«Хитрая» контора

– Ко времени зашли, лейтенант! Направьте сюда двоих человек, – распорядился он, и уже обращаясь к компании: – Сейчас здесь проведут допрос, и это время вам придется побыть в нашей машине. Если не обнаружим улик, то вы спокойненько разойдетесь по домам. Минутку! – упредил Яснов парня в синей рубахе: – Еще я не все сказал, чтоб не шумели потом, что вас в чем-то обманули. Домой смогут уйти только мужчины, а девушкам придется проехать с нами – к ним имеются другие вопросы, и задавать их будет другой человек.

– Очень нам нужно шарахаться по ментовке! – сразу же взвилась та, что подавала Яснову стул. – Мы только и мечтали, чтоб отвечать на вопросы, да еще там!

– Тебя Наташа, кажется, звать?.. Ну так вот, Наташа! О чем ты мечтала, это твое дело! А я не твой ухажер и уговаривать не стану. Будешь кобениться, начнем с вытрезвителя, а вопросы и впрямь отложатся на потом. Итак, первое: с которого времени вы здесь собрались?

– Ровно с четырех, гражданин начальник! – вдруг первым проявляя покладистость, отозвался темноволосый. – Это абсолютно точно. У нас на зоне проверки объявлялись в четыре, а теперь на свободе я люблю в это время расслабляться. Особенно в кругу девочек и своих кентов, – пояснил он.

– Молодец, Нестеров! Обстоятельный ответ, – похвалил подполковник. – Ты, кажется, по краже из галантерейного у нас проходил?

– Абсолютно в душу, гражданин начальник! – с готовностью подтвердил Нестеров.

– Сколько на свободе уже?

– Два месяца, начальник! – он профессионально скривил одну половину лица, как любят делать завзятые уголовники, и принялся объяснять: – На работу устраиваюсь пока… Куда хочешь – не берут, а куда берут – сам не хочу. Демократическо-бюрократический аппарат, как и в застой, ставит рогатки на дороге твердо вставшего на путь исправления.

– Твою философию на потом оставь, – оборвал его Яснов. – Сегодня у меня другие задачи. Вопрос ко всем: помимо вас, кто еще сюда приходил или уходил?

– Никого не было, – на этот раз первым и вполне миролюбиво отозвался парень в синей рубашке.

– Ты хозяин квартиры? – поинтересовался начальник угрозыска.

– Вроде я.

– Вот именно, вроде… – как от зубной боли, поморщился Виктор Павлович. – Небось бывал у соседей… Под одной крышей живете, а разница великая!

– Разрешите приступать, товарищ подполковник! – обратился к Яснову лейтенант Сопрунов, только что переступивший порог, и кивая головой на двух сержантов, входящих следом за ним.

– Сначала, на время, всех ребят определите в машине, а девчонок отправьте в дежурную часть. Как только Елена Владимировна освободится, я попрошу ее побеседовать с ними.

Когда вся компания в сопровождении сержантов вывалилась на улицу, Яснов приблизился к шифоньеру и заглянул внутрь.

– Сопрунов, пригласи эксперта! – приказал он.

После тщательного осмотра комнаты, кладовки и прилегающей территории никаких улик, хоть как-то относящихся к краже, обнаружено не было. Миша Барановский в высшей степени профессионально снял «пальчики» со всех стаканов и бутылок и собрал себе целую коллекцию из окурков, и лишь затем смешно задергал бровями – это у него означало, что его работа закончена.

– Типичная блат-хата, – фыркнул Сопрунов, двумя пальцами стаскивая с кровати подзатертую простыню в пятнах известного происхождения. Он брезгливо поморщился, бросил обратно постельную принадлежность и, оглядевшись по сторонам, направился к умывальнику, висевшему за печкой в самом углу.

