Похождения светлой блудницы

В почтовом ящике гравюра. Дуб. Рябина – к нему – кудрявой головой-кроной.

«Марья Андреевна, у меня информация. Любой из трёх вариантов: первый – я к вам. Второй – мы где-нибудь. Третий – вы – ко мне». Она выбирает третий вариант.

Да, у Ирки и дамского ума нет. «В хоромах»! Его квартира, подаренная советской властью его родителям, как и миллионам таких же, ненова. Грядёт реактивный лом хрущёвок, обмен будет равноценным. На увеличение квадратных метров не надеется. Прав дядя Толя: и двух эта власть не подарит.

Сынишка. У Пети при виде ребёнка радость. Открыт, как его глаза – зеркало его души.

Ангидридовна.

– Марья Андреевна, угощайтесь, – выкладывает на блюдо начавшую таять клубнику. – Мы с Петром Валентиновичем в разводе, но жить негде. Маму покормлю…

Тёща! Алла уходит, сын Валера убегает на тренировку. Они с Петей – о дне сделки, о деньгах. Никто не подслушает на его кухне.

Пьют кофе, едят клубнику. Из комнат голосок:

– Алечка, доченька…

– …вот так всеми днями…

Старушка выходит в коридор.

– Ольга Ивановна, хотите клубники?

Она приподнимает длинную полу халата, голень забинтована жгутом:

– Бо-оль-но! – как ребёнок.

У Пети жалость в лице! Маня опять готова заплакать. Какая судьба! Как нелегко ему, бедному!

– Рудика нет. В охрану отвёл да машину откопал. Вернее, гараж. Снега много, со льдом, наконец, дверь открылась…

Дверь открылась в Маниной душе! И потекла её энергия к малоизвестному риэлтору Петру Простофильеву.

В «бункере», в подвале фирмы «Гусь-Русь-интернетед», они в одной из комнат. У входа казаки. На мониторе: коридор, двери.

У стола главный Гусев. Телевизионщик и молодец, одинаково с ним довольный, наверняка, сын. Сёма инженер, но в роли охранника. Во всеоружии (никакого оружия) с видом: «голыми руками меня не возьмёшь».

Покупатель выкладывает пачки. Пересчитывают. И она неловко. А Петюша в темпе циркового номера (на пальце правой руки нет одной фаланги!): купюры, как фейерверк. Манины деньги на виду у публики Гусев кладёт в сейф, рядом брат, не отходя.

Наконец, бумаги оформлены. Деньги – в сумку, которую Сёма привязывает под курткой… Тут она не помнит о Пете. Они выходят. На автомобиле друг Сёмы. Брат и в квартиру доводит. Отдаёт пакет с деньгами…

Ушёл. Ей одиноко…

* * *

Переезд бурный, одновременно встреча Нового года, а для неё и вообще – новой жизни. Родные, коллеги, подруги и кандидаты на любовь. Но вот день, когда никого.

В детективных романах немало рецептов. Например: как и где хранить. Не в банке. «Храните деньги в сберегательной кассе!» – плакат при советской власти (не обворовывала граждан).

Авторы детективных романов, которые она редактирует, рекрутируются из противоположных лагерей: милиции и уголовников. От писателей у них только украденный ими логотип «писатель». Но информация оттуда, скорей всего, верная: например: как и где хранить. «Храните деньги в сберегательной кассе!» – плакат при советской власти (не обворовывала граждан эта власть). Сберкасс давно нет, а хранить в банке, это всё равно, что отдавать деньги на «вечное хранение» бандитам, тебе неведомым. Ибо банк – часть мафии. Но, если ты на правах рядового братка в «Лихоборской», «Чёрный ход недвижимости», «Гусь-Русь-интернетед» или в любой другой группировке, то, хотя бы, знаешь в лицо потенциальных грабителей. Именно они отнимут деньги. На «мокрое» идут не так активно. Вперёд опробуют воровской, мошеннический варианты. Убивают, как правило, одиноких, кого долго не хватятся. (Выправленный кусок).

