Снег на тротуаре постепенно превращался в воду, смешанную с оттаявшей грязью, хотя до конца зимы оставалась еще пара недель. А образовавшаяся под ногами слякоть, местами переходящая почти что в лужи, мешала идти и вынуждала постоянно выбирать дорогу.

Небо окрасилось под цвет дороги и стало таким же неровным, как по структуре затянувших его облаков, так и по их цвету, переходящему из серого в белый и обратно на всем пространстве, видимом над крышами.

Февраль в ее городе всегда разный и до безобразия непредсказуемый. Или минус тридцать или плюс один – как повезет. С осадками то же самое. Может весь день светить солнце, заливая окружающее пространство вангоговскими цветами и оттеками. А может случиться, вместо неба над домами повиснет серая неподвижная пелена, на которую даже смотреть нет никакого желания. Или пойдет мелкой белесой крупой запоздалый февральский снег.

Каждый год этот месяц отмечен одним и тем же ощущением, связанным со сменой времен года и обязательно переходящим в ожидание чего-то нового и настолько радостного, что слова подобрать невозможно. И хотя февраль всегда тянется долго, это его свойство только обостряет ожидание, делая предчувствие весны более ощутимым и осязаемым.

В один из таких дней она гуляла по городу. Без особой цели, скорее просто по привычке время от времени выходить на улицу и погружаться в атмосферу дневной суеты. Звуки и шумы, движение, происходившее вокруг, оживляли ее и приводили в чувство.

Два дня назад ей исполнилось восемнадцать. Возраст, прописанный во всех законах как начало взрослой жизни. Впрочем, до этой жизни было не близко. Одиннадцатый класс школы, предстоящие экзамены и еще раз экзамены.

Набросаем небольшой портрет. Она мечтает поступить на психолога. Уже полтора года мучает учебники биологии и обществознания, пару подготовительных пособий. Читает урывками книги посерьезнее. Особенно Юнга, мысли которого кажутся ей чем-то на грани нереального.

Она вообще много читает. Ищет в книгах ответы на волнующие вопросы, свойственные молодому возрасту… Или идеалы характера и поведения, примеры для подражания… Как бы то ни было, но книги она любит. Точнее сказать, открывает их, даже когда они особо не нравятся, считая, что обязана прочесть.

Несколько давних подруг разнообразят жизнь, вытягивая время от времени на улицу или еще куда-нибудь. Есть и аккаунты в соцсетях, где она бывает редко и пишет еще реже.

Смеется она тоже редко. Смех не ее стихия, и если приходится выражать радость и веселье, то обычно улыбкой, теплой и лучистой, сияющей откуда-то из глубины.

Другим источником сияния являются глаза. Цвет их неопределенный: то ли серые, то ли зеленые. И за светом, который пробивается через них, оттенок еще менее очевиден для окружающих. Глаза ее смотрят как бы сквозь предметы, куда-то вдаль или в самую суть окружающих вещей. Взгляд ни за что не цепляется, и словно пытается проникнуть туда, куда зрение обычно не способно.

Однако же она не кажется отрешенной от мира и живо реагирует на все происходящее вокруг. Можно назвать ее чувствительной, хотя мало какие из ее эмоций заметны окружающим.

Примерно такой портрет вырисовывался перед прохожими в этот день, по крайней мере, внешняя его часть. Другое, что было в ней, можно дорисовать после знакомства. Хотя даже те, с кем она знакома давно, не могут с уверенностью сказать, что видели ее душу во всей глубине. Разве только отдельные, редкие блики скрытого от посторонних внутреннего мира.

Следует еще добавить, что она влюблена. Канун весны, возраст, природная тонкость чувств – все это, словно опасная смесь ингредиентов, дающая непредсказуемую реакцию…

Улица прерывается поворотом во двор: через минуту она зайдет в подъезд. На этом знакомство заканчивается.

2. Зарисовка

Она села на диван и стала искать глазами что-нибудь, напоминающее о вещах, которые забыла сделать. Забывала она не часто, но иногда это все-таки случалось.