Подполковник терпеливо дождался, когда он вымоет руки и сказал:

– Лейтенант! Приведите из машины хозяина этого терема, молодой такой, еще не запитый, в синей рубахе. Остальных по домам, кроме девок. Предупредите, чтоб все ждали повесток и чтобы без фокусов. Ездить их потом собирать по домам – большая честь!

Однако назад лейтенант возвратился не с одним, а с двумя мужиками.

– А Нестеров нам для чего? – сердито взглянул на подчиненного Яснов.

– Он объяснил, что, как с зоны откинулся, здесь и живет.

– Ладно, поговорим с обоими. Начнем с хозяина. Назовите мне фамилию, имя, где работаете…

– Лученок Николай. Работаю по соседству, в этой вот конторе, – он не понятно в какую сторону мотнул головой.

– Кем?

– Ясное дело, не директором, – скривился Лученок.

Подполковник не стал добиваться ответа по существу и спросил:

– От кого ты узнал, что вашу «хитрую» контору обворовали?

– Кто это обокрал, когда? – Лученок хоть и вяло, но тем не менее встрепенулся, медленно переваривая услышанное.

– Про то мы и сами бы знать желали…

– Ну и дела! Я про это ни слухом, ни духом, товарищ подполковник, – протянул хозяин жилища. В душе он сразу обрадовался: «Теперь Герасимычу не до того будет, чтоб со мной разбираться, если узнает, что заявку я так и не выполнил!»

– В натуре, начальник, он говорит! – поддержал друга темноволосый.

– Ты помолчи пока, Нестеров! До тебя очередь еще не дошла. Лейтенант, побеседуйте с ним в машине, а то он мне мешает.

Подполковник и Лученок остались вдвоем.

– Расскажи-ка мне, Николай, что за гости у тебя сегодня собрались… Что они за люди, откуда? Да так, чтоб я не понукал тебя постоянно вопросами.

– А что рассказывать-то, товарищ подполковник… Встретились мы все у первого гастронома, сам я только из командировки вернулся, денег нет, а у них четыре бутылки. Я один живу, к кому еще идти? За углом-то выпивать не очень удобно… Притопали ко мне – опять плохо?!

– Притопали-то во сколько?

– Точняком в четыре часа. Я еще на часы посмотрел. Вот новые себе в Преображенке купил, – Лученок вытянул руку, показывая Яснову, какие часы он купил в Преображенке.

– Это хорошо, что часы купил… – в раздумье согласился подполковник. – А когда вы через двор проходили, посторонние там не отирались?

– Во дворе никого не было, разве что в самой конторе… Замок открытым висел – но это, вероятно, тетя Шура там убиралась.

– А соседи твои за стеной – что за люди, ты их хорошо знаешь?

– Генка Сергеев у нас и шоферил, и слесарил, а Валька, жена его, медсестрой в больнице работает.

– Про дверь на первом этаже, которая ведет в кладовую, ты знаешь?

– Да так-то про нее все знают, только ей не пользовались – она сто лет назад наглухо заколочена.

– Значит при тебе ее не заколачивали?

– Да-ну, откуда, товарищ подполковник! Здание-то с екатерининских времен…

– Понятно, Николай, понятно… Видать, дверь эту еще сам Меньшиков посадил на гвозди, – он невесело усмехнулся собственной шутке и, тяжело вздохнув, достал сигарету. – А девочки эти к тебе частенько захаживали? – Яснов черкнул зажигалкой.

– Да-ну, где частенько? Может, от силы три раза будет.

– А где и как познакомились, в том числе и с Нестеровым? Давай, рассказывай, Николай! Мне уже показалось, что мы начинаем находить общий язык.

– Ваньку Нестерова я еще до того знал, как он срок хапанул, – Лученок порылся в карманах, отыскивая курево, и наконец, затянувшись дымом, продолжил: – Он тут недалеко от рынка работает, в художке, а жили они вдвоем с папашей. Батя у него деловым мужиком слыл, и классный телемастер считался. Пока Ванька сидел, отец умер, а в квартиру других людей вселили. Куда мужику оставалось податься? Теперь временно у меня. А девки те на квартире у тети Тоси живут, сразу за рынком. Они в СГПТУ учатся: то ли на швей-мотористок, то ли на кондитеров.

