Львы и розы ислама

Между Багдадом и Мервом, где сидел аль-Мамун, началась переписка, постепенно становившаяся все более враждебной. Аль-Амин требовал у брата высылать ему налоги, собранные в провинции, а аль-Мамун отвечал, что они нужны ему самому для борьбы с тюрками. Аль-Мамун просил прислать из Багдада его семью и личные деньги, которые он хочет употребить на охрану границ, но аль-Амин вежливо ему отказывал, говоря, что сам позаботится о его родных и лучше распорядится его деньгами. «Сын моего отца, – писал аль-Мамун, – не заставляй меня ссориться с тобой, когда я сам выказываю тебе послушание, и не отворачивайся от меня, когда я хочу быть твоим другом». Оба двора были наводнены шпионами: когда Фадл ибн Раби настаивал, что халиф должен сделать наследником своего сына, об этом тут же узнавали в Мерве через агентов, посланных в Багдад Фадлом ибн Сахлом.

В 810 году, через полтора года после смерти Харуна ар-Рашида, аль-Амин официально запретил упоминать в пятничной молитве аль-Мамуна и сделал своим наследником сына Мусу. Он приказал привезти из Мекки подлинник завещания Харуна ар-Рашида и разорвал его на части. Так началась гражданская война.

Во главе армии аль-Амина встал опытный Али ибн Махан. Перед походом халиф вручил ему специальные серебряные цепи, чтобы тот заковал в них аль-Мамуна и привез в Багдад. Пятидесятитысячное войско, великолепно обученное и оснащенное, двинулось из Багдада в Хорасан. В ответ Фадл ибн Сахл, советник аль-Мамуна, послал на границу провинции всего четыре тысячи человек во главе с молодым военачальником Тахиром ибн Хусейном.

Обе армии встретились у древнего города Рей. Вместо того, чтобы войти город и занять мощную крепость, где можно было обороняться против превосходящих сил противника, Тахир смело вышел в поле и дал бой. «Пустыня стала бело-желтой от мечей и золота» – писал участник сражения. Хорасанцы сумели отбить первый натиск и стали оттеснять врага от лагеря. В разгар схватки стрела пущенная кем-то стрела убила Али ибн Махана, и это переломило ход битвы. «Под ним был черно-белый конь, что не к добру во время боя», – написал суеверный очевидец. Ибн Махану отрубили голову и принесли Тахиру в торбе для овса, а тело бросили в колодец.

Новость о победе пришла в Мерв в тот момент, когда многие хорасанцы уже подумывали, чтобы сбросить аль-Мамуна и сдаться его брату. В письме Тахира было сказано: «Сижу с головой Али и его кольцом на пальце».

В Багдаде об исходе битвы узнали гораздо позже: когда принесли сообщение, аль-Амин ловил рыбу со своим любовником евнухом Кавсаром. Услышав о поражении, он выгнал гонца прочь, сказав, что ему не до этого: Кавсар поймал уже две рыбы, а я ни одной!

С евнухом связь у Амина, в него он ныряет,А его самого два осла имеют,

– писал про него современник. Под ослами имелись в виду два его советника, Фадл ибн Раби и Бакр.

Кровавая война на востоке не мешала аль-Амину вести приятную и беспечную жизнь. Он целые дни проводил в роскошном дворце, а ночью спал на свежем воздухе в палатке, где постель была застелена золотой парчой и шелком. Днем он часами играл со своей любимой рыбкой, «Окольцованной», которую держал в пруду, надев на нее два золотых кольца, с жемчугом и яхонтом. Даже Фадл ибн Раби был не в восторге от своего повелителя и говорил, что тот ведет себя «как глупая девка-рабыня, держит совет с женщинами и погрузился в мечтания».

