Семь тысяч знаков

У Ваньки был лучший друг – кот по имени Драник. Мальчику казалось, что они с ним очень похожи. Еще котенком Драника чуть не задрали собаки, отсюда и имя. Он так же, как и Ванька, оказался на пороге детского интерната никому не нужный, еле живой. Один глаз у кота отсутствовал, второй видел совсем слабо. Обгрызенный собаками хвост представлял собой короткий обрубок. Зато кот был пушистый и умел урчать, как маленький реактор. Жизнь мальчика и кота была пусть не простой, но пропитанной искренней, неподдельной радостью от того, что они есть друг у друга.

А потом объявилась мать. Избитая, с неделями нечесанной головой, она грязно ругалась и требовала вернуть ей сына. Кто-то из друзей-собутыльников надоумил, ведь за инвалида государство должно неплохо доплачивать. Разговаривали с ней, впрочем, недолго. Быстро объяснили, что прав на сына у нее нет, и вытолкали взашей. Ванька смотрел на мать из маленького чулана над крыльцом. Он узнал ее сразу. Почувствовал где-то внутри липкий страх и беспросветную тоску. В голове против воли зазвучал мотив песни «Виновата ли я…» Ванька хотел закричать, чтобы она уходила, но, разумеется, не закричал. Дети с его диагнозом не умеют и этого. Тогда он заскулил, и Драник рядом ощетинился, вздыбил жидкую шерстку и зашипел, всем своим видом показывая, что будет защищать друга любой ценой. Ванька видел, как мать уходила. Матерясь сквозь зубы, она оборачивалась и размахивала руками. На минуту их взгляды встретились. Ее – злой и пьяный, полный алчной ненависти в сухих безжизненных глазах, и его – испуганный и несчастный. Ванька покрепче прижал к себе кота, не в силах отвернуться. Ему хотелось, чтобы она снова ушла в небытие. И она ушла. Ванька не заметил промелькнувшее в глазах женщины торжество.

Наутро Драник пропал. Ванька бегал, мычал, заглядывал в каждый угол, под каждую половицу и забывал улыбаться. Бил себя по груди и размазывал слезы. Паниковал. Ему нечем было дышать, маленькое, измученное сердце разрывалось от боли и ужаса. Ванька не мог справиться с потерей единственного родного существа. Все пытались помочь, обыскали каждый угол интерната, но кота нигде не было.

Мать принесла его вечером, когда температура у Вани дошла до сорока градусов и ни одно из жаропонижающих не помогало. Хотели увезти в больницу, но мальчик хватался за кровать и скулил. Плакать уже не мог. Мать пришла к директору и показала на мешок. В нем было маленькое пушистое тельце.

– Отдадите сына – верну ему кота. Я знаю, что идиот привязан к нему, – дыша перегаром, опустившаяся женщина уставилась на Федора Степановича.

– Пойдемте.

Директор собрал в кулак всю волю и, преодолевая брезгливость, взял женщину за локоть. Проходя мимо дежурного, директор округлил глаза и выразительно кивнул в сторону незваной гостьи. Охрана скрутила ее в одно мгновение. Директор вырвал из рук бушующей алкоголички мешок с животным. Единственное, о чем он в этот момент молился, – чтобы кот был жив.

Зайдя в комнату мальчика, Федор Степанович бережно достал кота. Драник еще дышал. На теле не было никаких видимых повреждений. Облегченно выдохнув, Федор Степанович протянул кота Ваньке. Мальчик приоткрыл глаза и посмотрел на друга. Единственный голубой глаз кота смотрел абсолютно счастливо. Кот плакал. Ванька прижал пушистый комочек к себе и подумал, что жизнь слишком добра к нему. Она вернула ему друга. Возможно, их обоих не должно было быть в этом мире. Их не ждали. Но кто-то там, наверху, дал им шанс найти друг друга. Чтобы человек и кот, оба с изломанными судьбами, могли кого-то любить. Ведь это так важно в жизни – обязательно кого-то любить. До конца.

