Сын гадюки

Все воспоминания Уомбли, которыми он владел на этот момент, начинались именно отсюда, из Междумирья. Первый запах, который он помнил, был запахом похлебки Ониты. Увы, похоже, что во время сегодняшнего визита Уомбли стал свидетелем конца эпохи вкусных похлебок в доме духов-покровителей. Онита поставила перед ним горячую тарелку своего варева, и пахло оно теперь просто невыносимо.

– Я не очень голоден сегодня, если честно, – слукавил Уомбли, с плохо скрываемым отвращением отодвигая угощение от себя подальше.

– Скажи спасибо ему… – Онита небрежно кивнула в сторону супруга.

– Я виноват в том, что ты разучилась готовить? – съязвил Крут.

– А ты разве способен признать, что вообще хоть в чем-то виноват? – парировала жена.

Уомбли понял, что сами они никогда не перейдут к делу, так что решил бесцеремонно увести разговор в нужное ему русло:

– Я так понимаю, вы мне что-то хотели рассказать?

– Ах да, – хлопнула себя по лбу Онита как раз в тот момент, когда там приземлилась огромная муха. Она посмотрела на раздавленную тушку насекомого, затем слизнула ее с ладони. – Аскук решил повидаться с сыном.

– Что? – редкие седые волосы на голове Уомбли начали подниматься. – Аскук явится в деревню?

– Нет, – ответила Онита, убирая со стола нетронутую чашку похлебки со вкусом разочарования, – они встретятся в Междумирье. Чаушин уже здесь.

– Здесь? Но ведь это значит… – шаман не мог найти правильных слов и мыслей, – нам нужно его отыскать раньше Царя змей.

– Нет, не нужно! – отрезала Онита. – Мы ему все равно не поможем, и ты тоже не лезь.

– А кто ему поможет? – Уомбли начал судорожно перебирать в голове всех жителей деревни.

– Этот человек не из племени куроки. Ты сразу поймешь, когда увидишь, – успокоительным тоном проговорила Онита.

– И что же делать мне? – недоумевая, спросил старик.

– Ничего не делать, – слова Крута были резки и бескомпромиссны, – он все равно умрет.

Онита зло посмотрела на мужа. Он явно ляпнул что-то невпопад.

– Умрет?! – Уомбли не верил своим ушам, – почему вы не вызвали меня раньше? Мы же могли все предотвратить! Можно было бы что-то придумать…

– Успокойся, – раздраженно оборвал лепет шамана Крут, – когда откроешь глаза, скажи всего два слова «Он умрет!» – больше от тебя ничего не требуется.

– Он умрет? – неуверенно уточнил Уомбли.

– Тебе пора, – сказала Онита, указывая на раскрывающуюся в полу светло-голубую воронку энергии, ведущую в Мир живых.

Уомбли сделал шаг в портал, и его дух начал терять форму, словно текучая смола. Его тут же затянуло в портал без остатка.

– Он умрет? – Онита уставилась на мужа. – Умнее ничего не смог придумать?

– Как еще было отвадить его от дурных идей? Аскук ясно сказал, Уомбли не должен вмешиваться.

Уомбли открыл глаза в Мире живых и тут же сказал:

– Он умрет! – шаман поднял взгляд и увидел, что все племя пристально смотрит на него.

Старик сидел посреди центральной площади поселения, а прямо перед ним лежало обмякшее тело Чаушина, которое только что сняли со спины бизона по имени Чингисхан.

– Он умрет… – обреченно повторил Уомбли.

Глава 5. Ты мне нужен!

– Что это за место? – спросил Чаушин несущего его с дикой скоростью бизона.

– Его называют Пещерой раздумий.

– Каких раздумий? – с трудом держась за своего скакуна, продолжал расспросы Чаушин.

– Если ты попал в Междумирье впервые, значит, твое тело сейчас умирает. Ты в растерянности и ничего не понимаешь. Гости Междумирья, которые не знают, куда хотят попасть, оказываются в Пещере раздумий и остаются здесь, пока не найдут ответа на этот вопрос.

– Я знаю, куда хочу попасть! – мгновенно возрази Чаушин.

– Дай угадаю… – голос Кезера был по-отечески добрым, – ты хочешь назад, в Мир живых, в свое тело?

– Разумеется!

– Все этого хотят поначалу…

– Значит, ты везешь меня назад?

– Нет. Междумирье так не работает. Это не Баобабовая роща. Нельзя просто так сюда наведаться, затем передумать и тут же вернуться.

