Полная версия
Евангелие – атеисту
Сразу улетучилась из внимания моего странная эта группка чужаков из неведомого закордонного мира, нахлынули новые впечатления: пустые какие-то разговоры с матросами на окатываемой волнами скользкой палубе, легкая тошнота от болтанки. Но очень скоро штормящее море сменилось стальной гладью губы, внимание привлекли гигантские кашалотообразные туши невиданных подлодок. Атомные – догадался я, вспомнив тихие разговоры многих случайных попутчиков еще на "Ястребе", когда говорил им, что следую на Ура-Губу. Возникла и скалой нависла, над ставшим крошечным катерком, громадина плавбазы. "По трапу только бегом" – вспомнилось из корабельного устава. Я поднялся на борт и после мгновенного оформления прибытия, практически без проверки и опроса, видимо тщательная проверка была проведена во Владимире, оказался во чреве плавбазы, где царило полусонное царство полосатой полуголой матросни, но и ощущалась гостинечная, но не шумная, суета еще не отошедших ко сну или уже вставших после сна.
Плавбаза содержала десятки кают и кубриков с двух и трехярусными лежаками-нарами, множество кают-компаний, учебных классов, камбузов, душевых, гальюнов, гладильных прессов, ленинских прессов – все для жизнеобеспечения и отдыха нескольких сотен подводников в периоды после плавания или подготовки к работе, учебе. Масса впечатлений ждала меня впереди…Но здесь Он прервал ход моих воспоминаний.
«Действительно, был я в том краю в то ваше время… Вообще ,Я с большой теплотой отношусь к людям заполярного скандинавского побережья, не искалеченным влиянием вашей отвратительной империи (СССР), и стараюсь бывать там при любой возможности – поймешь меня позже, когда через Хранителя узнаешь многое обо Мне. В тот же раз причина была не личного свойства. Властители нескольких крупных империй, борющихся за всемирную власть, готовы были бросить массы рабов, а с ними – тысячи смертных, послушный воле Всевышнего и Моей, в бездну бессмысленного уничтожения. В основном, Всевышний не мешает вам поступать по вашей воле – вы пожелали уйти из Его воли, и разрушили созданный им прекрасный мир. Взамен вы получили полную свободу творить над собой суд и пытку, которые и считаете жизнью, а еще получили груду обломков прежнего Мира. Но властители ваши в самонадеянности своей могли привести к нагромождению ненужных помех трудам Творцов, Создателей, Координаторов, Хранителей – инструментов Божьих, Его части. Мне было поручено совершить некоторые действия… В частности мне пришлось посетить и те места, о чем напомнил Хранитель. Теперь я прочел отраженное в твоей памяти, кое-что ты озвучил словами. Вымой-ка лицо и руки перед едой, пока я буду говорить».
Поднялся я но ноги, переступил через ствол березы, склонился над фонтанчиком родничка, и слушал спокойный, обыденный такой голос:
«Не люблю вашу империю и народы ее населяющие. Не посещал ее земли более века. Поэтому предпочёл путь через любимые места. Плыл на сейнере стареньком с командой из обычных людей. Команду подобрал сам из людей мне приятных, не открываясь им. Из первого плавания мы вернулись через шесть часов с хороши уловом, равным их полугодичному. Еще несколько таких рейсов обеспечили семьи моей команды путем удачной продажи рыбы. Через некоторое время на банковском счету каждого члена команды была достаточная сумма денег. Команда безоговорочно верила мне и согласилась побывать в добровольном плену на чужбине, смирилась с утратой улова и снастей, а также многих личных вещей, которые ваши хапуги молча присвоили. Я обещал вернуть утраченное, предоставив в бессрочную оплаченную аренду новый сейнер. Ты понимаешь, возможности Мои в этом мире практически не ограничены, перемещаюсь Я мгновенно, и Моих отлучек в "совершенно закрытые зоны" никто не заметил. Другие же действия вызвали недоумение ваших чинов и желание поскорее избавиться от нас мирно, без длительных бюрократических процедур…Специалисты же ваши и большие ученые были обескуражены внезапно возникшими техническими проблемами, которые показали им, что они ничего не понимают в процессах, которыми нахально надеются управлять… Видел Я тебя, раб, жалок ты был, болели твои зубы, кровоточили десны, это ведь цинга была. Мог помочь тебе, но не считал нужным, т.к. неряшливо ты к себе относился, да и преждевременная смерть тебе не угрожала. А некоторые мучения суждены тебе, ты их испытываешь, терпишь, пока не обратишься к Всевышнему, и Он не облегчит их, или не освободит от них, дав смерть…»
Слушая последние эти слова, произносимые медленно, как бы задумчиво, но холодно, без сочувствия или сожаления, я закончил умываться. Лицо и руки мгновенно обсохли. Вернулся я на свое место и сел, почувствовав сразу сильнейший голод.