Мальчик и кот лежали обнявшись и улыбались. Их сердца перестали биться одновременно. Ваньку и Драника так и хоронили – вместе. Как лучших друзей, которые видели и любили друг друга сердцами.

Люда знала, что детей у нее быть не может. Муж смирился. Да они оба смирились. Но проходя мимо детской площадки, нет-нет да со вздохом поглядывали на молодые счастливые семьи, которые гуляли с карапузами. Сердце Люды тоскливо сжималось. Ей уже тридцать восемь, года бегут все быстрее, только что отмечали Новый год, а вот уже пакуют чемоданы, чтобы поехать летом на Волгу, а дальше снова елка, мандарины и снег.

Родители мужа косились. Она понимала – не одобряют. Да и что это за семья – без детей? «Пусть так, – уговаривала себя женщина, стараясь смириться. – Значит, так надо. Значит, судьба такая». Когда по утрам стало жутко мутить, она и подумать не могла, что беременна. И даже когда врач сообщил, что у них будет ребенок и срок уже приличный, они с мужем ошалевшие сидели в кабинете доктора и отказывались от УЗИ. Боялись навредить малышу.

Несмотря на возраст, беременность протекала легко, и в назначенный день муж отвез Люду в роддом, оставшись в тревожном ожидании у ворот клиники.

– Еще, еще тужься! Умница! – акушерка вытащила маленького розового человека, и через секунду раздался требовательный крик новой жизни. Люда заплакала.

– Оп-па! – Акушерка всплеснула руками. – Да тут еще один! Идет-идет… А ну-ка, милая, тужься! Тужься! Рано расслабляться!

Не понимая, что происходит, Люда следовала указаниям акушерки.

– Вот и молодец, еще чуть-чуть, ага-ага… вот! Да ты, мамочка, счастливица! Сыновья у тебя! Двое!

Люда плакала навзрыд, прижимая детей к себе. Такого счастья она не могла вообразить даже в самых смелых мечтах.

Ванька и Данька лежали рядом в люльке. Родные братья, похожие как две капли воды. Их сердца снова бились в унисон, они чувствовали друг друга. Правда, теперь в этом мире их ждали. Они были желанны и любимы и сами, едва появившись на свет, уже умели искренне и по-настоящему любить.

– Кем они станут в этот раз? – младший ангел, блаженно улыбаясь, стоял над кроваткой близнецов.

– Ваня будет батюшкой с большим приходом, – ответил старший ангел, распорядитель судеб. – А Даня станет директором детского дома.

– Им обоим нужно было прожить те жизни, ведь правда? – ангел с надеждой посмотрел на Старшего.

– Безусловно. Жизнь, в которой один из них начал самую страшную войну, а второй уничтожил целую династию, не могла пройти бесследно. Но в этой жизни они сделают много добрых дел и спасут множество жизней. Ведь теперь они точно научились чувствовать сердцем.

В поисках счастья

Электричка была переполнена. Как всегда, в это время люди ехали с работы. Я забилась в угол, поближе к окну, и смотрела на проносящиеся за окном пейзажи. Дома, здания, деревья, машины. Где-то там живут иначе. Другой жизнью. Ездят на собственном автомобиле, попивая обжигающий кофе в ярком картонном стаканчике. Переключают магнитолу, выбирая музыку по душе. Живут так, как хотят. Электричка резко затормозила, и подвыпивший грузный мужик завалился на меня.

– Пардоньте… – ухмыльнулся он, дыхнув на меня запахом дешевых сигарет и пива. Я поморщилась. Мне тридцать пять лет, и я живу не так, как хочу.

