Сущник

Марчик удивился её серьёзному тону.

– Это как?

– Ну, чтобы измерять: это больше реальное, а это меньше реальное.

– А что измерять? Тут или настоящее, или нет. Без полутонов.

Рита о чём-то думала, закусив губку, затем осведомилась, глядя куда-то вдаль:

– А ты картины писать или просто рисовать не пробовал?

– Не-а, куда мне до тебя.

– А вообще, чего ты хочешь?

– То есть?

– Ну, от жизни чего хочешь?

– Хочу в эос попасть.

– Понимаю. С существимостью проблемы продолжаются? – Рита сочувственно глянула на Марка.

– Ты не поняла. В эос я хочу пробраться прямо в теле, с обратной стороны. Я же тебе рассказывал про «Макроквант». Они там на месте топчутся, а я, может, что-нибудь придумаю. Пойду другим путём – не буду упираться в формулы, а рассмотрю проблему в целом. Первым делом надо понять, почему наука в тупик зашла. Думаю, история технологий мне что-то и подскажет.

Рита, глядя на оживившегося друга, вздохнула:

– Всё же ты мог бы попробовать. Я слышала, что занятия живописью помогают учёным делать открытия. Вместе могли бы работать, у реконсов.

– Ты после академии к ним пойдёшь?

– Наверное. А вчера они показывали свою библиотеку, и там есть потрясная картинная галерея. Представляешь, картины великих художников взяли и скреатили – портреты оживили, пейзажи сделали объёмными, можно даже внутрь войти и погулять! Тебе точно понравится.

– Ну, давай, приобщай… А пока пойдём в фазенду, хотя бы соль смоем.

Приняв душ и запахнувшись в шёлковый халат, Марик вошёл в гостиную. Ритка собирала на стол, влажные волосы её были стянуты в смешной хвостик, по-домашнему. Вспомнилось, что она рассказывала про «свой домик», в который ещё малышкой играла в родном ковчеге до их встречи. А что сейчас? Продолжение игры или этот дом – их дом! – настоящий, не игрушечный?

Марик плюхнулся в кресло и спросил:

– Слушай, а что за боты были на шхуне? Издали я не разглядел. На пиратов, вроде, не похожи. И шхуна с трубой. На ней, кроме парусного вооружения, паровой двигатель установлен.

– Заметил, да? – Ритка рассмеялась. – Ну, сдаюсь! Уж не стала тебе сразу говорить. Это бунгало я из другого ролевика слямзила. Я же не архитектор, мой дизайн только внутри. И вместе с домом, получается, ещё что-то из того ролевика перетащилось. Я потом почищу, не переживай.

– А с чего мне переживать. Ошиблась, бывает. Потому что дом для семьи должен строить мужик, не женское это дело.

* * *

Марик сдержал обещание и позволил привести себя в Библиотеку, которую реконсы именовали с большой буквы. Собственно, здесь был всего лишь каталог матриц-реконструкций истории Земли, а их база данных, занимавшая геллабайты информации, находилась в эосе. Где креатились физически матрицы, составляя единый поток суррогатного земного бытия – так называемую Магистраль, держалось под большим секретом. Наверное, только несколько человек из Совета реконструкторов знали координаты пустотелых астероидов, в которых жили-поживали человечки-боты.

– Отсюда можно попасть в любую локацию Магистрали – в Римскую империю времён Цезаря, в Китай Мао Цзэдуна и так далее. Если, конечно, имеешь специальный допуск. – Рита вела Марика по коридору и объясняла. – Если же допуска нет, то тебе скреатят копию Магистрали, и делай в ней что хочешь, но в оригинал Магистрали никто не пустит… А вот здесь комната отдыха для сотрудников и посетителей.

Они вступили на эскалатор и оказались в центре полутёмной залы с подсвеченными фонтанами. Зала была круглой, с аркадой по периметру, где и находилась виртуальная картинная галерея.

