Отбор Василия Блаженного

Галина Чернецкая

Отбор Василия Блаженного

ГЛАВА 1, В КОТОРОЙ Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В ОТЧИЙ ДОМ

– Подпоручик Потапова по вашему приказанию прибыла! – Гаркнула я во всю мощь легких и лихо прищелкнула каблуками.

– А, девонька. Ты, присядь. Не ждал тебя так рано.

А то, что сам позвал еще затемно, так это ничего. Не ждал он. Да опоздай я на час, уже крику было бы. Но я не опоздала. И даже сапоги успела почистить.

Генерал-майор всегда ко мне относился слишком хорошо. Ходили, конечно, слухи о причинах, но особо ретивому шутнику я сломала челюсть, и остальные попридержали свои поганые языки.

– Случилось чего, Федор Елисарович? – уже по-простому спросила я, послушно присаживаясь.

– Чаю? Хороший чай нынче моя женушка любезная прислала с оказией. Тут и веточки смородиновые, и листики малиновые и чайный лист крепкий.

– Небось не чаевничать меня позвали, – усмехнулась я, понимая какое впечатление эта усмешка производит на людей. Однако, генерал-майор был человек, видевший войну не на парадах, и его перекошенным лицом было не пронять. – Случилось чего? Али мои опять чего отчебучили?

Он пожевал губами, помолчал, вытер белоснежным платком внезапно вспотевшую лысину и сцепил руки на плоском, не смотря на должность, животе.

Молчал он не очень долго. Оглаживал пышные усы, которые словно в противовес лысой голове буйно топорщились. Теребил край формы и прищелкивал пальцами.

– В запас мы тебя увольняем. – Рубанул он с плеча новости, не найдя более подходящих слов и воспользовавшись теми, которые были.

– Хоть меня и контузило в последней кампании, я практически здорова, – холодно отчеканила я, – а с лица воды не пить. Чай я боевой офицер, а не барышня кисейная. Али недостаточно хорошо я свою отвагу показала? И верность Государю?

– Нет, отваги у тебя с избытком. И дурости тоже, что вы молодые за лихость да отвагу принимаете. – Отмахнулся Федор Елисарович.

– Полковой медик дал заключение, что я практически здорова. -Повторила я.

Генерал-майор грустно посмотрел на меня и покачал головой.

– Практически. Вот ключевое слово. Хорошая ты девка, Васька. Была бы парнем, ух какую карьеру бы сделала. Лично бы за тебя хлопотал. И место в Академии выбил бы, и подсказал бы чего да где, а где нужным людям шепнул бы чего…

– Да вы и так вроде бы…

– Не обессудь, а только пришел приказ сверху. Чин тебе дают поручика, медальку какую за заслуги и пенсию. По ранению, не по выслуге лет.

– Сколько?

Он отвел глаза:

– Два рубля.

– Это в седьмицу?

Федор Елисарович вздохнул еще тяжелее и виновато покосился на самовар, на что я только махнула рукой, хочет чаю выпить, так пускай. Хуже для моей карьеры уже не будет. А слухи?! Слухи были и будут всегда.

– Наливочки?

– Спасибо, воздержусь.

– Ну и зря, хорошая наливка, вишневая. Сам настаивал, сам процеживал.

– Вы же знаете.

– Одобрять – одобряю. Уважать – уважаю. Понимать – не понимаю.

Я не пила спиртного. С тех самых пор, как во хмелю завербовалась в действующую армию рядовым. Мне бы насторожиться, что меня, щуплую девку пивом угощают задарма, а я только преисполнилась собственной значимости и знай пила. Очнулась уже в казарме. А на плече была метка. Служба на двадцать пять лет.

И из них прошло только пять.

– Ну, так вот, – вернулся к разговору генерал-майор, он налил чай, взял кусочек колотого сахара и вприкуску отпил. Сахара и я утянула кусочек, не смогла удержаться. – Чин дают тебе и пенсию. И медаль.

– Орден. – Возразила я.

– Медаль.

– Орден второй степени.

– Третьей.

– У батюшки первой степени. – Возразила я. – Орден второй степени его порадует значительно больше, чем третьей. Хотя и меньше, чем первой.

– Третьей. Тебе бы в купчихи пойти с таким талантом, а не кровь проливать на поле боя. -Генерал-майор вздохнул.

– Да эти купцы кровь пьют (и льют) похлеще врагов. Тут хотя бы все понятно: кто перед тобой – враги, руби их направо и налево, позади друзья, спину прикроют.