– Почему?

– Если ты здесь, значит, тебя ждет урок. Пока урок не будет усвоен, покинуть Междумирье не получится.

– Каков мой урок?

– Узнаешь, когда встретишь отца…

– Аскука?! – с испугом переспросил Сын гадюки. – Не хочу я его встречать!

Чаушин стал ерзать, ища способ спрыгнуть со спины золотистого бизона на полном ходу, при этом не переломав себе все кости.

– Не дергайся! – рявкнул огромный зверь на своего наездника, – я понимаю, что ты напуган. Поверь, Аскук не так страшен, как тебе кажется.

– Ты так говоришь только потому, что дружишь с Царем змей, а мне он не друг и никогда им не станет! – Чаушин набрался храбрости и спрыгнул вниз, туда, где была земля или какое-то ее подобие.

Тело Сына гадюки упало и под воздействием инерции прокатилось по плоской поверхности еще немного. Почувствовав потерю наездника, бизон резко прекратил бег и встал как вкопанный.

Чаушин поднялся на ноги и начал искать взглядом выход из Пещеры раздумий. Тьма вокруг оставалась непроглядной. Только сияние шкуры Кезера позволяло увидеть собственное тело, покрытое свежими ссадинами от падения. Ссадины кровоточили. От каждого прикосновения становилось больно.

– Ты ошибаешься, сын Аскука! Меня зовут Кезер, покровитель бизонов. Я – твой друг.

– Мой друг? – с недоверием переспросил Чаушин.

– Бизоны тебя любят. Ты единственный, кто действительно уважает наш вид. Для всех остальных мы просто мясо и шкуры. Так что помочь тебе – меньшее, чем я могу отблагодарить такого человека. Для нас ты брат, Чаушин.

– Если ты мой друг, увези меня куда-то, где отец не найдет! – взмолился Чаушин.

– Нет такого места в Междумирье, где бы Аскук тебя не отыскал, – с сочувствием в голосе ответил Кезер. – Он ни за что не пропустит день твоего многолетия, поэтому организовал тебе это путешествие именно сегодня.

– Организовал?

– Я не знаю, как именно, но Аскук нашел способ укусить тебя зубами Тэхи.

– Значит, моя мама не такая уж гадюка? Все это время в нее вселялся Аскук? Это он заставлял ее быть такой злой?

– Я не знаю тонкостей их отношений… Спросишь об этом у отца лично.

– Получается, выбора нет? Мне суждено с ним встретиться сегодня?

– Твой выбор только в том, как скоро это произойдет. У тебя мало времени. Повторяю, твое тело умирает. Если хочешь в него вернуться, нужно спешить.

– Скажи хотя бы, какой он, мой отец?

– Какой он? – Кезер на мгновенье задумался. – Царь змей – один из самых древних духов Междумирья. Обладатель великой силы и не менее великой мудрости. У него нет друзей, и о нем никому ничего толком не известно. Быть может, сегодня ты узнаешь его намного лучше, чем кто-либо в Иной Вселенной.

Разум Чаушина все еще отказывался принимать происходящее. Какое Междумирье? Какие духи? Аскук действительно существует? Все предыдущие годы он с интересом слушал истории обо всем этом от Уомбли, но рассказы так и оставались рассказами. Где-то в глубине души Чаушин не верил старому шаману по-настоящему так, как верит своим глазам, ушам, чувствам. И вот внезапно настал тот момент, когда не поверить уже невозможно. Все, о чем говорил Уомбли, реально. От этого не отмахнешься и не спрячешься. Остается только смириться и сделать шаг навстречу пугающей неизвестности.

– Хорошо… – Чаушин склонил голову и зашагал к бизону, чтобы снова взобраться на его спину, – вези меня на встречу с отцом.

– Считай, уже отвез, – Кезер немного отпрыгнул, не давая Сыну гадюки себя оседлать, – обернись!

Чаушин с недоверием повернул голову, а затем развернулся всем телом. Впереди был небольшой просвет – выход из Пещеры раздумий. Где-то там вдалеке виднелись силуэты деревьев без листьев.

– Ты знаешь, куда тебе нужно. И вот он – выход.

– Если все так просто, зачем мы столько скакали?

– Чтобы оказаться подальше от Китла. Его болтовня меня раздражает, – брезгливо сказал Кезер.