Авторы макулатуры рекрутируются из противоположных лагерей: милиции и уголовников. От писателей у них только украденный ими логотип «писатель». Но информация оттуда, скорей всего, верная: банк это мафия. И отдавать деньги в какой-либо банк, это отдавать их на «вечное хранение» бандитам, тебе неведомым. Но, если ты с фирмой на правах рядового братка в «Лихоборской», «Чёрный ход недвижимости», «Гусь-Русь-интернетед» или любой другой группировке, знаешь в лицо потенциальных грабителей. Именно они и отнимут. На «мокрое» идут не так активно. Вперёд опробуют воровской, мошеннический варианты. Убивают, как правило, одиноких, кого долго не хватятся.

Деньги никуда не отданы, они при ней. Охотники за ними могут придти, и она готова.

Старая дверь убрана. Новая двойная. Но в детективах мудрость: откроет любой медвежатник. Другое дело – щеколда изнутри. Но и её могут отодвинуть. Крайний вариант: стропы, отданные братом (в армии был парашютистом). Укреплены на балконе. Якобы для белья. Наденет рукавицы и – по канату. Воры этот вариант могут не предусмотреть. Вне дома – другой вариант.

Укладка купюр в некий патронташ. Как азбука с картинками. У неё «картинка» одна – портрет Бенджамина Франклина на светло-зелёном фоне. Это кошелёк. Надевает, выходя, никто не догадывается. Немного уплотнилась фигура. В метро, в пути на работу и с работы она в «бронежилете», замаскированном бедной одеждой.

Никаких одиноких моционов в темноте. Внимание на дорогах и в транспорте. Не в планах угодить в бессознательном виде (и в кошельке) в больницу. С этой «кассой» ей ходить лет пять. А там и бандитов отловят, умрут мафии «Гусь-Русь…» и «Полиграфыч…», где знают о её деньгах. В книге для шпионов (от Петровны) рекомендуют подкидывать «дэзу». И она дезинформирует фирму «Гусь-Русь…», мол, купит дом в деревне (риэлтерские услуги не требуются). Для подлинности легенды едет в далёкую деревню. Там когда-то родители снимали пол-избы у няни. Находит домик, приобретает за копейки. Грибной лес, поля, луга… Не надо летом на общей даче терпеть папу с его женой. Родне дэза: деньги в банке. На работе не оглашает конкретные цифры, хотя цены на квадратные метры – ни для кого не тайна.

Вполне вероятно, охоты на её деньги не планируют. Не у каждого клиента какая-нибудь фирма «Чёрный ход» отбирает «сдачу».

«Дед впервые увидел тихий «мерин» из окон квартиры, но ещё не думал он, что это его пасут братки.

* * *

Петя Простофильев буквально оказался на её новом пути. Ненароком? Или он, рядовой браток, делает ходы в направлении, определённом ему мафией? О, это такой вопрос, ответив на него, можно многое понять…

Как-то идёт она от трамвайной остановки на улицу Заповедную. В пакете молоко, творог… А тут автомашина тёмного цвета. Манёвр, вроде, аварийный. Она – в обход… Но водитель не к капоту, как при неисправности, и не к багажнику взять инструмент, а к ней. Руки для объятий.

Объятия исключены. Например, Леонид, уговаривая ехать к его трудным детям… Володя Бородин не намерен жить один и то и дело руку на её талию, дабы, наконец, не экономить на акварели, а, тем более, на пельменях. Её фигура от талии до груди, понятно что, – деньги. Претенденты делают одинаковый вывод: она – ещё тот сухарь.

– Марья Андреевна! Ну как вы? Квартирой довольны? А дачу купили?

– Благодарю, Пётр Валентинович, – отстраняется она, – квартирой довольна. Огород, картошка, морковь, редька…

– Будете выращивать?

– Гены предков.

В его оригинальных глазах нечто… Не только вспышка упрятанных в них лампочек. А идея, какой нет у других. Ни родственники, ни коллеги не думают в корыстных целях о тайне её клада, с «тайной вклада», «гарантируемой» банками, не идёт ни в какое сравнение. А тут, будто на мониторе: «Где деньги, куда ты их упрятала?»