– Не совсем так, но в целом верно. Но орден только третьей степени. Главную свою проблему ты и сама знаешь. Дело вообще могли бы замяли бы. А так, можно сказать провожаем тебя в почетную отставку.

– Нищенская пенсия и медалька. – Пробормотала я.

– Орден, поручик, орден! Я не я буду, коль не выбью тебе его! Ну, так, поздравляю, поручик?!

– Служу Отечеству! – Вновь гаркнула я, вскочив на ноги.

Сахар я сунула в карман мундира, как знала, что орать придется, а с сахаром за щекой и выглядит странно и громкость не та, еще и петуха можно дать.

Потом было построение, орден, что украсил мой потрепанный мундир, денщик Захар, что утер скупую слезу и дорога домой.

И пенсия, на которую я теперь имела полное право.

– Чего кушать изволите, барыня?

– Какая я тебе барыня, курица кривая, я – боевой офицер! – Вскипела я, схватив подавальщицу за край фартука. Фартук, к слову, был чистым, так что заодно и руку вытерла.

– Простите, не поняла сразу, темно туточки, вот и опозналась.

– Ладно, живи, – мгновенно остыла я, да и живот издал голодную трель.

– Ваше благородие, отведайте капусту тушеную с копчеными ребрышками, не побрезгуйте, только из печи. Пирог с зайчатиной, да ушица из окуньков. И взвар на меду.

Подавальщица склонилась перед нами в глубоком поклоне, так что будь я мужиком непременно открывшийся вид оценила. Но я же была бабой, тем более такой, которую Господь не наделил телесами.

– Что будешь? – Спросила я у Захара.

– Что ваше благородие изволит, то я и доем, коль не осилите.

– Пироги неси, и уху, и взвар. – Отмахнулась я. – И побольше.

– Ненавижу капусту. – Опять усмехнулась я.

– Тушеная уже же-ж.

Сколько доброхотов предлагали мне капустный лист к шрамам прикладывать не упомянуть уже. А грудь увеличить с помощью капусты?! Наших послушать, так капуста просто кладезь полезных веществ. Только что мертвых не воскрешает. И то, наверное, мало капусты прикладывали.

Пироги были непропеченными, взвар кислым, а уха жидковата. Но зато подавальщица даже не стала роптать, когда я бросила на стол на пару медных монеток меньше.

– Комнату может изволите?

– Нет.

Дорога домой заняла почти седьмицу. Мы давали лошадям роздых, обедали в подавальнях, и пару раз ночевали в лесу. Благо, опыта таких ночевок у нас было с лихвой. Почему не на постоялых дворах? Ненавижу клопов и несвежие простыни. А Захар тенью следовал за мной, соглашаясь с любым моим решением и не смея перечить.

– Лихие людишки, говоришь, завелись? – переспросила я, задумчиво крутя в пальцах кусочек сахара, который прихватила из армии. Он уже оброс соринками из кармана, но я никак не могла заставить себя съесть его.

Подавальщица истово закивала.

– И много слихачили?

– Ой, много, ваше благородие. И не сосчитать.

– Еще бы, ты же больше, чем до двух считать не умеешь. – Буркнула я себе под нос, но ушлая девица услышала.

– Как не уметь-то, умею. Три. И четыре еще. И вообще, вот сколько пальцев на руках до стольки и умею считать.

Мне стало стыдно. И чего я на девку вызверилась. Крутится тут с утра до вечера, на наши рожи противные смотрит, моет, убирает, еду разносит. Пусть еда и оставляет желать лучшего, так и в армии разносолами никто не баловал. Первые полгода, пока я постигала нелегкую науку быть рядовым, кормили нас натурально помоями. Кто-то приноровился подворовывать, кто-то как я похудел вдвое, хотя во мне в то время веса и так было мало.

Я поморщилась, отчего девка опять задрожала.

– Пожалуй, батюшка подождет встречи со мной еще некоторое время.

– Ваше благородие.

– Захар!

Тот понятливо замолчал, лишь собрал пальцами крошки от пирогов с тарелки, показывая, что молчит.

Тактика у меня была немудреной.

Позвенев в кошельке монетками (к слову, обещанной пенсии я еще не получила, а вот с довольствия меня снять поспешили) мы шумно выехали из села. А после я оставила Захара с лошадьми и прокралась обратно.

Как я и подозревала разбойничали местные жители. Село от дорог стояло не так чтоб далеко, но и не слишком близко, чтобы центральная власть успевала среагировать на злоупотребления власти местной.