Пастух и золотистый бизон молча зашагали к выходу. Выйдя из пещеры на свет, Чаушин оказался в густом лесу. Кругом были мрачные деревья и кустарники, торчащие из твердой растрескавшейся земли. Иссохшие и безжизненные, они уже не были растениями, а скорее символом отсутствия здесь какой-либо жизни и надежды на лучшее. Сын гадюки поднял голову и увидел огромную луну, свечение которой заставило его зажмуриться. Проморгавшись, он обернулся, чтобы посмотреть снаружи на место, откуда только что пришел, но никакого входа в Пещеру раздумий там не было. Позади оказались только деревья, скрюченные ветки которых чем-то напоминали руки человека, умершего посреди пустыни от обезвоживания в страшных муках.

– Здесь живет Аскук? – озираясь по сторонам, недоумевал Чаушин.

– Здесь живут твои чувства. Это – Лес души, – ответил бизон, – посмотри по сторонам. То, что ты видишь – это то, что ты сейчас чувствуешь.

– Мрачная картина…

Сын гадюки почувствовал легкое дуновение ветра. Кезер стремительно удалялся с поляны, оставляя за собой облака пыли с едва заметным золотистым отблеском.

Неудивительно, что лес вокруг пастуха был таким мрачным. Чаушин и без того не питал радужных ожиданий по поводу дня своего многолетия. Еще утром он был уверен, что хуже, чем планируется, уже не будет. Но, как показала реальность, всегда есть вариант, в котором все еще хуже. Кто мог знать, что там на уме у Царя змей? Если он правда хотел видеть сына, где был раньше?

– Бизону верить нельзя, – пробормотала проекция Тэхи, – посмотри, куда он тебя привел.

– Это тебе верить нельзя! – мысленно огрызнулся Чаушин.

– Мне нельзя?! Вот ведь зараза неблагодарная! Я тебе столько раз помогала, советы дельные давала, а ты…

– Ты говорила, что отец на празднике не появится, – Сын гадюки хоть и знал, что спорить бесполезно, но удержаться не смог.

– И я оказалась права! Разве это похоже на праздник?

Чаушин присел у подножья одного из страшных деревьев. Очень хотелось есть, но те продолговатые фрукты, что висели на безжизненных ветках местных кустарников, выглядели, мягко сказать, не очень аппетитно: черные, колючие, дурно пахнущие. Он сорвал один и попробовал его разломить пополам, стукнув о большой камень, лежащий рядом. Несколько раз поранившись об острые иголки, покрывающие твердую оболочку, он все же расколол внешнюю оболочку. Под коркой оказался только воздух, пахнущий совершенно невыносимо. Сложно сказать, воздух ли это был вообще. Сделав один малюсенький вдох, хотелось чихнуть так, чтобы легкие вылетели через ноздри, а мозг от встряски превратился в гоголь-моголь и навсегда потерял воспоминания об этом кошмарном смраде. Если бы от отвращения можно было умереть, запах из этого фрукта был бы самым быстрым и беспощадным убийцей.

Чаушин бросил смердящий плод куда подальше, но вонь расходилась все сильнее, изгоняя странствующего по Междумирью Сына гадюки с того места, на котором он вроде как уже пристроился и планировал дождаться отца. Вонь преследовала Чаушина. Он был вынужден бежать вглубь кошмарного леса, чтобы уберечь нос от той участи, которую не пожелал бы даже Аскуку.

Спасаясь от смрада, Чаушин вилял между стволами уродливых деревьев, которые по мере продвижения начали казаться более привлекательными. Небо потихоньку прояснялось, и даже земля под ногами становилась слегка мягкой, с редкими зелеными травинками, которые росли все чаще с каждым новым шагом. Чаушин решил держать темп и направление, несмотря на то что запах отвратного фрукта больше не чувствовался. Где-то вдалеке послышался женский голос. Голос пел очень притягательную мелодию. Юноша шел к источнику звука, а лес на глазах расцветал. В конце концов он оказался на залитой светом поляне.

– Это ловушка! – внезапно проснулась проекция Тэхи.

– Заткнись, – мысленно рявкнул на нее Чаушин.

