Львы и розы ислама

Аль-Мансур был плохим солдатом, но прекрасным политиком и дипломатом, хорошо разбиравшимся в людях и умевшим пользоваться их слабостями. Он великолепно владел искусством красноречия и лично выступал с пятничными проповедями в мечети, что в более поздние времена Аббасидов казалось уже немыслимым. Никто из подданных не сомневался в чистоте его веры и искренности благочестия. За его столом никогда не подавали вина, а музыку он не выносил настолько, что однажды разбил о голову какого-то евнуха тунбур (мандолину), на котором тот наигрывал во дворце.

Халиф любил лично входить во все детали управления и каждый день внимательно читал отчеты своих агентов-информаторов, которые сообщали ему обо всем, что происходит в стране. Главным его недостатком считали скупость. Своей страстью к контролю халиф сводил с ума строителей Багдада, требуя отчет за каждый потраченный кирпич и горсть цемента: ему казалось, что все рабочие и подрядчики его обманывают и обкрадывают, тратя лишнее.

Аль-Мансур стал первым, кто покончил с родственными и клановыми традициями правления: он не ставил на ведущие места своих родных, а наоборот, избавлялся от них, чтобы они не могли претендовать на власть. Заодно в опалу попадали их советники и секретари, многие из которых были казнены. Вокруг халифа должны были остаться только лично преданные ему люди, даже если это были просто рабы.

Конец Абу Муслима

Даже верный Абу Муслим, правая рука Аббасидов, не пользовался доверием халифа. Хотя именно он, как никто другой, помог Аббасидам расправиться с врагами, больше всего они боялись самого Абу Муслима. Это был один из тех «львов» ислама, которые вызывали одновременно восхищение и ужас. За годы аббасидского восстания он убил столько людей, что его сравнивали с самим аль-Хаджжаджем. Его авторитет в восточных провинциях был абсолютен и доходил почти до обожествления. Существовала даже особая секта абумуслимистов, поклонявшихся ему как имаму. Если бы он обратил все эти силы против Аббасидов и попытался захватить трон, у него вполне могло бы получиться.

Вместо этого Абу Муслим неизменно демонстрировал глубокую преданность новой династии и делал все, чтобы укрепить ее власть. Он ничего не хотел для себя, и всего – для Аббасидов. В свою очередь, он был уверен, что его заслуги перед Абу-ль-Аббасом и аль-Мансуром неоспоримы, и не допускал мысли, что они могут желать ему смерти. Поэтому, когда аль-Мансур пригласил его в свой дворец – якобы для того, чтобы дать наставления перед отъездом в Хорасан, – Абу Муслим без колебаний отправился к нему без свиты и охраны, хотя его предупреждали об опасности.

Перед тем, как принять у себя Абу Муслима, аль-Мансур спрятал за дверью своих людей и приказал им не выходить, пока он не хлопнет в ладоши: тогда они должны были выбежать и убить Абу Муслима. Как только Абу Муслим пришел на аудиенцию, халиф начал осыпать его упреками за разные проступки. Абу Муслим, удивленный и возмущенный, воскликнул: «И ты упрекаешь меня после всего, что я для вас сделал!» Халиф с гневом ответил: «Все, что ты делал, произошло только благодаря нашему величию и удаче! На твоем месте мог бы быть кто угодно, даже какая-нибудь черная рабыня. Ты слишком высоко вознесся: пишешь мне письма, начиная со своего имени, сватаешься к моей тетке Асии и называешь себя потомком аль-Аббаса!»

Поняв, что дело серьезно, Абу Муслим начал гладить его руку, целовать ее и просить прощения, но аль-Мансур воскликнул: «Да убьет меня Аллах, если я не убью тебя сейчас!» – и хлопнул в ладоши. Его люди вбежали в зал и набросились на гостя с мечами. Первые удары были слабыми, и Абу Муслим успел сказать халифу: «Лучше прибереги меня для твоего врага», – на что тот ответил: «Разве есть у меня враг злейший, чем ты?» Абу Муслиму отрубили ногу, потом руки, пока он не превратился в гору отсеченных членов, а аль-Мансур смотрел на это и кричал: «Бейте, бейте, да отрубит Аллах ваши руки!» Останки убитого завернули в ковер и бросили в Тигр.