Он глядел на меня без улыбки, строго и словно изучая. Пауза стала тяготить меня, тут он произнес:
«Посетил я этот мир до срока, который был намечен. Беда ваша, всего человечества, в том, что по мере приближения конца столетий страстно многие ожидают "конца света", "страшного суда". А на этот раз приближается окончание тысячелетия… Ваши ожидания особенно обострены. Глупость людская! Какой же "страшный суд" может быть страшнее того, что сами вы над собой веками творите? А конец света будет, но не по вашим ожиданиям, а по естественному ходу движения и преобразования материального! Не для вас, говорю!
Я закрыл глаза, мня начала бить дрожь ужаса, даже в уши словно вата набилась и голос казался глухим, загробным…
«Очнись, раб, не пугаю я тебя, или правда так тебе страшна? Пришел к вам потому, что ваши "игры" с неуправляемыми людьми силами, с техникой вновь привели к беде. Ты слышал, читал навранные вашими правителями сведения о "незначительной аварии"… Последствия будут проявляться долго, пока погибнут тысячи. Начальники твои, холопы, имеют сведения через семью вашего премьера, бывшего министра, в чьем ведении твоя контора, где ты изобретаешь то, на чем делает карьеру его сынок, ты понял о чем я говорю… Потому ты знаешь немного больше других о случившемся. Вот и пришлось опять спасать, но Спаситель я не всем, нет, не каждому! И я увожу от отвратительной беды, плода вашей безалаберности, необязательности, легкомыслия, пьянства и распущенности тех, кто идет Моим путем! Их много, достойных, очень много. Раз я здесь, останусь до конца тысячелетия и помогу достойно перешагнуть этот порог. Их много, достойных, очень много, не меньше, чем было во всём человечестве ещё тогда, когда я пришёл в него, чтобы спасти один народ…Закончим с этим! Вижу, ты голоден. Потому – ешь! Пища свежайшая, не из ветхозаветных времен, "экологически чистая". С этим термином еще много раз столкнешься, но еды такой больше не попробуешь…Из всех книг, почитаемых у вас священными, лишь одна истина бесспорна: неисповедимы пути Господни!»
Он движением кисти подвинул мне к ногам крупную кисть винограда, небольшую кисть взял сам, стал отщипывать по ягодке и класть в рот, с видимым наслаждением жевать и глотать. Я последовал Его примеру и поразился неожиданной терпкости и в то же время небывалой сладости ягод. Ничего похожего не пробовал даже в Фергане, где перепробовал, кажется, все что было доступно, а доступно в тот год начала войны было практически все. Начинающаяся осень дарила базару горы дынь, арбузов, гранатов, яблок, груды орехов, винограда, хурмы, и еще много такого, чему я не знал названия, да и сейчас не знаю…
Виноград исчез стремительно, и мне была пододвинута миска с очищенными светлыми орешками. Начал я их жевать и наслаждаться ими.
–Борух, расскажи мне коротко свой сегодняшний день с самого утра. Можешь продолжать есть и рассказывать мысленно.
–Мысленно я буду сбиваться и перескакивать с одного на другое. Лучше я буду говорить. Можно я начну со вчерашнего вечера?
–Говори.
Глава 4. На поиски "Креста"
Вчера закончил я работу как положено в 17.15, хотя можно было уйти пораньше – накануне выходных все начальство под разными предлогами разбегается из НИИ с обеда, а то и с утра, на дачи, рыбалки, бани…Но я не так давно еще работаю в вычислительном центре, многого не знаю, показать незнание стыжусь и боюсь, поэтому пополняю дефицит как могу, в частности играю в шахматы с несколькими любителями этой игры в форме "блиц" с часами по 2 минуты, а любители эти лучшие в стране, пожалуй, специалисты-технари по ЭВМ, ПВЭМ,ВЭСМ: начальник лаборатории, начальник сектора, ведущий инженер, разжалованный из начальников сектора, т.к. подвержен "запоям".
