Когда распахиваются крылья

– Ещё один совет, Вася. Только ты встряхни голову, а то опять придётся все повторять. Никогда и ни с кем – запомни: никогда и ни с кем! – не соревнуйся за мою любовь. Каждый раз, когда в твою голову придёт мысль, как сделать так, чтобы я любил тебя больше, чем Тёмку или кого-нибудь другого, вспоминай это: Я люблю тебя и всегда буду рядом. Я не смогу любить тебя больше, потому что больше уже невозможно. Я – это ты. Остальное – неважно, – просто закончил он.

– Эээ… ладно, – пробормотал я, опять почувствовав, как мозги заплетаются в узел в поисках более-менее нормального ответа.

– Не надо отвечать, – сказал Гоша. – Просто попробуй это понять: не соревнуйся с другими. Отпусти этот чемпионат и вздохни наконец полной грудью.

Гоша на мгновение замер, как будто прислушивался к чему-то, а потом повернулся ко мне:

– Мы уже почти дошли до твоего дома. Дальше я не пойду: все, что там есть, ты должен принять самостоятельно.

– Да что там случилось? – не выдержал я, присматриваясь к дому – вроде все нормально. – Забор окончательно упал, и мне теперь чинить не одну прогалину, а все? А, Гоша?

Я огляделся, но Гоши рядом не было. Как будто растворился в воздухе.

«Ну и чёрт с тобой», – сгоряча подумал я, потом осознал, что сказал, втянул голову в плечи, ожидая удара молнии, а потом, так и не дождавшись, открыл ворота и вошёл во двор. Жулик завизжал от радости, в хлеву равнодушно взмыкнула Марта, в стороны разбежались и тут же забыли обо мне курицы. Вроде ничего не изменилось. Наверное, что-то дома. Я стянул с себя резиновые сапоги, грязные до самых голеней, замирающим сердцем поднялся по ступенькам, прошёл по коридору, открыл дверь… И чуть не упал, сбитый выпрыгнувшим на меня с порога Женькой:

– Бу-у! – заорал он мне в ногу и, гогоча, умчался обратно в комнату:

– Мама! А я Васю напугал! – крикнул он.

– Молодец, Женя! – отозвалась мама с кухни. – Будет теперь знать, как в школу ходить без тебя, да?

– Да! – Женька победоносно прошествовал около меня, жуя хлеб с маслом.

Я опустил рюкзак, стащил куртку и крикнул, вбегая в кухню.

– Мам, все нормально?

Мама подняла взгляд от штанов Женьки, которые, видимо, зашивала, и удивлённо ответила.

– Да, все нормально. А что?

Я облегчённо выдохнул.

– Ничего, это я так, просто, – ответил я и тут же добавил, чтобы успокоить маму. – У нас есть что-нибудь поесть? В столовке опять только макароны были.

– Да, там на плите суп, – ответила она и вернулась к Женькиным штанам. – Иди ешь, потом уроки делать, а потом с Женькой погуляй. Забор чинить не надо, я смотрела – ночью плёнка слетела и после дождя все доски отсырели, только вымажешься весь.

– Ладно, – обрадованно ответил я. Ну, если отсыревшие доски – это то, о чём говорил Гоша, тогда вообще все отлично, и забор чинить не надо! Даже хорошо, что ночью был такой сильный дождь.

Я быстро поел, наскоро сделал уроки и покормил Жулика, потом одел Женьку и повёл его гулять. С криками мы с них побегали по полю за огородом, на котором ещё не начала расти трава, даже нашли первые ростки крапивы около одного из столбов забора. Я сбегал за ножницами и пакетом, и Женька, осторожно захватывая жалящие листки указательным и большим пальцем и приходя от этого в восторг («Вася, смотри! Я не ужалился!») собрал штук семь свежих побегов в пакет. На суп, конечно, будет мало, но если добавить побольше картошки, лука и крупы, то тогда нормально. Потом мелкий как-то быстро устал и капризно запросился домой. Я пожал плечами, мы вышли из огорода, гордо неся добычу перед собой.