Халиф и лев. Известно, что аль-Амин был слаб разумом, но мощен телом. Однажды охотники поймали льва и привезли его в деревянной клетке во дворец халифа, который в это время завтракал во дворе. Аль-Амин попросил выпустить льва из клетки. Все в ужасе разбежались, только один халиф продолжал есть как ни в чем ни бывало. Лев бросился на него, но аль-Амин отбился от него большой подушкой. При втором броске зверя он схватил льва за лапы, притянул к себе, вцепился ему в глаза и уши, поднял в воздух и швырнул на землю. Лев упал замертво. Прибежавший к халифу придворный врач вставил на место вывихнутые руки и пальцы, и тот вернулся к своей трапезе.

Между тем Тахир, не теряя времени, двинулся дальше на запад. Он был уже недалеко от Багдада, когда халиф – или, точнее, Фадл ибн Раби, – сумел выставить против него новую армию, состоявшую из бедуинов и багдадской гвардии. Две эти половины плохо ладили друг с другом, так что разбежались еще раньше, чем началось сражение. Авторитет аль-Амина падал на глазах. На смену Тахиру прибыл новый военачальник Харсама ибн Айан, а сам Тахир отправился на юг Ирака, где почти без боя взял все крупные города, включая Басру. Мекка и Медина, возмущенные тем, что аль-Амин нарушил клятву, данную своему брату, выступили против него. Во владении аль-Амина остался один Багдад, который его противники взяли в клещи с трех сторон: Тахир с востока, Харсама с запада и Мусайаба ибн Зухейра с юга.

Началась долгая осада города. Кольцо вокруг Багдада постепенно сужалось, катапульты били по кварталам со всех сторон, война шла уже на улицах города, подбираясь к дворцу халифа. В этот критический момент аль-Амин переплавил в монеты золотую посуду и раздал их вместо денег своим сторонникам. Оставшись без армии, он приказал выпустить из тюрем заключенных и набрать на улицах нищих и бедняков, сколотив из новое войско, которое историки прозвали «голодранцами». Это была причудливая армия из голых солдат, одетых в одни набедренные повязки, с пальмовыми листьями вместо шлемов и камышовыми циновками вместо щитов. За неимением лошадей они садились верхом друг на друга и мчались на врага, размахивая дубинками.

Их первая битва походила на цирковое зрелище и собрала много зрителей, желавших посмотреть на то, как нищий сброд будет воевать с регулярным войском, вооруженным мечами и копьями и в железных кольчугах. Голодранцы удивили всех: они ударили с такой яростью, что едва не опрокинули противника. С трудом выдержав первый натиск, аль-мамуновцы начали методично уничтожать врага и заодно перебили половину зрителей. Но голодранцев это не обескуражило: они быстро пополнили свои ряды и вскоре стали наводить ужас на войска осаждающих. Нищие никогда не отступали и не сдавались, воевали злобно и с остервенением, без промаха разя противника камнями из пращей. Поэты писали, что война «разбудила в них злобных зубастых львов», а в стане аль-Мамуна поговаривали, что это шайтаны, а не люди. Уличные бои походили на настоящие битвы. Особенно ожесточенной была схватка на улице Дар ар-Ракик, где обе стороны воевали за каждый дом и каждую комнату, так что весь квартал превратился в сплошную мясорубку.

Все в битве смешалось в одно,Не зная, кто с кем воюет.Оставил сын отца,И друг покинул друга.Пусть ждут меня радость и счастье,Не забуду я Дар ар-Ракик!

В конце концов, запертый в своем дворце, без денег, без армии и без пищи, аль-Амин решил бежать. Он тайно списался с Харсамой (тот был другом Харуна ар-Рашида и лично знал обоих братьев) и предложил сдаться ему в плен, надеясь, что Харсама по старой дружбе обойдется с ним мягче, чем Тахир. Параллельно возник другой план: несколько багдадцев пришли к аль-Амину и предложили ему прорываться с боем в Египет, пообещав выставить семь тысяч всадников, – но тот не решился на такой дерзкий шаг. Ночью Харсама лично подплыл на лодке к дворцу халифа, чтобы забрать аль-Амина, но Тахир его опередил – подосланные им люди перевернули лодку, выловили упавшего в воду халифа и увезли с собой.