«Совсем смежные профессии, – Виктор Павлович улыбнулся последней фразе Лученка. – А впрочем, почему бы не смежные: сделал стежок – трюфелинку в рот, сделал второй – запихивай целиком «Сникерс»… Собственно, запихивать там нечего, глотай зараз, да и все! Постигай азы кондитерского искусства!..»

– А кто еще из ребят знает этих девочек, а Николай?

– Да их, по правде сказать, весь околоток знает! – Лученок состроил пошлую мину. – Так-то они не местные, а из какой-то деревни. Но здесь в городе их первыми «распечатывали» Гришка Родькин и Алик.

– Эти Гриша и Алик с тобой работают?

– Вы что, собираетесь и их вызывать? – мгновенно струсил Лученок, судя по его враз осевшему голосу.

– Если ты, Николай, будешь со мной откровенным, то твоя фамилия не будет отражена ни в одном протоколе. Это в моих силах.

Лученок вроде приободрился, хотя голос его зазвучал достаточно кисло:

– Родькин сейчас в командировке, но в каком районе – наверняка знают лишь Герасимыч и Лидка. А Яшин у нас давно не работает, его, как шеф вытурил, так я с тех пор и не видел.

Яснов раскурил погаснувшую сигарету и доверительным тоном спросил:

– Как ты думаешь, Николай, кого из ваших могли заинтересовать бумаги, которые хранились в бухгалтерии? Дело в том, что помимо кражи денег поразбросали наряды, инструкции, бланки, – объяснил ему подполковник.

– Кроме Лидки, Герасимыча и бухгалтерши бумаги никому не нужны! – уверенно заявил Лученок и добавил, – Это они там свое крутят…

– А что они могут крутить? – попробовал ухватиться Яснов за его слова. – Тебя обманывали в зарплате, что-то неправильно начисляли?

– Да нет, просто я так считаю, что в бухгалтерии все крутят. Всегда у них все правильно: дебет-кредит! Моя половина, твоя половина, а то, что осталось, еще пополам, – парень усмехнулся со всезнающим выражением.

На этом беседа Яснова и Лученка себя исчерпала, подполковник и так убил здесь уйму времени. Назад с Некрасовской Виктор Павлович и Елена возвращались не слишком веселыми. Они делились между собой возникшими соображениями, и многие из них были совершенно противоположными. А вот мнение о том, что кража эта с двойным дном, сложилось у них единым.

– Для меня, Виктор Павлович, – говорила Обручева, – главный парадокс этого дела заключается в том, что улики нам оставили либо искусственно, либо полные неумехи от уголовного промысла, но от того, что мы не находим для этого достаточных объяснений, все-таки попахивает здесь чьим-то профессионализмом, либо же богатой фантазией. Так что от банальной кражи можно вполне ожидать увлекательного продолжения!

– Ты уже успела себе голову достаточно поломать, и тебе же еще предстоит сегодня беседа с этими девицами… – Яснов сочувствующе вздохнул.

– Ничего страшного, Виктор Палыч! – успокоила его Лена. – Я еще на завтра попросила Лескова подъехать с утра и планирую с Сопруновым все досконально осмотреть вновь, на свежую голову. День завтра субботний – никто из посторонних не будет надоедать и толкаться.

– А почему именно с Сопруновым, Елена Владимировна? Обижаете! Неужто опыт начальника уголовного розыска окажется в этом деле лишним?..

– Ой, да что вы, Виктор Палыч! Мне просто неудобно беспокоить вас в выходной… – она сидела на переднем сиденье вполоборота к нему, и подполковник заметил, что следовательша смутилась и поспешно опустила глаза.