Абу Муслим умер молодым – в момент смерти было тридцать пять лет. Говорили, что с виду он был смугл, невысок ростом, широколоб, отличался молчаливостью и хладнокровием и одинаково свободно владел арабским и персидским. Сыновей он не оставил, только двух дочерей, а все его наследство состояло из пяти невольниц.

Гибель Абу Муслима вызвала волну волнений в Хорасане, но все они были жестоко подавлены. То же самое ожидало шиитские восстания в Медине и Ираке. Первое из них возглавил Мухаммед ибн Абд Аллах, а второе – его брат Ибрахим.

Шииты до сих почитают Мухаммеда как имама под именем аль-Нафс аль-Закия, то есть «Чистая душа». Это был грузный и неповоротливый заика, очень мягкий, добрый и щедрый, которого обожали его сторонники. Подобно Хусейну, он сознательно выбрал путь шиитского мученика и, несмотря на почти полную безнадежность этого дела, поднял с горсткой соратников восстание в Медине.

Захват города произошел бескровно: Мухаммед призвал своих приверженцев никого не убивать. Он не пытался ни бежать, ни искать союзников, считая, что его веры и благочестия достаточно, чтобы победить. Когда к городу подошла армия аль-Мансура, он встретил ее возле рва, выкопанного еще пророком Мухаммедом, полностью полагаясь на этот священный ров и не сомневаясь, что тот защитит его так же, как первых мусульман. Всем, кто не хотел воевать, он великодушно предложил уйти, освободив от принесенной ему клятвы; многие тут же разбежались. С оставшейся кучкой воинов он принял бой и погиб во время схватки. Его голову аль-Мансур потом показывал гостям на серебряном блюде.

Багдад. В эпоху расцвета аббасидские халифы располагали ресурсами, которых не имел ни один монарх за всю историю Европы (за исключением, может быть, Людовика XIV). Это позволяло им удовлетворять все свои причуды, одной из которых было желание строить новые столицы. Часто их возводили на ровном месте, почти «с нуля», выбирая какое-нибудь удобное и красивое место с хорошей водой и здоровым воздухом. Так при аль-Мансуре возник Багдад, который халиф решил основать на западном берегу Тигра недалеко от Ктесифона, столицы древней Персии, и еще более древнего Вавилона. По легенде, халиф как-то заночевал в находившейся неподалеку деревне и провел самую «сладчайшую и спокойнейшую ночь на земле». Тогда он и задумал возвести здесь новую столицу, идеальный Город Мира – Мадинат ас-Салям, как назвал его аль-Мансур, – который должен был превзойти роскошью и великолепием все существовавшее прежде.

Главную часть Багдада, Круглый город, построили всего за пять лет, потратив несколько миллионов кирпичей и труд десятков тысяч людей. В центре столицы возвышался дворец «Золотые ворота» с высоким зеленым куполом и венчавшей его фигурой всадника с копьем в руке, видимой со всех концов города: по легенде, он всегда указывал в ту сторону, откуда угрожала опасность. Дворец и соседствовавшую с ним мечеть разделяла одна стена – через особую дверь халиф мог попасть из дворца в мечеть на свое «царское» место, огороженное от остальных верующих. О равенстве всех мусульман перед Аллахом уже давно никто не вспоминал.

Багдад быстро стал крупнейшим городом своего времени, настоящим мегаполисом, куда стекались все ресурсы халифата. В нем обитало до полумиллиона жителей, больше, чем в Константинополе и Риме. В Европе только к XIX веку города стали достигать таких размеров.

Смерть аль-Мансура

На 22 году своего правления аль-Мансур отправился в паломничество в Мекку и скончался от оспы, едва добравшись до святой земли. Он был погребен в Мекке с открытым лицом, поскольку в это время «был в ихраме», то ест совершал хадж. Перед смертью халиф успел составить завещание, сделанное, как он написал, «в мой последний день в этом мире и первый – в следующем». Согласно его воле, власть унаследовал его сын аль-Махди. Раби ибн Юнус, управляющий халифским двором, скрыл его смерть: он посадил труп халифа за тонкой занавеской и вызвал военачальников и старейшин, чтобы они принесли присягу его сыну аль-Махди в присутствии еще «живого» повелителя. Только после этого Раби объявил о смерти аль-Мансура и разрешил рыдать его женам.

