Третий

– Она чуть жива, перестань! – продолжал светловолосый, взволнованно дыша открывшимся ртом с белыми до синевы зубами. Запоздало Полина начала осознавать значение его слов. – Брат! Брат! Ты угробишь её! Тимур!..

– Не каркай, – поморщился главный, – учу тебя, учу… – он приподнял лёгкую голову девушки, сжав пальцы на забинтованном черепе. Ей только предстояло узнать, насколько давящим и пронизывающим может быть его взгляд, как сверло стоматолога, только направленное не в зубы, а в самые зрачки.

Она падала в чёрные колодцы глаз, чувствовала холодное дыхание колодезной воды, чувствовала смыкающиеся за спиной стенки. Глубокая чернота кругом. Она падала в два колодца разом, разорванная на идентичные части, сознательное и подсознательное, отсечённые друг от друга, как сиамские близнецы на хирургическом столе. Повернувшись друг к другу, части видели самих себя. Попытка распознать цвет летящих в колодцы фигур спровоцировала приступ боли…

Осозналось и ощутилось тело. Здоровое, подвижное, завидное. Мыслей особенных не было, только предчувствие нехорошее, и завистливая мысль до осознания тоже не пробралась. В тело проделась основа, как проволочный каркас у куклы-марионетки. Дальше пошло медленно, как фильм. Словно бы ни разу не виденный. Глаза смотрели внимательно, доискивались, и в них тоже будто проволочки пропустили. Смотреть полагалось в определённом направлении, проволочки это не устраивало, они дёргали голову, но вроде без успеха, а потом началось.

Зрачки расширились. Проволочки перестали бунтовать. Электрический заряд с информацией не добрался до нейронов мозга – здоровое тело не отреагировало, не отскочило. Огненный шар прорвался сквозь низкие тучи, прорвал дыру в небе, удар, тяжёлый жар, низкая вибрация, близко, слишком близко, треск – всё неслось вниз, но теперь почему-то вверх, всё сломалось, всё треснуло, обломки поднимались вверх и в стороны, вибрирующая земля выплёвывала куски почерневшего асфальта и комья земли, как избитый выплёвывает зубы и сгустки тёмной крови…

…тело отбросило взрывной волной, как щепку, как песчинку, следом летели более весомые осколки, острые, успевшие раскалиться, багровые от жара части упавшего шара, облепленные поплывшим от опаляющего прикосновения асфальтом, голова смотрела теми же расширенными глазами, видела и не понимала, что видит, что это значит для тела.

В последовавшие минуты в голове появилось не больше мыслей, чем у пластмассовой куклы. События разворачивались слишком быстро для человеческого восприятия, скорости реакции не хватало и не могло хватить, а мыслям нужно больше времени, чем инстинктам.

…неудачно ударившись о дерево самым основанием шеи, захрипела от боли. В кости рук, ног будто вонзились иглы…

…в глазах потемнело, когда долетели каменные осколки…

– ААААкх!…

…не поняла, что происходит что-то очень плохое, что надо спрятаться, обожгло грудь, ударило под рёбра. Свалилась, кисть правой руки защемило, завизжала. Инстинкты не помогали, дёрнулась, дрожащие руки подломились и сознание ушло…

Очнулась со стоном, вдыхая раскалённый воздух. Что-то не так с ушами – ни звука снаружи.

Хотела позвать на помощь, но боль парализовала связки. Не было сил закричать. С трудом попыталась открыть глаза. Один открылся, посмотрела перед собой. Голова не поворачивалась, что-то с шеей – горячо и липко, но увиденного достаточно: переплетение горящих веток, размокшая, изрытая неостывшими камнями земля, орошённая красным. Дым от камней, запах пали… Красное не сразу распозналось, сначала глаз различил его в буром, незначительном цвете. Красный имел важное значение.