Платье висит на дверной ручке шкафа вполне к месту: завтра праздник в школе (слово «дискотека» она терпеть не могла). А забыла она что-то другое. Сотовый. Да, нужно позвонить Тане, договориться, решили вмести идти. Что еще. Плейер зарядить нужно. Убрать в стол тетради (что она сразу сделала).

Обычная комната в пятиэтажке, не то, чтобы заваленная вещами, но обставленная очень плотно, была ее домом, самой домашней его частью. Интерьер здесь постоянно менялся, как правило, за счет чего-то временного, мелкого. А постоянная смена деталей создавала ощущение, что меняется сама комната, то увеличиваясь зрительно, то уменьшаясь, то погружаясь в хаос, то упорядочиваясь. Ей иногда приходила в голову странная и немного жуткая мысль, что комната дышит, словно живое существо.

Когда окружающее пространство казалось ей излишне тесным, а стены близко расположенными друг к другу, она подходила к окну, из которого был виден узкий карниз, тонкая кайма кирпичной кладки и двор, упиравшийся в такую же пятиэтажную панельку, как и у нее. Окна по вечерам, когда темнело, светились там яркими пятнами, а еще меньшими и более близкими пятнами были лампы нескольких разбросанных по двору фонарей. Заметны были и другие источники света, которые появлялись вечерами в оконных проемах дальше стоящих домов, выглядывавших своими верхними этажами из-за крыши соседнего. Они выглядели в силу своей отдаленности как огоньки, которые под влиянием дрожавшего ветреного воздуха мигали подобно звездам, так что контуры их казались зыбкими и непостоянными.

Именно на эти огоньки чаще всего она обращала свой взгляд, пытаясь проникнуть куда-то вдаль, в глубину вечернего неба. Ее не оставляло ощущение, что ширма видимого за окнами пейзажа вот-вот приоткроется, и за ней явится что-то приятное и очень знакомое, но в то же время, скрытое за повседневностью.

Размышления на этот раз прервал вошедший в комнату отец:

– Готовишься? – он любил как бы шутя задавать совершенно необязательные вопросы, какими обычно поддерживают разговор. Стоит признать, что эта его привычка поднимала настроение окружающим.

– Да, собиралась как раз.

– Мама просила зайти, – добавил он. – Она там кое-что нашла. Говорит, тебе понравится.

– Хорошо, сейчас.

Ставим плейер на зарядку, еще раз поправляем платье, висящее на ручке шкафа. Теперь можно пойти и узнать, что там такое.

Квартира представляла собой три комнаты, две из которых располагались друг напротив друга и выходили в коридор, освещение в котором обычно не включали. В этом не было необходимости: свет из комнат хотя бы немного дотягивается до всех его уголков, а выключатель находится в дальнем конце, ближе к кухне.

Только в одной из комнат свет в последнее время не горит: в смежной с родительской, где до последнего времени жила бабушка. Ее не стало несколько месяцев назад. Так что теперь туда заходят редко: еще только планируют, под что приспособить и как переставить мебель.

На этот раз свет там горел: мама разбирала вещи, оставшиеся в шкафах и тумбочке. Вокруг нее было разложено несколько шкатулок, коробок и множество других мелочей.

– Садись, – она была поглощена изучением содержимого одного из ящиков, и говорила с дочерью, не поднимая головы.

– Тебе такое не нравится? Справа от тебя.

Рядом с ней вверх механизмом лежала заколка необычной и изящной формы.

– Под цвет платья хорошо будет, – мать отвлеклась от своих дел, взяла ее в ладонь и протянула дочери. Длинную, стилизованную под морскую раковину. Заколке можно было дать никак не меньше ста лет. И что странно, никогда раньше не попадавшуюся на глаза, словно бабушка хранила ее втайне от всех.

Нельзя сказать, что это было дешевое изделие, какие массово штамповались на заводах: явно ручная работа.

– Мам, ты где ее нашла?

– Да вот, в ящике. Еще подумала, что цвет тебе подойдет.

– Это бабушкина?

– Наверное. Я ее сама первый раз вижу. Ты примерь. Вы с ней похожи. Если ей подошло, то и тебе подойдет. Не понравится, я уберу.

– Сейчас посмотрю.

Примерив находку, она сказала матери, что заберет ее себе. И решила надеть ее завтра.