Посередине поляны стояла девушка, от которой и исходил тот самый свет, озарявший местность вокруг. Чаушин вышел из зарослей и остановился, немного прищурив глаза. Ореол вокруг женского силуэта слепил его, мешая разглядеть лицо. Продолжая петь, девушка медленно пошла в его сторону. По мере приближения стали просматриваться контуры лица, они были так же красивы и притягательны, как ее голос, и показались Чаушину немного знакомыми, однако она точно не была одной из племени куроки. Так что совершенно непонятно, откуда Сын гадюки мог ее знать. К тому же лицо ее все равно не получалось разглядеть четко, только основные черты, а пение было на совершенно незнакомом языке. Эти новые слова дарили какое-то странное чувство спокойствия и безмятежности, словно ничего страшного не происходит и вовсе никогда не происходило. Страх будущего и ненависть к происходящему покидали душу скитальца по Междумирью. Подойдя совсем близко, девушка протянула Чаушину длинный кинжал в кожаных ножнах. Сын гадюки принял дар, прижал к груди и тихо сказал:

– Спасибо!

– Возвращайся! Ты мне нужен! – после этих слов девушка бесследно растворилась, а поляну и окружающий ее лес снова затягивало мрачными красками.

Глава 6. Захлопни варежку!

Ко дню многолетия Чаушина вождь племени Гудэх приготовил юноше подарок – прекрасный охотничий бумеранг, что достался ему в качестве трофея во времена Трехдневной войны. Один из воинов кано умело бросал его во врагов, ранил и калечил их, при этом бумеранг всегда возвращался в руку хозяина. Именно этим бумерангом был сражен дедушка Чаушина. Гудэх подобрал его на поляне, после боя. Уже в мирное время несколько месяцев вождь пытался научиться пользоваться диковинным предметом. Бумеранг действительно возвращался после каждого броска, вот только не в руку. Тренировки вождя заканчивались многочисленными синяками на плечах, ногах и спине, а также огромными шишками на лбу. Отчаявшись, Гудэх пришёл к Уомбли и попросил проверить, вдруг это оружие заколдовано и будет работать правильно не у всех. Тщательно осмотрев предмет, доставивший лидеру племени столько боли, шаман вынес вердикт:

– Это не бумеранг, а твоя рука заколдована.

– Ты можешь расколдовать? – с радостным предвкушением спросил Гудэх.

– Конечно! Дай-ка мне вон тот топор, – старик указал на угол своей хижины.

– Держи, – вождь подал орудие с выражением нескрываемого сомнения на лице.

– Теперь клади руку на пень.

– Шуточки у тебя идиотские, Уомбли! – рявкнул Гудэх, выходя из хижины шамана.

– Какие шуточки? – с недоумением переспросил Уомбли, убирая топор обратно в угол.

Так и не совладав с непокорным оружием, Гудэх решил вручить его Чаушину, раз уж подарка от отца парень все равно не дождется. Но, увы, именинник лежал без сознания в хижине, которую когда-то построил сам, прячась от ядовитой матери.

Построить дом для куроки было делом совсем не хитрым. На берегу Зеркального озера рос бамбук, из которого сооружали стены и крышу. Сверху хижину накрывали шкурами бизонов, чтобы дождь не попадал в помещение. Вот и все, жилище готово. Обычно юноши занимались этим за две недели до наступления многолетия. Став мужчинами, они переезжали из родительского дома в свое новое жилище.

Чаушин решил этот вопрос намного раньше сверстников. Уже к двенадцати годам он закончил строительство весьма маленькой, но очень милой хижины, рассчитанной на одного человека. Чаушин был уверен, что всю взрослую проживет здесь один. Его жилище стояло около бизоньего загона. Засыпая, можно было наблюдать за подопечными через окно.

С тех пор как хижина была готова, Чаушин не раз сбегал туда из материнского дома. Когда Тэхи становилась совершенно невыносимой, он просто уходил ночевать в свое убежище с твердым намерением больше никогда не возвращаться, но тут за дело принималась проекция. Она не замолкала ни на миг, уговаривая Чаушина вернуться к матери, потому что соплеменники его не поймут: у куроки так не принято. Матерей не выбирают, в конце концов.

Сопротивляясь несколько дней, Сын гадюки все равно поддавался на уговоры проекции. Больше не из-за логики речей голоса в голове, а чтобы он хоть немного притих. В присутствии реальной матери проекция умолкала и давала Чаушину небольшую передышку, пока Тэхи вновь не начинала нападки. Тогда Чаушин уходил в свой домик и вновь оказывался под прессом непрерывно болтающей проекции. Так и проходило его детство в бесконечных метаниях между реальной и воображаемой матерью, каждая из которых была по-своему невыносима.

Теперь у входа в домик для пряток стоял Уомбли и никого не пускал внутрь.