Почувствовала запах горящей плоти, к горлу подступила тошнота. Из последних сил дернулась прочь, затрещала ткань, затем подкатила новая волна боли, краски опять начали расплываться – потерять сознание сейчас, в эпицентре пожара равносильно смерти. В панике вдохнула горячий воздух – поперхнулась, стенки горла сократились, вывернуло от вони горящей плоти, собственного мяса. Масса из желудка надавила на горло и хлынула повторно. Девушка дёрнулась снова, раздирая о ветки кожу на руках и лице, упала в соседнюю лужу. Вода зашипела. Боль осадила руки, защипало…

Повернулась на спину и закусила губу, чтобы снова не отключиться. Шёл дождь. Капли попадали в рот, чтобы с грязью и кровью провалиться в горло. Язык чувствовал вкус крови, на зубах скрипел песок. Беспомощность и непреодолимый ужас ночного кошмара, когда можешь только наблюдать и каждой фиброй сознания верить в истинность происходящего… Зашлась кашлем, почти задыхаясь, повернулась на живот и протащила себя на полметра от фатального места. Тело пульсировало от боли и не слушалось, ободранные руки саднили. Поблизости никого не было, никто не мог ей помочь.

Она тратила силы, вкладывала себя в каждый рывок, но, казалось, не двигалась с места. Казалось, этому не будет конца – боль, невыносимо неровный асфальт, словно наждачная бумага, терзающий раны, стёртые в мясо руки с ошмётками кожи – щипало, как от кислоты, боль, набегающая на глаза кровь, тошнота, боль, одиночество, запах гари, сгущающаяся темнота и боль. И одиночество. Почему, почему никого вокруг?! Боже, почему?! Почему?!

Когда в ладонь впилось бутылочное стекло, она почувствовала. Собралась с силами и встала, цепляясь за ограждение. Мерзкая стекляшка отвалилась и пропала. Где-то внизу, где глаза разбирали темноту. Это было далеко, потому ничего не видно. Перед глазами шаталось и мелькало, сзади трещало пламя, близко. Если бы уже не была обезвожена, вырвало бы снова, пришлось сесть и передохнуть. Перед глазами плыло, назад старалась не смотреть. Едва ли смогла бы. Сознание отказывало. Еле поднялась.

Путь был бесконечен.

Глаза постоянно видели серый шершавый асфальт. Дорога плыла то влево, то вправо. Мозг отказывался направлять ноги. Они словно увязали. Асфальт не кончался. Время как будто остановилось. Капли перестали падать на землю, ей богу, это не дождь закончился, капли застряли где-то наверху, в пяти метрах над головой, а внизу влага разошлась по воздуху, насытив его сыростью. Идти по нему было тяжело, как сквозь воду. Он стал плотен, он сопротивлялся. По дороге домой не встретилось ни одного человека, не проехал ни один автомобиль, велосипед, мотоцикл, автобус, троллейбус, не пролетел ни самолёт, ни птица, не пробежала ни собака, ни кошка, ни крыса, ни таракан. Путь запомнился урывками. Ограда парка, потом сразу парковка и вот уже серый массив спящего дома.

Звёзд не было на небе, только под конец пути вышла на вид заторможенная сонная луна.

В лунном свете со второй попытки набрала номер квартиры, размазывая по кнопкам бурую густеющую кровь.

– Кто! – недовольно рявкнул сонный голос.

Губы спеклись, их было трудно открыть, когда удалось, на язык попала кровь. Связь пропала.

Сглотнула больным горлом. Снова набрала номер. Легли, не дождавшись её? Не стали выяснять, где она? Не попытались выяснить, не она ли звонит в дверь?

Пальцы едва слушались. Глаз видел нечётко.

– Два часа ночи! Прекратите звонить сюда! Оставьте нас в покое! – трубка домофона снова щёлкнула по рычагу.

Задыхаясь от негодования – попробовали бы ободранными, обожжёнными, негнущимися пальцами попасть в кнопки домофона – снова набрала номер.

– Сколько можно!

– Это Пол…ина, – ломким неродным голосом наконец сказала она.

– Полина дома! Я сейчас милицию вызову…

– Скорую… – еле слышно попросила Полина, не в силах спрашивать, какая ещё Полина сейчас дома.

Кажется, сознание снова оставило её. Будто сквозь вату доносились испуганные голоса, назойливая резкая сирена. Она замычала, когда что-то грубо коснулось её и бросило на неудобное и холодное.

– Она сказала, её зовут Полина, – сказали где-то вдалеке.

Проволочки дали о себе знать. Полина осознала себя в момент перед потерей сознания в исковерканном теле. Ушло основное сознание. Колени и подбородок перевесили, упала лицом вперёд. Хрупкое второе сознание не имело власти над телом, зато проволочный каркас поднатужился. Вдруг увидела свои руки в глубоких порезах, из ран щедро сочилась кровь. Знакомое место. Она была не способна это сделать, но ей руководила чужая сила – и она оторвала голову от земли, повернув её туда, где дымился чёртов метеорит. Без страха и боли прислонившись к раскалённому камню, стояла высокая фигура в чёрном, с головой в глубоком капюшоне, не оставляющем шансов разглядеть лицо.