***

Вечерний город то ли плыл, то ли возвышался над засыпающей землей, высокомерно глядя на редких прохожих с высоты десятых и шестнадцатых этажей своего роста. Он был поглощен пением ветра, сыростью воздуха и собственным свечением, редким, но оттого еще более живым.

Непередаваемая легкость – идти по его улицам в такое время. Словно оказавшись в потоке, плыть в нужном направлении, ощущая на щеках таяние редких льдистых снежинок, больше похожих на частицы песка, нежели на снег в привычном понимании. Как бы не было тяжело на душе, попадая в такой поток, ощущаешь легкость и почти летишь по чуть заметенным белой крупой тротуарам.

Она вернулась домой в одиннадцать вечера. Благо, школа находится рядом с домом. На улице уже потемнело, и в квартире создавали свет только торшер и телевизор в родительской комнате. Разувшись у порога, пошла к себе. По пути немного поговорила с родителями.

Настроение было ужасным. За весь вечер даже не посмотрел в ее сторону. Было от чего расстроиться…

Мы же оставим ее в покое. То, что происходит в подобных случаях, не принято рассказывать. Скажем лишь, что спать она легла рано.

3. Комната

Проснувшись утром, она по привычке потянулась к телефону, решив выключить поставленный на нем будильник: у нее всегда получалось просыпаться чуть раньше, чем он звонил. Телефон нашелся быстро, и его шум, способный разбудить весь дом, был заблаговременно пресечен.

За окном уже посветлело, и солнце, добавлявшее яркости, намекало на то, что ждать весну осталось не очень долго.

Погода была настолько заманчива после нескольких пасмурных недель, что она почти сразу встала с кровати, решив немного приоткрыть окно. Холод остывшего за ночь пола окончательно развеял сонливость, хотя от кровати до окна было совсем близко.

Однако почти сразу, как она встала, ее ступня уперлось во что-то.

Заколка… Неприятное напоминание о вчерашнем. Только сон все стер, перенес при пробуждении в другой мир, сделала вчера нереальным, плодом воображения пополам с бредом. А одна мелочь, к тому же поломанная прошлым вечером и уже совсем ненужная, снова пришила вчерашний день к сегодняшнему.

Нужно убрать куда-нибудь. Выкидывать жалко, а толку никакого, – подумала она. – Не на полу же ей лежать.

В одно движение обломок вчерашнего дня был поднят, после чего замер в руке.

На ощупь она поняла, что что-то не так. Посмотрела, вроде все нормально. Но нет. Еще раз посмотрела. Целая. Да нет, вчера же сломалась, отлетела половина. А теперь в руке лежит вся целиком.

Еще раз внимательно осмотрев заколку, она подумала было, что родители успели склеить за ночь. Но это вряд ли, тем более что следов никаких: ни трещин, ни клея не видно.

Вероятно, показалось вчера или приснилось: после такого дня не удивительно.

Она еще некоторое время продолжала смотреть на ребус, неожиданно возникший и лежавший теперь в ее ладони, после чего положила заколку на стол. Надевать ее она все равно больше не станет.

***

За завтраком не было ничего интересного. Родители смотрели телевизор, который она не любила и научилась игнорировать. Время от времени случались разговоры о бытовых пустяках, уместные утром в воскресенье.

Среди прочего, мама спросила ее:

– Как заколка? Ты вчера сказала, что сломалась.

Наверное, в такие моменты люди давятся едой (завтрак, к счастью, уже закончился для нее).

– Мам.

– Что?

– Это я тебе говорила?

– Про что?

– Ну, что сломалась заколка.

– Да, вчера. Ты не помнишь?

– Вспомнила. Наверное, вчера устала, поэтому забыла.

– Ты мне вечером крикнула из комнаты, что сломалась, когда ее снимала.

– Точно, вспомнила.

И действительно, она помнила, пусть и смутно из-за нахлынувших на нее в тот момент эмоций, что снимала ее с головы резко, крепко сжав рукой, отчего та хрустнула и переломилась. С досады она то ли уронила, то ли бросила заколку на пол.