«Ты и сам любишь выпить! Не пугайся, не осуждаю, но простить не прощаю! Оставь упомянутых, коротко скажи о своем непосредственном начальнике.»
«Он очень интересный мужик, и физически и характером, хоть и невысокий, широкий в плечах и бедрах, пузатый сверх меры, но видно, что красивым в молодости был. Взгляд у него правда очень тяжелый, давит взглядом, но я этот взгляд выдерживаю. Лет десять назад, когда мы были по должности равны, он вынужденно отвел глаза, но больше я так на него не смотрел, потому что он очень самолюбив.»
«Расскажи о характере его.»
«Характер его определяется тем, что ростом он низковат; не имеет образования, долго служил радистом, море любит, потом радиомонтажником, механиком. В начальство пробился с одной стороны -умом, а также близостью к бочонку со спиртом, хитростью, расчетливостью, угодничеством, громадной работоспособностью. Но диплома-то нет! От этого комплекс, я тем же страдаю… Кроме того, он еврей, в глаза это не бросается и имя русское, Николай, отчество и фамилия тоже русские. Из кожи вон лезет, доказывая, что он русский».
«Но ты же не антисемит, не юдофоб…»
«Евреев я прежде всего уважаю, некоторых даже любил, не по душе мне лишь те, которые стыдятся своей национальности, русскими прикидываются, а национальность-то изо всех щелей лезет: из глаз, ноздрей, губ, рисунка ушей, повадок, интонаций, неожиданно проскальзывающих словечек…».
«Оставим это. Коротко о вчерашнем и сегодняшнем дне до нашей встречи.
«Играли мы, Господи, "на вылет". Я первую партию проиграл и стал зрителем вместе с начальником сектора первичной обработки информации. Звать его Валентин, но я называю его Вельзевулом.»
«Он мне не интересен, ты же раб, опасайся его более других!»
«Понял, Господи! Я уже давно чувствую, что надо его сторониться, но интересно же…»
«Оставь. Далее…»
«Начальник лаборатории – совсем еще молодой, совершенно не пьющий, что редко у нас, проиграл и ушел. Победитель предложил мне сыграть еще одну партию, в порядке реванша. Он полгода как не пил после запоя и гордился этим, поэтому, наверное, Валентин – Вельзевул сказал:
«Если уж речь пошла о реванше, предлагаю перейти ко мне в кабинет. Имею, что предложить реваншистам!» и он щелкнул себя по горлу, осклабив гнилые зубы на красивом львином лице седого интелегента.
Спустились на четвертый этаж, когда уже подходили к двери Вельзивула, Петр сказал, что зайдет помыть руки и скрылся на лестничной площадке. Мы оба понимающе улыбнулись. Сбежал от соблазна, молодец! Двигается теперь к проходной и радуется, что устоял еще раз…»
«Довольно, дальше понятно, пришел ты домой поздно и был пьяненьким.
Да, и идти помыть парализованного тестя поленился.
А они тебя до полуночи ждали… Молчи. Бог тебе судья!»
«Встретил меня мой котенок».
«Ты эту киску, кстати, полечи, уши у нее больные, не успела их мамка вылизать. Вернешься домой и догадаешься, как полечить. Эта киска будет долго в твоем доме жить. Она тебе куда более нужна, чем ты ей.
Ты, раб, рассказываешь о том, что интересно тебе самому, но не мне. Так с тобой всегда, говоришь ты о себе, а кому ты интересен? Слушают тебя до тех пор, пока надеются из тебя извлечь нужную информацию, или иную пользу. Отвечая мне, оставляй в стороне интересное тебе. Понимаю, каждому интересно говорить и слушать о себе, любимом…Можешь в одиночестве пережевывать жвачку личных воспоминаний! Переходи к утру сегодняшнего дня!»
Сказано было жестко и начал я говорить очень робко, но он меня больше не перебивал, лишь жестом предложил брать из угощения, что захочу. Я говорил и ел, чувствуя, как голод затихает, а сам я становлюсь все бодрее, словно наливаюсь силой:
«Прости, Господин! Мне говорила об этом очень уже давно одна девочка. Гуляли мы с ней ночью по Москве, и сказал я ей, что по дневнику своему пытаюсь написать что-то вроде рассказа о своей службе на севере, а главное, о командире нашем, о товарищах моих, Бортмане и Шуле. А она слушать не стала сказала мне, я хорошо запомнил её слова:
–Перестань, Боречка! Посмотри, сколько окон горят во всех этих домах… Тысячи, а вокруг – сотни тысяч… И за каждым окном – человек, люди, у всех у них, есть интересные им занятия, и есть уже великое множество интересных книг, которые эти люди читали или будут читать. Не успеть им прочитать всех написанных книг… Так зачем писать твои воспоминания? Каждому своих хватает! Оставь это, живи сегодняшним днём, ночью, надейся, что завтра будешь счастливее…»
«Согласен, женщины в вашем мире сохранили больше разума, чем мужчины… Однако, продолжай!»
