Сын гадюки

Глава 8. Он – это Аскук

Не делать ничего оказалось самым сложным указанием, которое старый шаман когда-либо получал от духов-покровителей. На его глазах умирал один из самых дорогих людей. Как Уомбли мог не делать ничего? Но все же он сидел в хижине Чаушина и ничего не делал. «Духам виднее», – решил шаман. Сидя на земле, старик смотрел на дрожащее тело парня, кожа которого была горячей, словно раскаленные угли. По правую руку от шамана сидела Мека.

Меке было сложно собраться с мыслями. Все происходящее было слишком внезапным. Она просто пришла в поселение, чтобы наконец познакомиться с тем юношей, который однажды спас ее от макак и ожирения, а в итоге стала свидетелем душераздирающего зрелища. Еще утром она и предположить не могла, что ее герой – сын грозного Царя змей, и именно сегодня им предстоит знакомство, исход которого, по всей видимости, будет весьма печальным. Мека десятый раз гоняла в памяти свою первую встречу с Чаушином. Как можно было додуматься сказать «захлопни варежку»? Очевидно же, что спаситель не мог понять ее слов. Когда-то подобный разговор закончился целой войной. А она… Хотя какая теперь разница? Мека уже сделала все, что могла. Остается лишь надежда, что духи ошиблись или Уомбли их не так понял. «Он старый, может и перепутать», – подумала Мека, а затем увидела, как кто-то открыл дверь со стороны улицы. В хижину вошла Тэхи.

Когда Тэхи укусила родного сына, она до вечера осталась сидеть на ветке, с которой упал Чаушин, и не сразу поняла, что произошло. До этого Тэхи не спала несколько дней, чтобы не видеть Аскука. Гигантский змей приходил к ней во сне. Тэхи чувствовала, что Аскук что-то задумал, и держалась как могла. Днем, уйдя на излюбленное место, которое Тэхи называла Змеиным деревом, сама не заметила, как сон сморил ее. Во сне мать Чаушина набросилась на Аскука. Ее прыжок начался во сне, а закончился в реальности. Сын не должен был становиться жертвой укуса. Этот яд предназначался для Аскука. Во сне казалось именно так, но Аскук вновь ее обманул.

Перед закатом Тэхи отважилась спуститься и вернуться в поселение. Она была уверена, что племя дружно разорвет ее на части или закидает камнями. Мать Чаушина желала себе такой участи. Однако никто ее даже не заметил. Ни один человек из племени куроки понятия не имел, что следы на лодыжке Чаушина оставлены зубами Тэхи. До нее никому не было дела. Людей волновала судьба молодого пастуха.

Войдя в хижину сына, Тэхи оперлась спиной на стену и с немым ужасом смотрела, как действует ее яд, но надолго ее не хватило. Не в силах смотреть на этот ужас, Тэхи закрыла глаза и тут же провалилась в сон. Ее тело, измученное многодневной бессонницей, было не в силах сопротивляться.

Сын гадюки лежал на подстилке из лопухов. Лицо его скривилось в гримасе. Было видно, что где-то в сознании Чаушина идет борьба за жизнь. Уомбли решил встать и пройтись вокруг хижины, чтобы размять ноги. Старый шаман сделал несколько шагов к выходу, но остановился, увидев яркую вспышку изумрудного света. Кинжал, лежавший на груди Сына гадюки, сверкнул через ножны. С улицы послышались раскаты грома, молния через окно осветила комнату.

В своем сне Тэхи снова была двенадцатилетней девочкой. Ее дом казался огромным, словно предназначался для великанов. Бамбуковый лежак, с которого пять лет не вставал парализованный отец, пустовал. «Видимо, в этом сне отец уже умер», – подумала маленькая девочка и начала тревожно озираться по сторонам. Где же Аскук, который уже семь лет не покидал ее снов? Дом залит солнечным светом, и нет ни одно местечка, где мог бы притаиться Царь змей.

Дверь отворилась, и в помещение зашел Олучи, отец Тэхи, живой и невредимый.

– Папа! – с радостным криком бросилась к нему маленькая девочка.

Олучи присел на колено и вытянул вперед руки, сжимающие маленькую веточку.

– Я помню, что обещал тебе его.

– Бизоновое дерево? – не веря своим глазам, спросила Тэхи и забрала подарок у отца.