Дома Женька опять отобрал у меня телефон и залез под одеяло смотреть мультфильмы, а я свалился на кровать и уткнулся в книгу. Часов в девять домой с работы пришёл папа, сырой и с ног до головы покрытый брызгами грязи.

– Да автобус проехать по дороге не смог, забуксовал, – чуть виновато ответил он, пока мама выразительно смотрела на него и на грязные следы в прихожей. – Сама же знаешь, нефтяники всю дорогу своими машинами разбили – теперь вообще проехать в грязь невозможно. В общем, пока ждали трактор, пока зацепили… Потом толкали все. Да кто все-то – мужиков пять в автобусе и было. Вот и перемазались. Я сейчас все уберу, – быстро пообещал он и стянул в прихожей грязную куртку и верхние штаны. – Ещё и Петрович на тракторе приехал в дымину пьяный. Он пока нас вытаскивал, ещё полчаса прошло. Вот я и так поздно.

Мама вздохнула и пошла убирать куртку и штаны. Папа виновато шмыгнул носом и проскользнул к нам с Женькой в комнату.

– Здорово, Васька! Ты сегодня не чинил забор?

– Нет, мама сказала, что не надо.

– Ну и правильно, доски отсырели. В выходные вместе починим. Что там Женька под одеялом делает?

– Не знаю, мультики вроде смотрел.

– Ну понятно, как всегда, – с этими словами папа подошёл к кровати Женьки и одёрнул одеяло. – Ты как, Женька?

Женька ничего не сказал, по крайней мере, я ничего не услышал из-за воплей телефона. Папа ещё какое-то время постоял над кроватью Женьки, а потом громко крикнул:

– Надя, а что, у Женьки температура?

– Вроде не было, – мама появилась в дверях с тряпкой.

– Посмотри, я пока пол протру, – он забрал тряпку и вышел из комнаты.

Мама подошла к Женькиной кровати, потрогала лоб, потом дала ему градусник и села рядом.

– Тридцать семь и пять, – озабоченно проговорила она, посмотрев на градусник через минуту. – Так, значит, пора заваривать чай с мятой и душицей. Вася, тебя тоже касается – для профилактики.

Я кивнул и, когда мама ушла, подошёл к Женьке. Тот продолжал смотреть свои мультики, но на лице явственно проявился нездоровый румянец. «Да ладно, это всего лишь простуда, – успокоил я себя, – сейчас чай попьёт, и опять все пройдёт, как вчера».

– Не кисни, Женька, – я потрепал его по волосам, – сейчас чай попьёшь, потом нормально все будет.

Женька пробормотал: «Ладно!» – и продолжил смотреть мультфильмы дальше. Через полчаса мама принесла нам тёплый чай с душицей, мятой и мёдом, потом упаковала Женьку в одеяло, пожелала нам спокойной ночи, выключила свет и ушла. Я все-таки включил ночник над своей кроватью и продолжил читать. Женька, вырубившийся сразу после того, как ушла мама, тихо похрапывал и ворочался во сне. Я с сомнением присмотрелся к крутящемуся, как юла, мелкому. Если мама не переживает, тогда, наверное, ничего страшного, что у мелкого температура. Успокоенный этой мыслью, я свернулся в клубок под одеялом, отложил книгу и взялся за телефон. Я сам не понял, когда сон сморил меня, и я уже ничего не слышал и не чувствовал.

Проснулся я от сдавленного хныканья Женьки и встревоженного голоса мамы, разговаривающей с папой. На часах было полтретьего ночи. Сердце сжалось от острого предчувствия. Я резко сел в кровати, откинул ставшее вдруг противным и удушливым одеяло, и осмотрелся. Над Женькиной кроватью тускло горел ночник, сам он лежал под одеялом, на тумбочке рядом с ним стояла кружка с недопитым чаем, а на полу розовый тазик, который почему-то принесли из бани.

– Эй, мелкий, что случилось? – прошептал я.

– У меня живот болит, – ответил Женька тихим и надтреснутым голосом.