После смерти аль-Мансура в государственной казне осталась огромная сумма – четырнадцать миллионов золотых динаров.

Оставил он и другое, более своеобразное «наследство». Перед отъездом в Мекку аль-Мансур передал дворцовые ключи жене своего сына Рите. Показав ей один из ключей и дверь, которую тот открывал, халиф взял с нее слово, что в эту комнату не войдет никто, кроме нее и ее мужа, и то только после его смерти. Когда он умер, Рита вошла в комнату и увидела засушенные мумии всех членов рода Али, убитых после воцарения Аббасидов: там были взрослые мужчины, подростки, старики и дети. На ухе у каждого висела бирка с указанием имени и степени родства. Сын халифа приказал тайно похоронить их в общей могиле, а сверху построить тюрьму.

Аль-Махди

Тридцатилетний аль-Махди был высоким и стройным, как его отец, с красивыми вьющимися волосами. Приятный по характеру, добродушный и щедрый, он любил поэзию, охотно читал пятничные проповеди, строил много новых мечетей и восстанавливал старые. В мечетях по его приказу убрали специальные огороженные места (максура), предназначенные для высокопоставленных лиц: перед Аллахом должны быть все равны.

Мягкий характер его правления сказался в том, что он пытался примириться с алидами, награждая их богатыми подарками, хотя и без особого успеха. Человек скорее мирный, чем воинственный, он организовал морской поход в Индию, поначалу успешный – арабы захватили крупный город, царские богатства и дочь царя, – но кончившийся плохо из-за сильных штормов на обратном пути.

В отличие от аль-Мансура, сурового аскета, который, по рассказам, сам штопал свои рубахи, его сын был любителем наслаждений. Если аль-Мансур заложил прочный фундамент под царствование Аббасидов, то аль-Махди наполнил его той роскошью и великолепием, которая прославила Багдадский халифат. Начав довольно бодро свое царствование, он постепенно отошел от дел и стал проводить все больше времени в гареме, с головой уйдя в чувственные удовольствия. Безвольный и одурманенный сладострастием, он передал власть в руки своей жены Хайзуран, которая назначала чиновников и решала все дела в стране. Даже погиб этот сластолюбивый халиф будто бы от яда наложницы, приревновавшей его к другой рабыне. (По другой версии, он умер во время охоты, когда понесла его лошадь).

Аль-Махди был первым халифом, при котором гаремные страсти стали влиять на государственную политику. Еще при жизни мужа Хайзуран настроила его против старшего сына Мусы аль-Хади и уговорила передать власть младшему, своему любимчику Харуну ар-Рашиду. Халиф отправился к Мусе в персидскую провинцию Джурджан, где тот был наместником, чтобы убедить его добровольно отказаться от власти в пользу младшего брата, но по дороге умер, отравившись не то спелой грушей, не то сладким пирожком. В результате на трон все-таки сел Муса – и Харун ему присягнул, не посмев оспаривать права старшего сына.

Аль-Хади

Новому правителю едва исполнилось 24 года. Высокий, как все первые Аббасиды, он выделялся необычно белой кожей и заячьей губой, немного портившей его красивое лицо (в детстве его за это дразнили «Муса-Закрой-рот»). После внезапной смерти отца аль-Хади срочно вернулся в Багдад и прежде, чем приняться за дела, целые сутки провел со своей любимой рабыней, которую не видел уже много месяцев. Только после этого он сделал первые назначения, поставив во главе армии молодого Али ибн Мусу ибн Махана, а управляющим двором – Фадла, сына Раби ибн Юнуса.

Оба брата, аль-Хади и Харун, поселились в Багдаде в своих дворцах. Недавняя распря постоянно сказывалась на их отношениях, раздраженных и неровных. Неуравновешенный халиф то проявлял неумеренную любовь к своему брату, то выказывал ему откровенную ненависть. По закону преемником аль-Хади считался Харун, но ему хотелось сделать наследником своего сына Джафара. Скорей всего, он так бы и поступил, если бы судьба отвела ему больше времени на троне.

В истории аль-Хади остался как жестокий и свирепый самодур – известно, что он отравил своего вазира ар-Раби из-за его рабыни, которая ему понравилась, – и в то же время как образованный, любивший культуру человек, щедрый, временами великодушный, сильный и храбрый воин, которого ценила армия.