Она бережно вертела ветку, рассматривая каждый треугольный листик с зазубринами по краям, каждый зеленый черешок. Ее переполняла радость, потому что папа выздоровел. Потому что он не обманул. Потому что ее детская мечта исполнилась. Тэхи вновь была счастливым ребенком, как до начала войны. И тут на улице раздался гром.

Раскат грома заставил Тэхи вздрогнуть. Она обнаружила себя сидящей на земле, между Уомбли и незнакомой девушкой из кано. Но то чувство радости, которое переполняло ее во сне, осталось с бодрствующей Тэхи. Ее грудь вздымалась от глубоких вдохов. Такой простой процесс, как дыхание, вдруг стал казаться самым лучшим занятием в мире. Она чувствовала себя живой. Такой живой, какой не была, наверное, со дня ранения Олучи.

Новая вспышка молнии осветила какие-то странные белые частички на земле прямо под Тэхи. Она сгребла находку ладонью, поднесла к лицу и разжала пальцы. В руке Тэхи лежали четыре змеиных клыка. Ее клыка.

Стены затряслись от раската грома.

– Аскук покинул мои сны! – радостно сказала Тэхи. – Я чувствую себя свободной от прошлого!

Мека посмотрела в лицо Тэхи, на ее улыбку, затем на четыре змеиных клыка в ее руке и сразу все поняла.

– Вот что имели в виду духи, когда говорили «Он умрет», – Мека повернулась к Уомбли: – Он – это Аскук.

Мека обняла Тэхи, и обе заплакали от радости. «Беды позади», – роняя слезы на землю, думала Тэхи и все сильнее прижималась к незнакомке, которая по какой-то причине здесь и переживает наравне со всеми. Змеиная жизнь закончилась, она больше никого не ужалит, никогда. Сегодня лучший день в ее жизни! Сейчас Чаушин очнется, была уверена Тэхи, сейчас он…

– Он умер… – грустно сказал Уомбли, глядя на бездыханное тело Чаушина, которое остыло в считаные мгновения.

Глава 9. Сын гадюки и Брат бизона

Бескрайние саванны – место, куда никто из куроки не ходит без веской причины. Похороны соплеменника – достаточно серьезный повод, чтобы ступить на территорию царства львов, аллигаторов и ядовитых тварей. Между куроки и львами существует негласная договоренность: люди отдают своих мертвых соплеменников на съедение королям саванн, чтобы те не приходили за живыми.

Так было задумано природой, что львы оказались на вершине пищевой цепи. Этот вид ест всех остальных, а его – никто. Поддерживая свой статус королей среди хищников, они регулярно нападают на всех животных, обитающих в этой местности. Когда куроки поселились на теплом краю Баобабовой рощи, львы стали наведываться к ним раз в несколько месяцев: они убивали пару человек и уносили их тела.

Основатель племени Кичи в преклонном возрасте завещал после смерти скормить свое тело львам, а затем проследить, как скоро они наведаются в деревню. Соплеменники выполнили наказ вождя.

Львы не появлялись дольше обычного раза в два. Люди начали относить все трупы соплеменников в саванны, оставляя их на одной и той же поляне. С тех пор как это стало традицией, короли саванн забыли дорогу в поселение куроки. Про умерших стали говорить: «Пришел его черед кормить львов».

На этот раз пришел черед Чаушина. Племя провожало его в последний путь. Позади людей вышагивало стадо бизонов с Чингисханом во главе. Четверо охотников несли на плечах бамбуковые носилки с мертвым телом.

Согласно традиции, на ритуальной поляне кладут носилки. Люди стоят вокруг и скорбят об усопшем, пока не появятся львы. Но в этот раз львиный прайд уже ждал людей. Увидев, что звери на месте, куроки пошли в сторону деревни сразу, как только носилки опустились на землю. Лишь Тэхи никуда не собиралась. Она села рядом с телом сына и попросила оставить ее здесь, чтобы покинуть Мир живых вслед за Чаушином. Никто не попытался ей помешать или отговорить. Она имела такое право, все это понимали. Люди отходили от поляны все дальше, львы подбирались все ближе. Тэхи зажмурилась и обхватила голову руками в ожидании того, как острые клыки начнут рвать ее на части.