– Следующая остановка «Нижние котлы», – невнятно раздалось из динамика. Неужели, нельзя говорить четко? Даже моя станция называется отвратительно. Ну что это за «нижние» да еще и «котлы»? Я бы хотела жить на «Боярской» или в «Голубых далях». На худой конец, «Замоскворецкая» тоже ничего так звучит. Выбравшись из вагона, я медленно пошла к дому. Мишка с бабушкой, наверное, уже спят. Алеша, как всегда, допоздна на работе. Бегает по клиентам, чинит компьютеры, чтобы мы могли платить за Мишкину гимназию и футбол. Я работаю администратором в отеле. Платят неплохо, возможно, я могла бы пойти на повышение, да только не моя это мечта – продвигаться по карьерной лестнице московского отеля. Я живу не так, как хочу, а в угоду окружающим.

Зайдя в подъезд, я снова ощутила кошачью вонь. Ненавижу этот запах! Домофон опять не работает, всем плевать. Вот и ночуют у нас в подъезде бомжи и кошки. Не хочу так жить!

Ключ застрял в двери. Когда же Алеша сменит замок в конце концов! Я негодующе выругалась, открыв наконец дверь. Тишина. Так и есть, Мишка с бабушкой спят. Мужа нет. Только успев переодеться и поставить чайник на нашей маленькой пятиметровой кухне, я услышала, как в двери повернулся ключ. Муж. Рановато сегодня, еще и одиннадцати нет.

– Привет, – он с улыбкой вошел в квартиру и чмокнул меня в щеку. – А я пирожные купил. Повод есть! Чайку попьем?

Муж у меня такой… мямля. Тюфяк. Никакого честолюбия, зато добрый. Хотя этим сыта не будешь и новую тушь, о которой я мечтаю уже третий месяц, тоже не купишь.

– Лучше б ты мяса купил, – ворчливо сказала я. – В морозилке только куриные ножки…

– Натуся, да ладно тебе. Прорвемся. Завтра два заказа крупных сдам – будут деньги.

– Это на квартплату будут и на форму новую для Мишки. – Я чувствовала, что начинаю заводиться. Ничего не могла с собой поделать. – А на тушь мне? На маникюр! Посмотри, как я выгляжу. А мне всего тридцать пять! – злые слезы жалости к себе внезапно подступили к глазам. Муж, как всегда, пошел на попятную.

– Милая, ну прости. Пока ситуация такая, но ведь в своей квартире живем, хоть маленькая, зато своя. Сын вон какой растет. Мама твоя золото, где такую бабушку найдешь, хорошо же все! А деньги будут! Совсем скоро. Не главное это, иди ко мне…

– Да? Не главное? – шепотом взвилась я. – Сомневаюсь! Надоело во всем себе отказывать! Слышишь?! Осточертело! Лучше бы я тогда вообще тебя не встретила и вышла за Юрку! Как сыр в масле бы сейчас каталась! – выплюнув злые и обидные слова в лицо мужа, я ушла, в ванную, громко хлопнув дверью.

Слезы катились по щекам, жалость к себе вырезала толстым кухонным ножом из сердца все остальные эмоции. Ненавижу его! Хочу жить нормально! Ездить на тачке! Ужинать в ресторане! Деньги – не главное? А как без них? Вот если бы все вернуть на семь лет назад… Если бы! Я все сделала бы иначе. Я стукнула кулаком по стене, включив посильнее воду. Тушь потекла, волосы растрепались, морщины стали еще заметнее.

Просидев в ванной не меньше часа, я вышла. Алеша уже лег. Тихо забравшись под одеяло, я отодвинулась как можно дальше, упиваясь своей обидой и его несостоятельностью. Все семь лет я твержу ему, что он неудачник, что нельзя так жить, надо зарабатывать. Как сосед Петька, как Ромка с его работы или как Юрка… Выйди я замуж за последнего, все могло быть иначе. Я уснула с тяжелым сердцем, до глубины души сожалея о том, что время нельзя повернуть вспять…

– Наталья Викторовна, вы просили разбудить. Маша пришла, – женский голос штопором проник в сознание. Голова жутко болела, как после алкоголя. Но я же не пью, в организме фермента какого-то не хватает, стоит выпить пару бокалов вина – и утром я не человек. Я открыла глаза и поморщилась. Резкая боль пронзила затылок насквозь.