– Тогда договоримся, девушка, так. Раз завтра суббота, то пусть мой подчиненный и отдыхает, а мы поработаем. Хорошо? – Яснов изучающе глянул на Лену, но произошло это в тот момент, когда и она подняла на него свой взор. Наступала очередь подполковника ощутить неловкость. Спасибо еще водитель резко притормозил и крутанул руль вправо перед перебегавшей дорогу кошкой.

– Мне думается, – как ни в чем не бывало вновь заговорила Обручева, – что в бумагах все-таки что-то искали, и весь этот погром не что иное, как маскарад. Деньги – всего лишь дополнительная добыча. Другой вариант, что польстились все же на деньги, зная, что отсюда их легко взять. Тогда кто эти всезнайки? Да конечно же, работающие или работавшие. Но меня по-прежнему смущает грандиозный хаос: его так старательно наводили, что явно переусердствовали! Зачем? Чтоб натолкнуть нас на мысль: случайные воры упорно искали денежки?

– Что-то ты, Лена, и впрямь с запасом нафантазировала для такой заурядной кражи… – улыбнулся начальник УгРо.

* * *

Нинку с Наташкой в кабинет к Обручевой сопроводили мигом, стоило только ей позвонить дежурному.

Девочки не испытывали ни грамма растерянности и повели себя крайне развязано. Высокая и худая, в полосатых ярких чулках – это была Наташка Костромская – принялась дерзить прямо с порога, причем самым бесцеремонным образом:

– Ой, Нинка! – она прыснула в кулачок. – Я думала здесь мерин будет сидеть, а тут такая девочка… Ух! – тонконогая подмигнула следовательше накрашенным глазом. Однако видя, что та не отреагировала на ее выпад, продолжила с пущей наглостью: – Раскинем базарчик, да лейтенантша? Кабинетик у тебя маленький, но ничего; костюмчик зелененький на тебе нормально сидит, под цвет глаз…

– Девушка, хватит ломаться! Вы не артистка варьете! – попыталась охладить ее пыл Обручева.

– Ой, Нинка, я балдею! – длинноногая повернулась к подруге. – Она про варьете вспомнила!.. – и вновь в сторону Обручевой: – Это почему же не артистка? Мы что, хуже тебя? Как раз в варьете мы и готовились, да твои менты обломали.

– С таким поведением вам только в тюрьму готовиться, девушки! – по-прежнему оставаясь спокойной, проговорила Елена.

– Да брось ты пугать, лейтенантша! – отмахнулась Костромская в то время, как ее пышногрудая подруга продолжала молчаливо рассматривать потолок. – Ты ведь молодая, должна понимать в современной жизни. Вот старшина, – девица обернулась в сторону притулившегося к стене милиционера, лет пятидесяти, сопровождавшего их, – он хоть и старенький уже малость, но сойдет… Если бы ты сходила куда прогуляться, мы бы с Нинкой его в раз совратили. И он бы помолодел, и нам в кайф.

Девицы одновременно захохотали, а старшина, багровея, досадливо крякнул. Он не знал, как повести себя в присутствии незнакомой молодой следовательши.

Непрекращающееся нахальство девиц в конце концов возмутило Елену Владимировну.

– Ну вот что! – она было потянулась к телефонной трубке, однако вспомнила для чего здесь стоит старшина и закончила: – Хотела я по-хорошему, но да черт с вами, начинайте с распределителя!

– Да ладно тебе, Наташка! Чего придуриваться-то щас, – наконец подала голос вторая девица, пытаясь образумить подругу. – Мы больше не будем! – по-детски заверила она Обручеву и для достоверности хлюпнула носом. – Что мы, преступницы какие?! За что нас сюда привезли?

– Хватит тебе слюнявиться, крыса несчастная! – возмутилась длинноногая. – Нашла место, где слезы в жилетку пускать! – она резко дернула Нинку за руку.