Удар. Теперь какой-то иной, словно с разбегу головой в стену. И будто одного раза мало. Ещё удар. Ещё удар.

«Хватит!» – взмолилась Полина.

Проволока неохотно перестала. Снова темно. Что-то проступает во мраке, с огромным трудом. Стол. Стопка листов, исписанных мелким почерком. Марионеточный каркас алчно зависает над расплывающимся контуром ежедневника. Что там?

Страница открыта на тридцать первом августа. Страница пуста. Чужая воля дёргает к стопке исписанной бумаги. Какие-то ученические записи, то ли физика, то ли химия. Полина испытывает чужое разочарование. Смазанная комната неприятная и старая. Каркас заставляет осматривать её, и ничего не привлекает внимания.

Темнота. Полина хлопала глазами, пытаясь вернуть зрение. Голова гудела, как чумная, даже зубы заныли, все одномоментно… Слабость накатила, до мути. Из открытых губ полилась мутная слюна. Вот почему не кормили.

Кто-то, скорее всего оставшийся за спиной Цжуанг, подобрал бегущую слюну чистой тряпицей. С глазами было так скверно, что никого не разобрать, зато материальные объекты ощущались шершаво и выпукло: плетение тряпицы, запах чистой ткани, шероховатость и заскорузлость бинтов, запах медикаментов…

– Это действительно был он, – Тимур как будто был разочарован.

Все молчали. Потом не выдержал светловолосый красавец:

– И что теперь?

– Надо поговорить.

Затопали прочь подошвы.

– Поправляйся! – уже от дверей пожелал добрый блондин.

Остальные не попрощались. Полина поняла, что больше не представляет интереса.

Она дышала через рот, затрудняясь соображать сквозь мигрень. Цжуанг был рядом. Слюна ещё раз выливалась изо рта, каким-то плотным пузырём, опадающим через несколько секунд. Глаза едва что-то разбирали, зато болезненно реагировали на свет. Каталку повезли, и каждый поворот колёс отдавался в теле болью. А потом что-то изменилось. Полина уснула.

Июнь, 24

Лиза любила, чтобы её звали Лисой. Лиза – распространённое имя, человечье имя, данное людьми, с которыми Лиса старалась дел сверх необходимости получения средств от родителей не иметь.

Одета она была вполне привычно. Серые джинсы и полосатая футболка с прищипленными для нарядности рукавчиками. Из новых бордовых кед торчали кокетливо подвёрнутые белые носочки. Футболка с поперечными зелёно-сиреневыми полосками делала её долговязой. На голове темноволосой, но веснушчатой девчонки были накручены две пушистые шишечки. С переносицы на щёки тянулась краснота от пребывания на солнце. Из мочки одного маленького уха свисал носатый полумесяц, из другого – серебристая пентаграмма. Чувствительная кожа успела прихватиться и на запястьях и даже на внутренней поверхности предплечий.

– Мне восемнадцать, – представившись, для начала предупредила она, стараясь произвести впечатление.

Люди не представляют как их выручает возможность кивать. Не знаешь, как отвечать – кивни, и от тебя отстанут.

Мне пришлось неловко промолчать.

Лиса кивнула сама, демонстрируя недюжинную проницательность.

– Несовершеннолетние не имеют права находиться в городе без законных представителей. Твои родственные связи не установлены, возраст определили как 16 лет, поэтому…

– Как определили? – спохватилась я.

Лиса поморщила готовый облупиться нос. Кажется, не дать ответ ей было обидно.

– По костям как-то, – сдалась она.

Подробности не вспомнились. Гадай теперь, съели ли они птичку и разложили пасьянс на её косточках, либо проверили степень сращения костей моего черепа. Лиса не придавала таким мелочам значения.

– Вставай и пойдём, – бодро распорядилась Лиса. – Посвящу тебя немного. В самое необходимое.

Полина не сдвинулась на кровати.

– Понравилось во дворце? – по своему восприняла Лиса.

– Я не хожу, – прямо сообщила Полина.

Лиса задумалась.

