню плохо.
Соседка, снимая кружевной фартук, вышла из своей квартиры на площадку.
– А я-то думаю, что это его не слышно целый день… Я сама, знаешь ли, в лежку – давление. Целый день умираю.
К ветеринару они отправились втроем. Там врач, спросив, сколько собаке лет, вынес приговор. Надо было решить, позволить ли псу продолжать мучиться или взять грех на душу.
– Я не могу, – запричитала соседка, – мне его жалко!..
Роза протянула руку, чтобы расписаться, и снова замерла, прошептав:
– Это слишком для одного дня…
Давид предложил:
– Иди, дорогая, к машине, я сам. Так лучше.
– Нет, я заберу его домой, я не могу…
– Отпусти его… так лучше, правда.
– Нет… – Роза обняла пуделя, поглаживая усыпанную бородавками спину.
Дурень вздохнул так тяжело, будто он атлант и тысячу лет держал небо, и тут же испустил дух.
Врач благодарно возвел взгляд к потолку.
* * *Вечером они втроем сидели на кухне Виолетты за столом.
– Не расстраивайся так, Роза Аароновна. Может, все к лучшему…
– Да, плохие дни когда-нибудь заканчиваются.
– Я это понимаю, не глупая…
– Давид, а у вас семья есть? – кокетливо спросила соседка.
– Была. Жену похоронил год назад. Дети взрослые, уехали давно из страны, а я не захотел. Не хочу быть обузой. Таксую вот.
На столе лежала газета, и Роза машинально прочитала объявление. Строительная компания предлагала дешевое жилье на стадии строительства в далекой солнечной Испании.
– Вот только по солнцу я и скучаю… – вздохнул Давид.
– Эх, все бы продать и рвануть в новую жизнь… – размечталась соседка.
– Так и сделаем, – решила Роза.
* * *Поначалу это выглядело нереальным. И даже смешным в таком возрасте.
– А вас мы вообще, дорогой Давид, не знаем!
– Я вас тоже, Виолетта Даниловна, впервые вижу…
– Роза Аароновна, почему Испания? Вам же прямая дорога к Стене плача.
– Я по папе.
В итоге решили купить путевки и отправиться на десять дней ознакомиться на месте.
* * *Дальше случились события, которые все вместе и каждое по отдельности привели нашу историю к неожиданному финалу.
Утром глава местной управы Долмаханов, который получил не одну взятку от Розы, вышел на работу и по привычке завернул к будке с табаком, чтобы купить сигарет. Не обнаружив ее на привычном месте, вспомнил, что сам перепродал торговую точку в другой район, и отправился на работу. Но курить отчаянно хотелось, поэтому он не сдержался и наорал на секретаршу. Секретарша расплакалась и ушла в туалет смывать тушь. Поэтому она пропустила звонок сверху. Из-за этого глава управы не попал на экстренное совещание и, подвернувшись под такое же дурное настроение начальства, скандально лишился должности.
Уволенный управляющий шел домой с крепким желанием напиться, когда оторвавшаяся сточная труба аварийного дома упала ему на голову. Деньги, «заложенные на ремонт дома и озеленение участка», озеленили карманы руководителей управы.
Новый владелец будки пожамкал с утра упругий зад своей новой продавщицы, выкурил первую сигарету, бросил окурок, но тот, не долетев до земли, был подхвачен ветром, оказавшись у стенки ларька.
Пропитавшиеся жидкостью для розжига доски вспыхнули на летней жаре пионерским костром.
– Ой… – сказала обладательница зада.
– Да твою дивизию!.. – отвесил губу новый владелец.
– Да твою ж налево! – заорал подбежавший громила – тот самый, в кожаной куртке, что вместе с главой управы выселял Розу – понимая, что зря с вечера припрятал в палатке посылку из Афганистана.
Из-за внезапных убытков местные управители бандитского порядка увеличили дань для таксующих, и Давид немедленно выставил квартиру на продажу, намереваясь отбыть в солнечный край уже не на десять дней, а навсегда.
Виолетта Даниловна причитала, соглашалась только на отпуск, но заграничный паспорт себе все же выправила, сокрушаясь, что на фото совсем не похожа сама на себя.
Дачу Роза продать не смогла: оказалось, что земля, которую получили ее родители еще при Хрущёве, принадлежит району, а не садовому товариществу, а сам домик имеет цену, близкую к нулю.
– Нет времени разбираться с этим, – заявила Роза и выставила на продажу квартиру.
* * *Решили уезжать поочередно. Понятно было, что Виолетта с ее неуверенностью настроена не слишком серьезно. Давид все время где-то пропадал, заскакивая обменяться новостями, но больше мычал, пережевывая ужин.
Розе удалось продать квартиру, на все деньги купить долларов, набить ими поясную сумку и собрать небольшой чемодан. За время утомительных сборов она заметно постройнела и похорошела.