«Утром, вместо того, чтобы ехать на дачу к родителям, куда с вечера уехали жена с дочкой. Поехал я в сторону Шишкиного леса, вышел у санатория "Михайловское"».
«Теперь говори подробнее.»
«Пруда с шоссе видно не было из-за густого тумана. Сбежал я на берег к деревянным мосткам, очень быстро разделся догола и нырнул в воду. Плыл под водой долго, пока не стал задыхаться, тогда лишь вынырнул. Перевернулся на спину, чтобы отдохнуть, и понял, что в тумане потерял ориентацию. Лежал и прислушивался, но туман гасил шумы. Тихо было, не хотелось плыть наугад, хотя становилось холодно. Наконец, я услышал шум машины на шоссе и сообразил, куда плыть и удачно выплыл к мосткам. Голый еще, достал из рюкзака термос и выпил обжигающего черного кофе…»
«Очень крепкий кофе из молодых зерен сквернейшего качества, да еще с добавлением не менее скверного коньяка!»
«Господин, кофе этот мне по вкусу, другой же не доступен, а коньяка-то всего 100 г на три стакана кофе…»
«Продолжай!»
«Согрелся я сразу, очень быстро оделся, тщательно вытряс и аккуратно обул сапоги, намериваясь пройти за день километров пятнадцать. Вытащил все из рюкзачка и сложил поплотнее. Приёмничек класть не стал. Попрыгал на месте, проверяя удобно ли спине. Приемник поставил на постоянную свою волну "Маяк" и быстро пошел по краю озерка, по плотине-запруде, по дорожке санаторного терренкура… Слушал музыку, информацию о последних новостях, ничего интересного…».
«Ладно, говори! Вижу, хочешь рассказать…»Глава 5. Армия. В «учебке»
«Были мы в местечке, называвшемся Озерко-Восточное, на полуострове Средний, над Мотовским заливом, в учебном отряде: призывники 22 июня 1956 года, все москвичи, спецнабор, почти 200 человек. Это были те, кто «косили» от армии или имели отсрочки по учёбе или другим причинам, так что компания была разношёрстная. Занимали мы две казармы из трёх, линейкой построенных вдоль дороги над заливом. Казармы были деревянными, явно финской постройки. В третьей предполагалось разместить личный состав зенитной артиллерийской батареи, командовал которой малорослый крепыш-майор в чёрной флотской форме, но погонами с красными полосами – звание сухопутное. Нам всем этот майор даже из далека казался ужасным: командирский голос его был тонок, но звонок и грозен, слушались его подчинённые также и во флотской форме, с погонами «СФ». Звания у них звучали странно: матрос, старший матрос, потом вдруг – старший сержант, сержант, старшина. Не старшина первой или второй статьи, как принято на флотах, а просто – старшина…
Месяц мы занимались там строевой подготовкой, зубрили уставы… Мне всё давалось легко, сказалась школа мореходки. Был я влюблён в своих командиров – старшину I статьи, особенно в ротного «старлея»…
Мы заканчивали «учебку», приняли уже присягу, разное было за эти недели, была у меня даже «стычка» с «приблатнённым» , со Сретенки, парнем. Был он на голову выше меня и за что-то возненавидел. Уж не знаю как, умудрился я с первого удара сокрушить ему нос. Он буквально захлебнулся кровью. Его, упирающего, озверевшего, оттащили приятели-приближённые, иначе было бы мне туго…
«Думаю, не обошлось без Хранителя!» – усмехнулся Иисус, и я продолжил:
«Прости, Господин, что я опять говорю, об интересным мне, но это для того, чтобы подчеркнуть, насколько тесен мир!»
«Да, это открытие, и тем более бесценное, что ему уже много тысяч лет!
Говоря, он снова наливал в пиалы из кувшина, отломил от лепёшки, обмакнул полоску в вино…Жестом дал мне понять, чтобы и я пил.»
