Евангелие – атеисту

Глава 12 Сны

Лечу. Не знаю где, откуда, куда. И знать не хочу. Это полёт, а не падение, словно бы крутой подъём, нескончаемый взлёт. Никакого сколько-нибудь ощутимого сопротивления «среды» пространства. Себя не ощущаю, не вижу, лишь понимаю – я здесь, в полёт. Рядом, понимаю, тот кто меня направляет, но не вижу и не слышу его. Чувствую, что меня обеспечивают нужной для полёта энергией и направляют. Вокруг не темнота, не мрак, но и не свет, а нечто белесо-туманное, кажется, что нежное. Мысленно мы ведём диалог:

«Хранитель, день ли, ночь ли?»

«Мир тебе, Матфи, буду звать тебя пока твоим крёстным именем.»

«Горжусь, Хранитель. Если бы дозволено было считать крёстным того, кого имя получил…»

«Всё у нас возможно. Считай.»

«Долго ли лететь будем?»

«А столько, сколько надо, чтобы ты освоился. Зачем ты солгал, что языкам не обучен?»

«Языку меня учили одному, английскому две «училки»: Марь Абрамовна и Валентина Леонидовна… Потом в Одессе, в мореходке, полтора года учила меня молоденькая грузинка, Нина Ираклиевна. В итоге знал полсотни слов, не считая таблицы неправильных глаголов, а способом «говорения» не овладел. Практики не было, и не предвиделось. Да и без языков находил я понимание и с армянами, и с цыганами, и с киргизами, и с казахами, даже с эстонцами, не желавшими осквернять рот русской речью! Думаю, что если бы мне довелось встретить живого англичанина, то за час сговорились бы, а потом он за недельку обучил меня разговору!»

«Прилетели!»

Туман белесый закончился, подо мной медленно вращался лоскутный облачный покров над голубовато-зелёной землёй. Я явно должен был лететь уже через атмосферу и чувствовать её сопротивление, а по скорости с которой приближался к ней, мог бы и раскалиться, но ничего не было. А разговор мысленный оборвался. Мгновение и сижу уже на мягкой зелёной траве, на пригорочке, достаточно высоком, чтобы с него открывалась круговая панорама. На мне всё тот же «хитончик», плащ-накидка с двумя тесёмочками, чтобы завязывать на поясе, просунув руки через две прорези в серой мышастой грубоватой ткани, ни карманчиков на нём, только капюшон за спиной болтается… Развязал завязочки, осмотрел себя: всё так же наг, бос, безволос. Спасибо, что с пупком, не сочли за багаж, позволили с собой взять. Ногти на пальцах есть, зубы языком ощупал – ровненькие. Все до одного на месте, столько, сколько положено. А зачем? Еды нет и есть не хочется. Пить не охота…А вот покурить бы покурил… Тут Хранитель возник (возникла?) рядом. Стоит, не садится, капюшон на голове, хотя тепло, но и не жарко. Ветерок ровный, освежающий, меняется плавно… Облачка не густые, кучевые плывут тихо. По солнышку похоже – полдень, хотя должен быть бы уже вечер. Ведь Иисуса Светлого я встретил, когда был полдень.

«Покурить бы мне, Хранитель…»

«Здесь не курят.»

«А что это за страна для некурящих?»

«Это не страна. На всей этой Земле не куря. Другая то Земля.»

«Принимаю за аксиому, но трудно верится…»

«Так трудно терпеть?»

«Так я с пяти лет начал покуривать, а последние лет двадцать уже по пачки в день курю. Догадываюсь, что в землях этих рабов быть не моет, раз нет рабов дурных привычек… ».

Хранитель засмеялся, подобрел.

Трава вокруг была точно такая же как у нас в средней полосе: зелёная, сочная, густая. Заметил я и несколько букашек, муравьёв, мошкары – ничем не отличимых от привычных. Тихо было, но слышались и птичьи голоса-эти были несколько иными, другие рулады, трели, «мелодии». Впереди, ещё на склоне холма, начинались ровненькие клеточки-квадратики невысоко подстриженных ровно-ровно кустов, густых, в посередине этих площадок зелени лужайки-грядочки, с центре почти всех квадратиков были как бы «скворечники» на «курьей ножке», под стеклянной линзой купола, дальше стелился лужок, вроде заливного приокского, речка тихая с заводями в жёлтой зелени водных растений, мостик деревянный на брёвнах-сваях, с деревянными жёлтыми перилами, за речкой -холмистая синеватая местность, поросшая вроде бы хвойным лесом. Вспомнилось слова – «увалы», и ещё одно – «релки». Смутные слова, из детства… Даже закрыл глаза, чтобы в памяти нечто воскресить…и попросил Хранителя:

«Можно мне туда, на мостик?». Осознал, что «да» уже у самого начала мостика! Показывая большим пальцем левой руки за спину сказал Хранителю: «Там город Шадринск» – показал рукой вперёд: «Это место называется «Релки», речка – Исеть, за речкой – увалы…

«Нет, Боря, сзади тебя не город, а поселение, община и у неё есть название, но совершенно другое, не созвучное даже…и поток называется иначе…»

«Посмотри, Хранитель, пойдём по мостику – в середине его увидишь- внизу, под водой, просматривается полоска отмели, она ведёт к маленькому островку, на островке – деревянная лавочка-скамеечка! Видишь, точно, так и есть! Видишь, Хранитель, я слезаю под мостик по свае в воду: всего-то по пояс, раньше было глубже, по горлышко на-цыпочках!

«Ты был тогда маленьким…»– А я уже вышел на островок, сел на лавочку.

«Я отлично помню это место, я сюда убегал из садика, меня искали, наказывали, но я убегал опять и опять… А по этим заводям меня старший брат катал на спине за кувшинками. Он плыл, я держался за его плечо одной рукой, а другой срывал цветы… И ещё здесь мальчишки рыбу удили…Запекали её в лопухах, мне тоже давали – вкусно! Хоть и без соли…

«Нет, Борис, это совсем другое место, другой мир, другая жизнь… Ты не плачь… Этот мир ничуть не хуже, считаю – много-много лучше…»

«Можно мне здесь по округе походить, посмотреть?»

«Можно, но не сразу. Посиди, я тебе кое-что объясню… Возьми горсть песка.». Я наклонился, взял с кромки воды горсточку сырого жёлто-серого песка, растёр второй ладонью. Песок быстро высыхал, в нём, как и везде, были соринки, мелкие камушки, крохотные ракушки… Запах был обычный, запах речного песка: чуть рыбой припахивает, чуть прелью водорослей… Вот уж ветерок и солнце полностью высушил мой «улов»-песчинки пересыпались с шелестом из ладони в ладонь…

«Вспомни теперь и представь себе все песочницы, дюны, пляжи, барханы, песчаные пустыни, дно морей и океанов…Выбери для начала одну песчинку. Но пока не отделяй её от всей массы. Представь, что масса одной песочницы – это Вселенная. Одна Вселенная. Подобных вселенных столько – сколько отдельных песчинок. Их количество не отобразить числом. Представь себе одну из галактик, видимых на земном небе – они как песчинки в твоей ладони. Всё что ты пытался представить – это мир материального, рассеянного в неограниченном по объёму пространстве Духа. Думай над этим и не позволяй уставать воображению!

«Мой мозг устал, Хранитель. Круги и вспышки перед закрытыми глазами… Не выдержу!»

«Выдержишь. Открой глаза. Смотри на воду, на струи воды. Видишь, стайка мальков плывёт? Сколько их?

«Я успел насчитать только четыре, но было их, кажется, больше. Эх, сюда бы удочку закинуть!»

«Нет, этого не надо» Не следует привлекать внимания. Ты будешь «один», но я буду рядом, буду направлять тебя или останавливать. Пусть твои движения будут естественными и неспешными, задумчивыми… Говори со мной мысленно, не издавая звуков. Понял -ли?»

«Выполню, как сказал!»

«Иди потихоньку к мосту. Не оступись с косы- оступишься – можешь вскрикнуть. Не торопись. Тропка под водой будет тебе видна. Пусть ноги твои запомнят прикосновения камешков, головастиков, случайных рыбок. Эту прогулку телом потом вспомнишь. Но мы не закончили. Представь себе, что собрались 12 совершенно одинаковых «песчинок», и они более или менее равномерно распределились в нескончаемых галактиках, туманностях…и каждая нашла свою «солнечную систему» с той же позицией, что тебе известна…»

« Снова 12!»

«Да».

«Кажется понял, … Так на одну из этих «песчинок» может попасть душа после смерти, как я сейчас сюда попал?»

На плече ощутил как бы руку старшего брата – сильную уверенную, тёплую и добрую.

«Молодец! А от сквернословия избавься! Даже случайно не должен произносить».

«Почему же только 12 земель? В этих солнечных системах может быть другое количество планет?»