Я отшвырнул одеяло, встал и проковылял к Женькиной кровати, но не успел. Женька побледнел, резко свесился с кровати, и его стошнило на пол – тазик был чуть дальше, чем нужно. Я тут же подскочил, схватил таз и подставил его струю рвоты. Женька ещё раз скорчился, а потом упал на кровать.

– Живот болит, – проговорил он и тихо заскулил, из глаз полились слёзы вперемешку с потом. Я вытащил из шкафа салфетку, вытер ему губы, не зная, что ещё сделать. Потрогал лоб – очень горячий, как будто под кожей у Женьки вместо крови тёк кипяток.

Мама с папой на кухне заговорили совсем тихо – видимо, услышали меня и мелкого. Я затаил дыхание и прислушался, готовый в любой момент снова подставить тазик.

– Может, Ивановых попросить? У них вроде внедорожник, – тихим голосом спросила мама.

– У них тоже слабенький, вряд ли в такую грязь проедет. Сегодня Серёга Иванов со мной на автобусе на работу ездил. Ладно, дай телефон, схожу к Ивановым, потом ещё к Соловью загляну, может, он согласится подвезти. Если что, за фельдшерицей зайду, пока «Скорая» едет… – голос папы звучал дёрганно, но уверенно.

Раздался какой-то шум, потом шорох – наверное, это мама передала ему телефон, и он накинул на себя куртку. Затем дверь с тихим скрипом открылась и закрылась. Через несколько минут в комнату вошла мама, неся в руках стакан с водой и какие-то таблетки.

Увидев меня с тазиком в руке, она спросила, попытавшись оставить голос ровным:

– Женю опять стошнило?

Я только кивнул и показал ей лужу рвоты на полу. Она судорожно вдохнула и поставила стакан на тумбочку. Я тут же понял, что она собралась делать, поэтому опередил её:

– Мам, я сам сейчас уберу. Ты лучше Женьке лекарство дай.

Мама слабо улыбнулась и потянулась к мелкому. Я поплёлся на кухню за тряпкой, салфетками и резиновыми перчатками. Когда я пришёл обратно, мама уже поставила пустой стакан на тумбочку и теперь гладила дрожащего Женьку по голове.

– Что это? – я показал на упаковку таблеток.

– Парацетамол, – ответила она устало. – Надо температуру сбить. Слишком высокая – тридцать девять и семь.

Я, стараясь ни о чём не думать и не обращая внимания на холод, разлившийся внутри, быстро протёр пол, выбросил салфетки и вымыл тряпку.

– Живот болит, – опять захныкал мелкий, когда я вошёл в комнату, и его опять скрючило над тазиком. – Мама, очень больно…

– Знаю, Женя, знаю, – мама дрожащими руками гладила его по голове. – Подожди чуть-чуть, сейчас… Сейчас «Скорая» приедет, врачи тебя вылечат…

На бледном лице мамы застыло выражение растерянности и… И страха. Совсем не так, как тогда, когда Женька спрятался от нас под кустом можжевельника в лесу.

– Что с ним? – бесцветным голосом спросил я.

– Не знаю… Грипп, наверное. В последний раз такое с тобой пятилетним было. Но у тебя не так тяжело прошло… А Женьку вон рвёт… И таблетка вроде тоже вышла…

– А «Скорую» вызвали?

– Папа вызвал, часа три назад. Вася, возьми из холодильника немного льда, заверни в полотенце и принеси сюда, ладно? Хоть так попробуем сбить температуру.

Я без лишних слов развернулся и бросился на кухню, чувствуя, что не в холодильнике лёд – у меня в сердце, лежит тяжёлыми холодными кусками, мешает дышать. Подрагивающими руками я стянул с сушилки свежее полотенце, быстро выгреб из морозилки два пакета со льдом – мы с мелким замораживали его на лето, чтобы пить холодные компоты, но так про него и забыли, – свернул их в полотенце и побежал в нашу комнату.

Лучше я, чем он, опять промелькнуло в голове.