Но Елена медлила с окончательным решением, и возможно это повлияло-таки на Костромскую – она заговорила вполне серьезно.

– А чо, действительно! Мы чо, обокрали кого? Парней и то не повезли в этот клетушник – обидно все-таки! Вы что-то выискиваете, а у вас не выходит. Вот вы со зла нас и поволокли! Или, может, я не имею права распоряжаться собственными ляжками, как мне этого хочется?! Но я у интуриста не стою, за валюту трусы не снимаю, хоть Ельцин давно разрешил торговать всем и везде! – Наташка победно поглядела на следовательшу.

– Девушки, к чему эта пустая демагогия?! Лично ты, Наташа, какие претензии предъявляешь ко мне? Твое заявление, что ты не стоишь у интуриста, выглядит так, будто это я там стою, а теперь еще смею задавать какие-то вопросы! У всех есть свои обиды… А проблемы нашего общества ты знаешь не хуже меня! Я же, в данный момент, исполняю свою работу, за которую мне платят деньги. Что касается ваших личных затруднений – а я их не знаю, – то в любом случае они не решаются в этом кабинете. Правила же приличия и нормы морали существуют в любом государстве и поддерживаются между людьми.

Замолчав, Обручева подумала, что эти слова, конечно, набили оскомину, но иначе не скажешь.

– Красиво, лейтенантша, ты говоришь, только это давно использованная жвачка. Я многие сказки изучила еще в школе. Помню, в седьмом классе училась… Банальная история называется… Мамаша напьется – ей не до меня, да и у трезвой полтинник не выпросишь! Короче, преподавал у нас в школе гражданскую оборону один молодой дяденька. Девчонки с девятых-десятых классов все от него без ума ходили… У нас в школьном подвале тир был, и он там стрельбу преподавал, а мне ужасно хотелось научиться стрелять, однако разрешалось это лишь с девятого класса. Но я хоть и тощая была, зато самая длинная в своем седьмом бэ, и стала я регулярно отираться около того тира. Заметил меня Григорий Александрович Печорин (так его девки наши между собой называли), а настоящая-то фамилия у него была Северин, Олег Иванович, ну и спросил, что я здесь делаю. Я сказала, что хочу научиться стрелять, а он поинтересовался, из какого я класса. Нельзя, говорит, директор узнает – мигом взбучку устроит. Стала я его уговаривать, ну и, короче, он согласился заниматься со мной вечерами, чтоб никто не знал. Внимательным он дядечкой оказался: кроме занятий, каждый вечер давай угощать меня то пирожными, то мороженым, а потом зонтик красивый подарил ни с того ни с сего. В тот вечер мы с ним не стреляли, и я сразу почуяла, что что-то произойдет. Сидели мы рядышком, он мне неожиданно руку на коленку положил, я и затихла, как мышь в норе. Вот тогда Печорин и начал действовать потихоньку. Платье на мне школьное было – так, фантазия одна, поэтому я поняла, что к чему, уже когда он под плавочками вовсю рукой гладил. Мне и стыдно, и плакать хочется, а язык словно к зубам прирос – ведь он столько обо мне беспокоился … Короче, так и попробовала, а дальше уж пошло-поехало как по маслу.

Елена затихла, слушала нежданное откровение девушки. Правда, ей до безобразия хотелось поесть: уж одиннадцать стукнуло, а она сегодня и не обедала. «Ну да, главное – кажется, потихоньку наметился контакт с этой занозистой хулиганкой», – с гордостью подумала Лена. Себя она считала следователем новейшего типа, обязанного понять каждого конкретного человека. Для нее был чуждым и неприемлемым подход к задержанным по некогда широко известному принципу: «Всегда что-то есть… Человек зачат во грехе и рожден в мерзости. Путь его – от пеленки зловонной, до смердящего савана». Так что плевать на время: слава богу, что девчонка разоткровенничалась, но Обручеву несколько смущал старшина, маячивший у дверей. Лена подняла глаза на милиционера, собираясь сказать, что он свободен, но тот как раз пристально смотрел на нее, и она, от того смутившись, но чтобы хоть как-то смягчить возникшую неловкость, взглянула на часы. Однако этот-то взгляд заметила и длинноногая, а расценила его по-своему.