– Что с ним? – нервно крутя в руках бумеранг, допрашивал шамана Гудэх.

– Его кто-то укусил. Судя по следам на лодыжке, огромная змея.

– Всего-то, – ухмыльнулся вождь. – Сейчас позову знахарей, они дадут Чаушину противоядие.

– Знахари ему не помогут.

– Это еще почему?

– Аскук хочет встретиться с сыном. От этого нет противоядия.

Со стороны казалось, что Уомбли совершенно невозмутим. На самом деле его душа металась больше всех прочих в племени. За прошедшие годы ни с кем у шамана не сложилось таких теплых отношений, как с Чаушином. Указания духов-покровителей были для него как кровоточащая рана на сердце, которую запретили перевязывать.

Конечно, шаман и без всяких знахарей мог приготовить любое противоядие. Но Уомбли понимал, что дело тут не в противоядии. В чем именно – очередная тайна, на которую Крут и Онита отказываются проливать свет. И если уж так нужно, лучшее, что можно сделать, считал Уомбли, – сохранять самообладание. Хотя бы один из куроки должен выглядеть непоколебимо, даже если эта непоколебимость на самом деле лишь притворство.

– Дай угадаю, – терпение Гудэха переполнялось, оставалось всего несколько капель, – духи сказали ничего не делать и никого к нему не пускать?

– Сказали не пускать тех, кто помочь не может.

– И кто же ему может помочь?

– Понятия не имею… – пожал плечами шаман.

Пока Гудэх молчал, пытаясь хоть как-то унять раздражение, к хижине подошла молодая девушка, которую Уомбли видел впервые. Ничего не говоря, шаман отошел от двери и пропустил ее внутрь.

– Ты хоть знаешь, кто это? – в голосе вождя все сильнее чувствовалась ярость, которую он так старательно пытался сдерживать.

– Понятия не имею, – держал марку Уомбли.

– Это Мека из племени кано. Она гостила у нас полгода назад, учила язык куроки. Она тут что сейчас делает?

– Понятия не имею, – словно заевшая пластинка, продолжал свою песню шаман.

– Так какого черта ты ее пустил? – в ответ вождь получил лишь молчание, красноречиво указывающее, что Уомбли не собирается ничего объяснять. – Дай угадаю: духи сказали, что она поможет?

Уомбли смотрел на Гудэха как на пустое место, словно не слыша и не видя его вообще.

На безволосой голове Гудэха вздулась вена, начинающаяся в районе межбровья, поднимающаяся по лбу и идущая по всей лысине прямиком к затылку. Она пульсировала, сообщая шаману, что терпение вождя переполнено.

– Слушай, старик, мы тут все тебя уважаем, – еле сдерживая гнев, цедил сквозь зубы Гудэх, – но ты перегибаешь. Я тут главный. Мне решать, что делать. Отойди от двери, пока тебя не убрали силой.

Уомбли помолчал еще немного, затем подошел к Гудэху так близко, что их носы почти соприкоснулись, и шепотом молвил:

– Помнишь, ты говорил, что если я положу конец войне, ты будешь у меня в долгу? – он ткнул вождя пальцем в грудь. – Если замолчишь и не будешь мешать, считай, что мы в расчете!

Вождь стоял, как истукан, провожая взглядом шамана, скрывшегося за дверью вслед за Мекой.

– Ну, что сказал Уомбли? – поинтересовался один из охотников, который долго наблюдал за их разговором со стороны и наконец осмелился подойти и спросить.

– Все в порядке, – промямлил Гудэх, медленно приходя в себя, – он сказал, что племени повезло с вождем. Такого разумного и чуткого правителя, как я, у вас никогда не было и не будет.

Из-за двери послышалась песня на незнакомом для куроки языке. Голос Меки звучал чарующе и внушал надежду.

Несмотря на то что девушка была родом из другого племени, можно сказать, что Чаушина она знала. Знакомство их вышло слегка нелепым, но все можно исправить, если найти нужные слова. Так считала гостья из кано.

Полугодом ранее Мека отправилась в поселение куроки для изучения их языка, поддерживая традицию, зародившуюся по окончании Трехдневной войны. Проходя через Баобабовую рощу, она стала пленницей стаи макак. Тех самых макак, которые несколько поколений закидывали охотников племени кано кокосами, но однажды перестали.

Главное, что нужно знать о макаках в Иной Вселенной, – они крайне прожорливы и столь же крайне завистливы. Эти приматы с огромными животами ненавидят всех, кто выглядит хоть немного стройнее них.