– Как ваша тёща, как Алла Ангидридовна?

– А-а, так же! Всё у меня так же, Марья Андреевна! И тёща… Хотя в Донецке у неё родни полно. Надо её гулять выводить, но Ангидридовне некогда: не только на фирме, с главным крутит… Не до нас. А Валерку возить на СЮПШ (Стадион юных пионеров и школьников на Беговой). И я там когда-то…

От его энергии в голове, точно в миксере. Припоминая этот диалог у его машины, никак не уловит момент, когда в эту машину села.

Петровна фанатирует гипнотизмом. Обладают те, у кого выгодная работа. Освоит, – и у неё должность в кармане (прощай, мытьё полов).

Телефонный определитель иногда выдаёт нереальные цифры, пугая номерами неведомых абонентов. С них, как правило, и начинается криминал. На другое утро после встречи с Петром телефон: «Вы купили квартиру?» И звонят… Вероятна ошибка. Или устанавливают, дома она или нет? Дня три этот ужас.

…Она с работы, – в прихожей, идеально вымытой, пятно. Как детектив трогает, нюхает… Масло для швейных машинок! Она шьёт себе понемногу на древнем агрегате. Наверное, кто-то смазал замок для отмычек! Нервно оглядывает квартиру, обнаруживая некую «сдвинутость» вещей. Не явную. И на балконе стропы, наверное, увидели. Ну, будто она во дворе, на улице, у церкви, на её паперти…

Пётр – наладчик швейных машин! Работая в филиале фирмы «Оверлок» (головное предприятие в Европе), ловко «выносил» шпульки. В результате – первый автомобиль. С тех пор обновляет. Да он вор! Ладно, уволился, окончив курсы риэлторов (вдвоём с тогда верной ему Ангидридовной). Как бы он развернулся на главном «Оверлоке»! Жулик! А гараж куплен на какие деньги, равные её этой «сдаче»? «Бег тонким льдом!» Говорит о себе, как о том, кого могли бы и в тюрьму. На коньках он когда-то… И она когда-то… «Можете на ребре одного конька?» – шутит она. «Нет, я по прямой! По прямой мне нет равных». Характер далеко не прямой…

Уходя на работу, кладёт щётку у порога. На обратном пути дверь открывает аккуратно, как опытный следак. Зеркало в пудренице наводит… Никого не было! Как ей легко! И тут телефон…

Вообще-то непонятных абонентов нет. Бодро:

– Алло!

«Учти, мы тебя контролируем, придётся платить», – и трубку швыряют.

Она плюх на диван. Голос в ушах хрипатый хулигана-подростка. И вновь звонок… Готовая к худшему, вяло блеет:

– Алло…

«Марья Андреевна! Обещал вам звонить! Валерка в бассейне, поеду забирать. Хотите, мы к вам на минутку? Мимо будем. Вы что, Марья Андреевна?»

– Я? Ни-чего! Жду!

Петюша, как она в этот момент думает, буквально спас её.

– Ого, какие двери! – Валерик, мальчик открытый, как его папа.

Она – к холодильнику…

В первые годы муж Костя не только не заглядывался на мулаток, но и брюнеток в упор не видел, довольный блондинкой Манюней и её голубцами. И вот на днях готовит она выгодное блюдо… на неделю. Эти – в момент.

– Не кормит нас Алла Ангидридовна.

– Она только бабушку кормит, – уточняет Валерик.

* * *

…Идут дни. Петя с Валериком, то в бассейн, то с Беговой… У неё еда. Вдвоём по магазинам… Водитель он немного не опытный. Много вертит головой, не умея водить на зеркалах. Бывший, Костя – гонщик. И в другом не такой. Хотя, в чём это «другом» она его знает? Ну, вот как рулит… Говорит многовато, тот был молчун.

– Машина чёрная. Впервые такая. Оглянешься в гараже – и она, как в яму провалилась… Мне белую торгуют, тысячи не хватает. Ангидридовна не даст. Я верну, Марья Андреевна: на фирме дела идут и деньги будут…

– У меня нет.