– Тебе не сказали?

– Я не спрашивала, – она легкомысленно отмахнулась покрасневшей под солнцем рукой. Девушка подняла указательный палец в жесте похожем на просьбу подождать и куда-то быстро ушла. Полина вздохнула, начиная беспокоиться. Полная бодрости Лиса напоминала студентов-практикантов из больницы.

Лиса вернулась что-то катя. Колёсики елозили по полу, переворачиваясь и теряя направление. Полина, поднапрягшись, уловила краем глаза закруглённую спинку офисного кресла.

«Сказать ей, что я не сижу?»

– Как там… – забормотала девица, вспоминая что-то. – На вес до шестидесяти… – она смерила Полину взглядом, – да, точно. До шестидесяти…

Полина обнаружила себя не там, где лежала. Лиса успела поймать её за ногу, пока Полина не восплыла под потолок.

– Что это было? – выдохнула Полина, пока Лиса прилаживала её к креслу.

– Заклинание временной отмены веса, – Лиса хмыкнула довольно. – Поди не слышала о таком.

Полина неаккуратно покачала головой. Но ничего не случилось. Мазь Цжуанга действовала. Полину посетила новая мысль.

– Насколько временной?

– Уже должно было пройти, – растеряла довольство Лиса. – Ничего, – она не унывала, – я тебя привяжу. Пройдёт когда-нибудь.

Полина не стала переживать. Поверить, что после всех напастей её жизнь закончится полётом не удавалось.

– Мне сказали, – Лиса ползала на корточках, приклеивая Полину скотчем к подлокотникам и, на всякий случай, к основанию, – что тебя нужно ввести в курс, как новенькую. Ты из людей?

Сначала вопрос показался Полине странным, но потом она честно ответила:

– Не знаю. А мы не из людей?

– Ну… из людей, наверно, – неохотно допустила Лиса. – Это ж вопрос из полушарлатанской сферы исследований… я не в том смысле – ты из непосвящённых?

– Не знаю. У меня проблемы с памятью.

– Ну, – Лиса шумно выдохнула, раздув щёки, – тебя сильно шокировало, что вокруг тебя маги?

– Кажется, нет, – покопавшись в себе, произнесла Полина.

– Ну тогда ты из посвящённых. Некоторые вещи нельзя забыть. Как кататься на велосипеде или там как жарить яичницу. Вот ты, например, что ты точно помнишь?

Полина молчала. Открыла рот… снова молчала.

– Не помню, – в конце концов смогла сказать она.

– Значит, как новенькую, – заранее утомлённо выдохнула Лиса, выталкивая кресло в проход.

Домина производил давящее впечатление, с одной стороны нагромождением дорогого хлама – как ещё назвать грозди запылённых голов на стенах, с другой – большой схожестью интерьеров с фарфоровой посудой. Полине казалось, что вот-вот хозяйка-великанша снимет крышку, заметит неряшливые тёмные комки чучел, сморщит громадный нос и плеснёт сверху кипятка. Побултыхает для верности. Потоки кипятка в воображении рисовались ярко, Полина носом чувствовала жар от него, даже горьковатую пыль от чучел перебивало.

А потом ноздри резанул сильный запах цветущих растений, настолько отличный от запахов медицинских препаратов и застиранных бинтов, что ударял в голову. Цвёл люпин, перемешанный с белой элегантной наперстянкой, окаймлённый бордюром из миниатюрных роз. От неожиданности девушка стала поворачивать голову – они были в саду. Нет, в сквере. Или в парке? Что-то должно было быть вокруг такого большого дома, не сразу другие дома впритирку.

Полина попыталась представить себе улицу, по которой подряд шли бы такие хоромины, но воображение отказало на почтовых ящиках, и окружающий мир оказался достаточно разнообразен, чтобы дать воображению выходной. Обернуться она не могла, так что смотрела вперёд.