Пленник. Рассказывают, что однажды, сидя верхом на осле и без оружия, аль-Хади велел привести к нему захваченного хариджита. Тот внезапно выхватил меч у одного из стражников и бросился на халифа. Испуганная стража разбежалась, но аль-Хади грозно крикнул: отрубить ему голову! Хариджит решил, что кто-то напал на него сзади, и обернулся, а халиф, воспользовавшись его замешательством, накинулся на пленника, отобрал меч и убил. Присутствовавший при этом историк заметил: аль-Хади мы боялись больше, чем хариджита. После этого случая халиф никого не упрекнул в трусости и бегстве: он просто перестал ездить на осле и ходить безоружным.

Его мать Хайзуран попыталась играть при нем ту же роль, что и при аль-Махди, но наткнулась на жесткий отпор. Халиф сделал матери выговор, посоветовав заниматься шитьем и другими домашними делами, а также больше читать Коран. «Клянусь, я буду отвержен родства с Пророком, если не отрублю голову и не конфискую имение того из полководцев и близких людей, кто решится подойти к твоим воротам», – заявил он. Возможно, эти слова стоили ему жизни. Не процарствовав и года, он был задушен во сне подушками по приказу Хайзуран, а к власти пришел Харун ар-Рашид.

Харун ар-Рашид

Харун, ставший халифом в 22 года, был не столько хорошим правителем, сколько любителем веселой жизни. В юности над ним смеялись, когда в военных походах он с картинным изяществом гарцевал на лошади: в нем не видели истинного воина. Человек обаятельный и щедрый, прекрасно образованный, любитель поэтов и сам поэт, он проводил время в пирушках и развлечениях. Харун не стремился к власти и говорил, что с большим удовольствием проживет обычную жизнь со своей женой Зубейдой, чем будет нести бремя халифской власти. Он обладал удивительным для халифа качеством – застенчивостью – и чувствовал себя настолько неуверенно, что не решался смотреть людям в глаза.

Единственным его мудрым шагом стал выбор хорошего помощника-вазира – Йяхьи ибн Халида ибн Бармака, который управлял за него всем государством вместе со своим сыном Фадлом. Другой его сын, Джафар, славился как блестящий собеседник и был личным другом халифа, его постоянным товарищем по застольям. В клане Бармакидов имелись еще два брата: Мухаммед, благородный возвышенный юноша, и Муса, смелый и мужественный воин.

Йахья ибн Халид, сын буддистского жреца, принявшего ислам, стал главой дворцовой канцелярии еще при халифе аль-Махди и почти породнился с Аббасидами: его жена кормила грудью сына халифа, а жена халифа – сына Йахьи. Когда молодой Харун отправился на свою первую войну против византийцев, верный Йяхья сопровождал его как опекун и наставник.

Придя к власти, Харун отдал в его руки все управление государством. Вручив ему свое кольцо с печатью, халиф сказал: «Веди дела, как считаешь нужным; назначай и снимай, кого хочешь. Сними ношу с моих плеч и возложи на свои: управляй моим стадом». Йяхья и его сыновья целыми днями сидели во дворце и принимали жалобы и прошения, рассматривая их до глубокой ночи. Ко всем просителям он относился внимательно и дружелюбно. Он прорыл новый канал, который позволил сильно поднять урожаи, и наладил поставку зерна в Мекку и Медину, где жили ветераны. Он покровительствовал науке и искусствам, переводил Птолемея и медицинские книги индийцев, интересовался индуизмом.

Благодаря администраторским талантам Йяхьи страна процветала, в халифате царили мир и порядок. Но самодурство или ревность ар-Рашида положили этому конец. Джафар был казнен, Йахья и Фадл брошены в тюрьму, а все имущество Бармакидов конфисковано в казну. Вслед за этим полетели головы их жен и детей, близких и дальних родственников, даже назначенных ими чиновников. Всего под расправу попало больше тысячи человек, и халиф лично присутствовал при казнях и пытках.

О том, почему пали Бармакиды, существует много разных мнений. Говорили, что они обладали слишком большой властью (у Йахьи была личная печать халифа, которой он мог закрепить любое распоряжение и закон), были слишком влиятельны (как наставники детей халифа), слишком богаты и блестящи (дворец Джафара не уступал по роскоши дворцу халифа), заигрывали с Алидами и шиитами, которых ар-Рашид считал своими злейшими врагами.