«Дело в том, Господин мой, что этого своего противника я встретил через четверть века в том НИИ, где работаю, и был в какой-то степени по должности «над ним»., а затем был уже «под ним». Он стал начальником лаборатории, в отделении, куда из начальников я ушёл в механики. Мы не сразу друг друга узнали, просто обменялись удивлёнными взглядами, остановились в коридоре у столовой и подали друг другу руки. Он стал ещё сильнее и увереннее. Я спросил:
«За что ты так меня ненавидел?»
Он ответил просто:
«Не помню. Может, позавидовал фортелям, которые ты выделывал на брусьях перед казармой. Было неприятно, как ты собой любуешься.
Кстати, в том же учебном отряде был ещё старший брат моей будущей жены., о существовании которой я тогда не подозревал, и там же был красавец-парень, Славик. Спустя лет пять я имел отношения с его старшей замужней сестрой. Мы встретились со Славиком в его комнатке в коммуналке, куда дама привела меня для сближения…
Мы были приведены к присяге и со дня на день должны были отправиться к местам постоянной службы. Я был зачислен в группу, которая направлялась служить на Новую землю, с точку, которую красавец- ротный, светлоглазый блондин с чапаевскими усами, назвал «конец географии». Не верно говорить «со дня на день» о заполярном дне, говорить следовало « с часу на час». В период нашего ожидания в казарме появился старшина соседней батареи, за спиной которого был мешок из полосатого наматрасника. С мешком этим старшина прошёл в командирскую комнату. Вскоре оттуда прокричали команду: «Рядовые матросы Галкин, Борман, Шмуль, Ягупьев – к командиру!»
Из этих троих я встречался лишь со Шмулем, нас было всё же две сотни, а срок общения – четыре недели, всех не узнаешь… Этот же прославился, в компании с братом моей будущей жены и ещё троих, имена которых из памяти стёрлись, одним приключением. Нарушителей дисциплины, неумех, спорщиков-болтунов в армии наказывают, как известно. Эти были во взводе лейтенанта Карлуши, одутловатого человека с сонным взглядом запойного интеллектуального дебила. Тот, для своих нелюбимых придумал совершенно идиотскую работу: из плит сланца и кругляков-валунов построить плотину у моста на пороге, под которым, в каменном ущелье, протекал ручей, полноводный и бурный, с водой очень чистой и вкусной. В результате этой «комсомольской стройки» должно было возникнуть водохранилище, из которого удобнее и ближе будет брать воду для камбуза, казарм, на хоз. нужды. Но тем, кому предстояло разъезжаться по другим местам, не было дела до будущих удобств. Идиотизм затее подкреплялся также тем, что инструмента никакого не применялось – даже простейшей лопаты, а о каком то там цементе и речи не было: только голые руки рабов-матросиков. К тому же работа велась только в часы личного времени или отведённые для сна. Сам же взводный, озадачив группу «нерадивых», отлучился на часок- другой, то ли попить, то ли вздремнуть. Полагал он, что мальчишки-горожане, заброшенные в безлюдье Заполярной неласковой земли, на краю залива ледяного моря, среди сопок и заболоченных низин, изнуряемые гнусом и сырым холодным ветром, никуда не денутся, и будут работать, хоть и без усердия. Главное, что спать уж никак не смогут! Упомянутая мной пятёрка решила иначе. Стоило Карлуше отлучиться, как они выбрались из котлована. Время было «ночное», хоть солнышко светило исправно, но было безлюдно, все спали, кроме дневальных в казармах, да часовых на сопке у орудий, да чистильщиков картошки на камбузе.
Незамеченные строители «гидроузла», пошли на запад сперва по дороге, потом свернули в распадок между сопок, и стали петлять, запутывая следы. В пути собирали и ели в изобилии созревшие ягоды: чернику, бруснику, морошку. Пробовали даже сырые подосиновики, которых там было превеликое множество. Курева не было, спичек тоже, их отобрал Карлуша.
Обнаружил побег через пару часов, взводный сперва порыскал по округе сам. Не обнаружив дезертиров, испугался, разбудил ротного. Сыграли подъём всем нам, направили на поиски, но вблизи, не дальше прямой видимости казарм. Не обнаружили.
Узнал о ЧП вездесущий майор. Комбат связался с пограничниками. Почти двое суток прошли в заинтересованном ожидании. На Карлушу жалко было смотреть – такую вздрючку устроил ему ротный, пообещав оставить без погон.