В обозримом пространстве расходилась светлая площадь, симметрично и продуманно утыканная геометричными вставками клумб. Садовник придерживался принципа размещать на большом нежном и светлом фоне немного акцентных ярких пятнышек. Более всего ему удались белые круглые клумбы с кровяной каплей красной розы, смещённой на передний план, как символический предводитель цветочного братства. Были бледно-зелёные, какие-то потусторонние и тоже красивые клумбы, были приглушённо сиреневые и голубые. Деревьев было немного. Они росли на отдалении в маленьких чёрных кружках оставленной для них почвы. Остальное пространство от лестницы и до следующих домов было усыпано почти белым, чуть отблёскивающим от солнца песком. Песчинки замерли на своих местах, за пять минут, что Полина созерцала площадь, ни одна не сдвинулась с места от ветра, ощутимо дующего откуда-то справа, ни одна не увязалась за ногой пешехода, которых на улице хватало. Одеты они были как все, как все куда-то спешили, бросали привычные взгляды на хоромы за её спиной, не удивлялись мумии на офисном кресле – или не различали ничего особенного с расстояния. Прохожие двигались за линией клумб, желающих заступить черту не находилось.

Полина поёжилась. Лиса подумала, что она сваливается с кресла и где-то больно ухватилась за бинт у шеи. Под бинтами сыто чавкнуло – Чжуанговы примочки причмокивали при всяком движении. Звуки порой исходили совершенно неприличные. Девушка поморщилась. Заскорузлый бинт отлип от носа. Снаружи не видно, бинты стояли как качественное папье-маше. Полине не хотелось возвращать нос на место, там что-то царапалось, и она подозревала, что её же собственная старая кожа.

Было тепло, но Полина жалела, что Лиса не догадалась её чем-нибудь накрыть. Если не брать в расчёт бинты, она была голая, от неё пахло и не одними только лекарствами, да и прохлада ощущалась после стольки дней взаперти, и солнце заставляло плясать в глазах чёрно-белые пятна.

– Дааа, – протянула Лиса, – вот оно какое наше лето.

Лето было вполне достойно внимания, но лето Полина помнила. Хотелось взглянуть на забытое, а может никогда не виденное.

– Где мы?

– Это Китеж, – с готовностью отозвалась сопровождающая. – Второй по значимости город магов.

– А сколько их всего?

Лиса почему-то замялась.

– Ну два, – неохотно буркнула она.

– А первый какой?

– Эскамерун, считается как столица. В основном потому, что там Маг бывает чаще.

– Кто?

– Ну даёшь, – фыркнула Лиса будто забыла про потерю памяти. – Он же с тобой говорил!

– Тот, в чёрном весь, – сделала вывод Полина.

Лиса задумалась.

– Да, – подтвердила она где-то за спиной, – обычно он в чёрном… Вспомнила что-нибудь?

– Нет. Общие вещи помню, конкретного – ничего. Поверни меня.

Полина хотела посмотреть на здание, из которого они только что вышли. Лиса услужливо её повернула, но толку от того было мало. Полина не могла задрать голову, повязка на затылке мешала, и никто не мог – здание было слишком высоким. Полина смогла увидеть только, что оно белое от фундамента и до… ну и выше скорее всего тоже. Резная двустворчатая дверь из некрашенного белого от природы дерева была приоткрыта, словно бы приглашая всех внутрь, но отчего-то никто не подкупался.

Лиса покряхтев и скрепя сердце приступила к спуску Полины на кресле с лестницы. Полина, а может быть, и Лиса по-новому осознали угрозу спустить с лестницы. На помощь никто не торопился, Лиса никого не могла или не решалась звать, так что ей пришлось повторить свои особенные слова. На сей раз сработало типично, кресло встало на почву твёрдо, когда от него потребовалось.

– А меня можешь научить? – робея, спросила Полина, вспоминая что сопровождающая не только владеет своей памятью, но ещё и почти на два года старше.

Лиса обидно пренебрежительно фыркнула:

– Тебя никто не сможет научить!

Колёса зашуршали по поблёскивающему песку, и здание наконец предстало перед глазами целиком. Стены из белого камня в десяти метрах от земли вспенивались белыми куполами, такими же белыми и каменными, симметрично расходясь в стороны и истончаясь кверху. Купола были украшены золотыми звёздами, похожими на морских ежей, с множеством тонких лучей разной длины. На них попадало солнце, от блеска резало глаза, Полина отвела взгляд на белую каменную дорожку. После обидного тона Лисы дворец произвёл на неё небольшое впечатление. Конечно, и так понятно было, что дорогой и здоровый.

– Ты не из наших, – присовокупила Лиса со снисхождением.

– А из каких?

– Ну из них, адептов, – небрежно пояснила девушка.

– Чего? – Полине не нравилось, что приходится вытягивать каждое слово.