– Ой, блин, ну и кобыла же я припудренная! Расчувствовалась я здесь не на шутку, экскурс в прошлое совершила! И как я забыла, что вам всем некогда! Раньше все верещали с трибуны: человеческий фактор, все во имя человека, все ему внимание… Но спасибо, что хоть теперь бросили притворяться. Не было и нет ни у кого времени для другого! Ладно, ты еще молодая, тебе прощается: саму небось хахаль давно заждался, – по-своему смягчилась Наташка. – Мы сейчас здесь одни девочки–целочки остались, ты бы нам и призналась, куда спешишь? Тоже ведь на ночь чешется? – Костромская с наглой ухмылкой уставилась в лицо Обручевой.

– Тебе сколько лет, Наташа? – совершенно спокойно спросила Елена Владимировна.

– Семнадцать, а что? – удивилась та не столько вопросу следовательши, сколько ее невозмутимости. А ведь Наташке опять так хотелось позлить эту сидящую за столом особу в строгом и ладно подогнанном костюмчике.

– Все поражаюсь, откуда ты столько грязи насобирала – на двоих хватит, – тихо проговорила Елена.

– В вашем социалистическо-демократическом обществе и насобирали, – неожиданно подключилась к разговору полногрудая, как будто сказанное в первую очередь затрагивало лично ее. – Мы недавно старую «Литературку» нашли, за 89-ый год, и там прочитали про Щелокова…

– Знаешь такого? – перебила подругу Наташка, обращаясь к Елене, и сама же ответила: – Знаешь! Сколько он там, пять или десять лет, олицетворял собой правопорядок? А что сам? Меня меньше поразило, что он девять «Мерседесов» захапал и хрустальную люстрищу к себе на дачу упер, чем то, что он бабам надарил одних цветочков на тридцать шесть тысяч… Это по тем-то деньгам – обалдеть! А между прочим, цветочки те предназначались павшим воинам к какому-то юбилею! Мозги ты нам здесь заправляешь о нормах морали! – презрительно завершила девчонка свою речь и скривила губы. Однако в последний момент не сдержалась и решила добавить: – Всегда и у всех имеется свой показатель: просиди-ка день – трудодень, человеко-час и в глаз, человеко-койка, затем попойка – вся жизнь помойка! Всем правит экономика, никакой совести – все строится из выгоды!

– Девушки, поймите, это бесконечный разговор; и меня, и вас он ни к чему не приведет. Наше прошлое уже не изменить, реальнее попытаться улучшить будущее. В частности, постарайтесь больше ценить самих себя, вас будут меньше таскать по милициям. А вообще, обязательно нужно во что-то верить, сколько бы тебя не обманывали. Но давайте, девушки, о деле, из-за которого мы и встретились. Вы, конечно, знаете, где работает ваш знакомый Лученок Коля…

– Ну и что из того? – поспешила Наташа с вопросом. – Можно я закурю?

– Кури… Ту организацию, где он работает, обворовали, – сообщила им следователь.

– А мы здесь при чем? – в один возмущенный голос воскликнули девицы.

– А вы вникните в ситуацию: милиция прибывает на место преступления и, кроме всего прочего, начинает искать свидетелей. Заходит в рядом стоящий дом, а там целая гоп-компания, распивающая спиртное. Ну а в конторе, коме денег, украли и спирт.