Одного особо шустрого я застрелила, еще одного саблей зарубила, а вот третьего разбойника мне помог повязать подоспевший Захар. Местные гнули спины и свою причастность к происходящему всячески отрицали. Может еще кто был из разбойного люда, но я не нашла. А так, скорее душу отвела, чем в самом деле помогла кому.

– Я же просила присмотреть за лошадьми. – Рявкнула я не сдержавшись.

– Как можно, ваш благородь. – Рыкнул Захар, завязывая последний узел. – А ну как вы бы утомились?!

– Я не калека.

– Никак нет!

Захар смотрел на меня чистым незамутненным взглядом и подозревать его в недостойных мыслях у меня не получалось, хотя я пыталась изо всех сил.

Уцелевшего разбойника и тела его товарищей я сдала жандармам, которых удалось отыскать на ближайшей почтовой станции.

– Даже на пенсии вы приключения находите. – Пожурил меня Захар.

– Свинья везде грязь найдет. – Улыбнулась я. Моему денщику было позволено несколько больше, чем остальным. Он имел на это право.

– Васька приехала!

Не успела я соскочить с коня, как на меня налетел Петька, мой младший брат. За минувшие годы мы виделись от силы пару раз, и каждый раз он становился все более чужим, лишь в памяти оставаясь все тем же карапузом, которого я помнила.

– Остынь, малахольный, дай хоть с коня слезть.

– Еще скажи в баню сходить, в платье переодеться да чаю попить.

– Было бы неплохо, – кивнула я, – а чай во сколько подают нынче?

– Ты же героиня, тебе в любое время подадут. И чай, и плюшки, и сахара колотого сколько угодно. Марфа уже тесто на пироги поставила, мы тебя на сутки раньше ждали.

– Пришлось задержаться. Представляешь, разбойники возле села Заозерного лютовали.

Голубые глаза Петьки сияли восторгом. Он уцепился за край моего рукава и изо всех сил старался подстроиться под мой размашистый шаг, но не жаловался, а наоборот, принялся с жаром рассказывать какие изменения случились за это время.

– Разбойников ты же всех повязала?

– Да их там всего трое и было, – отмахнулась я. – промышляли одинокими путниками, так что там легкотня была. Опять же Захар подсобил.

– Везет же Захару, – вздохнул Петька, – из крестьян, а так высоко поднялся.

– Потому что учился хорошо, – строго сказала я, – а ты опять прогуливал занятия.

– Неправда! – Вскричал брат. – И ничего я не прогуливал. Ну, только чистописание немного, и Закон Божий. Но там отец Димитрий сам виноват, чего он каяться постоянно заставляет?!

– А счет?

– Так, то когда было. Я уже давно прощения у гувернера попросил и выучил все. И батюшка плетей выписал. Неделю потом сидеть не мог, представляешь?!

Помимо воли я потерла свою пятую точку. Плети – это вещь, которая очень способствует появлению усердия хоть в постижении наук, хоть в других делах.

– Вот, смотри, твоя комната. Правда, мило?

Комната была моя старая. Правда стены обили свежим шелком, полы натерли воском, а на кровати красовалось свежее покрывало. В целом свежо и мило. Подошло бы больше девушке, а не боевому офицеру.

Не удержалась, попрыгала на кровати. Пружины не скрипели, а перина была так мягка, словно в облаке лежишь.

– Пойдет.

– А вот платье тебе принесли. Лушку кликни, она в баню проводит, да и там подсобит, вдруг тебе не удобно будет самой.

Он кинул взгляд на подвернутый рукав кителя, но тут же добавил:

– Ты же как никак девушка. Благородная. Не привыкла небось сама все делать.

– Вообще-то привыкла.

– Наверное, надо отвыкать.

Я кивнула. Наверное.

В бане было жарко.

– Капустный лист вот, барышня, приготовила вам, – частила Лушка, пытаясь этот самый лист водрузить мне на лицо. – И вот, масочка из черемши, зело полезно для цвета лица. А то вы черная, страсть какая. Как бы никто с чернявкой не попутал.

– Не попутают. – Отмахнулась я, пытаясь стащить тот самый лист с лица, но Лушка была дюже проворной и лист каждый раз неведомым образом оказывался на лице. Под конец я махнула рукой и сдалась. Черт с ним, пускай делают со мной что хотят.

Распаренная я сидела в предбаннике, где Лушка споро организовала чай с березовыми почками, медом и полынным взваром.