– Брейгель Старший, – скомандовала Рита киберу и, взяв Марика за руку, ввела его в галерею. – Это мой любимый художник из Северного Возрождения. Тебе должен понравиться!

Марик крутил головой: картины и вправду были необычные, живые.

– Смотри, смешная женщина, с кастрюлей на голове, – он остановился перед полотном, изображавшим ад. – Кастрюля вместо шлема, что ли? В руке меч, на поясе кухонный нож… Хочет ад завоевать?

– Это самая страшная картина Брейгеля, называется «Безумная Грета», – округлила глаза Рита. – Нам на лекции рассказывали, что она показывает пороки того времени, жадность и быкоголовую воинственность. А мне жалко Грету. На самом деле картина написана по притче, которую любили рассказывать во Фландрии. Эту женщину преследовали несчастья, умер муж-пьяница, и она влачила нищенское существование. Последней каплей стало то, что у неё украли сковородку. Обезумев, она подумала на чертей, вооружилась и пошла в ад, все сковороды, на которых жарились грешники, разбросала, нашла свою и вернулась домой.

– Точно сумасшедшая.

– И вовсе не сумасшедшая, – обиделась Рита. – Есть ещё вариант: в ад она пошла за своим непутёвым муженьком, чтобы обратно домой привести. Ей же тяжело было одной, даже сковородки последней лишилась.

Марик всмотрелся в лицо безумной женщины – та беззвучно открывала рот, словно звала кого-то. Мужа своего? Длинная юбка колыхалась, она шла быстро, минуя безголовых уродцев, а вслед на коротких ножках бежали странные рыбины.

– Здорово нарисовано, всё одновременно в статике и в движении.

– Там и вправду всё движется, если заглянем внутрь…

– Нет уж, в эту преисподнюю я не хочу!

Галерея казалась бесконечной: пляшущие крестьяне, скорбные процессии, люди, ангелы, бесы… Рита взахлёб рассказывала, почему она без ума от Брейгеля Старшего:

– Он очень реалистичный, выписывал самые-самые детальки! Вот чулки полосатые, и видно, что они из шерсти. А вот у гуляки в руках кружка с пивом, и краешек у кружки отбит… Наш препод говорит, что Брейгель – это икона аутентичности для реконструкторов. И здесь, в галерее, они набираются вдохновения!

– Да, всё как настоящее, – согласился Марик и остановился перед знакомой картиной – «Охотники на снегу».

– Мой дед её с собой в космос брал. Я когда маленький был и увидел картину в его каюте, то захотелось заглянуть вон за те снежные горы – есть там что-нибудь живое или нет.

– Не получится, – отрезала Рита и, как бы извиняясь, добавила: – В живых картинах креазона ограничена видимым средним планом. Вон за тем домом с башней, скорей всего, задник сцены.

Марику уже надоела экскурсия, и он ещё задержался перед «Охотниками на снегу», впитывая глазами средневековые игрушечные домики и замёрзшие зеленоватые пруды с танцующими на них фигурками людей.

– А на коньках там можно покататься? – спросил он.

Взявшись за руки, они вошли в картину. Сразу же обдало свежим и дымным воздухом – где-то неподалёку жгли костёр или это был дым из печей. Лаяли собаки, вверху пронзительно свиристела какая-то птица. На снегу у ног лежали две пары деревянных колодок с железными полозьями.

– Это наше, – пояснила Рита, – кибер услышал твою просьбу.