Решив еще раз все проверить, она торопливо встала и пошла к себе. Заколка лежала на том же месте. Снова осмотрев со всех сторон покрытую глазурью ракушку и нехитрый металлический механизм, прикрепленный с изнанки, она убедилась, что с утра все осталось так же. Но вечером было по-другому, и теперь она в этом уверена.

***

Около полудня она вошла в бабушкину комнату. Вокруг было чисто и все привычно стояло на своих местах: порядок поддерживался в равной мере во всей квартире. Но помещение теперь стало нежилым, что ощущалось в его воздухе, искусственном и немного пахнущем затхлым.

Заглянув в выдвижной ящик, начала искать. Среди десятков сложенных там предметов попадалось многое, что вызывало интерес к оставшейся в прошлом жизни. Дедушкин портсигар со слегка помятым краем, который бережно хранился как память о нем, многочисленные клубки и мотки ниток, открытка с видом южного города, на вид годов семидесятых.

Вскоре она нашла металлическую коробку, в которой лежали бабушкины украшения. Желтую, закрытую такого же цвета крышкой. Перебирая содержимое, она пыталась найти что-то еще. Но остальные вещи, вроде стеклянных бус, не представляли собой ничего особенного. Мысленно она предположила, что все они сделаны позже, лет тридцать-сорок назад.

Затем она продолжила изучать содержимое ящиков. Ничего интересно ей не попадалось, но лишь до того момента, когда взгляд упал на фотоальбом: широкий и прочно переплетенный, лежавший на самом дне нижнего ящика, под стопкой старых документов, не имеющих уже ценности.

Она поймала себя на мысли, что почти ничего о бабушке не знает. Родители иногда пересматривали старые фото, и даже пытались показывать ей, особенно, когда она была младше. Но люди на черно-белых фотографиях казались ей чужими, а сами фотокарточки – тусклыми их отпечатками, отчего она не проявляла к ним интереса и не запоминала ничего из увиденного.

Теперь она смотрела на них немного по-другому. Захотелось узнать чуть больше. Каждая фотография обрела важность, хотя и неясно было, какой от них может быть толк.

Она знала в общих чертах, как бабушка прожила свою жизнь. О рождении в маленьком городе и переезде в более крупный. Про учебу в педагогическом и про то, что работала она учителем до самой своей пенсии. В общем-то все. С бабушкой она, конечно, общалась, но не слишком много, и почти никогда не спрашивала про ее прошлое.

Теперь, на фотографиях, прошлое открывалось по-новому. Вместо фамилий, звучавших иногда в семейных разговорах, на фото были живые люди. Или просто она смотрела на те же снимки чуть более внимательно.

Так некоторое время она листала альбом, пока на глаза не попалась фотокарточка, совсем старая, судя по возрасту изображенных на ней людей и обстановки.

На берегу водоема (река это была или озеро, она не поняла) около большого камня, какие часто встречаются в горной местности за городом, сидела бабушка, совсем еще молодая, и кто-то из ее подруг. Фотография была сделана почти что крупным планом: не в полный рост, но и не портретом, словно фотограф не умел правильно делать снимки.

В глаза сразу бросилось то, что в волосах у бабушки, чуть наклонившей голову набок, была та же заколка.

Она аккуратно вытащила снимок, взглянув на оборот, где стоял год и подпись с именем подруги. Надо расспросить про нее родителей, вдруг они знают.

***

Из разговора с матерью она узнала, что вторая девушка с фотографии была сокурсницей бабушки. Преподавала всю жизнь в педагогическом. И, кажется, до сих пор работает там.

4. За ответом

Маршрутное такси катится по ровной весенней дороге, успевшей отчасти высохнуть и даже немного прогреться. Погода никакая – пасмурно, серо, как обычно говорят. Межсезонье в ее городе всегда донельзя серое.

Мелькают дома, ряды окон сменяют друг друга, прохожие идут как по пути с маршруткой, так и в противоход: но всегда ускользают куда-то за пределы видимости, за кадр немного мутного от грязи автомобильного стекла.

Во всем, что она видит за окном, присутствует движение, почти суетливость. Город, кажется, проснулся после зимней спячки и шевелится, разминаясь, всем своим телом. Еще не окрасившись в летние тона, он показывает свое пробуждение движением, своеобразным взвинченным, хаотичным, словно спешащим куда-то танцем.