– Пропотеть надо туточки как следует и все хвори сразу же из организма убегут.

– Вообще-то полковый лекарь мне не рекомендовал баню. Говорил, что сосудам головного мозга не полезны высокие температуры и все такое.

– Ой, да что там этот ваш лекарь понимает. Вот у нас у Фроськи были проблемы с головой, так мы ее парили- парили да все проблемы и выпарили.

– Померла? – Лениво спросила я.

– Господь с вами, барышня, живехонькая!

Я покивала, послушно подставляя чашку под носик самовара и подцепляя вилкой яблочную дольку, вываренную в сахаре до прозрачности. Умеет Марфа готовить, не то, что наш полковый кашевар, который даже пшено умудрялся превратить в безвкусную клейкую субстанцию.

Я жмурилась от удовольствия, пила чай и дальнейшая моя жизнь казалась простой и понятной.

– Барышня, вас там батюшка к себе кличет.

Этого следовала ожидать. Даже странно, что батюшка дал мне времени прийти в себя, а не велел явиться пред грозные очи прямо с дороги в пропыленном кителе и сапогах.

Платье на мне ожидаемо болталось, туфельки, впрочем, оказались как раз, а над неровно обрезанными волосами Лушка причитала как над покойником.

– Может, конских волос подложить? Сейчас многие девки у кого своих волос недобор косы уплотняют. Правда у барышни волос густый, да короткий, но может быть, подвернуть как-то?!

– Не стоит, просто собери в косицу что есть, да лентой подвяжи. А то мне, сама видишь, не с руки.

От получившегося каламбура я хихикнула.

Лушка испуганно прижала ладошку к губам и ловко сплела мне косу.

Я хотела глянуться в зеркало перед выходом, но в последний миг смалодушничала, прошла мимо. И так было понятно, что Лушкины старания не увенчались успехом.

– Поручик Потапова по вашему приказанию прибыла.

В тонких туфельках щелкать каблуками оказалось несподручно и вышло не так эффектно.

– Вольно! – Улыбнулся отец, а после обнял меня.

– Здравствуйте, батюшка.

– Здравствуй, доченька, младшенькая. Не опозорила моих седин. Молодец. Пусть все враги знают, что род Потаповых силен даже девками своими.

– А то!

На мгновение я позволила себе слабость, прижалась лицом к домашнему халату батюшки, вдохнула запах табака, но уже через минуту отстранилась.

– Орден вот дали.

– Молодец, дочка! Вот еще сговорю тебя за хорошего хлопца, порадуешь меня внуками и вовсе считай моя жизнь удалась.

В этот момент я поняла, что лучше бы меня убило там этим снарядом чертовым.

– Да кто же меня сговорит, батюшка. – Промямлила я, разом превращаясь из офицера в кисейную барышню, ту самую у которой и бабочки в животе имеются в наличии и томление в груди неясное, подозреваю, вызванное нехваткой кислорода.

Я подошла к окну и это самое окно решительно распахнула. Кинула простое заклинание от прослушки, его же повесила на дверь.

– С лица воды не пить. – Повторил батюшка.

– Меж тем девки нынче в изобилии, на любой вкус.

– С хорошим приданым любую заберут. И хромую, и рябую. Тем более, что ты к их числу не относишься.

– Всего лишь потрепана на войне.

– Между прочим, защищая наше Отечество, как и положено верной подданной.

В кармане я нащупала кусочек сахара. Побоялась, что пока хожу Лушка затеет стирку, или Захар мундир заберет, а там девки постирают и моя последняя тонкая ниточка с той простой понятной жизнью растворится в щелоке.

– В общем, я не против, батюшка. Ежели такова ваша воля, то обещаю, что рассмотрю всех кандидатов в женихи самым тщательным образом.

– Молодец, Васенька. Не подвела старика, уверен, что и дальше честь мундира не опозоришь.

– Расскажи лучше, как вы тут? Как сестра? Как братья мои поживают?

– Петьку видела уже? – Спросил отец, наконец присаживаясь в кресло и набивая трубку табаком. Он неспешно раскурил ее и пустил колечками в окно. Благо заклинание дым пропускало.

Помимо воли я улыбнулась. Сложно не улыбнуться, вспомнив младшего братишку.

– Восхищен тобой и планирует пойти служить по твоим стопам. – Батюшка тоже подошел к окну и выпустил колечки дыма в растущий у окна дуб.

– Ничего не имею против.