– Но мы-то не спирт пили, а водку! У вас, что, нет экспертизы проверить, что мы пили? Правильно Ванька рассказал, что у нас, если прицепятся, любое дело пришьют, вплоть до диверсии! Если бы мы вылакали столько спирта, то давно бы валялись под столом! Вот Алик, когда еще с Лученком работал, хотел со мной переспать. Купил пузырь белой и собрался с него упоить нас с Нинкой… В общем, не вышло у него ничего, и тогда на следующий день он с настойкой к нам подкатился. Настоечка, говорил, вещь, и что его бабка по бразильскому рецепту ее делала за большие деньги специально для женщин – от нее, мол, цвет лица особым становится. С этой настоечки мы и вырубились; тут он, сволота, стянул с нас трусы, а на утро признался, что обычное повидло из магазина развел на спирту.

– И вы его за это простили?

– Я лично презирать его сначала собралась, а он разнылся, что любит меня, – донельзя просто объяснила Костромская.

– Ну вы и даете, с таким подонком до сих пор поддерживаете отношения?! Чем он вас привязал? Своей шикарной квартирой с ананасами на столе?

– Не хитри, лейтенантша! – вдруг насторожилась Наташа. – Не знаем мы, где он живет. За изнасилование вы его не возьмете: времени много прошло, а мы заявление не напишем. На этом деле ты себе новую лычку не заработаешь!

– Наташа, прекращай выпендриваться! Сама сказала, что Алик вместе с Лученком работал, а мне свидетели нужны.

– Он давно с Лученком работал, и про эту кражу ничего знать не может, – пришла на помощь подруге пышногрудая Нинка.

– Нам нужно знать всех: и тех, кто работает, и тех, кто работал. В том числе и всех их друзей, – все еще пыталась протолкнуть свой вопрос Елена.

– Клюнешь сейчас на твои уговоры – и начнут мужиков по кабинетам таскать! А мы потом им доказывай, что не работаем на ментов! – Наташка закинула ногу на ногу и подперла кулаком подбородок, ясно давая понять, что с ней разговор окончен.

– Ну что ж, девушки… Не хотите помочь следствию – обойдемся без вас, – вдруг быстро смирившись, сказала Обручева и встала из-за стола. – Подумайте обо всем по дороге, что плохо и что хорошо! Вы свободны.

– Обязательно подумаем, – с ехидством отозвалась тонконогая, а пышногрудая поспешила подтолкнуть ее в спину.

* * *

– Слушай, Нино! – заговорила Костромская, когда они выскочили из милиции в ночную прохладную темень, – Фраернулась я, кажется, малость, что про Алика вякнула… Если он узнает об этом, то голову еще оторвет!

– С чего это вдруг ты стала такой боязливой? – усмехнулась подруга. – Покудахтать тебя просто тянет сегодня и все! За что и где его станут искать? Сама говорила, что он в Татьяновске не прописан. Да и потом, Алик что ли обворовал… – попыталась успокоить она Наташку.

– Что-то подозрительно эта ментовка все выспрашивала, я только сейчас об этом подумала. Когда Ванька Нестеров токма освободился, они вместе с Аликом здорово набухались, и Алик блатовал его обчистить аптеку или контору на Некрасовской. Я, говорит, там работал и знаю, что и где можно взять. И что гарантия сто процентов.

– Дела… – задумчиво протянула Нинка после сказанного подругой.

– Дела в спецчасти, дура, а у нас только делишки! – попыталась за этой шуткой успокоить себя Костромская. – Ты не обижайся, Нинусик! – она хлопнула ее по спине. – Самой тошно. Правда, Ванька на это не подписался тогда. Судимых, говорит, в первую очередь начинают таскать, даже за мелочевку. Потом я ушла, но водки у них оставалось навалом, и они могли добазариться до чего хочешь.

– Вот, что… Поскакали прямо до Алика, – загорелась идеей Нинка. – Расскажем ему что и как, а то утром менты зашевелятся с новой силой. Видала, как эта следовательша мягко стелила! Прямо без хозяйственного мыла норовила влезть тебе в жопу.