Забрав коньки, они со смехом скатились вниз по ледяной дорожке. Затем Марик, сидя на снегу и держа Ритины ноженьки на своих коленях, не спеша затягивал ремешки на колодках. Первые же шаги по льду едва не закончились для юноши плачевно – конёк задел камень, и он с трудом удержал равновесие. Неподалёку дети вместе со взрослыми играли в айсшток, катая камни по льду, и поэтому пришлось перебраться через насыпь в соседний пруд. Народа там было больше, со всех сторон раздавались смех и оханья падающих на лёд. Не стесняясь ботов, Марик обнял подругу за талию и повёл в танце, вспоминая детские навыки – как они катались на Великих Озёрах в ролевике про индейцев-ирокезов. Уже тогда он понял, что, обнявшись и танцуя, проще удержаться на скользком льду. Спустя полчаса Рита призналась, что страшно проголодалась. Марик хотел отшутиться: «Тут одно меню, всё внутривенно», – но не стал напоминать о физиологии гэст-питания. В реальности все вкусняшки, поглощаемые даблом, сублимировались в нутриенты – аминокислоты, витамины, микроэлементы и жировые эмульсии, вводимые в организм гэстящего через браслеты внутривенного питания.

Над входом в таверну на одной петельке качалась на ветру вывеска с белым оленем и святым Евстафием. Хозяйка в чепце с нарисованным лицом поставила перед ними деревянные миски. Всё, что Марк хотел сказать любимой в тот вечер, вдруг показалось плоским, выцветшим, и он молчал…

В Эосе

– Ты начал готовиться к выпускным? – спросила Рита, встретив Марка после занятий. – Не знаю, как тебе сказать… один экзамен я уже сдала.

– Досрочно? Какой?

– На существимость, в эосе. Меня уже и в холодильник водили, показали мою стазис-камеру. Я попросила, чтобы соседнюю никто не занимал. Ты не против, если мы там рядом будем?

– Конечно. Да и кто займёт… А почему сразу не рассказала?

– Ну, у тебя же эти… проблемы.

– Я существимость после сессии сдам, отдельно, чтобы успеть лучше подготовиться, – сообщил Марик. – И как там в эосе, интересно?

– Словами не объяснить. Наверное, это похоже на сон среди бела дня. Я вот что думаю… В эос меня отправляли прямо из дабл-кресла, на недолго. Может, мне вместе с тобой повторить? Ты смог бы там потренироваться. Если включить таймер на несколько минут, то будет безопасно – рассущесть не успеет затянуть.

– Попробовать можно. Только как Кузю обдурить?

– Мы же вместе отправимся, с моим допуском.

– Может и выгорит. Я ведь и в дабл первый раз вошёл без родителей, и Кузя согласился пропустить. Договорились! – Марик взял Ритину ладошку, ласково пожал. – Ты моя… верная Грета!

Вылазку в эос назначили на понедельник, на четыре часа утра.

– Понимаешь, там если подумаешь о ком-нибудь, представишь его, то сразу его почувствуешь. И тебя тоже сразу почувствуют, – объясняла Рита. – И даже мысли твои смогут прочитать, если не будешь себя контролировать. А ночью, по времени нашего ковчега, знакомых там мало – они спят, и меньше риска обнаружить себя.

– Про то, что мысли читают, я слышал. Говорят, что все сознания в эосе голые, как в общей бане. Вот бы глянуть…

– Лучше, Марик, не надо, тебя сразу засекут! А у нас тайная операция. Ты уже придумал, как её назовём?

– Давай без названий. Не в игрушки играем.

– Как хочешь. Завтра будет выходной, в академию не надо, и ты хорошенько выспись, чтобы потом в сон не потянуло. Если получится, не вставай до полудня.

– До полудня не смогу.

– А ты, когда утром проснёшься, ногу из-под одеяла на холод выставь. Я так в детстве делала, чтобы интересный сон дальше досмотреть. Нога замёрзнет, ты её обратно под одеяло – и отогревай. Когда будешь отогреваться, то сон сморит снова.

Марик действительно проспал до полудня, потому что всю ночь ворочался, думал об их с Риткой авантюре. В четыре часа утра он устроился в дабл-кресле и стал ждать. Наконец раздался Кузин голос:

– Маркус, на твоё имя поступила просьба о встрече в эосе. Время аудиенции рекомендую строго регламентировать.

– Кто конкретно запрашивает? – имитируя безразличие, уточнил Марик.