– Вы кто? – Я повернула голову и увидела женщину средних лет с седым пучком на голове и в переднике. Она стояла со стаканом воды и таблеткой на блюдце. Оглядевшись, я с ужасом поняла, что нахожусь не дома. Высокие потолки с огромным количеством светодиодных ламп… Одна такая лампочка стоит безумных денег. Мы как-то с Алешей хотели сделать такое освещение на кухне, но побоялись цены. Где, кстати, муж? Я с недоумением продолжала оглядывать чужую комнату. Длинные бархатные портьеры. Трюмо с зеркалом, по стенам, белые встроенные шкафы. Сама же я лежу на огромной двуспальной кровати, укрытая шелковым одеялом.

– Где я? – паника подступила к горлу. Стало подташнивать.

– Сейчас, сейчас, Наташенька Викторовна, скоро полегчает. – Женщина подошла ко мне, протянула стакан и таблетку. Пить хотелось ужасно. Я сделала пару глотков, все еще не понимая, что происходит.

– А Юрий Алексеевич только уехали. Сказали вас будить, там Маша уже пришла мерки снимать, – с видом заботливой бабушки продолжала вещать домработница.

Я совершенно ничего не понимала. Какой Юрий Алексеевич,? Какая Маша? Я жалобно посмотрела на женщину, она сочувственно вздохнула:

– Муж ваш, Юрий Алексеевич, а Маша – швея, вы же в субботу на прием идете во французское посольство, платье сшить надо…

– Где здесь ванная? – перебила я женщину на полуслове. Мне срочно требовалось остаться одной.

– Ох, Наташенька Викторовна, совсем вам худо, а пойдите правда душ примите, я Маше скажу, чтоб обождала, кофейку ей пока сделаю. А вам сделать? Черный с молочком, как любите? – произнося все это, женщина помогла мне встать и проводила до двери в конце комнаты.

Шагнув в помещение, я закрыла дверь и отдышалась. Медленно подошла к зеркалу и взглянула на себя. Больше всего боялась увидеть чужое лицо. Сразу вспомнились фильмы, в которых герои поменялись телами. Раньше я бы в такую дурь никогда не поверила, но сейчас все происходящее было настолько удивительным и реальным, что я готова была поверить во что угодно.

Из зеркала на меня смотрела я сама. Только… моложе, что ли. Морщин нет, безупречно ухоженная кожа. Уложенные явно в салоне волосы, даже за ночь почти не потерявшие укладку и блеск. Я посмотрела на руки. Длинные ногти, покрытые кроваво-красным лаком. Браслет на правой руке в виде змеи, золотые кольца на пальцах. Обручальное кольцо… не мое. У нас с Алешей не такие. У нас были простые тоненькие золотые колечки. На что хватило денег тогда, семь лет назад, то и купили. Сейчас же на моем безымянном пальце красовалось толстое кольцо из трех видов золота с ажурным узором. Что же происходит? Домработница, как я про себя ее окрестила, сказала, что Юрий Алексеевич уехал. Именно такое отчество было у Юрки. У того Юрки, за которого я чуть не вышла замуж. Если бы не Алеша, вышла бы. Неужели?.. Страшная догадка хлопушкой взорвалась в голове, заставив все тело покрыться мурашками. Перемещение во времени? Возможно ли это… Оглядевшись, я увидела висевший на крючке розовый шелковый халат. Накинула его и пулей вылетела из ванной. Снизу раздавались голоса и вкусно пахло свежим кофе.

– А вот и Наталья Викторовна! – домработница всплеснула руками и сделала приглашающий к столу жест. – Кофеек на столе уже, круассаны готовы, все, как вы любите.

За огромным стеклянным столом сидела девушка. По-видимому, та самая Маша, которая должна была сшить мне платье, в котором я пойду – уму не постижимо! – во французское посольство.

– Доброе утро! Простите, что так рано, но Юрий Алексеевич сказал не тянуть, поскорей мерки снять. – Заискивающе улыбнулась она.