Все вокруг живет теперь своей жизнью и совершенно не замечает ее. Даже сосед по транспорту одел наушники и уставился в «читалку». Но и он не застыл неподвижно, а постоянно резкими движениями поправляет слетающий наушник.

Чудо движения: едет небольшой белый микроавтобус, обклеенный со всех сторон надписями и номерами, и она в нем. Движется все вокруг: люди, транспорт, ветви деревьев, которые чуть колышутся от легкого ветра. Движется время, меняя цифры на экране телефона. Движутся мысли, одна сменяя другую. Почему происходит все это?

В повседневном своем существовании человек обычно не задает себе таких вопросов. Они ему не нужны и не интересны. И многих других вопросов он не задает.

И тем более, человек не замечает, что перед ним непрерывно происходит мистерия: жизни, разума, случайностей, закономерностей. Непонятны ни причины всего этого, ни предстоящие последствия. Ровным счетом ничего не понятно.

Чтобы хоть что-то узнать среди всей этой безостановочной динамики, нужно спрашивать. Иначе ответ найти невозможно…

Маршрутка дрогнула на неровности дороги и гулко громыхнула своим металлическим корпусом, встряхнув пассажиров. Выходить на следующей. Надо сказать водителю на всякий случай, чтобы не проехал…

***

Минуту спустя она уже стояла на остановке. На противоположной стороне улицы высилось здание педагогического университета. Массивное, похожее на черепаху, вытянувшую свои передние лапы немного вперед. Зеленоватый цвет фасада усиливал сходство с земноводным, а массивные колонны на входе создавали иллюзию объема.

Перейдя улицу, политую весенним дождем и кишащую многочисленным транспортом, буквально за минуту очутилась около входа. По мере приближения здание уже не казалось таким огромным, как издали в сравнении с соседними, не утратив, впрочем, своей тяжелой, классической величавости.

У дверей толпились люди, пришедшие на день открытых дверей. Она знала, что лучше всего идти именно сегодня, поскольку пускают всех и не нужно объяснять охране, что именно привело ее сюда. И на вопросы ответят охотнее.

Зайдя внутрь, увидела еще большую толпу людей, в некоторых местах разреженную, а в других более густую, потому как пришедшие образовывали компании, между которыми можно были пройти, несмотря на тесноту.

Здесь она оказалась впервые и потому стала осматриваться по сторонам, пытаясь определить, куда ей идти. А вокруг, и правда, было много всего. Столы с сидевшими за ними людьми, вывески. В дальнем конце холла большой стенд, а чуть дальше, в стороне от него, небольшой столик с фотографией и несколькими цветами. Сверху люстры и чудесный лепной потолок. Остальные детали интерьера разглядеть было невозможно из-за столпотворения.

Она не пошла в актовый зал, как многие другие, а сразу отправилась по коридорам, которые вели ее некоторое время в противоположную сторону от входа. Вскоре доносившийся из фойе шум стал тише, и стук ее собственных шагов, эхом отдающийся по коридору, начал преобладать над всеми другими звуками.

Проходя мимо стендов, она иногда останавливалась и читала, но ничего кроме незнакомых фамилий и официальных объявлений, не попадалось ей на глаза. Когда же она рассматривала один из них, то услышала у себя за спиной голос.

– Девушка, вы не заблудились? Вам, может быть, в актовый зал нужно?

Обернувшись, она увидела перед собой пожилую женщину.

– У меня здесь бабушка когда-то училась. Просто хожу, смотрю.

– Тоже к нам поступать решила?

– Еще не знаю. Мне про бабушку хочется узнать. Она умерла, а я ничего о ней узнать не успела. Может быть, вы про нее что-нибудь знаете?

– А какая у нее была фамилия?

Она назвала.

– Знаю. Ее Еленой звали? Знаю. Конечно, мы учились вместе. Как тебя зовут? – в ответ она представилась сама. Имя и отчество в точности совпали с теми, что были написаны на обороте найденной дома фотографии. – Давай ко мне в кабинет пройдем, поговорим, зачем здесь стоять.

Они отправились по коридору, в дальнем конце которого была видна открытая дверь кафедры.

