Закатное утро

До конкурса оставалось около трех недель, этого было предостаточно, чтобы порепетировать. Я выбрала незаурядную и довольно известную песню, а Софья – из репертуара Ми-Леди, очень сложную в исполнении и, на мой взгляд, совершенно бессмысленную. Мы пели днями и ночами, иногда до срыва голоса, мои пальцы болели от струн гитары. Они стали выглядеть, как у рабочего металлургического завода. На подушечках пальцев левой руки образовались твёрдые мозоли, и чтобы избежать новой боли мне пришлось обмотать фаланги лейкопластырем.

– Ты хочешь победить? – спросил меня Глеб, когда мы остались с ним наедине.

«Я иду туда вместе с Соней, победа нужна ей, а не мне… Это её мечта», – подумала я.

– Какой смысл мне отвечать, если ты все равно читаешь мои мысли? – вместо того о чем подумала, произнесла я.

Глава II

Первый день конкурса оказался весьма трудным, желающих поучаствовать уйма, многие вылетели на первом этапе и не смогли попасть в студию прослушивания. Я предположить не могла, что в нашем весьма небольшом городке найдется столько песняров! Но нам повезло, возможно потому, что мы с пяти утра стояли у дверей здания, где будет проходить конкурс, и… Аллилуйя! Нас прослушали! Там были телекамеры, в жюри сидели несколько мужчин, один выделялся черной густой бородкой, и несколько женщин, а в самом центре – Ми-Леди. Она как всегда в блестящем одеянии, с причудливой прической и очень ярким макияжем, напоминала китайскую куклу Барби. Я и София исполнили песни и, не буду таить… прошли. Это означало, что мы вошли в десятку «лучших». Следующий этап должен был состояться через два дня, и после останется всего три участника.

Полные счастья и уверенности в своей победе, мы возвращались домой в наступлении вечера, и распрощались у моего дома.

Следующие два дня прошли в нервном ожидании; мы не ели, не спали, очень часто звонили друг другу, чтобы убедиться, что всё в порядке, никто не струхнул и собрался бросить участие.

Во время второго конкурса всё было совсем по-другому. В студии царила полнейшая тишина. Участники находились в самой студии и сидели рядом с жюри, которое Ми-Леди оставила по причине выезда. На этот раз была всего одна камера с неумехой репортером, который то и дело мешал выступающим, как это не парадоксально звучит и надоедал со своими вопросами, хотя участники конкурса охотно давали ему интервью. После того, как выступил последний конкурсант, нас выгнали за дверь, и мы долго сидели в ожидании. Некоторые подслушивали в замочную скважину. Мой номер «13», а у Софьи «12», и иногда мне казалось, что эти цифры кто-то приглушённо произносит. И вот наконец-то долгожданная дверь распахнулась, и из неё показалось морщинистое лицо седой женщины, которая была предводительницей жюри.

– Номера 12, 13 и 41, зайдите! Остальные свободны! – проинформировала она тоненьким голоском, как бы подтверждающим то, что она занимается вокалом.

Наши сердца безумно заколотились и, мы, одурманенные от счастья, вошли. А остальные участники недовольно захныкали и уныло направились к выходу.

– Ну что, поздравляем! – сказал толстый мужик с седой бородой, но весьма завидной черной шевелюрой, хотя вполне возможно, что это был парик. – Через три дня состоится последний, – он сделал акцент, – решающий конкурс. Ми-Леди сама выберет победителя. Так что готовьтесь, следите за голосом…

Только сейчас я разглядела третью конкурсантку: высокая крашенная типичная блондинка, которая считает себя пупом земли, лет двадцать, явно копирующая стиль Ми-Леди, но лишь похожая одежда выглядела на ней нелепо. Голос у неё хорош, с этим не поспоришь, иначе бы она не прошла. Изначально она выступала под псевдонимом Пэрис. Краем уха я слышала, что она уже записала сольный альбом (скорее всего, помогли богатые родители) и даже сняла один клип. Но меня это не касается. Она изредка поглядывала на нас с ухмылкой, полностью уверенная в своей победе. Потом к нам подбежал репортер, стал расспрашивать, что мы сейчас чувствуем, как расцениваем свои силы на победу и так далее. Он пожелал нам удачи и, довольный уловом, убежал. Мы тоже отправились домой.

– У меня такое чувство, будто это происходит не со мной! – эмоционально воскликнула Софья. В её глазах читалась несусветная радость. Я же всё происходящее расценивала довольно спокойно. И мои эмоции находились под контролем.

– Да уж, – подтвердила я.

– Как же я хочу победить! – она говорила это уже не мне. Произнося эту фразу, она смотрела в небо и мысленно просила: «Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!»

Глава III

Последующие дни прошли для меня совершенно спокойно, о победе я не грезила и даже не репетировала. Все это было важно для Софьи, а мне нравилось петь, и я получала от этого удовольствие. Но за подругу я всерьёз пережевала. С каждым днем она становилась всё бледнее. Вид болезненный. Возможно, от недосыпа, возможно, от нервов, возможно, и от того, и другого. И я подозревала, эти три дня прошли для неё, как вечность.

И вот, наконец-то финал. Сегодня всё решится.

Первой выступала Пэрис. Спела она хорошо, без изъянов и фальши, я бы даже сказала, чересчур профессионально, с человеческими, но наигранными эмоциями. В этот раз она была во всей своей красе: толстый слой макияжа, весьма открытое платье, высокие шпильки, по прическе можно судить, что она много времени пробыла в парикмахерской – море лака и блесток.

Следом выступала я. Быстро исполнила песню о любви, и устранилась под недолгие овации самой Ми-Леди, каких Пэрис не удостоили.

Потом вышла Софья. Бедняжка, она так переживала, руки тряслись, вид был совершенно подавленный и испуганный. Она начала, но её голос предательски задрожал и сорвался. За последние два дня она, по всей видимости, так переживала, так боялась проиграть, что силы и уверенность её оставили. После двух неудачных попыток, она зарыдала и выбежала из студии. Я ринулась за ней. Нашла я её за углом здания, рядом с мусорным бочком. Она сидела на корточках, прислонившись спиной к серой холодной стене и, опустив голову на руки, горько плакала. Я села рядом, обняла её, и мы молча просидели так некоторое время, пока Софья окончательно не успокоилась. Она перестала реветь, лишь иногда непроизвольно всхлипывая. Её мечта рухнула, и это невозможно было исправить, по крайней мере, сейчас. Всё, что я могла сделать – это не дать остаться ей наедине со своими мыслями.

– Я не хочу жить, – дрожащим осипшим голосом произнесла она, не поднимая голову с рук.

– Все наладится, вот увидишь…

– Не наладится! – она вздернулась, скинув мою руку с плеч и резко встала. – Тебе меня не понять, – в голосе сквозила обида, будто она винила меня. – Тебе же с самого начала было наплевать на этот конкурс. Но ты дошла до самого конца. И ты, наверное, ещё и победила! Иди! Возвращайся обратно! – вскрикнула она писклявым истеричным голосом.

– Да, для меня это было не так важно, как для тебя, – я попыталась говорить, как можно спокойнее, выдержав недолгую паузу. – Но мне было важно, потому что это твоя мечта…

– Мечты больше нет, – совершенно утопически произнесла она и направилась вдоль улицы. Я хотела было пойти за ней, но получив просьбу о желании побыть в одиночестве, я вернулась обратно и вновь опустилась на корточки на тоже место. Глеб сел рядом.

– Люди так трагичны, – произнес он задумчиво.

Я посмотрела на него, подумав: «Будто вы в том мире не страдаете».

Глеб усмехнулся над моей мыслью.

Вернувшись домой, я всё время ждала звонка от Софьи. Сама позвонить не решалась. Я вдруг ощутила режущее чувство вины. Возможно, мне не стоило участвовать в этом конкурсе, и тогда всё было бы по-другому. Но я надеялась, что всё будет хорошо, ведь будут ещё конкурсы, и тогда мы уж точно всех порвем.

Глава IV

Меня разбудила мама. За завтраком шли новости.

– …Сегодня утром было найдено тело молодой девушки в реке Томь под мостом, – говорила хорошо поставленным голосом телеведущая. – Труп нашли местные рыбаки. Личность девушки уже установлена – Софья Миронова. Известно, что накануне девушка участвовала в Конкурсе Молодых Исполнителей и не смогла победить, вследствие чего и совершила суицид… – Она говорила что-то ещё, но кроме имени и фамилии, которое эхом закричало в моем мозгу, я уже ничего не слышала. Ложка с едой в руке упала сначала мне на ноги, потом на пол, противно звякнув. Перед глазами встала ужасная картина, как Софья летит с моста вниз, стремительно пронзая поверхность реки, и падает на дно. Как разбивает голову об острые камни. Мне стало дурно, внутри все сжалось, тело затряслось, и то сдавленное чувство кошмара, скопившееся в сердце, казалось, вылезало наружу, проглатывая меня целиком. Из носа пошла кровь. Я заплакала.

Похороны состоялись через день. Я была там. Пока готовили могилу, я стояла у гроба и смотрела на труп своей подруги. Её кожа успела посинеть и немного припухнуть, глаза крепко закрыты. Голову она не разбивала. Танатокосметологи одели её в белое платье, аккуратно уложили волосы и даже слегка накрасили молодое, теперь навечно, личико. Как спящая невеста. Казалось, что вот-вот проснётся и заговорит.

– Зачем ты это сделала? – тихо прошептала я. На глаза сразу навернулись слёзы. Я дотронулась до её руки, она была ледяной и окаменелой, будто передо мной статуя, а не когда-то живой человек. Мне захотелось вернуться обратно и остановить её. Почему я не пошла за ней? Зачем послушала её, и я осталась сидеть на месте? Эти же вопросы мне задавали и Софьины родители, конечно не вслух, но их глаза… Они кричали.

– Ты уже ничего не могла изменить, – произнес Глеб, он стоял у изголовья гроба. – Ты лишь бы отсрочила неминуемое. Она давно решила, что если не станет певицей, то смысла в её жизни нет. Её это мучило. Теперь её душа свободна.

Его слова пронзили меня. Как плохо оказывается я знала свою подругу. Даже не увидела в ней желания умереть. Не почувствовала всей боли её души.

Похороны проходили очень тяжело. Все рыдали. Происходящее сводило с ума. Моя голова кружилась, словно я была пьяна. После того, как процесс похорон завершился, мои родители поехали вместе с родителями Софьи, чтобы помочь им добраться до дома. Меня же отправили домой. Один из дальних родственников семьи Мироновых благодушно вызвался отвезти меня. И вот тут-то время превратилось в улитку и тянулось бесконечно долго.

Я молча сидела в кресле и смотрела в одну точку.

Я снова одна. Зачем ты покинула меня, глупая девчонка?

Мне захотелось отругать её. Ведь так поступают только глупцы. Ведь это такая ерунда, все эти конкурсы, пение. Она думала о смерти и раньше. Она всё заранее решила. И вот он – идеальный предлог. Мне становилось только хуже. Всё происходящее напоминало дурной сон…

Глава V

Шли дни, бессмысленные и пасмурные. Хотя иногда сквозь тучи проглядывало солнышко, мне всё равно казалось, будто идёт дождь. Родители переживали, глядя, как я страдаю. Меня пожирало одиночество. Даже Глеб не мог ничем помочь. Через несколько дней должен был состояться мой день рождения, о праздновании которого не могло быть и речи. Мне казалось, что я самый несчастный человек на земле. Мир потерял яркие краски, став серым и обыденным. Находясь у себя в спальне, краем уха я услышала знакомый голос. По телевизору в гостиной шла какая-то передача в которой участвовала Пэрис. Я быстро спустилась вниз.

«Как вы прокомментируете то, что одна из финалисток покончила жизнь самоубийством?» – спрашивал мужской голос за кадром.

«Я считаю это глупо», – отвечала она, сидя на маленьком кожаном диване, сложив руки, как императрица, на боковые спинки: «Хотя я её понимаю».

«Правда, что Ми-Леди предлагала её семье большую сумму денег в знак соболезнования?»

«Я не в курсе. Спросите её об этом сами».

«Понравилось ли вам петь с Ми-Леди?»

Она что-то ответила, а мне опять подурнело. Какой бред! Без эмоций, без каких-либо чувств, словно робот, говорить о смерти человека, подростка! Который совсем не успел пожить. Все они не люди, а лишь бессердечные тени.

«Считаете ли вы, что вам повезло? Ведь первое место заняла другая участница, которая преждевременно покинула проект, не дождавшись результатов конкурса?» – вновь моё внимание привлек телевизор, вытаскивая меня своей когтистой лапой из мучительных мыслей.

«А мне вообще всегда везёт», – с ехидной улыбкой она посмотрела прямо в камеру, будто знала, что я смотрю на неё. Я выключила телевизор, больше не могла видеть её довольную ухмылку.

Значит, я все-таки победила. Но мне наплевать. Мне это не нужно.

– Ты можешь поставить её на место, – вдруг вмешался в мои мысли Глеб, он скрестил руки на груди и деловито приподнял левую бровь.

– В смысле? – не поняла я.

– Эта стерва заняла твоё место не по праву.

– Мне всё равно, – выдохнула я, – Пусть она делает, что хочет.

– Ради Софьи…

Я не знала, что ответить ещё. Конечно, надо поставить эту чертовку на место. Но у меня совсем не осталось сил. В ответ я лишь отрицательно помотала головой и ушла обратно в спальню.

Я просто лежала на кровати и смотрела в потолок. Внутри образовалась гнетущая пустота, которую ничем не заполнить. Великое уныние впитывалось в каждую клеточку тела, заставляя его содрогаться от колющих и режущих мыслей. Иногда я поворачивалась на бок и смотрела в окно, как пролетают птицы, падают сухие желтые листья. Вспоминались счастливые моменты, проведённые с Софьей. Но следом сразу приходило чувство утраты. Все перемешивалось, меня начинало тошнить. Потом я вновь переворачивалась на спину, закрывала глаза и снова начинала вспоминать. Снова и снова, причиняя себе невыносимую боль. Отец говорил, что когда умирает любимый питомец, нужно сразу же завести другого, чтобы не тосковать. Но ведь это невозможно. Заменить – значит предать. И я опять начинала плакать от обиды, от сожаления. Потом наступала злость, я сжимала до боли кулаки, потом опять поворачивалась на бок. И так длилось очень долго, пока не заканчивался день. В изнеможении от своих мыслей, я, сама того не замечая, засыпала. Сны мне не снились, словно я и не спала. От этого становилось ещё хуже.

Просыпаясь утром, я выпивала стакан чая и молча возвращалась в спальню, чтобы продолжать страдания. Чтобы вновь и вновь себя корить, а потом жалеть. Родители изнывали от того, что не могут помочь. Они боялись, я это чувствовала наверняка, что я совершу, то же самое, что и Софья.

Часть 3. Побег. Глава I

Родители все же решили отметить мой день рождения. Разбудили рано утром, повязали глаза шарфом, отвели вниз. Меня ожидал праздничный стол и подарок. Не буду долго томить, в зеленой красивой коробке с прилепленным золотистым бантиком лежал фотоаппарат. Все это немного подняло мне настроение.

– Ты улыбнулась, – сдерживая слезы, произнесла мама, поглаживая меня по голове. В ее глазах читалось беспокойство и радость одновременно.

– Все нормально, мам, – убедительно произнесла я, с интересом разглядывая цифровой фотоаппарат. Мне совсем не хотелось причинять страдания родителям. Поэтому я решила прекратить убиваться и продолжить жить дальше, вопреки всему, оставив этот печальный эпизод своей жизни в прошлом.

Мы съели по кусочку торта, сделали семейное фото на память новым фотоаппаратом, потом отправились в кинотеатр. Посмотрели незатейливую комедию. И только под вечер я вспомнила, что сегодня мне исполнилось семнадцать лет! Ничего себе! Никто ни разу за весь день не произнес эту цифру. Родители не хотели напоминать о том, что скоро я стану совершеннолетней. Скоро им придётся отпустить меня во взрослую жизнь.

Именно в эту ночь он впервые явился мне – Глеб, которого раньше я знала лишь как друга, своего ангела-хранителя, открылся ей совсем с другой стороны. Он пришёл во сне.

Сначала нежно и бережно ласкал, проходился, еле касаясь, по рукам, бёдрам, животу. И я не могла его остановить! Все это мне безумно нравилось. Я ощущала его шершавые пальцы, которые виртуозно и аккуратно скользили по коже. Как только он прикасался к нижней части живота и внутренней стороне ног, я сразу же покрывалась мурашками. Хотелось большего, но он не позволял. Просто сводил с ума своими ласками. От прикосновений я доходила до кондиции и испытывала оргазм. Так могло продолжаться всю ночь. И каждый раз я с нетерпением ждала следующей ночи. Я стала словно наркоманкой, жаждущей дозы. И мне всегда хотелось большего.

– Зачем ты это делаешь? – однажды спросила я Глеба. Мы находились в гостиной наедине.

– Мне нравится, как ты дрожишь, – ответил он.

– А разве это нормально? Я имею ввиду….

– Нормальность – понятие растяжимое, как и любовь. Кто влюблен, уже не нормален….

Мы еще долго просто сидели и смотрели друг другу в глаза. В его очах было абсолютно всё: счастье и тоска, жизнь и смерть, и укромный уголок для меня.

Я попыталась дотронуться до его руки, но она прошла насквозь, не дав мне почувствовать плотского чувства, которое я испытывала по ночам.

– Ты чудное создание, – шептал Глеб мне на ухо, вновь заставляя меня растворяться в его ласках. – Прекрасное чудное создание… Роза, мой цветок любви… Мое безумие… – он страстно дышал, продолжая лишь касаться кончиками пальцев моего тела.

– Глеб… – это единственное, что тогда я мгла вымолвить, хватая ртом воздух, испытывая очередной оргазм.

В постоянном трепетном ожидании дни летели со скоростью света. Шли месяцы. Вскоре мне предстояло пережить новое испытание. Жизнь дала это четко понять.

Глава II

Рано утром я и отец выехали за город на стрельбище. Там обучали молодых полицейских стрелять по мишеням. Отец хотел, чтобы я потренировалась. В скором будущем меня ожидало поступление в Полицейскую Академию.

Я надела специальные наушники, которые оказались мне немного велики, и стала шмалять по мишеням. Пять в голову нарисованного силуэта, пять в сердце. Уж с чем-чем, а с меткостью у меня проблем нет. «Ее можно в снайперы», – всегда шутил отец. «Можно, но не нужно», – отвечала ему мать. Вообще она была против того, чтобы я шла по стопам отца. Опасно и все такое. Еще она боялась, что я начну курить, пить и выражаться нецензурно.

Стрельбище оборудовано десятками всевозможных мишеней. Я практически уже на всех потренировалась. Больше всего мне нравилась та, что в виде силуэта мужчины, возникающая всего на три доли секунды из чёрного короба на полу и сразу исчезающая обратно. Я попадала всегда четко в голову. Этим похвастаться мог не каждый.

Вернулись домой мы ближе к вечеру, уставшие и голодные. Мама нас накормила и отправила мыться, как самых грязных поросят. Отец любил проводить со мной время, как, например, сегодня на стрельбище. Он всегда говорил, что я его жизненная опора. Моё настроение напрямую влияло на его настроение. Уж и не знаю, каким образом.

В эту ночь мне не спалось. Даже желание к Глебу не помогало. Похоже, всему виной бурный эмоциональный день. Я лежала, наполовину укрывшись одеялом. В комнате стояла духота. Пришлось подняться и приоткрыть форточку. Как вдруг я заметила за шторкой будто чью-то тень. Там явно кто-то был. Приглядевшись внимательней, я увидела – шторка намокла. Ткань буквально сочилась водой. Странно…. Я дотронулась до влажной материи и медленно за край отодвинула. Увидела девушку, стоящую ко мне спиной. Мертвую… С грязных спутанных с водорослями волос бежали ручейки речной воды. Я узнала её. Это была Софья. Она медленно повернула голову. Из шеи словно из губки выплеснулась вода с отвратительным булькающим звуком. Опухшее, как у алкоголички лицо. Кожа синюшного цвета с чёрными пятнами разложения на щеках, лбу и шее. Волосы отрывались клоками и убегали вместе с водой. В считанные секунды она облысела. На всеобщее обозрение открылась обширная неровная дыра в черепе, из которого и сочилась речная вода. Губы оказались наполовину съедены рыбами, как и веки, мочки ушей и щеки, через которые проглядывали почерневшие зубы и сочилось нечто напоминающее вязкую зеленоватую чачу. От нее шёл смердящий неприятный запах сырости и гнили. Меня потянуло тошнить.

– Что тебе нужно? – унимая в себе тошноту, спросила я, прикрыв нос и рот ладонью. Дышать было и в самом деле невозможно.

Она открыла рот, вернее сказать то что от него осталось и из него тут же выплеснулась вода, мелкая рыбешка и куски размокшей земли с прогнившими корнями речных растений. Но, кроме бульканья, она ничего не могла издать. Потом мертвая Софья подняла руку, обрызгав мои ноги водой, и указала на Глеба. Он сидел в углу на стуле, с сосредоточенным видом, не выказывая ни малейших эмоций.

– Что она хочет? – спросила я обращаясь к нему, но при этом не отводя взгляда от мёртвой подруги. Мертвой подруги.

Он ничего не ответил, встал и подошел к утопленнице. Взял ее за руку, и они вместе устранились прямо сквозь окно, исчезая в ночной глади. Призраки ушли.

Глеб вернулся через минут пятнадцать. Всё это время я смотрела в окно, выглядывая в ночи тени. Внезапно появившийся за моей спиной, Глеб ничего не говорил и не объяснял мне. Но каким-то неведомым образом я поняла, что эта была наша последняя встреча с Софьей.

Глава III

На следующее утро меня разбудил сильный гром. Погода была ужасной. Форточка хлопала от ветра. Пришлось поднять свой зад и закрыть её.

– Почему ты не пришел сегодня ночью? – спросила я у Глеба. Мы оба стояли у окна, где совсем недавно находилась мертвая Софья.

– Тебе нужен отдых, – спокойно ответил он.

– От чего? – Мне стало смешно.

– От меня….

– Но я не устала!

Я резко развернулась к нему. Мне хотелось его обнять. Прижаться к его мужской груди или хотя бы подержаться за руки. С его стороны это было жестоко. Ведь он открыл мне сладостную обитель. И вдруг почему-то решил обделить.

– Ты измождена, – умеренно продолжил он, – Тебе нужно время и возможность сделать выбор….

– Для чего? – недоумевала я.

– Ты вскоре обо всем узнаешь… – заверив, произнес он.

Тут в спальню зашел отец, как всегда без стука.

– Доброе утро, – растерянно среагировала я, испугавшись, что он мог слышать мою болтовню.

– Доброе…. – Он настороженно огляделся. Похоже, что-то заподозрил. Через секунду приблизился ко мне, пройдя прямо сквозь Глеба, – А… Ты с кем разговаривала? – оглядывая комнату, словно ни в чём не бывало, спросил он.

– Ни с кем, – промямлила я.

– Но как так? Я точно слышал, – утвердительно заявил он.

– А… я по телефону говорила…. Кто-то номером ошибся… – экстренно ляпнула первое что пришло в голову, указывая на мобильник, лежащий на столе.

– Мм…. Иди завтракать, – он еще раз оглядел комнату и вышел.

День прошел обычно. Отец был на работе. Мы с мамой убирались и готовили.

«Жизнь наладилась», – думала я. Мама весело шутила и уже не смотрела на меня с беспокойством, а это самое главное.

К вечеру опять загрохотала гроза и поднялся сильный ветер. Электричество то и дело давало сбои. Отец приехал с работы поздно. Я уже собиралась ложиться спать, как услышала, что родители о чем-то тихо переговариваются. Меня пробрало любопытство. Обычно они не разговаривают вполголоса. Я подошла к приоткрытой двери своей спальни, и стала прислушиваться.

– Я звонил Бегелеву, – говорил отец.

– Нет, мы не должны этого делать, – возражала мама.

– Она полежит всего месяц. Ничего страшного не произойдет, – голос отца уставший, но твёрдый.

О ком он говорит? Обо мне? Где я полежу всего месяц?

– Целый месяц среди психов? Ты что?! – эмоционально чуть ли не воскликнула мама.

– Тихо. Не кричи, – попросил ее отец, – Роза опять с кем-то говорит. И это не нормально. Ей уже не пять лет… – пауза, – Я говорил с врачом, и он объяснил, что в ее возрасте это очень плохо…. Всего месяц…. Для обследования…. Это даже не больница, а как санаторий, – последние его слова утихли. Они ушли в свою спальню.

Меня хотят положить в психиатрическую больницу, отец давно об этом думал. Но я ведь не сумасшедшая, я не хочу….

– Ни один сумасшедший не признает себя таковым, – произнес Глеб. Я все еще стояла у двери находясь в полном ступоре.

– Я не могу в это поверить, – тихо вымолвила я, закрывая дверь. – Родной отец хочет сдать меня в психушку…. На месяц, но ведь и так понятно, что это будет продолжаться не один месяц, а постоянно….

– У тебя есть выбор….

– Какой? – я прикрыла дверь и прошла до койки, с надеждой уставившись на Глеба – Сбежать?

За дверью скрипнули половицы.

Кто-то из родителей поднялся пожелать спокойной ночи. Скорее всего папа. Но входить он не стал.

Я кое-как заснула. Меня мучили всевозможные мысли. Я даже уже поверила, что и в самом деле чокнулась, и мне пора подлечиться. Смотрела на Глеба, его облик раздваивался, словно я была в дурмане. И вскоре я погрузилась в сон. Мне что-то снилось. Я проснулась глубокой ночью от странного звука. Это был какой-то хлопок, но из-за грома плохо слышный.