«Не совсем так. Двенадцать «земель», но ведь систем много и есть другие планеты. Там может быть и иная орбита, другая периодичность смены дня и ночи, иное число спутников или вообще без спутников, даже совершенно иной набор химических элементов. Но у каждой 12 двойников, если так можно выразиться».

«Неужели есть и иные химические элементы? Я считал, что «периодическая система» для всей вселенной. А как ты находишь эти «земли» в глубинах вселенной?

“Потомок Менделя не мог знать всё. Дано ему было по силам. На вторую часть вопроса отвечу образно, вопросом. Когда у тебя чешется пятка, как ты её находишь? Другого объяснения не получишь, иди вперёд».

Иду заливным лужком у склона холмов, трава на вид обычная, хотя познания мои в ботанике примитивны. Вот засинела тропка-дорожка вверх по склону, не круто, словно из галечника выложенная – вымощенная, и босой ногой по ней ступить приятно, тепло… Постепенно дорожка расширяется. Справа и слева – прямые шпалеры ровно подстриженных колючих кустов – густо сросшиеся и непролазные ограды. Листья фигурные, желтеющие гроздья ягод – да это же «боярка» с длинными и колючими шипами… Высота культурных зарослей мне по плечи. Справа и слева через равные интервалы вижу «скворечники»– круглые домики на “растущей из почвы» трубе-ноге на круглой же платформе из крупнозернистого плотного камня, наподобие наждака или гранита. Прочный такой, устойчивый фундамент, на нём стена по окружности, из плотно пригнанных деревянных досочек-реечек очень чисто обработанных, если и окрашенных-то чем-то прозрачны, не скрывающим рисунка и естественного цвета древесины явно нескольких пород дерева, чередование образует разнообразные и очень «радующие» глаз сочетания. Есть также и дугообразные окна, зеркально-синие, «слепые» – совершенно не просматривается, что за окном. Сверху, как крыша, полушарие такого – же как окна «стёкла», на некоторых «скворечниках» такой купол раскрыт, как дольки разрезанного апельсина. Людей не видно, но их присутствие ощутимо-слышно, потому что работают, видимо, во двориках – траву ли стригут, землю ли перекапывают? Не видно ничего сквозь заросли оград. И как они, люди, выбираются на улицу – неясно. «Калиток» или «просветов» каких – не заметно. Запахи в воздухе приятнейшие: настой из листвы, цветов, сохнущей травы. Звуки в основном природные – голоса птиц, каких-то невидимых животных, потрескивание насекомых. Ни комаров, ни мух, хотя в иных затенённых местах в воздухе роится мошкара. При нашем приближении она как бы «уступает дорогу», отодвигается… Хранитель руки с плеча не снимает, молчит, и я молчу – прислушиваюсь и во все глаза рассматриваю то, что доступно взгляду. Осмыслить пока не пытаюсь… Кое где в сплошняке «забора» из кустарника – просветы, то вправо, то влево, но бессистемно как-то… Эти «просветы» – явно не для прогулок и засеяны то овсом, то льном (по моим представлением о льне, т.к. я его живьём не видел). Ни лавочек, ни скамеек… А я от трёхкилометровой прогулки стал уставать. Молча спрашиваю: «Обеда или полдника не предвидится, Хранитель?» Получаю ответ:

«Ты не голоден, жажды не ощущаешь, а для развлечения и отдыха переводить продукты питания не рационально, кроме того пришлось бы тебя «реконструировать». Утомило однообразие – просто сядь на дорожку и отдохни. Здесь так принято. Упреждая вопрос поясню – лавочку на островке создал для тебя я. Здесь таких излишеств как табуретки, скамейки, стулья, кресла – не делают.

Сел я, как стоял, ножки протянул. А потом и лёг на спину, в небо голубое гляжу. Руки под голую, как бильярдный шар, башку подложил, думаю: «А есть ли там, где ещё «Земля» наша? Не сон ли это? Может это наша Земля в будущем или в прошлом? Конечно, Шадринск или был или будет здесь. Заснуть бы! Проснуться бы дома, в Беляево! Но сна ни в одном глазу!