– Маргарита Выгорецкая, ковчег «Назарет».

– Про ковчег мог бы и не говорить, – Марик подпустил в свою реплику раздражения. – Таймер поставь на пять минут. И матры наших даблов запускай вместе, одним пакетом, чтобы там не искать друг друга.

Марик прикусил язык – ляпнул в конце что-то не то. И увидел пред собой Риту в белом тумане.

«Ни о чём не думай, – прозвучал её голос, – не думай!»

Он и не успел подумать. Вверху засинело небо, а в ноги ткнулся тёплый песок. Они оказались на острове Марго. На первозданном острове их детства, где нет ещё бунгало на берегу.

«Здорово да?! Это я заранее скреатила, – рассмеялась Рита. – У тебя такое лицо…»

«Ты уже читаешь?»

«Что?»

«Мои мысли».

«Если только ты захочешь… Ой!»

Рита замолчала, и голос её прозвучал в сознании Марка:

«Марчик… милый… Ты, наверное, не хотел, просто не умеешь пока… тогда я тоже должна раскрыться…»

Марк увидел себя глазами Риты. Жёсткие складки губ и твёрдый подбородок, морщинка над переносицей и доверчивые глаза. Такой сильный, беззащитный и… любимый.

Шумящий прибой мерно накатывался на песчаную сушь, пытаясь её обнять. Песчинок мириады, и океан безмерен, и вечно будут обниматься две души, проникаясь и вспениваясь радостью понимания и любви. И будет длиться эта вечность почти пять минут по человеческому времени, пока холодный электронный мозг не отключит таймер.

* * *

С утра в академии была череда предэкзаменационных консультаций, и Марик с Ритой виделись мельком. Встретились только вечером, в ковчеге, на берегу озера. О чём-то говорили, сидя у воды, а когда пересекались взглядами, то словно отражались друг в друге, понимая всё-всё… Сердце Марика радостно сжималось, и голова слегка кружилась. Он не заговаривал о той близости в эосе, и Рита тоже молчала – боясь расплескать то, что их наполняло.

Договорились продолжить «тренировку» в следующие выходные.

– Теперь будет проще, – уверяла Рита. – Мне так объясняли, что главное при первом входе в эос, – это скреатить воображением первую структуру, за которую можно будет ухватиться. И я сразу создала наш остров. Теперь при вхождении в эос тебе достаточно о нём подумать, и вот ты уже там, почти в безопасности. Предметный мир острова цепляет твоё внимание, ты сознаёшь себя в нём, – и воображение уже не скачет туда-сюда, порождая другие миры, в которые можно провалиться.

– И что, так я и буду на острове…

– Да нет же! Остров – это опора. Оттуда можно двигаться дальше. Мысленно представишь знакомого человека, и он пустит тебя в свой мирок, если согласится. Или сам создашь миры. Но для этого придётся напрячь свою существимость, чтобы что-то другое скреатить. Ведь чтобы появилось новое, надо сначала отрешиться от того, что тебя окружает. Понимаешь? Одно дело ты в пустоте, и любая твоя мысль сразу овеществляется. И совсем другое, когда вокруг тебя уже есть предметы, и ты среди них живёшь. Ощущение существующего сильней случайных мыслей и того, что воображаешь, и это ощущение просто так тебя не отпустит.

– Понятно. Я, вообще-то, примерно так это и представлял.

Проговорили они до самого вечера. Вернувшись домой, Марик лёг спать. Свежий воздух на озере прояснил голову, и в ней, словно рыбины в прозрачной воде, бок о бок недвижимо, слегка пошевеливая плавниками, стояли две мыслищи. Они были отчётливы, но молчали, не вступая в дискуссию друг с другом. Первая мысль: Рита переживает за него, эх, Ритуля, какая ты хорошая! Вторая: Рита ведёт его за руку, как беззащитного ребёнка, а должно быть наоборот.