– Ты серьёзно что ли? И это не помнишь?

– Шучу, наверное, – буркнула Полина.

– Нет, ну серьёзно? Не помнишь? – в голосе толкающей кресло Лисы проступили нотки веселья, будто кто-то рассказывал ей занятную небылицу. – Ты точно из посвящённых?

– Тебе это лучше должно быть известно, чем мне, – неохотно заметила Полина.

– Ты из адептов, – уверенно повторила Лиса, – ну а посвящённая ли – кто тебя знает, кто посвящал, тот пусть и узнаёт. Среди новых тебя нет, да и новых-то тех было всего ничего…

– Что это значит? – продолжила вытягивать Полина. – То, что я адепт?

– Можешь управлять какими-то стихийными силами. Не так как мы. Мы можем, что угодно, достаточно знать словесную формулу и вложить нужное количество энергии.

Лиса самодовольно замолчала, наслаждаясь величием открытых перед ней перспектив.

– А мы? – вновь вынужденно повторила Полина.

– А вам нет толку от словесных формул и то, что вы делаете ограниченно одной стихией.

– Одной из четырёх? Какая у меня?

– Ну откуда я знаю? – фыркнула Лиса. – Я – маг, а не адепт. Узнаешь у своих.

– Мы к ним едем?

– Ну ты же должна понимать, что они здесь не живут…

– Нет, не понимала, – созналась Полина.

– Они знают про тебя, но им нужно ещё добраться, а словесных формул они не знают, так что это может занять какое-то время…

Кресло скакало на маленьких непослушных колёсиках, упасть было бы немудрено. Магиня держала где-то за шкирку, отчего там ритмично чвакало в ритме чу-чух. Зубы стучали в поддерживаемой бинтами челюсти. У границы сада, невидимой, но странно пшикнувшей по ним, когда они проходили черту, кто-то пожелал им доброго дня, склонив голову в поклоне. За Полину с интересом зацепился блеснувший за очками насмешливый глаз. Изменчивое лицо неуловимо преобразилось. Полина ойкнула и проводила незнакомца в шляпе взглядом.

– Кто это?

– Кто? – автоматически повторила Лиса, не пропуская вопрос в мысли и не задумываясь над ним. Полина поняла, что та не заметила проскользнувшего мимо мужчину.

Теперь они были на проходной части площади. Обширная площадь опоясывала похожий на гору зефира в золотой посыпке дворец толстым кольцом. По внешней стороне кольца располагались обычные дома этажа в три – тоже каменные и белые, но темнее и куда проще дворца, с флюгерами на коньках сферических крыш, отчего они походили на крупные каменные иглу. Под декоративными крышами тоже предполагались жилые помещения, судя по окошкам в форме закруглённого человеческого ногтя. Дома, по крайней мере, на первой линии от дворца были аккуратны. Отмытые окна блестели на солнце. Здесь пахло морской солью, где-то рядом было море. Воздух обладал богатым ароматом соли, йода, морской зелени и приятной летом прохлады. Полина поёжилась от холода, и рука сопровождающей по-новому, с чваком, прищемила основание шеи.

– Смотри! – вдруг оживлённо с придыханием выдохнула Лиса, указывая на лавку. Руку использовала ту, которой держала Полину, и девушка почувствовала, что начинает неумолимо сползать.

На площади было много людей. Целый город людей. Полина ёжилась на кресле, начиная чувствовать или придумывать неодобрительные, снисходительные и жалостливые взгляды. Люди двигались целеустремлённо, некоторые одетые с лоском, со свёрнутыми в кулаках трубками газет и кожаными портфелями; некоторые более расслабленные и медленные, в повязанных на плечи небрежно свитерах, на случай если с моря потянет, в хлопчатых мягких туфлях, видимо, отдыхающие. Те и другие замедлялись рядом с группой, остановившейся у одной из белых лавок на кованых ногах, чтобы что-то обсудить. Стержнем группы, к которому обращались остальные, если не словом, то взглядом, был молодой мужчина в чёрном. Чёрным был даже галстук, и даже сам взгляд. Проходящие мимо тихо здоровались. Он косился на них хмуро и ничего не говорил. Иногда крохи внимания доставались светловолосому красавцу и величавому рыжеватому господину, блондинке и шатенке улыбались. Прохожие продолжали здороваться и старались пройти как можно ближе к чёрному человеку.