Читайте в Приложении. Коварство и любовь.

Подлинная причина столь резкой перемены Харуна к Бармакидом до сих пор остается загадкой. Она была непонятна и современникам, которых эта история поразила своей внезапностью и наглядным свидетельством бренности и ненадежности всего сущего.

После падения Бармакидов Харун проявил не больше талантов правителя, чем до него. Без Йахьи в стране наступил упадок. Даже мешки с почтой валялись во дворце нераспечатанными: некому было ее разбирать. По стране прокатилась волна восстаний и мятежей: сильные волнения вспыхнули одновременно в Магрибе, Египте, Сирии, Йемене, Ираке, Персии. Часть из них Харун сумел подавить, но единство государства оказалось под угрозой.

О личной жизни и характере ар-Рашида осталось много рассказов, большинство которых легендарны. Харун, герой арабских сказок, странствующий по ночному городу вместе с верным Джафаром, – чисто литературный образ. На самом деле, ар-Рашид не любил жить в Багдаде: он называл его «парилкой», не вынося за сильную жару, и предпочитал Ракку, стоявшую на берегу Евфрата.

Несмотря на легкомысленную жизнь, Харун проявлял большое благочестие и совершил восемь паломничеств в Мекку – больше, чем любой другой халиф. Он ежедневно совершал по сто поклонов и раздавал беднякам по тысяче дирхемов, а по пятницам исправно читал в соборной мечети проповеди, которые писали его секретари. На протяжении всего правления он яростно боролся с еретиками и заставлял иноверцев строго выполнять все предписания, предусмотренные для них исламом: ездить только на ослах, носить особую обувь и одежду и т. д. В то же время он был суеверен и однажды выпустил из тюрьмы Мусу ибн Джафара только потому, что увидел во сне какого-то эфиопа, который, потрясая копьем, пригрозил убить его, если он этого не сделает.

Его война с Византией была вполне успешна: собрав огромное войско, Харун захватил Гераклею и заставил платить дань нового императора Никифора.

В ряде эпизодов он проявил себя как ревностный и добросовестный правитель. Так, он не поленился лично отправиться в Хорасан, чтобы проверить жалобы против его наместника ибн Махана: никто из халифов ни раньше, ни позже этого не делал. Ибн Махан встретил Харуна роскошными подарками и сумел сохранить должность, но ни к чему хорошему это не привело: в провинции начались волнения. В конце концов Харун решил сместить Ибн Махана, но постарался сделать это осторожно, поскольку тот имел в Хорасане много сторонников и сам мог восстать против халифа. Харун послал к нему Харсаму ибн Айана – якобы на помощь в борьбе с мятежниками, а на самом деле с поручением быстро и неожиданно избавиться от зарвавшегося наместника.

Предусмотрительный Харсама заранее отправил своих агентов в столицу Хорасана, раздав им списки сторонников Ибн Махана, чтобы они могли арестовать их по первому приказу. Он разыграл дружелюбие при встрече с Ибн Маханом, пообещал ему деньги от халифа, а когда наместник остался один, с небрежным видом вручил ему письмо от Харуна. Распечатав его и прочитав первую строчку, наместник смертельно побледнел. Оно начиналось словами «Ты, сын шлюхи…» – и заканчивалось сообщением, что Харсама прислан его арестовать и забрать все его богатства.

Однако все это не помогло умиротворить Хорасан, и Харун лично отправился в провинцию, чтобы подавить мятеж. Во время этого похода он заболел и слег.

Чувствуя приближение конца, Харун выбрал себе погребальный саван и приказал вырыть для себя могилу. Заглянув в нее, он сказал: не избавила меня от этого власть моя. Напоследок халиф постарался наказать своих врагов и облагодетельствовать друзей. Незадолго до смерти он плакал над стихами Абу-ль-Атахии:

Где цари и где прочие?Они пошли путем, по которому идешь и ты.Возьми то, что дарует тебе этот мир.А смерть – конец всего.