Марик выскользнул из кровати и запрыгнул в дабл-кресло, скомандовал: «В эос». Оказавшись на пляже, повернулся спиной к океану и представил на берегу их дом. Он напряжённо вспоминал мелкие детали деревянного сооружения, и «фазенда» росла прямо на глазах, достраиваясь помимо его воли. «Всё оказалось слишком просто, – понял Марк с некоторым разочарованием, – ведь наш дом из ролевика, а матрица ролевика находится здесь, в эосе, из неё информация и считывается». Взбежав на крыльцо, внутри он обнаружил пустые комнаты. Здесь пришлось поработать, вспоминая придуманное Ритой убранство. Реконструкцию закончил в гостиной. Последний штрих – цветы на сервированном обеденном столе. Сначала поместил в вазу развесистый букет роз. Затем, подумав, заменил их маргаритками Bellis annua. Этот сорт астровых, на взгляд Марчика, ничем не отличался от обыкновенных ромашек, но Рите нравился именно он. Вот она удивится, когда войдёт в эос!

Сделав дело, зачем-то вернулся на берег океана, хотя скомандовать «домой» можно было и в бунгало. «Ритка права. Вот я сейчас подумал: »Домой!», – и ничего не произошло. Нужно волевое усилие. Здесь и вправду безопасно, – обрадовался Марик, – и всё кругом как в нашем ролевике, точь-в-точь. Только стенок нет между нарисованным и скреаченным. Потому что нарисованного нет. Или есть? Проверить-то легко. Если отплыть от берега метра на три, то должна быть стенка…» Марик так живо это представил, что увидел её – слегка затуманенную, едва уловимую плоскость. Как в детстве, когда совал руку в ничто, он, не раздумывая, заглянул за плоскость и… провалился.

Остров исчез, что-то белое его окружило. Снег? Да, это снег. Пронзило странное чувство: своё присутствие здесь ощущалось как отсутствие в прежней реальности – по этому чувству отлучения и понимаешь, что вообще где-то находишься.

Посреди бескрайнего снежного поля стоял сарай. Внутри было пусто. В углу желтел ворох сена, и Марик догадался, что это летний хлев на заброшенном пастбище. Сквозь щели в дощатых стенах задувала позёмка. Тоскливая реальность происходящего была вполне осознанной, и Марик расслабился: всё под контролем, он не рассуществлён и в любой момент может сказать «домой». Но тут же возникло понимание, что никакого дома нет, как нет и выхода отсюда. И что эту реальность вместо него осознаёт кто-то другой… Ворох сена зашевелился, и он увидел себя со стороны – высокий мужчина сидел на земле и выбирал соломинки из своей седой шевелюры. Потёр небритый подбородок, встал. Офицерская шинель со споротыми погонами и без хлястика висела на нём колоколом, как женская юбка. Он подошёл к воротам хлева, но не стал их открывать, а остановился напротив щели между дверными створками и стал смотреть. Мир в щели был узкой вертикальной полоской – снизу белой, а сверху серой, цвета неба. На что это похоже? На градусник? Нет… Он попытался вспомнить, как точно выглядит градусник, но образ предмета истёрся из памяти, как истёрлась и эта, уже не до конца понимаемая игра «в щёлки», такая же бессмысленная, как снег. Притупившаяся тысячелетняя тоска вдруг прорвалась, но не брызнула воплями, а скрутила душу и зашелестела тихим вздохом, как выжатая досуха тряпка.

Человек лежал на земле и скрёб обломанными ногтями мёрзлую землю, тихонько подвывая. Вдруг он повернул ладонь и поднёс запястье к глазам, словно что-то показывая… нет, не себе – ему, Марку! Удерживая проблеск самосознания, Марик рванулся назад, в свой мир – представил пред глазами затуманенную, едва зримую стену и, проскочив сквозь неё, заорал: «Домой!»

Очутившись в дабл-кресле, он ещё некоторое время был безумен, пока не стал узнавать окружающие предметы.