– Доброе утро. – Я кивнула и села за стол. Кофе, и правда, был восхитительный. Маша трещала без умолку. Дождавшись, когда я допью кофе, она достала сантиметр и измерила меня со всех сторон.

– Сделаем золотое, как Юрий Алексеевич любит, а вот тут голубым и синим. Вам прямо под глаза. Будет очень красиво!

Я с трудом дождалась, когда болтливая швея наконец откланяется. Значит, желание исполнилось: я жена Юры и, по-моему, у нас все отлично. Прекрасный дом, денег полно. Интересно, а дети есть? При воспоминании о детях, сердце екнуло. Мишка! Как он там? Хотя… раз мы с Алешей так и не поженились, значит, и сына никакого нет? Отгоняя от себя мысли о Мишке, я пошла исследовать дом.

Огромный особняк с бассейном и шикарным задним двором произвел неизгладимое впечатление. Неужели это все мое? В гараже стояли три машины. Спросив у болтливой домработницы, какая из них моя, получила ответ, что они все мои. Все машины, были куплены для меня мужем. Едва удержавшись от того, чтобы не взвизгнуть от радости, я вернулась в свою комнату, чтобы переодеться. Открыла дверь в гардеробную и застыла как вкопанная. Такое я видела только в кино. Платья! Много платьев, юбок, кофт, штанов и костюмов! Все моего размера, шикарное, дорогое! Имена известных кутюрье на лейблах слепили глаза. Выбрав нежно-зеленое платье от Дольче, я заглянула в шкаф с обувью. Ряды туфель, босоножек, балеток и полусапожек были расставлены по цветам и сезонам. Золотые классические лодочки идеально подошли к платью. При полном параде я спустилась вниз. Сев за руль белой как снег машины, я поняла, что умею водить. Обрадовавшись и этому чуду, я выехала в город. Наш с Юрой дом, находился всего в пяти километрах от Москвы, в поселке с поэтичным названием «Изумрудное».

Дорога до торгового центра заняла минут тридцать. Проверив сумочку, я обнаружила там внушительную сумму наличности и кредитную карту. Мне хотелось скупить все. Мишке – новый мяч, он давно просит, Алеше – ноутбук, тот самый, с яблоком, о котором он мечтает столько лет. Можно даже новейшую модель. Денег хватит! Маме – новый слуховой аппарат! Немецкий… Я осеклась, остановившись посреди ярких витрин. Мишка, Алеша, мама… их тут нет. Их вообще нет в моей жизни. И получается, никогда не было… В глазах потемнело. Произошедшее наконец-то стало доходить до меня, реальность накрыла с головой. Их нет, а как я без них? Разве я смогу? Зачем мне деньги, если у меня нет сына, который мечтает о новом мяче? Зачем мне все эти новые дорогие шмотки, если любимый этого не увидит и не оценит? Что же я натворила… что пожелала…

Я медленно добрела до кафе и, выбрав столик на балконе, попросила кофе. Открыв сумочку, увидела пачку сигарет. Значит, я курю. А в прошлой жизни на дух не выносила запах табака. Прикурив, поняла, что наслаждаюсь каждой затяжкой. В сумочке лежал телефон. А что, если…

Номера мужа и сына я помнила наизусть. Сначала Алеша…

– Да? – мужской голос в трубке был настолько родным, что я чуть не заплакала.

– Алеша… Алексей? – выдавила я.

– Да, Наталья Викторовна, добрый день! Вы до Маши дозвонится не можете? – муж знал меня.

– До Маши?

– Ну да, жена опять свой мобильник где-то оставила. Она же у вас была утром? Что-то не так с примеркой? Она сейчас в ванной, как выйдет, я попрошу, чтобы вам набрала.

– Маша ваша жена? – я не сдержала возглас удивления.

– Минутку! – в трубке послышались смех и радостные возгласы. – Извините, сын с матча вернулся. Выиграли три – ноль! Да вы же знаете, он у нас футболист. Так, простите, что вы спрашивали?

– Извините… – я нажала отбой. Говорить было невозможно. Слезы душили изнутри, словно удавка. Руки дрожали. На месте Маши должна быть я! Я не хочу так. Как же мне теперь быть…

В свой новый дом я вернулась, когда уже стемнело. Ноги не несли. Я долго бродила по Александровскому саду, размышляя, как теперь жить дальше. Так ничего и не придумав, но стерев в кровь ноги в пусть и дорогих, но ужасно неудобных туфлях, я наконец приехала в наш с Юрой особняк.

– Где ты была? – Юра, почти не изменившийся с тех пор, как я с ним рассталась семь лет назад, яростно смотрел на меня. Он был пьян.

– Гуляла, – я огрызнулась, отворачиваясь от него.

– Гуляла?! Я тебе сейчас покажу прогулки, шалава! – я не успела даже обернуться, как он схватил меня за волосы и отшвырнул к стене. – Гуляла ты, значит! Сука! – он бил меня ногами по лицу и ребрам. Я чувствовала соленый металлический вкус крови во рту и не верила, что все это происходит со мной. – Тварь! Потаскуха! – он наносил удар за ударом, его искаженное злобой лицо было так близко. Я чувствовала его дыхание и сжималась от ужаса.

Не знаю, сколько он избивал меня. В какой-то момент я потеряла сознание. Когда пришла в себя, Юра сидел надо мной и плакал. В руках у него была ватка, смоченная в перекиси.

– Прости, дорогая! Прости! Сейчас станет полегче. Как это я так, неаккуратно-то… – он вытирал мое окровавленное лицо и продолжал шептать. – Я же всегда аккуратно, ты же знаешь, я без этого не могу… сейчас, сейчас, зато теперь долго тебя не трону, а завтра поедем шубку купим, ту, что ты хотела, помнишь? Белую.

Я закрыла глаза. Мой новый муж психопат и садист. Он избивает меня периодически, стараясь бить в правильные места. Без следов. Он пьет, я, кажется, пью тоже. И курю. Детей у нас нет. У него с этим проблемы. А мне вроде и не нужно. Зато у нас есть машины, много машин. И дом. И деньги. И завтра будет новая белая шубка. Все как я хотела.

Вот так я хотела?.. Я закрыла лицо руками. Юра положил голову мне на живот, гладя меня и продолжая тихо шептать извинения. Я обдумывала, как лучше уйти из жизни. Снотворное или вены… Кажется, так я и заснула, не определившись.

– Наташ… ты проснулась? – Юра снова гладил меня. Я не хотела открывать глаза. – Наташ, ты прости меня за вчерашнее, ну да, я не прав, исправлюсь.

Что-то в голосе Юры насторожило меня. Я приоткрыла один глаз… и тут же завизжала:

– Алешка! Алешенька, родной мой! – я целовала его лицо, шею, руки, слезы градом текли по щекам, капая на рубашку мужа. – Прости меня, родной. Я так тебя люблю! И Мишку, и бабушку! Я самая счастливая! У меня все есть!

– Девочка моя, ты чего? Ну не плачь, Наташенька, – по щекам мужа тоже катились слезы. – Да я все… для вас! Пойду бизнесом займусь, Юрка вон давно зовет! Чтоб вы у меня ни в чем не нуждались.

– Алеша! – я отстранилась. – Будь тем, кто ты есть. Я люблю тебя именно таким. Не надо бизнес и Юрку, давай сами как-то… Теперь я поняла – мы с тобой такая сила! Все у нас получится.

Я обняла мужа, вдыхая такой знакомый запах. Мыло и одеколон. Алеша взял меня за руку и подвел к окну.

– Видишь дом? – спросил он.

Напротив нашего окна достроили высокий разноцветный жилой комплекс.

– Вчера я выплатил последний взнос за квартиру в нем. Хотел сюрприз сделать. Мы переезжаем!

Я улыбалась сквозь слезы, боясь поверить своему счастью. Потом посмотрела на мужа и, взяв его руку, положила ее себе на живот.