– Такая дорогая дача?!

Горько ей… Она без «бронежилета»: вдруг Петюша обнимет. Но нет…

– «Жигули» – нормальная машина, но я запал на «хюндай»…

Да, её энергия утекает к другому человеку. И не взаимно.

Канун дня влюбленных, Валентинов день… Пётр Валентинович, вроде, рядом, но так далёк…

* * *

Весна. Семейный круг: Петя, Валерик, новый автомобиль Пети («И ваш – на треть, вот и буду возить»). Наверное, ничего такого. Ну, деньги тратятся (вот и в долг дала), да и с этими двумя едоками на питание идёт больше. В павильоне на ВДНХ их принимают за пару: «Пусть муж оценит». – «Муж» оценивает: «Нормальная куртка, берите, Марья Андреевна!» Удивление продавщицы.

Звонков нет. Тот, хулиганский, Пётр определил: «Подростки ошиблись». И в детективах пишут: в первое время не ограбят и не убьют, потом, вряд ли…

Во дворе дома детства дворничиха пела:

Ах, как грустно мне, мамаша,слёзы днём и ночью лью.Ах, как страшно мне, мамаша,что я жулика люблю…

– Твой Петюша не предлагает оформить отношения? – тётя Люда на их застолье.

– Это не входит в мои планы. Ангидридовне с её больной мамой я не могу отдать квартиру в более новом доме.

– Думаю, ещё убьют, – напоминает Сёма.

– Если бы любил, давно бы к тебе переехал! – хихикает Натка.

– Он ребёнка воспитывает!

– Он возле тебя, пока деньги, – Ирка ещё мнит себя умной (по-мужски).

И Мане такое приходит на ум, как правило, вечерами. Одинокими. Но увидит или услышит его по телефону… Эта открытость… Да, и целомудренность… Набожный… Большой крест на цепи. Инок, евнух… Вот и гуляет Алла с Гусевым… Но так, как меняется цвет Петиных глаз, меняется её мнение о нём. Иногда это другой Петя, у которого нет проблем. Будто общение не с одним, а с двумя. И он напоминает: «Близнец я, вернее, близнецы». Правильное определение его натуры. И один думает о ней как о «лоховке», с которой крутит «лохотрон» и намерен выманить немалый кусок грина, а другой думает о ней как о даме сердца. Леонид и Володя давно отпали.

На работе видят её расцвет, новую элегантную одежду и белую машину с каким-то суперменом.

На восьмое марта он в длинном модном пальто. Без Валеры. Дарит не цветы, не духи, не какую-нибудь ювелирку, а… чайник, неплохой, но, как тётке, которая будет и впредь угощать его блинами. От еды с шампанским отказался. Мол, одно время пил, а теперь не пьет.

Ночью телефон.

«Я нахожусь на Беговой», болтовня и «спокойной ночи, Марья Андреевна»… Но какие могут быть дела на стадионе пионеров и школьников в такое не раннее время в праздник? Ей обидно, будто обманута…

Рассвет над церковью… Слова, параллельно мелодия, которую наигрывает на гитаре:

Романс

для бывшего конькобежца, разучившегося делать повороты на ребре одного конька

Я нахожусь на Беговой…Я прибегаю – убегаю.Я тень почти что настигаю.И мне нет равных по прямой.Я нахожусь на Беговой…Но быть пытаюсьгде-то рядом.Такие странные наградыТому, кто мчится по прямой.Я нахожусь на Беговой,я к вам на скорости несусь.Нечайно на бегу проснусь,словно лунатик под луной,но мне нет равных по прямой…

Да, с ней то, о чём и не мечтала… Стихи!

Мы едем с тобой по воде…От колёс – вееры.И опять я поверилав то, что нравлюсь тебе.О, далёкие губы твои…И рука – на руле.Дождь стечёт в колеи.Я опять на нуле.Без тебя жизнь не та:ни дорог, ни пути.Без тебя пустота.Пригони. Прикати.* * *

Машина катит. Петя говорит о деньгах. Где взять для открытия фирмы десять тысяч долларов?..