Мама взяла у меня из рук полотенце и положила на лоб Женьке. Тот встрепенулся, но потом снова осел и закрыл глаза. Бледное лицо мелкого покрывали крупные капли пота, он весь дрожал и иногда тяжело, с голосом выдыхал. Я сел рядом, не зная, что сделать и как помочь, смотря на дёргающегося мелкого остекленевшими глазами. Сейчас… Ещё минут пять, и приедет «Скорая». Все будет хорошо. Нет, вот сейчас ещё пять или десять минут, и тогда она точно приедет…

Но прошло десять минут, потом пятнадцать, потом полчаса, а «Скорой» все не было. Женьку ещё несколько раз стошнило, и он забылся в тяжёлом беспокойном сне. Папа тоже все ещё не пришёл, а у меня больше не было сил сидеть в давящей душной тишине и смотреть, как Женька мечется по подушке. Незаметно смахнув слёзы, я пробормотал что-то вроде: «Мне на улицу надо» – и не дождавшись ответа мамы, натянул на себя первый попавшийся тулуп и выскочил на веранду.

Тут, в прохладной темноте, я уже не смог себя сдержать – слёзы градом полились по щекам, я тихо всхлипнул. Лучше бы я заболел. Лучше бы сейчас ко мне ехала на всех парах «Скорая», а мелкий бы спокойно спал в своей кровати и ни о чём не подозревал. У мамы на лице беспомощный испуг, папа куда-то ушёл – значит, все очень серьёзно. Нужно что-то сделать, а не сидеть просто так и наматывать сопли на кулак! Надо, чтобы «Скорая» приехала побыстрее. Или… Я решительно встал, ладонью вытерев слёзы со щёк, и вприпрыжку сбежал со ступенек. Зачем мне какая-то «Скорая», если у меня есть кое-кто получше! В темноте я судорожно нашарил чьи-то сапоги – мои или нет – неважно! – и выскочил во двор. На улице горел только один фонарь, дальняя часть улицы тонула в темноте, но меня это не напугало – дорогу до черёмухи я знал наизусть, до самой последней рытвины. Надо только, чтобы Жулик не залаял, тогда мама будет спрашивать, куда я отправился на ночь глядя. Значит, надо бежать через огороды. Не раздумывая, я распахнул калитку, выбежал в огород и побежал, петляя между прошлогодними грядками в сторону поля – там, за всеми огородами, была узкая тропинка, огибающая всю деревню. Неважно, что там темно и почти ничего не видно – важно добежать до черёмухи как можно быстрее, пока… Пока ещё есть время.

Я побежал по полю, то и дело оскальзываясь на кочках мокрой прошлогодней травы, пока наконец не увидел еле заметную в темноте узкую коричневую ленту – тропинку. Ободрённый, я прибавил шагу, как вдруг с разбегу налетел на что-то мягкое, отчего отлетел назад и упал на спину прямо в грязь.

– Что за!.. – громко выругался я, потирая отбитые ладони.

– И я рад тебя видеть, Вася, – из темноты вынырнул Гоша, подошёл ко мне и протянул руку. – Давай, вставай, у нас дела есть.

– Ты? – изумлённо воскликнул я. От облегчения захотелось заорать, но вместо этого я тут же ухватился за его руку и подтянулся. – Я как раз тебя искал… Думал, что ты у черёмухи будешь.

– Ну вот он я. Чего искал?

– Там Женька…– быстро начал я, заикаясь и стараясь рассказать быстро и сразу все, но вдруг встрепенулся. – Подожди… Ты ведь и сам обо всем знаешь? Ты же на это намекал сегодня днём?

– Да, знаю, – подтвердил Гоша. – Знал ещё днём.

– Так почему ты не сказал?.. – возмутился я, но тут же отбросил все ненужные вопросы – не было на них времени. – А, неважно! Помоги Женьке! Пожалуйста! Пусть он выздоровеет!

Гоша с грустным пониманием посмотрел прямо мне в глаза, но ничего не сказал. Он что, не услышал?

– Помоги Женьке, пожалуйста! – повторил я ещё раз. – Он заболел, ему очень плохо! Пожалуйста, помоги! Я же знаю, ты можешь! Это же ты, наверное, изобрёл все эти дурацкие болезни. Вот ты и вылечи его!