Двумя часами ранее, когда Уомбли, Тэхи и Мека молча сидели в хижине Сына гадюки, ожидая исхода битвы с Аскуком, в Междумирье Чаушин беспомощно барахтался в брюхе гигантского змея. Он вонзил кинжал в голову врага, но сам провалился прямиком в пищевод. Рана кровоточила. Змей захлебывался собственной кровью, в которой тонул и его сын. Нужно вырезать путь наружу, вспоров брюхо Аскука, но нечем. Кинжал остался в нёбе гигантского змея. Извиваясь в предсмертной агонии, Царь змей ломал кости проглоченной жертвы, перемалывая их на мелкие осколки. Боль была невыносимой. Чаушин и Аскук умирали медленно и мучительно.

Можно ли считать Чаушина победителем в этой битве? Добрая половина мира духов сказала бы, что это даже не битва. Так, мелкая стычка. Но раз один дух умер от руки другого, в игру вступают правила Междумирья: победитель получает силу и мудрость побежденного. За кем числится победа, всегда решает Междумирье, и оно выбрало Чаушина за то, что тот первый нанес смертельное ранение. Хотя какой прок с этой победы, когда жизнь уже закончилась?

Аскук прекратил корчиться. Взгляд его потух. Рядом с телом гигантского змея из ниоткуда появился жнец, слуга смерти. Жнецов легко узнать по черному балахону с большим капюшоном, полностью скрывающими их тела и лица. Когда кто-то умирает, жнецы тут как тут. Они открывают портал в Мир мертвых.

– Пора! – сказал жнец, вытянув вперед руку.

Костлявые пальцы, обтянутые бледной, как мел, кожей, сжимали горловину больших песочных часов. Последняя песчинка упала в нижнюю чашу. Под гигантским змеем раскрылась огромная воронка темно-синей энергии.

Портал затягивал в Мир мертвых Аскука и застрявшего в его желудке Чаушина. Сын гадюки не понимал, что происходит. Боль прекратилась. Его тело больше ничего не сковывало, потому что тела он уже не имел. Чаушин чувствовал себя бесконечно маленькой точкой. Эта точка ничего не могла, лишь переживать проносящиеся задом наперед воспоминания. Он ясно видел всю свою жизнь от падения в пасть Аскука до первого вздоха в Мире живых.

Без чьих-либо подсказок стало очевидно: так происходит прощание с только что утраченной жизнью. Еще раз окинуть взглядом произошедшее за почти много лет, и все, финал…

И перед тем самым финалом Междумирье выполнило свои обязательства – передало победителю мудрость побежденного. Чистое сознание Чаушина за один бесконечно малый миг пережило яркую вспышку опыта длиной несколько тысяч лет.

Царь змей был не просто древним духом – его история началась на заре зарождения жизни в Иной Вселенной. Аскук был крохотным червем, плавающим в океанических глубинах Мира живых, грыз наполовину отмершие водоросли и останки своих же собратьев. Подобных ему червей было много, но по неизвестной причине будущий Царь змей оказался особенным. Все вокруг стремились продолжить род. Главной задачей червей было сбиваться в пары и плодить потомство, успеть создать как можно больше себе подобных, пока не умер от старости или не был съеден кем-то покрупнее. Но Аскук не чувствовал в себе таких инстинктов и, в отличие от остальных, не старел. Поколения сменялись одно за другим. Черви все так же копошились на дне, жуя гниющие растительные остатки. Примитивная жизнь занималась постоянным самовоспроизводством.

За это время тело Аскука эволюционировало. Он вырос в размерах, его рот наполнился зубами, на голове появились глаза, тело покрылось грубой чешуей. Будущий отец Чаушина эволюционировал сам по себе, в течение одной-единственной жизни. Он стал большой водной змеей, способной нападать на рыб, обвивать их тела и кусать до изнеможения.

Подводные обители боялись Аскука. Они расплывались кто куда, только лишь заприметив хищного змея неподалеку. Быть хищником ему действительно нравилось. Жизнь Аскука превратилась в постоянный поиск собственных пределов. Ему было интересно, на что способно его тело, до каких размеров он может вырасти, насколько опасным станет для остальных видов. Аскук начал выползать на сушу. Сначала это были короткие вылазки под палящее солнце, которое быстро высушивало еще не привыкшую к солнцу чешую. После многовековых тренировок гигантский змей стал сухопутным существом. Его организм начал вырабатывать яд, делая укусы Аскука смертельными для любого наземного животного.

Будущий отец Чаушина поселился в Баобабовой роще задолго до появления людей в Мире живых. Он стал таким огромным, что запросто глотал взрослых куропаток и маленьких кабанчиков. Животные покрупнее умирали от его ядовитых укусов и съедались Аскуком по частям. Среди зверей у него не было соперников. Даже львы казались ему просто закуской с пушистой гривой, из-за которой есть их особого желания не было, разве что иногда, для устрашения прайда и публичной демонстрации себя в качестве венца эволюции.