Наконец беглецов привезли пограничники на открытом грузовике и оформили передачу ротному.
Эти олухи пошли прямо на Финскую землю. Их, естественно повязали, посадили на гауптвахту в Лиинахамари, до выяснения. Ну, начались разборки…» «Ты, раб, почему сожалел, что не оказался среди них?»
«А мне не хотелось на Новую землю. Химик, ротный лейтенант, нашептал некоторым из нас об испытаниях водородных бомб в тех краях, и о радиации…Будь я среди беглецов, стал бы, пожалуй, настоящим дезертиром. Сообразил бы как уйти насовсем за рубеж, в одиночку, конечно, без этих телят…»
«Дальше пропусти, говори об интересующем Меня!»
Зашли мы вчетвером к командиру. Без лишних слов нам приказали раздеться и сдать ротному старшине форму, одеться в солдатскую зелёную рабочую одежду, которую принёс батарейный старшина в том мешке из наматрасника. Взял он четыре папочки-скоросшивателя и скомандовал нам» «На выход!». Повёл он нас строем в казарму зенитчиков.. Мы даже ни с кем не попрощались. Вещички наши личные через час принёс ротный старшина, и мы получили их от нового своего властителя, батарейного старшины. Нас сразу отвели в рабочую комнату замполита, где за столом сидел капитан- лейтенант (чисто флотский по форме одежды и званию) – нога на ногу. Мы притулились у уголке. Туда нас отправил ужасный майор, комбат, наводивший священный страх на всех в учебке. Нас рассадили на стулья у стенки перед лицом замполита. Старшина кратко доложил о нас и положил на стол папочки, вышел, прикрыв плотно дверь. Молчали, шелестели листочки наших личных дел, прочитываемых по очереди офицерами. Заговорил замполит, красивый утончённый красотой,. Голос у него был скрипучим, резким, брезгливым:
–Галкин Николай Николаевич!
Названный легко встал, вытянулся по стойке «смирно». Был он крепеньким, коренастым парнишкой, плечистый, длиннорукий и мускулистый с простым, ясным, открытым русским лицом с карими глазами. Он был очень силён. Во время чистки картошки в наряде на камбузе, он легко давил в кулаке не только картофелины, он в мелкую кашицу раздавливал морковку!
–Садитесь, матрос. Так, образование всего 7 классов…слабенько О! Шестой разряд токаря расточника имеешь?! Это ведь почти мастер! Семейное положение…женат?!
Галкин заулыбался и кивнул:
–Ребёночка ждём скоро…
Повисло молчание, прерванное комбатом:
–Это меняет дело. Не обратил внимания, когда отбирал. Виноват!
Встал командир, посмотрел и пощупал руки матроса и сказал:
–Пишите, замполит – в расчёт первой батареи, помощником заряжающего!
–Должен сказать, Господин, что работёнка эта, заряжающего стомиллиметровую зенитку – это каторга! Но скоро я увидел, как Николай играючи обращается с двухпудовиками масляных снарядов, неутомимо, сосредоточенно, чётко! Через год он был послан на флотские стрельбы-соревнования. Вернулся победителем со званием «Лучший заряжающий соединения» и стал старшим матросом. Получил благодарность и десять суток отпуска на родину, не считая времени на дорогу, и поехал к жене и, родившемуся к тому сроку, сыну, к родителям, которых обожал! А ещё через год он стал помощником командира взвода и получил второй отпуск.
–Ты, раб, завидовал ему?
–Да, Господин, но твёрдо знал, что такой путь труда – не для меня. Кривыми были мои тропинки…
–Он чуждался тебя?
–Пожалуй, нет. Он относился ко всем, кто были слабее его – с сочувственной жалостью, совершенно необидной, так как он был добр по натуре.
– Борман или Ворман?!– выкрикнул-вскипел замполит, как-то растерянно даже, со взвизгом. Не чётко написано…
Ефим медленно, корпусом, склонился к коленям, и распрямился неспешно. Был он человек сугубо штатский. Форма – вся в морщинах и складках, весела на нём. Одно плечо было ниже другого, длинные пальцы узких кистей лениво сжимались –разжимались. На лице было некое брезгливое выражение, похожее на то, что мне приходилось наблюдать в детстве, в Фергане и по пути к ней, а похоже – в зоопарке, на лицах верблюдов, язык не поворачивается, назвать их «мордами»! Глаза Ефима, жёлтые, обычно скорбные, сейчас были ироничными: