Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

Столыпинская политика избегания международных столкновений и внимания к внутреннему переустройству и обновлению основывалась на опасении, что новая война в ближайшее десятилетие выльется в новую волну революции [McDonald 1992b: 146]. Целью международных отношений являлось равновесие. Так что, сохраняя союзные отношения с Францией (договор 1894 года) и Англией (1907), параллельно Столыпин искал пути к укреплению отношений с Германией. Поиски увенчались успехом, и во время потсдамских переговоров в октябре 1910 года прошла встреча двух императоров, обсудивших интересы своих держав в Персии [Siegel 2002, chap. 4]. Сазонов понимал, что в сближении с Германией следует действовать крайне осмотрительно, – он намеренно отложил официальное вступление в должность, дожидаясь завершения потсдамских встреч, дабы первым же его официальным иностранным визитом не стал визит в Германию, что встревожило бы французов и англичан. И тем не менее в русско-немецких переговорах некоторые увидели подтверждение своих (беспочвенных) инсинуаций касательно «германофильства» Сазонова, не принимая никаких опровержений[35]. В Париже и Лондоне, с другой стороны, отреагировали на русские объяснения потсдамских переговоров довольно настороженно.

Подобный акцент на мирных намерениях, впрочем, отнюдь не означал небрежения вопросами безопасности или армии страны. Плохо скрываемые опасения Франции и Великобритании по поводу укрепления русско-немецких отношений играли на руку Столыпину: ведь именно англичане с французами были кровно заинтересованы в том, чтобы Тройственная Антанта оставалась достаточно привлекательной и выгодной для России, чтобы предотвратить ее потенциальный дрейф к возрождению Союза трех императоров. Немецкие дипломаты также воодушевились после встречи в Потсдаме, с новой силой принявшись за расшатывание франко-русских отношений: раскол этого союза кратно улучшал стратегические позиции Германии ввиду устранения угрозы для нее войны на два фронта в случае конфликта с Францией.

Исходя из описанных соображений, Столыпин был вполне готов к определенному увеличению финансирования вооруженных сил. Так, председательствуя на межведомственном собрании в феврале 1908 года, он выразил согласие с тем, что нарастающий кризис на персидских границах требует усиления военного присутствия России на Кавказе [Mandelstam 1934:661]. Заботясь также о безопасности и на морских границах империи, обеспечивающих к тому же значимость России в качестве союзника, Столыпин поддерживал и развитие флота [Шацилло 1968: 82]. В августе 1909 года состоялось «особое совещание» с участием командования вооруженными силами и министров финансов и иностранных дел (отсутствующего Извольского заменял Сазонов), на котором Столыпин прямо высказался о необходимости создания «боевого активного флота», не ограничивающегося лишь миноносцами и подводными лодками. Новому флоту требовались мощные и крупные корабли, поскольку более скромные по размерам суда не могли противостоять могущественным морским противникам России. Впрочем, Столыпин предлагал с умом и осмотрительностью следовать современным течениям навализма, неоднократно подчеркнув, что первая задача русского флота именно оборонительная, ибо у России нет «наступательных целей»[36].

В отношении Турции и Черноморских проливов столыпинская политика также стремилась найти схожий баланс. С дипломатической точки зрения Столыпин надеялся успокоить волнения на Ближнем Востоке через укрепление двусторонних связей с Османской империей или даже привлечение Турции в некий панбалканский альянс или блок[37]. Во-первых, подобная политическая структура снижала вероятность военных столкновений между турками и прочими балканскими народами. Ведь новая война вблизи границ России могла нарушить европейский мир, а значит, угрожала ей новой революцией. Во-вторых, создание балканского союза или конфедерации под эгидой России позволило бы препятствовать росту австро-венгерского и немецкого влияния на Ближнем Востоке, одновременно поднимая международный престиж России. В-третьих, Россия надеялась, что посредством вплетения Турции в более широкую и лояльную структуру Османскую империю удастся сохранить от крушения или дальнейшего отпадения ее территорий. Падение Османской империи представлялось несвоевременным, поскольку Россия пока еще недостаточно окрепла, чтобы защитить свои интересы в регионе [Бестужев 1931: 340].

С военной же точки зрения, хоть Столыпин и предпочитал уделять внимание внутренним нуждам государства, ситуация на Черном море вынуждала его увеличить ресурсы на обеспечение безопасности вдоль российских границ. Он полагал, что Балтийский флот должен быть мощнее и Черноморского, и Тихоокеанского, но что Черноморский флот должен быть «во всякое данное время» сильнее турецкого [Шацилло 1968: 331]. С середины 1909-го и в начале 1910 года в МИДе и на флоте сперва пошли слухи, а вскоре появились уже конкретные сведения, что Турция собирается либо перекупить уже заложенный для другой страны дредноут, либо же заказать новый[38]. Россия столь мощными кораблями не располагала, и безопасность ее морских границ оказывалась под угрозой, на что министр иностранных дел и указал в обращении к морскому министру – адмиралу Воеводскому, посетовав на безынициативность российской политики на Черном море [Шацилло 1968:128]. Не дождавшись от Воеводского никакого ответа, Извольский (еще занимавший на тот момент пост министра) обратился напрямую к царю. На протяжении многих лет Николай II говорил о необходимости для России иметь в равной степени мощный военный флот как на севере, так и на юге страны, так что царь принял живое непосредственное участие в решении критически важных черноморских вопросов[39]. Однако даже личное вмешательство Николая мало повлияло на позицию Морского министерства.

Морское командование было убеждено, что, пока не окончено перевооружение Балтийского флота, с Черноморским ничего поделать невозможно. В конце весны 1909 года Морское министерство предложило превентивно закупить суда того же типа, что и Константинополь, чтобы Турция не могла таким образом нарастить военную мощь на Черном море; одновременно с этим также предполагалось увеличение Балтийского флота [Шацилло 1968: 126]. Выделения дополнительных ресурсов на развитие Черноморского флота в министерстве не планировали. 10 мая 1910[40] года Воеводский отослал Столыпину записку, в которой изложил три возможных ответа на турецкое перевооружение на море: дипломатический вариант состоял в истребовании с турок компенсации за подобное нарушение баланса сил; военный предполагал усиление сухопутных войск на Кавказе и подготовку к десантной операции где-нибудь на побережье Черного моря; наконец, последний, финансовый вариант адмирала фантастическим образом предполагал, что Россия сама могла бы заказать корабли на всех крупнейших верфях, так что все они окажутся заняты работой над русскими кораблями и не смогут поэтому взяться за турецкие[41]. Подобное легкомыслие ярко иллюстрирует желание морского начальства избежать ответственности в противостоянии с турками.

Получив вскоре более подробную информацию касательно турецких заказов на английских и немецких верфях, Столыпин и его единомышленники вновь с жаром принялись доказывать, что России необходимо существенно усилить Черноморский флот. И 2 августа 1910 года уже Столыпин отправляет Воеводскому письмо, настаивая на деятельной реакции морского командования на турецкое перевооружение. Столыпин писал, что

русское правительство… не может оставаться безучастным к такому значительному усилению военно-морской мощи Турции, которое низведет на Черном море к положению подчиненному и даже для всего нашего черноморского побережья небезопасному. Очевидно, необходимо безотлагательно же приступить и с нашей стороны к мероприятиям, могущим уравновесить наше военное положение на Черном море с предстоящим увеличением турецкого флота[42].

Лишь тогда Воеводский обратился к царю с предложением о постройке трех дредноутов на Черном море; корабли флотилия получила только в 1915 году[43]. Словом, даже успешно руководя внешней политикой, влиять на ее военно-морскую область Столыпину было весьма нелегко, не говоря уже о том, чтобы полностью ее контролировать.

Сазонов подчеркнул значение турецкой проблемы на состоявшейся 8 августа 1910 года встрече с французским поверенным в Петербурге Эктором де Панафье. Товарищ министра отметил, что, как только информация о турецких заказах найдет подтверждение, «Россия вынуждена будет в скорейшем времени принять необходимые меры, дабы господству ее на Черном море ничто не угрожало»[44]. Таким образом, русский МИД заверил французских союзников, что не допустит дальнейшего ослабления своих позиций в регионе, показывая Парижу, что и после дипломатического конфуза в Боснийском кризисе союз все еще отвечает интересам России [Шацилло 1968: 81].

За недолгое время, прошедшее с официального назначения Сазонова министром и вплоть до его вынужденного отпуска в связи с тяжелой болезнью в марте 1911 года, сложившаяся политическая ситуация практически не изменилась. Вместе со Столыпиным они стремились стабилизировать внешнеполитическую обстановку вокруг России, избегая осложнений в международных отношениях и стараясь при этом упрочить свои позиции на ближневосточным направлении. Столыпин всячески старался вынудить морское командование увеличить Черноморский флот, чтобы Россия и впредь сохраняла свое влияние в регионе, не опасаясь за безопасность своих юго-западных границ: военно-политическое ослабление России в зоне проливов означало бы практическую невозможность дальнейшего сдерживания австро-немецкой экспансии.

Механика принятия политических решений также оставалась неизменной до марта 1911 года. Следуя столыпинскому курсу избегания международных осложнений, чреватых войной, Сазонов принялся за разработку, совершенствование и претворение в жизнь новой внешней политики – так, сообща, они и определяли направление движения России [Зеньковский 1956: 254]. Лишь во время болезни Сазонова авторитет Столыпина, а с ним и всей его канцелярии сильно пошатнулся ввиду ряда непопулярных внутриполитических мер[45]. В сентябре 1911 года Столыпин был убит в Киеве. По возвращении на службу Сазонову предстояло отстаивать уже только собственные решения. Былая координация политических шагов иностранного и премьер-министра в дальнейшим лишь ослабевала, и Сазонов, невзирая на постоянные ограничения своей деятельности со стороны царя, все сильнее определял политический курс страны.

2. Политический дрейф и Итало-турецкая война

Март 1911 года – октябрь 1912 года

Характер российской внешней политики, равно как и ее контекст, претерпели серьезнейшие перемены за полтора года, минувшие с начала непростого 1911-го. Перемены были обусловлены двумя событиями того года: во-первых, тяжело протекавшая болезнь Сазонова на девять месяцев практически парализовала любую его дипломатическую деятельность; во-вторых, в сентябре был убит Столыпин; более уже ни одному министру в истории царской России не удастся добиться подобного контроля над внешней политикой[46]. Тогда же, в сентябре, русская дипломатия столкнулась и с новой проблемой: Италия вторглась в османские владения в Ливии, спровоцировав тем самым серию военных конфликтов на европейской периферии, шедших практически без перерыва на протяжении 21 месяца[47]. Разгоревшиеся войны осложнили жизнь дипломатам всех Великих держав: одни надеялись отложить большую континентальную войну до благоприятного момента, другие же – и вовсе ее избежать. Каждым последующим конфликтом все более высвечивалась растущая уязвимость Российской империи в зоне Черноморских проливов.

Когда в декабре 1911 года Сазонов вернулся к активному руководству Министерством иностранных дел, Петербург действовал в отношении Османской империи и Италии довольно сбалансированно, стремясь склонить первую к пересмотру режима проливов в пользу России. Сазонов тут же перешел к куда более проитальянскому подходу. Подавляющее большинство исследователей той эпохи либо вовсе не замечало, либо же недооценивало значение подобной смены курса на сближение с Италией с целью ослабить единодушие в Тройственном союзе, порой даже в ущерб российским интересам на Босфоре и Дарданеллах. Несмотря на то что в конечном счете подобная политика лишь частично сработала так, как того желал Сазонов, он внес немалый вклад в укрепление позиций России в проливах, одновременно поддерживая военно-стратегическое равновесие между Тройственной Антантой и Тройственным союзом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Пожалуй, лучшим обзором восточного вопроса остается работа [Anderson 1966].

2

Разумеется, для краткости я сильно упрощаю две эти многослойные и сильно рознящиеся идеологии. Подробнее по данному вопросу см. работы [Walicki 1979] и [Neumann 1996]. Об интересах России на Балканах см. [Jelavich 1991].

3

Так, во время Крымской войны (1853–1856), когда Турция, Великобритания, Франция и Сардиния объединились против России, суда турецких союзников беспрепятственно курсировали через Босфор и Дарданеллы; см. [Gold-frank 1994].

4

Эта конвенция разделила Персию на сферы влияния: север отходил России, юг – Англии, центр оставался нейтральной буферной зоной. – Примеч. пер.

5

SHM. BB7. 131 d. с. Castelet – Ministre de la Marine, 22 December 1910, dep. 173; [Gatrell 1994: 231–232, 286, 303]. К 1914 году Россия уже серьезно нарастила темпы судостроения; см. [Stevenson 1996: 349].

6

См. [Spring 1992: 217–218]. Приведенные далее данные взяты из этой же статьи; см. [Spring 1992: 209–210].

7

Об этих движениях и призывах см. в особенности [Fox 1993; Pearson 1977;

Ананьич и др. 1984; Дякин 1967].

8

Примечательным исключением здесь является работа Мартины Фокс [Fox 1993]. См. также [Игнатьев 1997].

9

Фокус внимания более поздних исследователей смещается с непосредственно фактора мобилизации на решения, предварявшие ее объявление. См., например, [Lieven 1983, chap. 5].

10

См. вступительную статью профессора Э. Д. Гримма ко второму тому критического двухтомника секретных документов царского МИДа под названием «Константинополь и проливы» [КП: 4-112]. См. также [Захер 1924].

11

См. [Игнатьев 1962; Бестужев 1961; Бестужев 1965; Бовыкин 1961; Дякин

1988; Емец 1977; Писарев 1985; Аврех 1981; Аврех 1989].

12

См. также [Игнатьев 1997; Мальков 1998]. Последний сборник содержит не только работы по истории дипломатии, но также ценные исследования национализма, тоталитаризма, демографии, милитаризма, ментальности и других вопросов.

13

Менее идеологизированный, однако во многом устаревший взгляд на переговоры членов Антанты по Турции представлен в [Gottlieb 1957], где Англо-франко-русское соглашение критикуется как возбуждавшее взаимные подозрения, которые разобщали союзников. На деле же причины были в куда более глобальных проблемах.

14

Парафраза высказывания Фолькера Бергана в [Herwig 1997b: 161].

15

Дипломатическая сторона Первой мировой войны разбирается в работе [Zeman 1971]. Из недавних работ, посвященных Первой мировой и более или менее подробно касающихся проливов, стоит отметить еще [Stevenson 1988; Stevenson 1996; French 1986]. Также в некоторых значительных работах последних лет и Россия, и интересующий нас вопрос о проливах упоминаются, к сожалению, лишь вскользь. См., например, [Fergusson 1999; Soutou 1989].

16

См. также [Ананьич и др. 1984; Manning 1982; Yaney 1973; Wortman 1976;

Pintner, Rowney 1980].

17

Значение Думы в свете государственной политики подробно обсуждается в работах [Hosking 1973; Черменский 1976; Дякин 1967]. По поводу гонки вооружений и роли в ней Российской империи см. [Stevenson 1996; Herrmann 1996].

18

См. также [Stone 1975; Jones 1988].

19

Противоположную, но оттого не менее полезную точку зрения, где подчеркивается политико-дипломатическая сторона международных отношений, см. в [Snyder 1997]. При этом ни в той, ни в другой работе не уделяется серьезного внимания проблеме проливов.

20

Такая географически ограниченная работа с архивными материалами представляла серьезную проблему в особенности в советское время и в постсоветские годы, как видно на примере упомянутых выше работ; также см. [Steiner 1977].