Хранитель стал рассказывать, а я не только слышу, но и вижу, что по дорожке-аллейке идут неспешно люди, мужчины и женщины, обычные люди, но одеты непривычно и босые. Одежда из однообразной ткани, но разных оттенков. Одеяния наподобие моего, но длиннее, до земли. Они неспешны, явно веселы, добродушны, глаза их разнообразны цветом, волосы русые или совсем светлые, чёрных не заметно. Лица- как лица , только без глубоких складок и морщин. На обветренной, загорелой, но мягкой коже у всех как бы лёгкие следы привычных мягких улыбок. Словами короткими, напевными обмениваются изредка. Собственно разговора, в нашем понимании, нет, но есть жесты, взгляды. Видно, что они понимают друг друга. Смотрят на меня спокойно, без любопытства, удивления, сдержанно кивают головами. Здороваются?

Это я всё наблюдаю, позу не меняю, улыбаюсь приветливо. Глаза в ответ на кивки, прикрываю… А в это время слушаю Хранителя:

«Люди с работ идут на дневной отдых. Самоназвание у них, на всех шести континентах, во всех общинах – «Выполняющие Закон Бога» – звучит одинаково на всех языках. Основных языков шесть, и наречий около сотни. Самоназвание кажется длинным, но произносится одним коротким напевом, записывается одним значком из всего двух линий.

В языках одинаковая структура отражения мысли, слова созвучны. В наречиях различия также не велики, в основном акценты, разные ударные и безударные гласные, интонационные отличия, разнозвучие одних и тех же согласных. Речь – где с картавинкой, где с шипением, где с носовым звучанием. Необычно оживляется речь мимическим сопровождением, жестами пальцев, кистей рук и мимикой и взглядом.

Письменность краткая, недвусмысленная, иероглифическая, но «иероглифы» эти крайне просты, легко изображаются скорописью, напоминают нотную партитуру. Письменность едина для всех. Потому человек, посетивший отдалённые зоны обитания, послушав со стороны речь нового окружения, легко овладевает этим видом общения и скоро уже не выделяется. Главное же, здесь они сохранили в большинстве, способность к телепатическому общению. За исключением немногих, которых основная масса жалеет и не желает обидеть. Почему сохранили? Этот мир также не избежал страшных разрушений Мира Сотворённого Изначально, но не столь катастрофически, как у вас. Здесь сохранились два «уравновешенных» спутника, не изменилась их орбита, практически не изменилась и орбита вращения планеты вокруг здешнего светила, она только в элипсной части стала более плоской. Сохранился неизменный всеобщий естественный календарь: двенадцать месяцев по тридцать шесть суток, отмечаемые однотипно серпиками- лунами. Сутки зримо длятся серпиками –лунами на два равных полупериода по 12 часов.

Здесь проблем было меньше. Опомнившись от шока катастрофы, но в массе сохранив единство благодаря телепатическому общению, все дружно обратились к Всевышнему с покаянием и мольбой о помощи. И им был дан Сын Божий. Здесь он не был казнён, а принят был с покорностью и любовью. Он восстановил Закон и три тысячи лет наблюдал за соблюдением Закона. Затем людям была возвращена полная самостоятельность. Здесь один общий Закон, который даже выписывать нет необходимости, но он написан в каждом доме так, что постоянно перед взглядом каждого.

Дома здесь строятся для каждого в шестой день по рождении. Одна неделя.

Здесь нет деления: он, она, оно. Есть деление: принадлежащий к человеческому роду, принадлежащий к живому летающему, бегающему, ползающему, прыгающему, к живущему в почве, к плавающему. Отдельно – понятие почвы, как живого организма, дающего жизнь растениям, кустарникам, деревьям, плодам. Одно из самых уважаемых и почитаемых понятий. Последнее понятие – «неживое ещё» и «мёртвое уж». Н сложно, согласись! У вас всё куда как запутанней…

Итак, строится дом новорожденному. Выделяется из общего поля участок с плодородной почвой. Всю вышедшее вместе с ребёнком при родах механически измельчается и вносится в почву по периметру участка там, где будет посажен кустарник ограды. Размеры участков одинаковы для любого. Размер установлен для каждой климатической зоны свой, в зависимости от того, сколько можно снять продукции земледелия с данного участка, достаточной для полного рационального жизнеобеспечения двух человек. При старании – и большего числа. Самую сложную часть – установку фундамента выполняет робот-автомат. Фундамент – цельная, очень сложная и прочная конструкция, централизованного для всей планеты изготовления. Это узел не только несущий постройку, но и жизнеобеспечивающий водой, энергией для термообработки продуктов, энергией связи, комплекс информационно-вычислительных и несущих память элементов…

«Есть ли здесь богатые и бедные?»