Развивалось не только тело, но и разум гигантского змея. Все меньше его радовали рейды по Баобабовой роще и Бескрайним саваннам в поисках поживы. Все чаще всплывал в голове вопрос: «Для чего это все? Что я здесь делаю? Каково мое настоящее предназначение?»

Эти размышления лишали его аппетита и азарта в охоте. Аскук облюбовал себе самый большой баобаб в роще и почти все время проводил на его ветвях. Этот самый баобаб спустя многие годы Тэхи назвала Змеиным деревом. Видимо, было в нем что-то такое, что притягивает змеиные сущности.

Опутав своим телом крону Змеиного дерева, Аскук размышлял о вечном: почему природа сделала это с ним? Какова была задумка Создателя? Такое исключительное создание просто обязано иметь исключительное предназначение. Вот только в чем оно? Кому можно задать подобный вопрос?

Для Аскука было очевидно, что в Мире живых нет существа более разумного, чем он. Все эти рычащие, хрюкающие и щебечущие безмозглые создания, что копошатся вокруг в поисках пищи и партнеров для спаривания, разве могут они что-то знать о смысле существования? Ими движут лишь инстинкты выживания и размножения – больше ничего. Поиски смысла зашли в тупик. Аскук погрузился в экзистенциальное отчаяние, которое даже разделить не с кем. Гигантский змей решил больше никогда не спускаться со Змеиного дерева и просидел на нем много-много лет, пока однажды не началась страшная гроза. Разряд молнии ударил прямо в баобаб, тем самым забрав сразу две жизни: Змеиного дерева и Аскука.

Дух гигантского змея очнулся в Междумирье, среди всепоглощающей тьмы Пещеры раздумий.

– От тебя пахнет горелой курицей! – сказал картавый голос.

– Чего? – спросил змей.

– Да, именно курицей, которую кто-то спалил. Наверное, готовить не умел. Знаешь, я бы сейчас не отказался от хорошо прожаренного окорочка, ну или крылышка. Ребрышки, в общем-то, тоже ничего. Но вот окорочка – это лучшая часть курицы. У тебя есть с собой окорочок?

– Нет у меня никакого окорочка!

– Эх, жаль! Я-то уже понадеялся…

– Ты кто вообще такой?

– Мое имя Китл. Я тут живу с недавних пор. А тебя как зовут?

– Никак меня не зовут. Ты первый, кто об этом спросил.

– Без имени в Междумирье нельзя.

– Почему вдруг?

– Не знаю. Просто не принято как-то. Тебе нужно выбрать имя. У меня идея: сейчас я начну перечислять все имена, которые когда-то слышал, просто для вдохновения, и ты себе выберешь подходящее. Значит, слушай: Крут, Онита, Кезер, Битл, Ситл…

– Аскук.

– Уже?

– Да, меня зовут Аскук. Я – Царь змей.

– А змеи в курсе, что ты их царь?

– Да мне все равно. Если кто-то не согласен, пусть скажет мне это в лицо, – Аскук сверкнул глазами, и красное горячее свечение озарило жука-носорога, что стоял прямо перед носом змея.

– Ай, ты что делаешь? Горячо же! Я сейчас сам стану, как жареная курица.

«Ничего себе, как я умею, оказывается», – подумал Аскук и спросил нового знакомого: – В Междумирье всегда так темно?

– Нет, только в Пещере раздумий. Как только ты поймешь, что ищешь в Междумирье, появится выход. Не думай, что это легко. Некоторые проводят здесь века в поисках… а, ты уже ушел, – тихо прошептал Китл, глядя вслед выползающему через небольшой просвет Аскуку.

Аскук точно знал, чего он хочет – найти ответ на главный вопрос. С этого момента начались скитания царя змей по Междумирью. Он обыскал все уголки мира духов, опросил всех, кого только встречал, уговаривал и запугивал, торговался и давил на жалость, но никто не мог сказать Аскуку, кто он и для чего родился. Предназначение – это что-то, что находится внутри тебя. Если ты его еще не почувствовал, значит, время не пришло – так говорили все, кто умел говорить. Неистовый поиск своего предназначения в Междумирье закончился тем же, чем и в Мире живых – полным фиаско. Царь змей смирился с тем, что время уже не придет. Игра проиграна.