Смерть аль-Амина

Последние часы халифа описал другой пленный багдадец – судья Ахмед ибн Салам. По его рассказу, в дом, куда его поместили, вскоре привели еще одного человека: тот был в одних штанах и чалме, а на плечах у него висело какое-то тряпье. Когда пленник размотал чалму, Ахмед увидел, что перед ним аль-Амин.

Полуголый халиф стал жаловаться, что чувствует «страшное одиночество», и попросил его обнять. «И я прижал его к себе и почувствовал, что у него сильно билось сердце». Потом они немного поговорили: как оказалось, аль-Амину солгали, что его брат аль-Мамун умер, и Ахмед успокоил его, заверив, что это не так и что брат наверняка сохранит ему жизнь: «Родство заставит его смилостивиться над тобой!»

«Вряд ли, царство бесплодно – у него нет родства», – возразил халиф.

Ахмед принялся ругать вазиров халифа, дававших ему плохие советы, но тот его остановил: «Не говори о них ничего, кроме хорошего, на них нет вины! Не я первый, кто взялся за дело и не сдюжил».

Затем в комнату вошел какой-то вооруженный человек, внимательно посмотрел на аль-Амина и вышел. По его виду – это был один слуг Тахира – Ахмед понял, что халифа убьют, и поспешил закончить свою молитву, боясь, что убийцы покончат заодно и с ним. Аль-Амин снова попросил: «Ахмад, не отдаляйся от меня и молись рядом со мной, ибо я чувствую сильное одиночество».

Через несколько минут к дому подскакали всадники и остановились у дверей. Услышав их, аль-Амин заметался по комнате, крича: «Пропала душа моя, разе ничего нельзя сделать, разве никто меня не спасет?» Дверь распахнулась и в комнату вошло несколько персов с обнаженными мечами. Они застыли в нерешительности, глядя на халифа, а тот схватил подушку и крикнул: «Я сын дяди Посланника Аллаха, сын ар-Рашида, брат аль-Мамуна, вам нельзя меня убивать!» Один из персов подскочил и ударил его мечом по голове, но аль-Амин швырнул в него подушкой и попытался отобрать меч. Тогда тот завопил: «Меня убивают!» – и товарищи бросились ему на помощь. Один солдат вонзил меч в живот халифу, другой перевернул его тело и ударил по затылку. После этого они «взяли его голову и ушли с нею к Тахиру».

Голову аль-Амина отвезли Тахиру в Багдад, который приказал водрузить ее на ворота, а потом отправил аль-Мамуну, завернув в платок, обложив ватой и набив консервирующими травами. Получив голову брата, аль-Мамун расплакался, но Фадл ибн Сахл напомнил ему, что, если бы не милость Аллаха, он мог бы и сам оказаться на его месте. Тогда новый халиф приказал насадить голову на столб и обязать каждого из воинов, получавших жалованье, подходить к столбу и проклинать ее. Какой-то перс, не зная, чья это голова, проклял и ее хозяина, и его родителей, и весь его род, а аль-Мамун «сидел и слушал его с улыбкой».

Аль-Мамун

Аль-Мамун был незлопамятным человеком. Он простил даже своего злейшего врага Фадла ибн Раби (о котором говорил: «Он предал меня и настроил моего брата против меня»), успевшего сбежать из Багдада, и примирился с матерью аль-Амина, Зубейдой, которая приняла мудрое решение и стала называть его своим вторым сыном.