Как-то раз вожак обезьяньей стаи нашел огромный кокос и стал искать удобное место, чтобы в гордом одиночестве расколоть его и съесть всю мякоть, ни с кем не делясь. Тропические леса, где обитали приматы, граничили с Баобабовой рощей с южной стороны. В кано о существовании этих лесов слыхом не слыхивали, а макаки носа в роще не показывали до определенного момента, потому что фруктов там не росло. Но в этот раз, ища убежища от любопытных глаз сородичей, лидер обезьяньей стаи подумал, что спрятаться в роще – идеальное решение. Он прыгал по баобабам с ветки на ветку в поисках удобного местечка, пока не понял, что заблудился. Вокруг становилось все холоднее. Устав от скитаний, он сел на ветку, чтобы наконец сделать то, ради чего так долго искал укрытие – съесть злосчастный кокос, по вине которого и началось это длительное блуждание по Баобабовой роще.

Но только примат расположился поудобнее и размахнулся, чтобы как следует ударить орехом по стволу баобаба, как увидел идущего по земле человека. Это был Кичи – будущий основатель племени куроки. В холодной половине рощи царило лето. Кичи в легкой одежде выглядел прекрасно. Обтягивающая куртка и штаны подчеркивали его стройность. Вот уж у кого точно не было ни капли жира, так это у будущего вождя куроки.

Примат посмотрел на свое огромное пузо, затем перевел взгляд на Кичи. Его охватила такая завистливая ярость, что обезьяний вожак даже передумал есть. Он запустил кокос в человека. Просто от злости. Орех попал прямо в голову Кичи, который тут же свалился без сознания. Примат ликовал. Его переполняло чувство установленной справедливости. «Это тебе за то, что ты такой идеальный», – подумал он и помчался прочь, пока жертва нападения не очнулась.

Голодный и пылающий гневом, обезьяний вожак почти до самого заката искал дорогу назад, в тропические леса, а вернувшись к стае, рассказал им о безволосых обезьянах, что бродят по Баобабовой роще. О том, насколько они бесцеремонно стройные, какие неприлично подтянутые, и о том, что единственный способ установить справедливость – кидаться в них кокосами.

После того случая макаки стали караулить людей в Баобабовой роще и «устанавливать справедливость». Обезьяны были не очень умны. На протяжении нескольких поколений они даже не догадывались, что оказывают племени кано огромную услугу. Приматы просто так приносят им горы кокосов из дальних тропических земель, о существовании которых эти люди даже не догадываются. Из поколения в поколение макаки кидались в людей и уже забыли, зачем вообще это делали.

Новый вожак стаи, хоть и не был гением, но однажды начал догадываться, что это занятие бесполезно. Сколько бы кокосов они ни запустили в головы безволосым обезьянам, ничего не меняется: те все так же стройны. Пора бы это дело прекратить.

Лишившись поставок тропических орехов, охотники кано начали заходить все глубже в Баобабовую рощу, пытаясь найти новые источники пищи, пока не встретились с людьми племени куроки.

Все это время вожак макак тайком наблюдал за происходящим. Он видел три кровавых бойни безволосых обезьян, после каждой из которых на Зеленой поляне оставались горы трупов. Увидев, как остатки двух племен собрались в четвертый раз, примат решил, что сегодня они точно друг друга убьют. Заприметив на соседнем дереве безволосую обезьяну, вожак на прощание запустил в нее кокосом, чем, сам того не зная, спас Уомбли от шальной стрелы, и спокойненько удрал к себе на родину.

Толстые макаки на много лет потеряли интерес к роще. Они со спокойной душой обжирались бананами и ананасами в своих тропических землях. Как-то раз одна любопытная макака решила прогуляться по роще. Прыгая по верхушкам баобабов, она заприметила внизу одинокого путника. Один из людей куроки отправился в поселение кано погостить. Макака вихрем примчалась к своим и на обезьяньем языке прокричала:

– Безволосые обезьяны живы! Я видела одну в роще!

– Она была стройной? – с ужасом спросил вожак.

– Она была… идеальной! – проревела доносчица.

– Да как она посмела?! Мы такого не потерпим!

– Мы снова будем кидаться в них кокосами? – поинтересовался кто-то из стаи.

– Нет, – задумчиво ответил вожак, – у меня есть идея получше. Откормим их до ожирения! Собирайте фрукты! Мы отправляемся в рощу!