* * *

– Ты не Марк, а Мрак пещерный! Таймер забыл включить! – Ритка была напугана и сердита. – И зачем один пошёл?! Мы же договорились на следующие выходные!

Началось всё с того, что Марик, пытаясь объяснить себе, с кем это он столкнулся в эосе, стал расспрашивать Риту про её двоюродную прабабку, ставшую привидением. По слухам, та умерла от старости в стазис-камере, когда сознанием своим пребывала в эосе, и вот теперь якобы её душа витает на задворках эоса, в мифической Небуле. Ритка стала доказывать, что никто на самом деле покойницу в эосе не видел, и вообще глупо верить в такие детские фантазии. Вот тогда он и проговорился про незнакомца в шинели.

– Почему фантазии, почему детские? Эосфориты, например, считают, что души могут переселяться в эос. И я же видел его! Он был такой настоящий… реальней меня.

– Мне жаль, Марик, но это и есть рассуществление.

– Нет! Это другое. Рассущник путается в своих собственных фантазиях, а это, если и фантазии, то не мои. Я придумать такого не мог, там всё чужое.

Рита прикусила завитой локон, выбившийся из причёски, и о чём-то думала. Затем сказала:

– Маркош, а помнишь, ты рассказывал про этого… Абс…

– Абрскила.

– Он же ещё раньше приснился тебе таким потерянным, в запечатанной пещере. И этот тоже привиделся одиноким, в сарае, откуда нет выхода. Может, это один и тот же сон?

– Сны состоят из того, что уже есть в голове. А скажи, пожалуйста, откуда я узнал такое слово – «хлястик»? Когда я увидел этого человека в военном пальто, то сразу понял, что пальто называется шинелью и что у шинели нет хлястика, который сзади пуговицами пристёгивается. Он проник в моё сознание и передал свои мысли, свои понятия. Под конец он хотел мне что-то сказать. Когда катался по земле и скрёб землю, я завопил, и он тогда оторвал руку от земли и потряс ею, словно предупреждая.

– Ну и что? Это ни о чём не говорит.

– Он показывал мне запястье с татуировкой. На ней два слова латинскими буквами, и одно я запомнил: «Fuge». Я никогда не знал этого слова и сейчас не знаю. Это совершенно новая для меня информация. А так во сне не бывает.

– Fuge? – Рита насторожилась. – Я сейчас как раз загружаюсь латинским языком. Так вот, с латинского это слово переводится как «беги».

– Беги? Куда бежать? – не понял Марк.

– Если это предупреждение, – девушка попыталась рассуждать спокойно, – то нам важнее знать, не куда, а от чего или кого бежать…

Рукопись для мага

С помощью нейростимулятора Рита «загружалась» латинским и фламандским языками для практикума – так обтекаемо на факультете креоники называли последний экзамен. Смысл его Марику был не совсем ясен. Изначально практикум задумывался как тест на зрелость: испытуемого на долгое время помещали в искусственно созданную реальность и оценивали его существимость. Но критерии оценки существимости оказались столь расплывчаты и спорны, что в итоге экзамен выродился в простенький зачёт – достаточно было отбыть срок в виртуале и не «потеряться». О потеряшках в академии специально распускали слухи, чтобы студенты не расслаблялись. Ходила, например, легенда о заблудившемся практиканте, который так сжился с Магистралью, – а именно её креоники выбрали в качестве испытательной виртуальной среды, – что не захотел с ней расставаться и, выдернутый в реальность, человеческих даблов принимал за ботов.

Так бы «экзамен на зрелость» и остался формальной процедурой перед получением статуса вечника и допуском в эос, если бы не реконструкторы. Те договорились с креониками, чтобы практикум подстроился под их нужды, причём самые утилитарные. Без зазрения совести реконсы стали использовать практикантов как чёрную рабсилу на прокачке ботов в матрице. Когда Марик высказал недоумение Джону Себастьяну Смиту, своему куратору-реконсу, тот рассмеялся:

– А ты бы хотел экзаменоваться в игровом ролевике? Там, конечно, малышне интересней, но детство закончилось, дружок.