Новому халифу нельзя было отказать в мудрости и стратегическом мышлении. Придя к власти, аль-Мамун попытался объединить суннитов и шиитов, создав новую религиозную доктрину, которая могла бы устроить обе стороны. Он начал с того, что пригласил ко двору имама шиитов Али ар-Рияда, пообещав разделить с ним власть и женив его на своей дочери. Себя он стал называть не только халифом, но и имамом, как требовали шииты. Предполагалось, что в будущем трон будут занимать как достойнейшие представители как шиитов, так и суннитов, и пропасть между ними исчезнет. В знак дружбы и согласия в новой столице халифата Мерве вместо черных аббасидских вывесили зеленые алидские флаги.

Но вместо примирения эта мера вызывала новую вспышку ненависти. Сунниты в Багдаде подняли бунт и объявили халифом Ибрахима, сына аль-Махди и дядю аль-Мамуна. Тот считался прекрасным музыкантом и певцом и пользовался любовью граждан, но этого оказалось недостаточно для того, чтобы удержаться у власти. Когда аль-Мамун подошел с армией к Багдаду, Ибрахим не нашел ничего лучшего, как сбежать из дворца.

Ибрахим и цирюльник. За голову Ибрахим была назначена огромная награда, и беглец долго прятался в городе, скрываясь от полиции и пытаясь найти себе пристанище. Однажды, бродя в каком-то глухом переулке, он встретил чернокожего цирюльника и попросил приютить его на время, надеясь, что тот его не узнал. Цирюльник почтительно отвел его домой и тут же вышел. Ибрахим не сомневался, что тот пошел за стражей, но парикмахер вскоре вернулся с мясом, хлебом и новой посудой: он не посмел предложить гостю то, чего касалась его недостойная рука, и купил ему все новое. Когда Ибрахим поел и выпил вина, цирюльник протянул ему лютню и попросил что-нибудь сыграть и спеть. «Говорят, во всем Багдаде никто ее умеет делать это лучше тебя» – сказал он. «Откуда ты знаешь, что я хорошо пою?» – удивился Ибрахим. «Кто же не знает Ибрахима аль-Махди, за голову которого назначено сто тысяч дирхемов?» – возразил цирюльник. Ибрахим стал петь, и чернокожий внимал ему с восторгом, говоря, что великая радость посетила его дом. Он отказался даже от тех нескольких монет, которые предложил ему сын аль-Махди: «Я готов отдать тебе самого себя и все, что у меня есть, только не смею тебе это предложить». Утром он с почетом проводил гостя, и больше они никогда не виделись.

Ибрахим прятался в Багдаде шесть лет, ночуя у друзей и родственников, и был случайно пойман ночью, когда шел по улице в женской одежде и его остановил патруль. Ибрахим молча протянул стражнику кольцо с рубином, чтобы тот его пропустил, но это только еще больше насторожило постового: он позвал командира, и тот, сорвав с Ибрахима чадру, увидел его бороду.

Халиф аль-Мамун и здесь проявил свой мягкий нрав, помиловав давнего противника: «Аллах да простит тебя, а Он самый милостивый из всех, оказывающих милосердие». После этого Ибрахим до самой смерти жил домашним узником в халифском дворце, воспевая повелителя в своих стихах.

Вторично захватив Багдад, аль-Мамун восстановил свою власть, но прежнего порядка уже не было. Страну захлестнула волна бунтов и мятежей. В Египте подняли бунт наемники из Кордовы; в Азербайджане восстал Бабек, с которым аль-Мамун так и не сумел справиться, несмотря на все усилия; в Тунисе (тогдашняя Ифрикия) власть захватил Ибрахим ибн Аглаб, хорасанец, посланный подавлять восстание берберов в Ифрикию. Он с блеском выполнил поручение, но взамен потребовал от халифа права наследственной власти в этой области. Ибн Аглаб платил багдадскому халифату определенный налог, но во всем остальном был независимым правителем.