– Вася, я тебя услышал ещё с первого раза, – с тем же грустным пониманием в глазах ответил Гоша. – Но мой ответ ты знаешь. Уже знал, когда бежал сюда. В глубине души.

– Я? Откуда? Я же не Бог! Откуда я знаю твои ответы? Так ты поможешь? Щёлкни пальцем, как тогда, когда отнял эту дурацкую суперспособность у меня… Не знаю… Заклинание какое-нибудь произнеси…

– Я не произношу заклинаний. И не творю магию. Я не волшебник.

– Да неважно! – не выдержал я и заорал на него. – Просто помоги Женьке! Вылечи его! Пожалуйста! Своим божественным колдунством… или любовью, или благодатью, не знаю, что у тебя там!

Гоша промолчал, а мне почему-то показалось важным объяснить, почему я так спешил найти его. Ведь если я объясню, он обязательно поймёт и поможет Женьке. Нужно только объяснить…

– Папа вызвал «Скорую» и ушёл – не знаю, зачем, сказал, что за фельдшером тётей Ниной. Он, наверное, думал, что «Скорая» скоро приедет и поможет Женьке, но она почему-то опаздывает… А дома Женьке очень плохо… Ему очень плохо… И мама боится за него… – сбивчиво, заикаясь, выговорил я. – Вот я и подумал сначала, чтобы ты как-нибудь ускорил «Скорую»… А потом ещё подумал: а зачем вообще «Скорая», если есть ты? Ну вот, если врачи так долго едут, то вылечи ты Женьку! Пожалуйста!

– Вася, ты же сам знаешь, что «Скорая» не приедет.

– Почему не приедет? – я даже подпрыгнул от возмущения. – Я же говорю, папа её уже вызвал, просто она почему-то медленно едет.

– Потому что через несколько минут после звонка твоего папы «Скорую» вызвала одна женщина из райцентра. Единственная карета «Скорой помощи», которая есть в вашем районе, выехала по её вызову, а не по вызову твоего папы. Сегодня весь день у её отца странно болело предплечье, но он не жаловался. Потому что он никогда в жизни не жаловался. И не стал жаловаться из-за этой боли – ведь и её можно пережить, просто мышцу потянул, наверное. Когда ночью он встал попить воды и упал, потерявшись в собственном теле, его дочь испугалась и вызвала «Скорую». Карета ехала с другого вызова из соседней деревни, врачи очень устали, но они тут же развернули машину и поехали на вызов. Они ещё не доехали и пока не знают, что уже опоздали. Им нужно ещё полчаса, чтобы доехать и понять это. Ещё двадцать минут, чтобы вернуться к перекрёстку, от которого они могут поехать к вашей деревне.

– Значит, через часа полтора будут? – нетерпеливо спросил я, но тут же сбился: – В смысле, мне очень жаль этого мужчину, но ведь тут… – я замолчал, не став договаривать: «Тут ведь Женька!».

Гоша смотрел на меня пронизывающим взглядом, от которого мне стало не по себе.

– Я же сказал – «Скорая» не приедет, – тихо повторил он.

– В смысле? Но ты говорил…

– Просто сегодня тебе повезло.

– Повезло? – недоуменно спросил я. – В каком смысле?

– В очень простом смысле, – ответил Гоша, продолжая смотреть мне в глаза. – Отец сказал тебе починить после школы забор, но, на твою удачу, ночью по всему району прошёл сильный ливень с ветром, который залил доски, и они отсырели. Теперь нужно ждать, когда они высохнут – если поставишь забор из сырых досок, потом он расползётся, все это знают.

– Причём тут забор? – растерянно воскликнул я. – Да починю я его завтра! Почему «Скорая»-то не приедет?

– Потому что сегодня повезло тебе, но не повезло другим. Во всём районе в вашу деревню ведёт самая плохая дорога – глина, смешанная с галькой. Ты сам знаешь – в начале весны по ней начали ездить нефтяники – их буровая здесь недалеко. Их грузовики разбили дорогу, оставив на ней огромные колеи. Дождь, который спас тебя от ремонта забора, превратил дорогу в болото. Обычная машина тут не проедет. Не проедет и «Скорая» «буханка».