– …а, Марья Андреевна?

Неприятно ей полное имя. Нет-нет, она не старая для него, он и внучку донецкого химика Аллой Ангидридовной… А не открыть ли дверцу, не выброситься ли на полном ходу? Но кто тогда допишет этот цикл стихов? Нелегко с тайной. Не с тайной денег (это не тайна, и это – такая ерунда)… С тайной любви так нелегко, легче умереть.

Не нужен, не нужен, не нужен, —во гневе, в бреду шепчу.Не нужен, не нужен, не нужен.Я видеть тебя не хочу.Не нужен, не нужен, не нужен!Клянусь, что не нужен. Не лгу.Не нужен, не нужен, не нужен…Я жить без тебя не могу.

Всё меньше веры в то, что эти руки когда-то обнимут тонкую (без денег) талию, а глаза, темнея и вспыхивая, вспыхивая и темнея, будут глядеть прямо, не убегая в вбок… Неужели этого не будет никогда?..

Не убивай во мне любовь.Пусть поживёт она немного.Стоим у вечного порога.Не убивай во мне любовь.Не убивай во мне любовь.Я защищаюсь ею в холод.Пока красив, пока ты молод —не убивай во мне любовь.Не совершай столь тяжкий грех,не забирай его в дорогу.Не вечен мир, не весел смех.И, всё равно, – спасибо Богу.

Какое счастье улетать с риэлтерского дна туда, где ветер высоты!

Ничья

История первой любви

Это с ней впервые. Как накатит… Она видит голое тело любимого человека. Раньше никогда не то, что не видела такого, не представляла. Ни пропорций, ни форм. Погружается в омут, выныривает, и опять на дно, туда, где его голое мокрое тело. О, нет, она умрёт, она не выдержит пытки!

В школе было беззаботно! И в этом году там уроки… Немного пахнет краской. В коридоры долетают вдалбливания. Преподаватели говорят громко и уверенно, наперебой агитируя идти дорогой той науки, которую преподают. Ей не вдолбили ни одной. Но под видом лаборантки она в Научно-исследовательском институте. Пытается копировать чертежи. Вернее, один (тройка по черчению). Но зав лабораторией Сажинский притворяется: она делает успехи.

Войдёт (он в отдельном кабинете), встанет близко:

– А ведь неплохо? Но… Давай-ка Нину! – Набирает внутренний телефон.

Нина мигом (комната рядом), иногда и к мужу корейцу. Тот обучение терпит, он спиной. Второй, Пахомов, не так терпелив.

Нина не кореянка, но видок – к зеркалу не подойти… И люди – зеркала. Томасик (домашнее имя, тут для некоторых) наблюдает отражение в игривых глазах Пахомова, в робких – Сажинского… Он очки сдёргивает, дабы не ослепнуть.

– Верхний блок надо бы копировать первым…

И копирует… Линии гладкие, плотные, как натянутые нити.

– Чудно! – Томасик плавно двигает пальцами над калькой, оглядывая свои великолепные ногти.

– Ну, понятно? – тихо говорит Нина и тихо уходит.

А Сажинский тут. Явно нюхает её духи.

Она рейсфедер – в тушь, рука дёргается… Кап! На аккуратно обведённых Ниной коробочках и трубочках пятно.

– Неинтересно! Это не в моём духе!

– Н-да, – не теряет оптимизма руководитель. – Пахомов, бери Томасика в подвал!

Опять он… Раздет… Тревожит. Когда одет, ей куда спокойней. На нём костюм цвета бетона. Как на других. Но когда голый (в её памяти) необыкновенный… Нет, наиболее правильный вариант – умереть!

Она в НИИ из-за матери Веры Алексеевны. Форменный обман, форменный капкан. Их дебаты начались, как только Томасик обрела аттестат. Трояки. Кроме двух пятёрок по русскому языку и литературе. Мама эти две отметки не видит, будто их нет.

– Специальность будет!

– Меня тошнит от физики и математики.