– Да я тоже. Хотя не всем везет как тебе.

– Он пробивной.

–Анна третьим внуком порадовала старика.

Я кивнула. С Анной мы никогда особо не ладили, но и делить нам тоже было нечего. Сейчас у нее хороший муж, дружная семья и дети. Я была рада за нее, но говорить нам с ней было бы особенно не о чем.

– Поэтому сидит у себя в имении и даже ради тебя не приедет.

– И не надо.

– Надо, Вася, надо. Семья – это все, что у тебя есть.

– Как Андюшка? – Неловко перевела я тему. Между Анной и мной были два моих старших братьев Павел и Андрей. Но Павел был братом правильным, честным, воспитанным и женившимся по батюшкиному указу. Он вообще все делал по слову батюшки. Окончил Училище, был принят земским секретарем и быстро построил карьеру в Земском Указе, дослужившись до Советника. В то время как из-за Андрея в какой-то степени я и попала в армию.

Стояла осень. То самое время, когда летняя жара еще не спала, но стала слабже, умереннее. Воздух наполнился ароматами осени: спелых тыкв, прогретой земли и яблок, под весом которых гнулись ветви деревьев. Мы, ребятня, рвали их с любого дерева, и хозяева усадьб не гоняли нас за это. Урожай был богатым, и пары яблок для ребятни никому не было жалко.

– Васька, ты как?

Моя комната была на втором этаже, но растущий под окном развесистый вяз решал проблему ночных отлучек. Раньше на нижней ветке висели качели, но после моего первого спонтанного выброса силы нижние ветки пришлось обрезать. Качели перенесли в другое место в саду, а вяз остался напоминанием мне о необходимости постоянного самоконтроля.

Андрюшка влез в мою комнату и внимательно присмотрелся ко мне.

– Ты ревела что ли?

– Вовсе нет. – Отмахнулась я, растирая опухшие глаза кулаком.

– Ага, ври больше. Что случилось?

Вместо ответа я стянула косынку с головы.

– Пф… тоже мне проблема. До свадьбы отрастут еще десять раз.

– Батюшка заругал. И без пирога грозился оставить. И пороть обещал.

– Обещать не значит жениться, – важно заметил Андрей. – Пошли пиво пить в настоящий кабак придорожный. Я угощаю.

– Зачем?

От удивления я даже глаза тереть перестала. И косынку на кровать бросила.

– Силу не удержала?

Я кивнула. Ох и доставалось мне за это. Сил у меня было немеряно, как говорил учитель, да вот только вспыхивала я по любому поводу. А еще долго думать не умела. Чуть придумала что, сразу делала.

Вот и сейчас не стала упираться, а переоделась в штопанные штаны и рубаху и выскользнула из комнаты.

– Жениться хочу. – Признался шепотом Андрей, стоило нам прокравшись через сад выйти за пределы усадьбы.

– На Матрене?

– Она знаешь какая?

О Матрене знали все. Даже батюшка. И он же категорически запретил Андрюшке даже думать о браке с крестьянкой.

– Сиськи мять – это одно, а жениться надо на равной. – передразнил брат и дурашливо надул щеки, подражая батюшке, когда он изволил гневаться.

– И что ты собираешься делать?

Я обнаружила, что забыла косынку дома и опять схватилась за укороченные волосы. Укорочены они оказались сильно. Так только блудниц стригли, да больных проказой.

– Ой, да никто на тебя даже внимания не обратит, – отмахнулся брат от моих страданий, – подумают, что ты вообще парень.

Он оглядел меня внимательно и решительно кивнул.

– Хорошо, что ты босиком, реально на крестьянского пацана похожа. Сейчас.

Он зачерпнул немного грязи из ближайшей лужи и растер мне по голове и рукам.

– Ну, вот. Маскировка!

Я фыркнула и размазала грязь получше.

– Сбегу.

Брат невпопад ответил на мой вопрос, который казалось повис в воздухе.

– Батюшка ругаться будет. Возможно, что сильно. – Я поежилась. В гневе батюшка был страшен. Бывший военный, отдавший армии лучшие годы своей жизни он разводил борзых и воспитывал крестьян. И те и другие его боялись, но и любили.

– Ничего, я тоже не пальцем деланный. Устроюсь в этой жизни, а потом батюшке не останется ничего другого, кроме как благословить наш брак.

– Без благословения как-то неправильно.

– Жизнь – штука вообще сложная.

– А в кабак зачем?

– Выпить хочу перед таким важным решением. Храбрости набраться.