– В смысле, не проедет?! – воскликнул я. – Всегда же проезжала! Почему сегодня нет?

– Каждый раз, когда вызов поступает из вашей деревни, врачи становятся перед выбором – помочь одному человеку здесь или нескольким в других деревнях. Это очень сложный выбор, который может сломать любого человека. Но врачи из вашей больницы делают его каждый день. Сегодня они выбрали мужчину, у которого болело плечо. Вспомни, ты никогда не видел в вашей деревне «Скорой», потому что она сюда приезжает редко.

– Но папа сказал, что они приедут…

– Твой папа вызвал «Скорую», а сам ушёл не за тётей Ниной, а за внедорожником. Он хочет попросить кого-нибудь из соседей отвести Женьку в больницу. Но и твой отец, и ваши соседи знают: по свежей грязи с такой колеёй не проедет и внедорожник.

– Можно трактор попросить… Трактор точно проедет.

– Вспомни, что ты слышал от своего отца: Петрович ушёл в запой. Прямо сейчас он спит в своём тракторе, так и не доехав до дома. К утру, может быть, протрезвеет, но ненадолго – до тех пор, пока к нему домой не заглянет сосед с бутылкой самогона – благодарность за его сегодняшнюю работу.

– То есть… – я сглотнул, и горло тут же сжалось и затянулось болью, – Женька сегодня не попадёт в больницу?

– Нет, – прямо и просто ответил Гоша. – Мне очень жаль.

Я сморгнул и, не выдержав, громко шмыгнул носом. Надо успокоиться, нельзя вот так просто плакать, как девчонка. Я попытался незаметно от Гоши вытереть слёзы, размазав их по щекам, но они все не останавливались, собираясь в уголках глаз.

– Значит, – дрожащим голосом, пересиливая боль в горле, проговорил я, – значит, это все из-за меня, да? То, что Женька заболел? То, что дождь пошёл и дорогу размыло?

Гоша тяжело вздохнул.

– Нет, Вася. Это не из-за тебя. Не из-за меня. Не из-за кого-то. Никто в этом не виноват. Просто ты сделал свой выбор, а теперь получил его последствия. Помнишь, что я говорил: свобода – это не только выбор, но и ответственность.

Я, собираясь с мыслями, отвернулся от Гоши и заходил туда-сюда по полю, запустив пальцы в волосы. Значит, если бы не моё дурацкое желание возле черёмухи, сейчас Женька был бы здоров. Не крутился волчком по кровати и не плакал от боли в животе. Мама бы не сидела рядом с его кроватью с посеревшим лицом и растерянностью в глазах, а папа не бегал ночью по деревне, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто может отвезти Женьку в больницу.

– Значит, теперь так будет всегда? Просто из-за того, что я захотел стать нормальным, кому-то рядом со мной будет плохо?

– И ещё раз нет, Вася. Все это – потому что ты стал свободным.

Внутри как будто огнём полыхнуло, и я не выдержал:

– Тогда я не хочу быть свободным! – закричал я и больше уже не смог сдерживать слёзы.

– Ты так легко отказываешься от свободы? – чуть помолчав и дав мне выдохнуть, спросил Гоша.

– Да! Не хочу быть свободным! Хочу только, чтобы Женька выздоровел!

Я снова лихорадочно заходил туда-сюда, дыша полной грудью и пытаясь успокоиться и сглотнуть болезненный ком в горле. Почему? Почему я должен выбирать между своей удачей и здоровьем Женьки? Почему такая несправедливость? Что я сделал такого, чтобы заслужить её?

– Мир вокруг тебя какой угодно, – тихо проговорил Гоша, – но он точно не определяется справедливостью или несправедливостью. Все, что тебе остаётся, все, что есть ты, – это твой выбор.

– Тогда измени его! Измени мир! – умоляюще выпалил я, – Помоги Женьке! Ну пожалуйста! Ладно, я понял, «Скорая» не приедет, но ведь ты же Бог! Ты точно можешь помочь!