С Тахиром, победителем аль-Амина, отношения складывались не лучше. Говорили, что аль-Мамун не мог видеть перед собой Тахира, потому что тот напоминал ему о смерти брата. Зная об этом, Тахир предпочел отправиться обратно в Хорасан, где стал практически суверенным правителем. Его сын Абд Аллах сражался за Аббасидов в Сирии и Египте, а затем унаследовал от отца власть в Хорасане. Он тоже платил Багдаду подать.

Все это не мешало халифу вести приятную жизнь. Как и его отец, он любил проводить время в изысканных пиршествах и беседах, собирая самых образованных и остроумных людей со всего халифата. Аль-Мамун отличался тем, что любил не только поэзию, но и философию – философию даже больше. Науки и искусства при нем процветали, а в Багдаде был основан знаменитый «Дом мудрости», где было переведено на арабский огромное множество греческих трудов. По преданию, туда целыми караванами везли рукописи из Константинополя.

Сам халиф был рационалист, склонный скорей к доктрине мутазилитов, которым он покровительствовал. Как и мутазилиты, он считал, что разум важнее веры и что все можно объяснить с помощью философии и науки. Утверждая мутазилиство как официальную доктрину, он преследовал инакомыслящих, создав специальную комиссию – «михну», – которая допрашивала и судила богословов и факихов на предмет их веры. Те, кто отказывался признать мутазилитсво, подвергались гонениям и казням. Среди них был Ахмад ибн Ханбал, главный оплот и авторитет традиционалистов. В то же время халиф очень терпимо относился к представителям других конфессий и признавал законным любого религиозного лидера, который находил себе хотя бы десяток приверженцев.

В 40 лет он женился на дочери аль-Хасана ибн Сахла по имени Буран. Свадьбу устроили с невиданной щедростью и пышностью. Хасан разослал гостям тысячи мускусных орехов, в каждом из которых лежало описание подарка: от рабыни или коня до целых поместий. Счастливчики приходили со своими орехами к управляющему Хасана и получали все, что было написано внутри. Тем, кому не досталось орехов, раздавали яйца из амбры, мускусные пузыри или просто деньги. Хасан несколько дней содержал за свой счет весь халифский двор, от принцев и вазира до последнего носильщика и поваренка.

В 830–831 годах аль-Мамун совершил против Византии один из тех обязательных походов, которые внешне выглядели успешными и покрывал славой его участников, но ничего не меняли в реальной расстановке сил. Он захватил пограничную Гераклею, не раз переходившую из рук в руки, но не смог взять ключевую крепость Лулуа. В это же время он посетил Египет – единственный из всех Аббасидов – и совершил одно из самых сомнительных своих деяний, приказав перебить в свою пользу надпись на знаменитой мечети Купол-на-Скале в Иерусалиме. Прежде надпись гласила, что мечеть построил омейядский халиф Абд аль-Малик, но аль-Мамун заменил его имя на свое, наивно надеясь, что потомки не узнают про подлог.

Смерть аль-Мамуна

В последний год правления, отправившись в новый поход против Византии, халиф остановился у источника аль-Будандун. Ему понравилось место, полное зелени и прохлады, и он приказал возвести над ручьем помост с шалашом из свежесрубленных веток. Вода в роднике была так чиста, что можно было прочитать надпись на монете, брошенной на дно ручья, и так холодна, что никто не мог опустить в нее руку.

Пока халиф смотрел на родник, в воде появилась большая рыба, блестящая «как слиток серебра», и аль-Мамун пообещал награду тому, кто ее поймает. Один из слуг поймал и вытащил ее на помост, но она вырвалась у него из рук и плюхнулась в воду, обдав брызгами аль-Мамуна. Вся одежда на груди халифа промокла насквозь. Рыбу поймали еще раз, и аль-Мамун приказал ее зажарить, но его вдруг охватил ужасный холод. «Холодно, холодно!» – повторял он и, сколько его не накрывали шубами и не набрасывали покрывал, дрожал «как пальмовый лист».