– Вроде бы лучше решения на трезвую голову принимать. – Я крепко задумалась. О важности трезвой головы говорил учитель, но я, признаюсь честно, не слишком ему верила.

Это было не первое пиво в моей жизни. Пробовала я и пиво, и сидр, и медовуху. Даже первач у батюшки как-то с братьями утащили. Правда в отличие от сладкой медовухи первач я не оценила.

После первой кружки брат отлучился во двор, а рядом со мной присел мужик в потрепанной форме. Я даже расслабилась, военный, значит и за порядком приглядит если что.

– Как ты пацан к военной службе относишься? – Между делом спросил он у меня.

– Хорошо. – Отмахнулась я и потянулась за грибочком. – Батюшка мой служил, говорил, что почетнее нет ничего не свете.

– Ох, прав твой отец, ох, прав. Как жаль, что нынче молодёжь не хочет идти в армию! А ведь армия – всему государству голова!

Я согласно пригорюнилась. Через пару минут мы уже болтали как лучшие друзья, а брат все не возвращался и не возвращался.

А потом я ничего не помнила.

– Ты знаешь, что я не хотел благословлять их брак. – Батюшка вновь выпустил дым, я дурашливо ткнула пальцем в центр колечка, отчего оно стало еще более круглым.

– Но?

– Но он мой сын. А Матрена послушна, плодовита и, между нами, именно такая жена и может наставить твоего непутевого брата на путь истинный.

– То есть, ты благословил их?

– А куда я денусь?

Отец помолчал.

– Я рад, что ты жива. Но, честно говоря, я бы предпочел, чтобы на твоем месте стоял любой из твоих братьев. Война – не женское дело, даже если ты с ним прекрасно справляешься.

– И теперь ты хочешь, чтобы я занялась истинно женским делом?

Как я ни старалась, мой голос дал петуха.

– Я хочу, чтобы ты, дочь, была счастлива.

– Я была счастлива.

– И еще будешь. Иди. Отдыхай с дороги. Сходи на речку с девками, съезди на ярмарку, купи себе платьев, если хочешь, или сладостей заморских. Выпори пару крестьян, если это тебя порадует. И готовься к свадьбе. Уверяю тебя, что за женихами дело не станет. Любой будет счастлив породниться с нашим родом.

– Может быть, если бы ты замолвил словечко, я бы могла продолжить…

– Я думаю, тебе это не надо.

– А если надо?

– Нет.

Голос батюшки стал твердым, и я поняла, что спорить с ним бесполезно. По крайней мере не сейчас. Он уже видит меня счастливой женой, окруженной ватагой детишек.

И я решила, что отважу всех претендентов на мою руку (тут я мысленно хмыкнула) и сердце.

И тогда не останется никакого другого пути, кроме как разрешить мне вернуться в армию.

***

На следующий день я воспользовалась разрешением от батюшки, взяла Лушку, Захара и Матрену и отправилась на ярмарку. Захар запряг возок, Лушка помогла мне сделать прическу.

– Вот, у вороного на конюшне отрезала, пока Прокл не видел. – Гордая собой Лушка размахивала пуком волос, прикладывая их ко мне так и сяк.

Я мрачно рассмотрела свое отражение в зеркале, а после решительно развернулась на стуле.

– Барышня красавица. – Прощебетала Лушка.

Слава Богу она сегодня не стала лепить мне капустные листы на лицо. Но зато конским хвостом трясла с полной решимостью спасти мою честь.

– Знаешь, – решила я, – давай косынку наденем и все. А волосы просто подколи. Оставим этот способ для бала.

– А будет бал? – С придыханием спросила девка.

– Ничему уже не удивлюсь. – Пробормотала я.

В итоге мы сошлись на скромном платье в цветочек и косынке, которую Лушка повязала поверх скрученных на затылке волос. Я решительно поднялась и скомандовала ехать. Никакая длинная коса не смогла бы добавить мне очарования.

В возке порядком трясло. Захар удобно устроился на козлах, мы с Лушкой таращились по сторонам, а вот Матрена сомлела.

– А не тяжелая ли ты?

Матрена пожала плечами, прижимая платок ко рту.

Отношение дворовых к Матрене было странным. С одной стороны, она вроде бы стала ближе к благородным, после благословленного брака, с другой, она вышла из низов и теперь крестьяне ее за это недолюбливали. Так что в целом сторонились ее и те и другие. Навряд ли ее жизнь оттого стала легче.