5. Беседа

На кафедре не было никого: очевидно, все были в зале, к тому же воскресенье не располагало к большому скоплению людей. Тишину нарушали разве что громко тикавшие часы, висевшие рядом с окном. Несколько комнатных растений на подоконнике заметно оживляли кабинет, а достаточно тесное расположение мебели создавало иллюзию уюта.

Женщина говорила долго, отвлекаясь время от времени на различные детали. Говорила она следующее:

Я ее помню еще с первого курса. Я тогда приехала учиться в город, а она уже жила здесь некоторое время. Сколько точно, не помню, но немножко совсем. Город тогда маленький был

Когда мы с ней в первый раз встретились, я сразу ее заметила. В ней что-то было особенное, вдохновение какое-то. Необычная была девушка. Вроде молчаливая, а когда стали общаться, я даже удивилась. Настолько она интересная была, мудрая не по годам. Мы с ней всю жизнь потом дружили. Ты это, наверное, знаешь?

Училась она хорошо всегда. Я совсем заученная была. Она не так, но тоже старалась. Потом стала учителем, ты, конечно, и про это знаешь? Всю жизнь мы с ней общались. Хорошая у тебя бабушка была. А ты на нее внешне очень похожа.

– А эту заколку вы помните?

Женщина взяла расколотую ракушку и вздохнула.

– Да. Она ее часто носила, особенно если куда-то на природу ездила. Мне казалось, это у нее был талисман такой. Даже когда купаться ходили, не снимала ее. Это заколка ей очень шла. Очень она воду любила, как русалка, не выходила из нее. И сама была как вода. Пробежала ручейком через всю жизнь.

– А странное что-нибудь было?

– С кем?

– С ней. То есть, я хотела сказать, с этой заколкой.

– А что странного? Надевала она ее часто.

– Я в том смысле, что что-то необычное происходило.

– Ну не знаю, необычное это или нет, но помню такой случай. Мы когда были студентами, поехали на озеро большой компанией. В июле это было. Погода была сказочная, солнце, не то, что сегодня. Человек десять нас собралось, если не больше, и она с нами. Пришли, сели на берегу. Она как обычно в воду забралась и не вылезает оттуда. Мы к этому уже привыкли, поэтому искупались немного и сидим себе на берегу. И одна девушка из нашей компании вдруг кричит. Увидела, что Елена нырнула, и нет ее. Парни в воду бросились, стали искать. Еще люди помогали. Ныряли, а никого найти не могли. Испугались очень. Минут пять или десять, наверное, искали.

– Нашли?

– Да, она сама нашлась. Вынырнула в стороне. Так же неожиданно, как пропала. Сказала, плавала вдоль берега. Напугались мы тогда сильно, конечно.

– А вы ее не спрашивали, как она так долго не показывалась?

– Спрашивали. Ты представляешь, как испугались. А она удивилась еще, смеяться начала, сказала, что плавала все это время рядом с берегом.

Так они говорили еще почти час, пока часы на стене мерно отстукивали секунды и минуты.

После разговора она попрощалась с бабушкиной подругой и, выйдя с кафедры, пошла по коридору. На пути ей встретилась молодая женщина, видимо, работающая здесь.

– Девушка, вы не заблудились? Актовый зал в другой стороне. Вас проводить?

– Нет, спасибо, я в холл.

– Это вам тогда спуститься нужно и налево повернуть. Если б я кафедру не забыла закрыть, так бы, наверное, тут и плутали.

6. О других волнующих вопросах

Прошла неделя с момента поездки в университет. Беседа хоть и была приятной, но не позволила узнать чего-то нового, а впоследствии и вовсе почти забылась.

Шел очередной выходной. Немного после двух часов дня в гости пришла Полина, с которой она уже довольно давно училась вместе. Встреча была назначена еще утром, и теперь гостья сидела в кресле напротив раскладного дивана, где расположилась хозяйка комнаты.

Разговор продолжался уже некоторое время и поначалу был таким, какие часто происходят между лучшими друзьями и не преследуют цель переубедить собеседника. Это своего рода сверка часов, или же самый простой обмен мыслями и советами. Но вскоре он все-таки перерос в спор.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2