Великой силе так и не нашлось применения за целую вечность, отчего она полностью утратила ценность. Аскук решил, что пришло время раствориться в Мире мертвых. И все же ему хотелось оставить после себя в Иной Вселенной хоть что-то или кого-то. Тогда Аскука посетила мысль, до которой ни один другой дух никогда не додумался бы – наследник. Царь змей нашел не только идею, но и способ сделать это. Он выбрал в Мире живых девушку, лишенную детства, которая была не в ладах с собой.

Царь змей увидел Тэхи в тот момент, когда она назвала Гудэха «вождь – полторы извилины». Впервые за многие тысячелетия своей жизни Змеиному царю стало смешно. Его хохот был слышен в каждом уголке Иной Вселенной. До этого момента даже сам Аскук не знал, что он способен смеяться.

Не все в этой истории было гладко. У Аскука не получилось стать полноценным отцом, который растит и воспитывает Чаушина. Единственное, что он мог себе позволить – посещать сновидения девушки, подарившей ему смех, а затем и сына. Во время беременности у Тэхи появились не только змеиные зубы, но и особые железы, превращающие злость и обиду в яд. Долгие годы железы копили отраву, чтобы однажды выплеснуть ее наружу и освободить мать Чаушина от прошлого. Пока Тэхи спала, Аскук изводил ее своими визитами, бередя старые душевные раны, отчего железы работали все сильнее. Ко дню многолетия Чаушина процесс был завершен. Осталось только одно – найти того, кто примет на себя этот яд.

Укус Чаушина стал символичным финалом в процессе исцеления Тэхи. Всю жизнь Сын гадюки был емкостью для ментальных токсинов матери, а в этот раз принял их физически. Аскук просчитал все от и до. Тэхи избавляется от яда, его сын попадает в Междумирье, где и состоится передача силы. Аскук должен был спровоцировать бой, в котором произойдет отцеубийство. Спор с верховным жнецом на щелбан – это ложь, откровенная провокация. Царь змей хотел задеть сына за живое, разозлить его, заставить атаковать. Дать Чаушину шанс на победу, а себе – на освобождение. В очередной раз все пошло немного не по плану. Погибли оба. Хотя Аскук предусмотрел и это.

События обрели смысл, а вопросы нашли ответы в один бесконечно малый миг, пока Аскука и плененного в его нутре Чаушина затягивал портал Мира мертвых. И вот уже кончик хвоста некогда самого грозного духа Междумирья пропал в воронке темно-синей энергии.

– Ну здравствуй, территория небытия, – подумал Чаушин последний раз в своей жизни.

Мир мертвых оказался ничем, пустотой. Там не было времени, пространства, воспоминаний, ничего. Все ответы и озарения, полученные Чаушином при жизни, теряли смысл. Даже смысл терял смысл. Попав туда, Сын гадюки становился пленником небытия или его гостем – разницы, в общем-то, уже не было, потому что больше не было того, кто мог бы почувствовать эту разницу.

Жнец по-прежнему стоял на поляне, где только что закончилась схватка Аскука и его сына, не в силах поверить в произошедшее. Неужели великий Царь змей пал? Для Иной Вселенной это можно назвать концом эпохи. Один из самых древних духов покинул Междумирье навсегда. О таком значимом событии должно сообщить командующему.

Жнец посмотрел на лес вокруг, который после гибели Чаушина окончательно заволокло тьмой, и даже луна с неба куда-то делась, а затем исчез. Так слуги смерти передвигались по Междумирью – исчезали в одной точке и тут же появлялись в другой, иначе везде не успеть. А жнецы не могут позволить себе такой роскоши, как опоздание.

Жнеца, отправившего Аскука и его сына в Мир мертвых, звали Чак. Чак считал себя одной из множества рук великого уравнителя Иной Вселенной – смерти. Силы, что нельзя увидеть или почувствовать, но которая следит за каждым и давно уже решила, когда и кто с ней встретится. Чак считал существование верховного жнеца лишь формальностью. Его так называемый руководитель не сопровождал души в Мир мертвых, а все время просиживал у себя в замке и вел никому не нужные записи погибших духов. В глубине души Чак был уверен, что даже если верховного жнеца не станет, никто разницы не почувствует. Смерть все равно не отменят.