– Да я не про то, – смутился Марик и стал оправдываться. – Просто подумал, что прокачкой ботов лучше заниматься вам, профессионалам. А мы новички, и в Магистрали такого наворотим…

Оправдание получилось каким-то угодливо-льстивым, и Марику стало противно от этого. Реконс же, подняв палец, стал важно объяснять:

– Во-первых, в саму Магистраль, то есть в оригинал исторической матрицы, тебя никто не пустит. Тебе предоставят её копию, где и будешь создавать своего бота или прокачивать уже существующего. Если комиссия признает твои изменения удачными, то перенесёт их в оригинал, а если нет – практикум провален. Тут всё по-взрослому, парень. Во-вторых, нас, профессионалов, очень мало, а ичей в матрице миллиарды.

– Ичей?

– Это наша корпоративная терминология, привыкай. ИЧ – это искусственный человек, он вовсе не робот. Так вот, представь, Магистраль охватывает более трёх тысяч лет, и в каждом веке уйма искусственных людишек. И всеми надо заниматься.

– Если не хватает сил, то можно же уменьшить матрицу, ну, её временной охват, – Марик выразил что-то вроде сочувствия.

– Нельзя. Мы уже и так подужались. Многие предлагали начать Магистраль с пятнадцатого века до нашей эры, опираясь на письменные источники Египта и Китая, но тогда бы выпала история Европы, о которой на ту пору мало что известно. И пришлось нам перенести точку отсчёта в восьмой век до нашей эры – это когда у греков после тёмных веков появилась письменность. Та же проблема с конечной точкой. До сих пор идут споры, кто начал войну глобов и стоперов, это очень болезненная тема, поэтому Магистраль мы решили ограничить началом так называемого предвоенного периода, когда был избран Конвент, а это всего лишь двадцать шестой век.

Куратор замолчал, ожидая правильного вопроса.

– И как же вы справляетесь?

– О, нас выручило то, что в восьмом веке до нашей эры людей на Земле было мало, примерно семьдесят миллионов. Мы хорошо поработали с тем периодом, прокачав много ичей, и они дали хорошие наследственные линии. Как ты знаешь, у них самих нет генетической памяти, но ничто не мешает хранить её в эос-компьютере и автоматически передавать последующим поколениям.

– Я слышал, что дети ботов не растут.

– Ичей, молодой человек, и-чей. Конечно не растут. Компьютер помогает им и рождаться, и менять форму тела по мере взросления, и стареть. Это всё-таки программы, хоть и материализованные. В подавляющем большинстве ичи – это массовка, простенькие программы, которые почти не влияют на ход истории в Магистрали. Ключевиков там маленький процент. Обычно это прямые потомки тех, кого мы прокачали в самом начале, но всё равно их наследственности недостаточно, чтобы сама собой сформировалась продвинутая личность, которая могла бы принимать самостоятельные решения в ключевых точках развития истории и тем самым превращать Магистраль в реальную жизнь. Что из этого следует? Ключевиков надо прокачивать. И реконструктору желательно делать это в своём физическом теле, чтобы в программу ича записались естественные реакции на внешние факторы. И вот представь, чтобы прокачать одного единственного ключевика, нашему сотруднику надо выбраться из холодильника, поселиться в матрице и жить его жизнью минимум месяц, а то и полгода, тратя своё биологическое время. Кто на это согласится? Приходится практиковать прокачку дистанционную, через гэстинг, и результаты, вроде, имеются – ичам удаётся передать человеческие черты характера. Затем, когда мы отпускаем их в самостоятельную жизнь, они сами развиваются, растут как личности. И делают это быстрее, чем непрокаченные ичи, которые тоже как-то самоусложняются в живом социуме матрицы. Но качество роста у таких гэст-прокаченных ключевиков намного хуже, чем у реал-прокаченных.