Вокруг него развели костер, но и это не помогло. Принесли зажаренную рыбу, но он не мог ее есть. Позвали врачей, которые сказали, что болезнь эта никому не известная, но, судя по всему, неизлечимая. Перед смертью Аль-Мамун попросил вынести его из шатра, чтобы он мог обозреть свое войско и «свое царство», и обратился к Аллаху: «Тот, кто не умирает, помилуй того, кто умирает».

В оставленном завещании он подробно описал, как должны пройти его похороны. «Уложите меня на правый бок и разверните в направлении Мекки. Откиньте саван с головы и ног, затем возведите нишу из глиняного кирпича и забросайте меня землей. Потом уходите и предоставьте меня моей судьбе, ибо никто не может помочь мне в том, что уготовит для меня Аллах».

Аль-Мамун умер в 833 году, назначив преемником своего брата аль-Мутасима. Почему халифом не стал его сын Аббас, участвовавший вместе с отцом в византийском походе, истории неизвестно.

Аль-Мутасим

Аль-Мутасим, младший сын Харуна ар-Рашида от рабыни Мариды, пришел к власти в 38 лет. Это был силач, любивший прямоту суждений. Рассказывали, что однажды он одной рукой вытащил из грязи осла какого-то крестьянина. Бледный, с черной бородой, которую красил хной, халиф великолепно владел оружием и мог легко вскочить с земли на спину лошади.

Стремясь укрепить свою власть, аль-Мутасим первым начал опираться на тюркских и берберских наемников. Арабы к тому времени стали слишком богатыми, слишком культурными и слишком слабыми для жестоких войн. Тюрки же воевали зверски: именно они в конце концов разбили восставшего Бабека, а затем – помогавших ему византийцев.

Тюрки стали основой халифской власти, а их командиры Ашинас и Итах – самыми влиятельными людьми. Еще одним фаворитом был Афшин, князь маленького пограничного государства в предгорьях Памира. Он возглавлял отряд горцев из собственного княжества.

Особый слой тюркской гвардии составляли гулямы – красивые юноши, одновременно солдаты и мальчики для наслаждений, великолепно владевшие оружием, но обладавшие нежными телами, страстные любовники и верные телохранители. В низ влюблялись халифы и принцы, их воспевали поэты, писавшие, что брови их «как выгнутый лук», а глаза «мечут стрелы».

Тюрки вели себя в Багдаде бесцеремонно и на городских рынках наезжали конями прямо на людей, не разбирая, старик это, ребенок, женщина или слепец. Это вызвало возмущение, и аль-Мутасим решил на всякий случай перебраться в другое место. В Самарре, стоявшей на берегу Тигра, ему понравились воздух и вода, которые придавали бодрости и будили аппетит. В своей новой столице он построил огромные дворцы, мечети, ипподромы, речной порт, разбил парки и сады с беседками и павильонами. Главная мечеть города могла вместить сто тысяч человек. «Пусть возрадуется тот, кто его увидит!» – воскликнул халиф, довольный свои городом.

Бабек

На востоке страны тем временем полыхало восстание хуррамитов – сектантов, ждавших прихода мессии из рода Абу Муслима. Их лидер по имени Бабек, или Папак, как называли его персы, создал причудливую смесь зороастризма с гностицизмом и манихейством, объединив их с шиитской идеей о воплощении божества в великом и святом имаме, который на протяжении истории переселяется из одного тела в другое. Разумеется, этим имамом он считал самого себя. Религию Бабек дополнил политикой, неожиданно объявив себя христианином и на этой почве заключив союз с армянами и византийцами. Для него годились все, кто был не арабом.

И действительно, его учение нашло поддержку у всех, кому не нравились арабы: персов, тюрков, дайламитов, зороастрийцев, манихеев, мавлей, богачей, простых крестьян и даже женщин, которые в бабекской общине чувствовали себя свободней и имели больше прав. (Сунниты обвиняли бабекцев в «общности жен»; по крайней мере, среди них были распространены кратковременные «браки на время», которые сейчас вновь стали популярны у европейских мусульман). Арабы были реальностью, которая никого не устраивала, а в Бабеке видели будущее, которое устроит всех.