– Видишь живот? – тихо сказала я. – Он теперь тоже дом на ближайшие семь месяцев. Так что переезжаем мы очень своевременно.

Алешка поднял меня на руки и с криком «йоху!» закружил по комнате.

– Мам, пап! Вы обалдели, что ли? – сонный Мишка заглянул в комнату. – Чего орете-то с утра?

Мы с мужем только еще громче расхохотались! Теперь все так, как я хочу. Правда, для этого не пришлось ничего менять. Нужно было лишь потерять то, что у меня уже было, чтобы понять, что именно это и делает меня самой счастливой.

У каждого свой крест

Почему в жизни одному везет, а у второго постоянная черная полоса? Кто-то шутя добивается больших успехов, а для кого-то окончить одиннадцать классов – настоящее достижение. Юра Федоров, был из первой категории. Несмышленышем в семнадцать лет попал в Москву из далекого северного городка, и закрутилось. Хорошая работа, ожидаемое повышение через год. Потом еще одно и еще. И вот он уже генеральный директор крупной преуспевающей фирмы. В свои-то двадцать шесть! Шикарная машина оранжевого цвета, дорогой парфюм. Личный водитель, пьянки в самых дорогих ресторанах Москвы по пятницам. Мир лежит у его ног. Все, за что брался, ему удавалось. Параллельно с основной работой открыл свой маленький бизнес. Детище набрало обороты, и меньше чем через год поглотило всех крупных игроков на рынке. Юра купался в роскоши.

Гена Старцев был неудачником в третьем поколении. Так он себя называл. Дед пил, изредка посещая работу в колхозе. Отец пил, подрабатывая слесарем в ЖЭКе и принося домой столь ничтожную зарплату, что ее хватало только на его же водку. Генка пить не стал. Решил сломать систему. Он учился. Корпел над учебниками день и ночь, постигая азы экономики. Учеба шла трудно. Знания никак не хотели усваиваться в Генкиной голове. Возможно, виной тому постоянное недосыпание. Ночью он подрабатывал грузчиком на складе рядом с домом. Благодаря этому,были деньги хоть как-то одеваться и платить за проваленные зачеты и сессии.

Получив диплом, Генка плакал. От счастья. Отец к тому времени окончательно спился и покинул суетливый мир, а мать переехала в деревню, к бабке. Двухкомнатная квартира осталась в полном распоряжении двадцатидвухлетнего парня. Генка решил стать предпринимателем, и первое, что он сделал, несмотря на слезы и протесты матери, – продал квартиру, купив себе комнату в коммуналке. Разницу вложил в бизнес. Дело пошло. За полгода Генка отбил назад вложенное и уже подумывал о покупке нового жилья. Пора было забирать престарелую мать к себе, не все ж ей в деревне куковать.

Все случилось ночью. Фура с красной икрой, загрузившись на Генкином складе, до магазина, где должны были принять товар, не доехала. Угнали. Полную фуру красной икры. Избитого и связанного водителя нашли на трассе, сразу за чертой города. Но, как водится, преступников никто не видел. Товар не был застрахован. Генка не проследил, а молоденький стажер-логист, которого он только-только взял на работу, попросту упустил это из виду. Выплатить стоимость продукции Генка не мог. Просто не было таких денег, продолжать бизнес – тоже. По рынку тут же поползла, как запах навоза в деревне, информация, что он банкрот. И что самое обидное, никто не стал разбираться в том, что Генка стал жертвой обстоятельств. Как говорится, то ли он украл, то ли у него украли, в общем, была там какая-то неприятная история. Поставщики больше не желали давать товар с отсрочкой, а магазины не хотели платить предоплату. Круг замкнулся. Да и возить теперь было не на чем. Весь транспорт, находящийся на балансе, – старая ржавая погрузочная тележка. Кредиторы наседали, требовали возместить ущерб, грозили расправой. Бывшие друзья перестали брать трубки, когда он звонил.