21

См., например, [Hogenhuis-Seliverstoff 1997; Neilson 1995а]. Редкими исключениями здесь являются работы по истории дипломатии за авторством либо российских историков, либо же исключительно хорошо подкованных в истории и той и другой страны западных ученых, вроде работ [Goldfrank 1994] или [Siegel 2002]. Ныне, когда российские архивы открыли двери для иностранных исследователей, стоит надеяться на скорое улучшение ситуации.

22

Об их дружбе см. [Бьюкенен 1925: 78; Сазонов 1927].

23

FO. 371.2449. 35812. English Embassy – Sazonov, 12 March 1915. Memorandum. Enclosure № 3 in Buchanan – Grey, 13 March 1915, Itr. 44; [Васюков 1992: 355, 369]. Грей же использовал во внутренней переписке выражение «greatest prize»; см. FO. 371. 2449. Grey – Buchanan, П March 1915, tel. 43 private and secret.

24

Збинек Земан считает победу Сазонова «иллюзорной» [Zeman 1971: 82]. Стивенсон, Френч [Stevenson 1988; French 1986] и большинство прочих западных авторов оставляют ее результат без оценки.

25

Мост в центре Санкт-Петербурга, прилегающий к зданию, где до 1917 года располагалось Министерство иностранных дел, отчего оно неофициально так и именовалось – Певческим мостом; аналогичным образом французский МИД часто называют Quai d’Orsay (Кэ д’Орсе) по парижской набережной Орсе, австрийский – Ballhausplatz по площади Балхаусплац в Вене, а британский – Whitehall (Уайтхолл) по центральной лондонской улице.

26

Подробнее о Боснийском кризисе см. [Lieven 1983; Williamson 1991: 69–72; Albertini 1952–1957, 1: 190–300].

27

См., например, [Conroy 1976; Chmielewski 1967; Ананьич и др. 1984; Ascher 2001].

28

То есть председателя Совета министров. См. [Hosking 1973, chap. 1].

29

См., например, [Витте 1994,3: 500–501; Taube 1928:248–251; Таубе 2007:127].

30

Брат же Дмитрия А. Б. Нейдгардт со своим «Кружком нейдгардтцев» в Государственном совете был Столыпину вполне лоялен. См. [Korros 2002: 159; Ascher 2001: 341].

31

Бестужев и вовсе не упоминает о роли Извольского в назначении Сазонова – вместо этого он рассуждает о кандидате, который был бы угоден Столыпину. Он говорит даже, что Столыпин подыскивал на эту должность того, кто стал бы «орудием в его руках». См. [Бестужев 1961: 301–302].

32

Извольский же, напротив, в бытность посланником в Копенгагене близко познакомился с царем и царицей: местный русский дипломат должен был сопровождать царскую семью во время многочисленных визитов. Поскольку мать Николая была датской принцессой, Извольский познакомился и с ней, завязав отношения достаточно прочные, чтобы впредь пользоваться ее покровительством при дворе. См. [McDonald 1992b: 93]. Родерик Маклин замечает, что кандидатуру Извольского на пост министра уже рассматривали даже до его назначения в Копенгаген. См. [McLean 2001: 53].

33

Майкл Хьюз как раз считает более чем годичную подготовку в качестве товарища министра и занятие «высших дипломатических постов в столь крупных посольствах, как лондонское», вполне «достойной школой» перед министерской должностью. См. [Hughes 2000:167–168]. Вместе с тем упомянутый опыт Сазонова не был столь солидным, сколь полагает Хьюз: при лондонском после Сазонов занимал пост, эквивалентный поверенному в делах, – должность и правда серьезную, но был во главе дипломатической миссии лишь единственный раз – в Ватикане, что в сравнении с руководством миссией в крупной европейской столице, Японии или Соединенных Штатах вряд ли можно было бы счесть достаточно серьезным, пусть и довольно важным опытом. О биографии Сазонова см.: РГИА. Ф. 1409. On. 1. Д. 185.