«Понимаю тебя… Все равны лишь перед Всевышним. Меж собою же не равны. Но здесь нет бедных. Есть в разной степени богатые, даже чрезвычайно богатые…»

Слушая объяснения Хранителя, переворачиваюсь на живот, кулаками подпираю подбородок, ноги сгибаю в коленях и поднимаю ступнями верх. Люди идут и идут мимо, все налегке, ни сумок в руках, ни даже часов на руке. Смотрю через просвет в кустарнике в садике-огородике гуляет курочка-ряба, с ней рябеньких цыплят с десяток тихо попискивают. Мама-кура тоже сдержанно квохчет порой. Значит где-то и петух должен быть. Однако никаких «кукареков» я пока не слышал. Думаю и продолжаю слушать Хранителя:

«При рождении каждому выделяется равная со всеми доля состояния общины, а дом строится бесплатно, на общественных началах. Каждый член общины хоть какое-то участие принимает. Ты дома назвал скворечниками. Да, они не велики и рассчитаны на одного человека. Короткое время в таком доме без неудобства могут прожить и двое. День-два может погостить и больше количество людей, до двенадцати. Мебели там нет никакой, только циновки. Посуда входит в комплект энергоустановки. Есть там сборно-разборный цилиндрик-боксик многоцелевого назначения: туалет, циркулярный душ, банька… Все естественны выбросы отфильтровываются, собираются в бункерок, перемешиваются с почвой. Жидкость очищается, закольцовывается для многократного использования. Достаточно экономно всё. В принципе человек может в таком домике прожить один до ста двадцати лет, даже не выходя за пределы «заборчика», если бы ему так захотелось, скажем. Информацию и аудио и видео и иную он получает и передаёт с любой точки своей личной территории – не только изнутри домика».

«Уровень технический здесь, наверное, невообразимо опередил наш, земной? Однако не слышно машин… Здесь единая валюта или разные?»

«Здесь предпочитают ходить пешком, что для здоровья полезно, в крайнем случае, используют лошадь, ишака, верблюда… Почву надо беречь, не нарушать её жизнь колёсами, гусеницами… Атмосферу тоже надо беречь, не загрязнять отходами горючего. Скорое перемещение из одной зоны в другую, сокращает жизнь, вызывая болезни. Это ненужно. А денег, как таковых, здесь нет. Всеобщий эквивалент труда – золото в слитках, слиточках, монетах, дробинках. Кроме того, металл этот является ещё и основным энергоносителем, «топливом» машин и механизмов. Чисто и безотходно. Для того, чтобы заработать золото, люди могут работать на предприятиях, рудниках, общественных полях, обслуживают общинные стад. С детства идёт обмен молодёжью между общинами. Это поощряется. Так можно пожить в разных, даже самых отдалённых уголках планеты.»

«Я заметил, что здесь не только самолётов, но и мух нет. Почему?»

«Здесь нет грязи, отходов, помоев – всё утилизируется и повышает плодородие почвы.»

«Разреши мне, Хранитель, зайти в один из домиков. Есть же временно пустые».

«В домик войти нельзя. Пересечёшь линию ограды, начнётся «электронный поиск» признаков твоей идентификации, опознания для регистрации, сам понимаешь, это будет пустая трата ресурса.»

«Понятно, всполошится милиция-полиция, госбезопаснось от вторжения инопланетянина, а им тут покой нужен…»

«Здесь ты заблуждаешься, ибо ничего из перечисленного здесь нет. Нет, но было. Через это все проходят. А есть – старейшины общины, советы старейшин меж общинные, есть группы молодых аналитиков текущих событий, прогнозистов… Но не начальство это. Здесь каждый подчиняется только Всевышнему! Подотчётным другим может стать только в одном случае – если нарушит правила жизни общины или нарушит Закон!»

«Если не секрет, какие сроки здесь дают преступникам? Есть ли «вышка»?»

«Не дают здесь «сроков. Нарушивших ждёт отлучение от общины для покаяния на «личной территории», а срок такого покаяния зависит от нарушения. Своеобразный «бойкот», когда с человеком перестают общаться соплеменники. Суровое наказание. С нарушением Закона – другое дело. Нарушившего Закон усыпляют гипнотическими приёмами или наркотическими средствами, раздевают донага, смазывают настоем трав, чтобы сошёл волосяной покров. Этим же настоем, кстати, тут пользуются вместо бритвы. Затем его помещают в большую «чашу», открытую солнцу, дождю, ветрам. Из этой чаши он не может выбраться сам. Там он находится несколько суток, в зависимости от преступления. Максимальный срок – шесть суток. Его лишают всего, что дала ему Община, а то, что он заработал сам, передают его роду. Выживший, бывает, что не выживают, извлекается из чаши. Уши его прокалываются звёздочками по числу суток понесённой кары. Затем он переводится в общину «Антипод» и живёт там обычной на планете жизнью. Я не знаю случаев , когда преступивший Закон, допустил бы повторное нарушение».