Гоша продолжал понимающе и грустно смотреть на меня. Но когда он начал говорить, его голос звучал твёрдо:

– Вася, вспомни, пожалуйста, что я говорил тебе в нашу первую встречу. Я не могу помочь. Я никогда не помогаю. Я могу лишь облегчить участь, подарив надежду.

Опять он об этом! Да я уже понял, что Бог не помогает, несколько лекций подряд до меня дошли, спасибо!

– Я понял, что не помогаешь! – закричал я ему в лицо. Как он не понимает, что мы здесь просто время теряем, пока он опять решил заливать про свои философские проблемы. – Но ведь это Женька! Он ни в чём не виноват, он ещё совсем маленький! Ему-то ты уж точно должен помочь! Ты же Бог! Ты всесильный, разве нет?! Щёлкни пальцами и все готово!

– Вася, – медленно и настойчиво проговорил Гоша, – осознай эти четыре простых слова: я не могу помочь. Не могу.

– Я не понимаю! Почему?

– Я тебе уже объяснял: потому что я не диктатор, а ты и Женька – не мои рабы.

Опять он о своей дурацкой философии! Я открыл рот, чтобы тут же выпалить: «Тебе что, сложно щёлкнуть пальцем?» – но не успел. Гоша тут же ответил:

– Нет, Вася, несложно. Но твоему брату это не поможет. Ты должен понять раз и навсегда: наш с тобой разговор не об абстрактной философии, а о миропорядке. В котором нет Бога помощи.

– Это же просто слова! – не выдержал я. – Называй себя как хочешь, но ты же… Ты же Бог! Ты должен помогать людям!

– Нет, это не просто слова. Вася, ведь я и показался тебе для того чтобы ты понял самую главную вещь: в мире нет высшей силы, которая сможет решить за тебя все проблемы! Ты можешь днями и ночами молиться мне и просить о помощи, но помочь себе всегда сможешь только ты сам, и больше никто в целом мире! Ты думаешь, что я, как Супермен, разметаю всех твоих врагов, вылечу брата и обеспечу всем вам счастливое будущее! Но я никогда – слышишь! Никогда! – не сделаю этого! Потому что сделать это – значит покуситься на самое дорогое, что есть у тебя – на твою свободу! Сделать тебя рабом моей силы, моей сущности, моей природы! А ещё – отобрать у тебя то, что делает тебя тобой! Понимаешь теперь? Чувствуешь всю тяжесть свободы на своих плечах? Свобода – это понимать, что твой брат сейчас болеет не потому, что так сложились звёзды или кто-то навёл на него порчу, а потому что ты сделал свой первый в жизни свободный выбор. Понимать это и принимать. И нести за это ответственность. Это и есть свобода, и поэтому вам так сложно стать свободными. Сложно осознать, что вы, и только вы ответственны за свой выбор!

– Но я думал, что это я буду нести ответственность! – крикнул я. – А получается теперь, что из-за меня плохо не мне, а моему брату!

– Потому что ты в этом мире живёшь не один и любой твой поступок отражается на других. В этом сложность свободы, понимаешь? Легко пережить своё несчастье. Намного сложнее пережить несчастье другого человека и осознавать, что оно из-за твоего решения. Это настолько сложно, что иногда хочется выпрыгнуть из своего собственного тела, из собственной головы. Поверь, я прекрасно понимаю это чувство: каждый раз, когда я смотрю на вас и вижу, как тяжело вам принять мой дар, я хочу закрыть глаза, отвернуться, забыть. Но по-другому нельзя, потому что это и есть свобода. Твоя и моя.

Я всхлипнул. Там, дома, Женька метался по кровати с высокой температурой – и все из-за меня. Это мне надоело падать с карнизов и деревьев в лужи, это мне надоело быть неудачником – и теперь за меня страдает мелкий, который уж точно ни в чём не виноват – ведь он же не вызывал самого Бога, чтобы пожаловаться на жизнь и отказаться от своих суперспособностей. Слёзы опять полились по щекам – значит вот так это должно закончиться? Значит, это и есть ответственность за выбор – видеть, как другой человек мучается вместо тебя?