– Томасик, но моя зарплата…

– А ОН нам не будет помогать?

– ОН будет. Но тебе не пять лет и…

– …и должна вкалывать. Ну, так я найду выход.

– И где ты намерена вкалывать?

– Ищу варианты.

Обманывает. Вариант найден.

Галка Мельникова секретарша. Обстановка деликатная. Недавно любая училка могла наорать, «поставить на ноги» (можно ещё на что-либо поставить?) И ей бы в такую приёмную, где она, модно одетая, волосы, как у кинозвезды, «вкалывает» минимум. Молодые элегантные мужчины-коллеги предлагают в театр, в кафе, прокатиться на автомобиле…

Вера Алексеевна об этих чудовищных планах не ведает. Она много лет выявляет наклонности ребёнка. Не выявила. В техникум и то не определить на учёбу, куда она ходит на работу.

Хватает телефон:

– Гуменникову поклонюсь!

На новую квартиру в центральном районе они переехали из деревянного дома, где пахнет кошками (у мамы аллергия). Тогда мать впервые называет эту фамилию: «Если б не Гуменников…» «А что он сделал?» «Помог», – ответ краткий. Но и в будущем краткие ответы.

…– Добрый день, Илья. Колясникова… – Натужная улыбка. – Ты большой человек, Илья… А мы, маленькие, – к тебе с делами-бедами, – алеет, бледнеет, пальцы стискивают трубку, вот-вот хрумкнет, как хлебная сушка.

Нехарактерное волнение. Мать кто-то между вдовой и старой девой, а тут не официальные интонации.

Наутро она долго одевается. Лепит причёску.

– Делай проще! – нетерпеливо велит дочь.

– Так нормально?

ЦНИИС, Центральный Научно-исследовательский институт строительства в огромном бетонном кубе с огромными окнами. Приёмная больше той, в которой Галка. Секретарь немолодая тётя. В деревне, где у них домик, так выглядят доярки. Не хотят ли её заменить молодой шикарной девицей?

Гуменников – вот это да! – директор! Немолод, но внешность… Киноактёр! Или режиссёр. Эти виды работ её волнуют. Какое-то время уверена: путь в театральное.

– Верочка! Рад! А это – Тамара?

Слегка обнимает мать, дочь… Теплоты нет, вроде. Одеколон импортный, куревом не пахнет.

– Ох, Илья, у тебя и без нас дел…

Пьют чай. У Гуменникова благородные манеры: помешивает ложечкой, отпивает глоток…

– И конфеты не ешь?

– Много внимания фигуре. Математике – минимум, – мать не нудно говорит, не дома.

Вечером ставит на проигрыватель вокализ Рахманинова.

…В коридорах НИИ (в первое время таинственных), увидев Гуменникова, Томасик, как дитя перед любимым папой. Да и он рад! Как дела? Нормально. Вокруг него аура обожания. Многие влюблены. Он помнит имена и научных работников, и лаборантов, и уборщиц. Будто отец в заботе о семье.

У Гуменникова губы сизые. Больное сердце. «Если бы ему молодое…» (говорит мать). Томасик иногда готова плакать от нежности к этому человеку. Она любит его, вот бы подошло ему её сердце…

Дома хвалит: культура, такт, а доброта!

Мать кивает.

– Наверное, второго такого руководителя нет!

– Фантазёрка. И я об Илье Ильиче немало нафантазировала.

Будет откровение, но нет. Байка от третьего лица:

– У нас в одной группе на факультете он и она любили друг друга. Он ей кольцо дарит, она верит ему: окончат институт и оформят отношения. И вот дипломы… Он едет к родителям буквально на неделю. Но проходит и две, и три недели… Женится там! А у неё …ребёнок. Это её первая любовь…

– Мама, а кто родился, сын или дочь?

– Не важно.

– Мама, а кто мой отец?

– Никто.

– Мама, а я – чья дочь?

– Ничья.