Появившись в центральном зале замка верховного жнеца, Чак увидел, как тот неспешно расхаживает туда-сюда и осматривает стены. Командующий слуг смерти был так же худощав, как и Чак. Кожа да кости – применительно к жнецам, это не метафора, а точное анатомическое описание их организмов. Вся внешняя разница между верховных жнецом и обычным заключалась лишь в том, что балахон верховного был обрамлен широкой темно-синей каймой.

– Скажи, Чак, тебе не кажется, что место, в котором я живу, выглядит как-то мрачно? – спросил верховный, заметив посетителя.

Чак осмотрелся по сторонам. Стены сложены из черепов с кровавыми пятнами, стулья и столы собраны из костей. Под потолком висит люстра со свечами из черного воска. Они горят зеленым пламенем. Света совсем мало, отчего дальние углы комнаты погружены во тьму. В комнате царит могильный холод. Ничего нового. Ничего необычного.

– Сэр, я думаю, для командующего слуг смерти это самая подходящая обстановка, – уверенно выпалил Чак.

Верховный жнец по имени Сэр остановился у одного из темных углов.

– Мне кажется, если вот здесь повесить картину, – костлявым пальцем Сэр указал на одну из стен, – будет немного веселее, а то кругом сплошное уныние. Что думаешь?

– Сэр, вы здесь главный, вам решать.

Чак слушал эти идеи веками. Если сложить все разы, когда верховный жнец собирался сделать обстановку своего замка повеселее, в привычной нам системе счисления получится то, что называют астрономическим числом. Но за все это время идеи так и остались идеями. Сэр бесконечно раздумывал, не поменять ли что-нибудь, но никогда ничего не менял. Так что мнение Чака здесь не играло никакой роли, да и мнения по этому поводу у него в общем-то не было.

Пока Сэр размышлял о том, какую бы картину повесить у себя на стене, прямо под его ногами по направлению к темному углу пробежала облезлая крыса. Как только грызун скрылся во тьме, оттуда раздались хриплый писк и хруст костей.

– У вас появились мышеловки, Сэр? – с удивлением спросил Чак, не ожидая увидеть в замке даже таких крохотных изменений.

– Нет! Это решение гораздо элегантнее, – гордо сказал верховный жнец и выволок из темного угла на свет тяжеленный горшок с землей, в котором росло огромное хищное растение – исполинская версия венериной мухоловки. Из его захлопнувшейся пасти торчал крысиный хвост.

– Ну и гадость! – с отвращением сказал жнец.

– Это не гадость, а подарок. Ну-ка, помоги мне!

Слуги смерти взяли горшок с двух сторон и отнесли его прямо под люстру.

– Теперь он сыт, так что пусть пока постоит на самом видном месте, – переводя дух, сказал верховный жнец.

Зубастый цветок переваривал свою добычу, стоя в центре комнаты между двумя колодцами, накрытыми огромными деревянными крышками. На одной из крышек был нарисован череп, на другой – сердце. Так выглядели врата в Мир живых и Мир мертвых.

– Кто подарил вам эту гадость, Сэр?

– Аскук! Вчера заходил. Ты на него все время наговариваешь, а он очень вежливый дух, без подарков не приходит.

– Больше не придет, Сэр… Аскук теперь в Мире мертвых, – жнец кивнул в сторону колодца с черепом на крышке.

– Значит, это все-таки произошло, – неподдельно удивился Сэр. – Чаушину удалось победить.

– И да и нет… Чаушин победил, но все равно отправился в Мир мертвых, вместе с отцом.

– А вот это непорядок! – верховный жнец резко подскочил к колодцу с черепом. – Время Чаушина еще не пришло…

– Как это не пришло? – возмутился Чак. – Он погиб в схватке с отцом и в полном соответствии с нашими законами отправился на вечный покой.

– А вот так не пришло! – на этих словах командующий жнецов отодвинул в сторону крышку с черепом.

Под крышкой виднелась огромная темно-синяя воронка, подобная той, что затянула души Аскука и Чаушина, только намного больше, и вихрь энергии в ней был быстрее в несколько раз. Сэр сунул туда руку и начал что-то искать на ощупь.

– Сэр, если вы собираетесь сделать то, о чем я подумал, это ошибка! Большая ошибка! – продолжал протестовать Чак. – Во все времена смерть была безусловным явлением. Никто и никогда не возвращался из Мира мертвых. А что теперь? Сначала Уомбли, теперь Чаушин. Не мы устанавливали этот порядок, не нам его нарушать.