Восстание продолжалось целых 20 лет, перекинувшись с Азербайджана на соседние области Хорасан, Табаристан, Джурджан и Хамадан. Только в 837 году полководец аль-Мутасима, тюрок Афшин, осадил Базз, главную крепость Бабека на реке Аракс. Бабек сбежал по подземному ходу, но был схвачен на пути в Византию. Его привезли к аль-Мутасиму верхом на слоне, в красной бархатной куртке, расшитой золотом и самоцветами, и в дорогом бурнусе с бахромой: это подчеркивало ценность пленника. Халиф приказал на треть отрубить ему руки и ноги, и Бабек долго катался по плахе в собственной крови, колотя себя по лицу обрубками рук. Потом ему воткнули между ребер меч, так, чтобы тот не задел сердца и он мучился подольше. После этого ему вырезали язык и, наконец, распяли.

Рядом с Бабеком распяли и аль-Мазйара, наместника Табаристана, взбунтовавшегося против халифа. Перед смертью аль-Мазйар указал как на своего сообщника на того самого Афшина, который победил Бабека. В результате тот был арестован и умер в заключении, то ли отравленный, то ли уморенный голодом. Афшина обвинили не только в предательстве, но и в вероотступничестве на основании того, что он был не обрезан и хранил персидские языческие книги.

Аморион и Аббас

В 838 году аль-Мутасим лично возглавил новый поход против Византии. Он захватил Анкару и осадил Аморион, после которого открывался путь на Константинополь. Мощную крепость попытались взять штурмом: солдаты набили землей шкуры овец и забросали им ров, а к стенам двинулись даббаба – передвижные тележки с баллистами и крытыми бараками на колесах, в которых сидели солдаты.

Первая атака захлебнулась, но какой-то мусульманин, живший в городе, перебежал к аль-Мутасиму и рассказал, что часть одной стены разрушена и только снаружи прикрыта тонкой кладкой. Византийский император уже давно приказал заделать этот участок, но местные власти ничего не сделали и только наспех обнесли его бутафорской стеной, чтобы снаружи все выглядело как надо. Теперь в это уязвимое место и устремились мусульмане. Византийцы попытались завалить провал бревнами, но вражеские баллисты разбили их в щепы и сожгли греческим огнем.

Вскоре отряд, защищавший брешь, сдался, и солдаты прорвались в город. Начались грабеж и резня. Захваченных в плен жителей тут же выставляли на торги. Детей, по особому человеколюбию, продавали только с матерями. Но использовать живой товар победителям не пришлось: большинство новых рабов погибли во время перехода через пустыню, где воды не хватало даже солдатам, умиравшим от жажды. В критический момент аль-Мутасим приказал отвести всех иноверцев в сторону и перебить, оставив только самых знатных пленников, за которых можно было получить богатый выкуп. Убитых было шесть тысяч человек. Придворный поэт Абу Таммам воспел этот поход в великолепных стихах.

Пока халиф воевал в Византии, внутри государства возник заговор, который возглавил Аббас – тот самый сын аль-Мамуна, которому не досталось власти. Он опирался на старые хорасанские войска, недовольные возвышением тюрок. Заговор раскрыли, и Аббас был арестован, но халиф заверил его, что ему ничто не угрожает и что он его простил. Они вместе позавтракали, выпили вина, и размякший Аббас выдал аль-Мутасиму имена своих сторонников. После этого все они были перебиты, по рассказам современников, с изощренной жестокостью. Некоторых заговорщиков живьем закопали в землю. Самого Аббаса, мучившегося от жажды, долго кормили солеными блюдами, но не давали воды; наконец, его убили, завернув в войлочное одеяло, в котором он задохнулся.