Персы и арабы

Если бегло взглянуть на первые годы правления новой династии, нельзя не заметить, какую важную роль в них играл Хорасан. Здесь началась революция Аббасидов, отсюда в Багдад текли свежие силы и ресурсы, сюда назначались наместниками братья и сыновья халифов, здесь происходили самые опасные бунты и мятежи. Хорасан стал самой главной, ключевой провинцией, контролировать которую для правителей было вопросом жизни и смерти.

Произошло это неслучайно. Хорасан включал огромную территорию, в которую входили бывшие владения Персидской империи. Сказать «Хорасан» было то же самое, что сказать «Персия». Вся восточная часть арабского халифата раньше была полностью персидской. Здесь повсюду оставались следы ее тысячелетнего правления: огромные крепости и города, сложная ирригационная система, налаженные пути снабжения, сильный чиновничий аппарат, который арабы не отменили, а приспособили под свои нужды.

Персия была самой древней, культурной и могущественной страной из всех захваченных арабами. Персидские цари, их пышный двор, стройная система власти считались идеалом у багдадских халифов. Неудивительно, что уже при аль-Мансуре халифат стал становиться все более персидским. Расправившись с одним персом – Абу Муслимом, аль-Мансур тут же пригласил трех новых – Бармакидов.

Наставником и помощником наследника престола и будущего халифа аль-Махди тоже был перс, Абу Убайдаллах. Сын аль-Мансура получил чисто персидское воспитание, из арабской культуры он хорошо знал только поэзию, которую преподавал ему второй наставник, араб аль-Муфаддала.

Мощное влияние Персии в халифате со временем только увеличивалось. Чем больше арабы узнавали персидскую культуру, тем больше хотели ей подражать. Арабские поэты стали писать на персидском языке. Персов даже начали набирать в армию, хотя раньше в ней служили только арабы.

При Харуне ар-Рашиде персы еще больше вошли в моду. Поэты откровенно воспевал культуру иранцев, «племя благородных», и с презрением отзывались о «сынах пастухов», арабских бедуинов, которые, как писал Башшар ибн Бурда, «вместе с собаками лакали воду из дождевой канавы».

Завоевав Персию, арабы по сути дела проглотили кусок, который не могли переварить. Подчинив ее политически, арабы сами подчинились ей культурно, оказались завоеванными ею изнутри, как когда-то произошло с Грецией и Римом.

Все это во многом определило политику новой династии. В отличие от Омейадов, Аббасиды стали чистыми космополитами. Они отказались от идеи арабского превосходства. Им было все равно, кто их поданные: персы, арабы или тюрки, – главное, чтобы они исправно служили и платили налоги. Аббасидский халифат объединяла единая религия и центральная политическая власть, опиравшаяся на армию и чиновников. Остальное не имело значения.

При Аббасидах все мусульмане впервые стали равными, и это означало конец арабской власти.

Глава 8. Смуты

Аль-Амин

Харун ар-Рашид тщательно продумал передачу власти своим сыновьям. Преемником был объявлен младший сын от законной жены Зубейды, аль-Амин, а его наследником – аль-Мамун, сын знатной персиянки, наложницы халифа. Старший брат как бы подстраховывал младшего на тот случай, если с ним что-то случится и в стране не останется взрослых наследников мужского пола. При этом в завещании было сказано, что если аль-Амин попытается отстранить аль-Мамуна от власти, то немедленно потеряет права на трон. С другой стороны, аль-Амин имел право назначить в преемники аль-Мамуна любого, кого пожелает, например, своего сына. Таким образом, в завещании соблюдались права и интересы каждого из братьев и обеспечивалась надежная преемственность власти в государстве.

Но вся эта предусмотрительность оказалась тщетной. После смерти Харуна страна раскололась на две половины: приверженцев аль-Амина и сторонников аль-Мамуна. Поначалу между братьями не было вражды – оба понимали, что гражданская война может привести к неисчислимым бедствиям, – зато их советники были настроены иначе. Управляющий двором Фадл ибн Раби знал, что его положение зависит исключительно от воли аль-Амина и если к власти придет аль-Мамун, он может потерять все. Фадл начал убеждать аль-Амина передать власть своему сыну, отстранив от трона брата.

У аль-Мамуна был свой советчик – тоже Фадл, сын Сахла, чистокровный перс. Он постоянно уговаривал хозяина отколоться от брата и поднять восстание в персидском Хорасане, где, как он уверял, многие с радостью поддержат аль-Мамуна как сына персиянки.