«Справедливо».

«Вставай. Иди вперёд.»

Встал я легко, без лени и ужимочек, пошёл вперёд по снова безлюдной улочке.

«Справа- общинные строения – видишь? Кольцевидные на множестве «ножек» – это «детинцы». Здесь живут роженицы, кормящие грудью и грудные дети общины. Слева – подобное строение для детей постарше, ясли-сад, скажем, с воспитателями юными и престарелыми. А вот школ здесь нет, нет возрастов перемещения из класса в класс. Всё это индивидуальное, без принуждения, по «самоопределению», желанию, склонности. Средств информации достаточно в доме каждого, а также в местах игр, прогулок, отдыха… У каждого свой индивидуальный код-шифр по которому собирается «его» информация.. Она доступна в любой точке планеты».

«А храмы и кладбища здесь есть?»

«Раньше были, теперь нет. Тело умершего измельчается до молекул, равномерно распределяется в почве «личного надела земли». Надел этот следующие три года не обрабатывается, но открыт для доступа любого, желающего посидеть, погулять, вспомнить…Затем надел этот присоединяется к общинному полю, если есть возможность или становится местом общинного выпаса….пока его вновь кому-либо не выделят при рождении.

А храмы…Каждая община имеет один храм – видишь вдали, на вершине холма – овальное строение из литого голубого стекла в виде чаши? Это «Колизей», где могут сидя разместиться все члены общины. И они раз в месяц собираются вместе, постятся до этого сутки, коллективно общаются со Всевышним. Иных храмов нет, и специальной обрядности нет.»

«А актёры, писатели, поэты, художники здесь есть?»

«В прошлом было такое. Сейчас это может быть формой проведения досуга. Сейчас им доступны произведения и творения не только их прошлого, но и то, что есть в параллельных мирах, в частности, творения твоего мира. Каждому доступно. Остановись здесь! Сейчас выйдет тот, кто хотел тебя увидеть, просил о встрече именно с тобой».

На дорожку вышел из-за изгороди, жёсткие ветви раздвинулись, пропустив его, мальчик лет двенадцати, мне по плечо, в обычном здесь голубоватом одеянии, босой, руки лодочками перед грудью сложены, голубоглазенький, блондин с длинными волосами, круглолиций, улыбчивый. Смотрит на меня, молчит, и я молчу – не сообразил спросить, можно ли разговаривать. Парень словно спрашивает взглядом и удивлён безответностью… Долго мы стояли молча, не отводя глаз друг от друга, глаза в глаза. И понял я, что мальчик этот – я сам двенадцатилетний, только здоровенький и умненький. Он улыбаться перестал, но смотрел мягко, приветливо. Вдруг слеза покатилась по его щеке. Улыбнулся жалостливо, кивнул мне головой прощаясь, помахал рукой. И ушёл за «забор» лицом ко мне, спиной вперёд… Скрылся за зелёной изгородью, росточком ещё мал, не виден мне из-за кустарника.

Хранитель положил мне на плечо ладонь, мягко, утешающее, подтолкнул, иди-мол.

Хранитель, отведи меня к его матери!

Идти пришлось недалеко, но вечерело уже, туман начал стелиться, хотя прохладно не становилось – а словно бы и теплее…

На дорожку также вышла невысокая женщина-девушка, кареглазая, русоволосая, в розоватой простенькой одежде, украшенная плетью хмеля через шею по высокой груди, до пояса. Взглянула равнодушно, без узнавания, отстранённо и скрылась за непроходимым кустарником.

«Она родила и выкормила здесь двенадцать. Поровну мальчиков и девочек. Ни одного не потеряла… «Дай увидеть её старшего!»

«Не могу. Он в пути: ходит по земле из общины в общину, непоседлив, общителен… Но он узнает, что ты был здесь…Узнает…»

«Хранитель, вечер уже, где ночь проведу? Не под забором же?»

«Почему ы и нет? Ночи здесь тёплые, почва мягкая, тепла не отнимет у тела, а согреет. Ты е голоден, курить тебе не захочется. Ложись, смотри в небо, на звёзды незнакомые, отдыхай, думай…»