34

Пусть и описывая Николая как излишне деятельного, Маклин также указывает на общность их с Сазоновым взглядов.

35

См. [Lieven 1983: 38]; Chap. 89 // BD. 10.1; [Бьюкенен 1925: 78–79; Сазонов 1927: 38, 41; Siegel 2002: 90–92].

36

Журнал Особого совещания по рассмотрению программы развития морских вооруженных сил России, 3 [16] августа 1909 г. Цит. в [Шацилло 1968: 323, 325]. О том, насколько непросто было Столыпину взять под контроль сухопутные и морские военные вопросы, свидетельствуют протестные замечания на том же совещании министра финансов Коковцова, заявившего, что никаких конкретных данных по строительству новых кораблей к нему не поступало, и посетовавшего, что «вот уже четыре с половиной года [после Цусимы], как объединенное правительство не имеет окончательной согласованной программы воссоздания флота». См. [Шацилло 1968: 327].

37

МАЕ. Ра-ар 134. Panafieu v. 1. Panafieu – Pichon, 18 August 1909, Itr. 240.

38

SHM. ВВ7. 132 d. Bompard – Pichon, 30 December 1909, dep. 604; MAE. NS. T. 162. № 31. Idem, 25 February 1910, tel. 77; O’Beirne – Grey, 30 August 1910, rep. 363 II BDFA. l.A. 6. № 38.

39

MAE. NS. Russia 84. Belloy – Ministre des Affaires Etrangeres, 30 March 1908, dep.; [Шацилло 1968: 129].

40

Даты здесь и далее даются по григорианскому календарю. – Примеч. пер.

41

РГАВМФ. Ф. 418. Он. 1. Д. 640. Л. 1–3. Воеводский – Столыпину, зап. и приложения, 10 мая 1910 года.

42

РГАВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 668. Л. 5–6. Столыпин – Воеводскому, 2 августа 1910 года. Письмо 3834.

43

См. [Шацилло 1968: 130, 134]; РГАВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 668. Л. 13. Столыпин – Воеводскому, 24 августа 1910 года, псм. 4278; SHM. ВВ7. 120 d. г. Castelet – Ministre de la Marine, 1 January 1911, dep.; SHM. BB7. 131 d. c. Castelet – Ministre de la Marine, 22 December 1910, dep. 173. Кастеле отмечает в своем докладе по поводу готовящегося законопроекта о флоте, что на Черном море не существует мощностей, необходимых для подобных проектов, так что их реализация будет весьма нескорой и непростой. Он прибавляет, что и товарищ министра [Григорович], и начальник Морского генштаба так же [как и он] считают выполнение подобной программы (на юге и севере) сугубо отечественными силами практически невозможным (см. заключение доклада).

44

МАЕ. NS. Russia 84. Marine. Panafieu – Pichon, 8 August 1910, dep. 245.

45

Об оппонентах и конфликтах Столыпина внутри России см. [Hosking 1973;

Ананьич и др. 1984; Ascher 2001; Weeks 1996].

46

Исключением является разве что Б. В. Штюрмер, в 1916 году несколько месяцев исполнявший обязанности одновременно председателя Совета министров и министра иностранных дел. Но представляется очевидным, что даже тогда он в меньшей степени управлял внешнеполитическим курсом, чем Сазонов. Неопытность Штюрмера в вопросах международных отношений вкупе с должностными обязанностями председателя де-факто вручали дипломатические бразды министерским и посольским чиновникам. См. [Smith 1956: 404–405].

47

Наиболее полное описание Ливийской войны представлено в [Askew 1942]; см. также [Childs 1990; Herrmann 1989; Stevenson 1996, chaps. 3,4, esp. 225–229; Бестужев 1965: 57–60]. Подробнее о русско-итальянских отношениях см. [Albertini 1952–1957,1:306–311; Bosworth 1983:62–70; Haywood 1999:380–388].