Новая одежда куплена на деньги, выданные в НИИ. На питание зарабатывает мать. Преподаёт в техникуме, как репетитор на кухне долбит с абитуриентами математику. Ну, и ОН. Кодовое имя папаши, никогда его не видела. Отчество и то умершего деда, они с матерью прямо сёстры, обе Алексеевны. Деньги от него регулярно.

Идут в подвал с Пахомовым. Тот напоминает: он – Эдик. Её мнение: в годах, тридцать пять. Эдуард, как минимум, а для неё и Эдуард Михайлович. Но, ладно, Эдик, так Эдик.

Демонстрационный зал. Работает жуткий агрегат. Грохот неимоверный. Ад без окон. Мигают дисплеи. Пахнет горячим камнем, который и на полу. Пыль – пеленой. Эдик и двое его коллег орут друг другу у экрана осциллографа. Там кривая молния. Тычут пальцами в ленты миллиметровки. Дробилку вырубают, оглушительно тихо. Голоса ненормально громкие.

У Эдика новый рулон:

– Я тебе докажу! – и – по камням к двери.

За ним его коллеги.

У неё тоска одинокого ребёнка. Камни царапают лаковые каблуки. Те, кто впереди, бурно говорят… Выход на первый этаж через люк. Люков много. Побаивалась, но привыкла. Не нырнуть ли в люк, да на опытный? Ладно, не будет подводить Пахомова Эдуарда Михайловича…

В комнате парты. Эдик пишет на доске латинские буквы и цифры, мелом осыпая пиджак. Выкрикивает непонятные термины. Один из мэнээсов (младших научных сотрудников), вроде, не реагирует, но и он берёт мел…

Пахомов довольный:

– Убедил!

Что кроется за формулами? Далеки «страсти» от нудных предметов физика и математика… Вдруг он видит её, но не понимает, откуда она тут. Подсев, ликующе:

– В филармонии новый орган, хоралы, матушка, хоралы! Ты как? Или новые ритмы?

Глядя на руки, белые от мела, она отодвигается. Он вновь к тем, двоим, а ей опять копировать камнедробилку…

Уныло ведёт линию. Криво! Лицезрение агрегата не добавило энергии.

Влетает Пахомов, полный эмоций.

Спина корейца:

– Ну, ты кипишь!

– На заводе именно этот измельчитель! Рамы на окнах вибрируют! – И сам, будто камнедробилка.

Борьба с вибрацией, методы снижения их при работе агрегатов – главное дело их жизни. Не умолкают споры, крошится мел…

– И охота вам, – ляпает она.

Кореец – фасадом…

– Там работают люди! Их колотит, как у нас в подвале! Рабочие умирают молодыми! – ораторствует Эдик. – А не взять ли мне тебя на гипсобетонный завод в командировку?

В ответ улыбка мудрой царицы Тамары: не трудно догадаться, зачем в командировке младшему сотруднику младшая лаборантка.

Телефон: Галка.

«Томасик, у меня отпад! Генка сделал предложение. Замуж выхожу!»

Генка не Генка, а Геннадий Анатольевич в том институте, где Галка. Заведующий лабораторией (завлаб, не мэнээс) уходит от старухи и двоих детей! Такой быстроте может позавидовать Пахомов, готовый в темпе ликвидировать вредные вибрации на территории огромной страны. Галка против Томки – пугало. Когда они рядом, никто никогда и не глядит на Галку.

– Когда свадьба?

«Не решено, – лениво, как матрона. – Ну а у тебя?..»

– Что «у меня»? – Она ведь говорит подруге то, чего не говорит матери: – Нам надо не так мало времени… – и видит мимику Эдика, да и спину корейца… Они знают! А вдруг и весь ЦНИИС? – Наберу из дома.

Опять накатило… Опять она голая под душем с мужчиной. Он не только голый, а невообразимо откровенный… Какие-то минуты она видит его. О, нет! Выпить бы какой-нибудь препарат от… любви.

С ней впервые. Она непреступная красотка – репутация в школе и в обоих дворах, и в их, и в соседнем. Мальчики, потом юноши; у дома караулят, бегут за ней! Ха-ха-ха! Но, ладно бы, недозрелый контингент…